трасса Эмералд Бэй Роуд, вблизи озера Тахо, штат Калифорния
26-ое октября, 02:47 a.m.

Обеспокоенный взгляд в зеркало заднего вида на следующую в отдалении машину полиции, и стрелка спидометра едва заметно дергается вперед. В мыслях проносится несколько десятков возможных вариантов дальнейших событий.

– Калифорния, 6QGM387, прижмитесь к обочине, – требует механический голос, и посреди ночи загорается сине-красная мигалка.

– Блядь.

Автомобиль скользит дальше по мокрой дороге после зажатия тормоза. Пальцы одной руки нервно барабанят по рулю, другая замирает у края сиденья, под которым лежит пистолет.

– Я что-то нарушил, офицер? – голос совсем не дрожит, и водитель смотрит на подошедшего полицейского ясным, прямым взглядом, протягивая документы.

– Нет, – коп светит в салон фонариком, убеждаясь, что на пассажирском сидении никого нет. – Неподалеку отсюда было совершено убийство. Останавливаем для проверки всех проезжающих.

– О, какой ужас, – с неподдельным испугом и сочувствием восклицает сидящий за рулем парнишка. – Надеюсь, вы поймаете преступника.

Офицеру вдруг чудится короткий смешок. Водитель даже не улыбается. Определенно, это всего лишь усталость после долгой смены и ночного патруля под проливным дождем. Чего только не померещиться.

– Осторожнее на дороге, – прощается полицейский, отдавая права и техпаспорт.

Два автомобиля плавно трогаются вперед по ночному шоссе.

Стайлз позволяет себе снова остановиться, уткнуться лицом в руль и рвано выдохнуть, только когда машина полиции скрывается из вида. Легкие ноют от недостатка кислорода. Где-то на горизонте маячит призрак случавшихся раньше панических атак. Руки, замершие на руле, сводит болезненной судорогой.

– Неплохо справился.

С заднего сиденья на переднее пассажирское быстрым и легким движением перебирается мужчина, до этого скрытый от взгляда полицейского тонированными стеклами и ночной темнотой.

– Иди на хер, – Стилински бросает на него ненавидящий взгляд.

Глаза Хейла отблескивают холодящей душу синевой. Он хрипловато смеется и хозяйским жестом кладет на шею Стайлза руку, обжигая кожу теплом своей ладони. Тот щурится и тут же расслабляется всем телом от прикосновения.

– Давай, дальше я поведу.

Вместо того, чтобы уступить водительское место, Стайлз поворачивает голову и коротко прижимается к широкому запястью сухими губами. В висках ломит от облегчения, адреналина и чего-то еще, чувствуемого только на уровне инстинкта. В салоне стоит мертвецкая тишина. Слышно, как неровно бьются два сердца.



По рукам течет горячее, влажное, остро пахнущее аконитом и ржавчиной.

– Блядь, Питер, – Стайлз собирает вытекающую кровь ладонями, будто надеясь затолкать обратно.

Лицо Хейла серо, как асфальт, он хрипит, выпуская из уголка рта темную, почти черную, струйку. Тело напряжено, и чуткому слуху слышен звук, с которым пытаются стянуться и тут же разлагаются обратно под действием токсина мышечные ткани.

У Стилински руки мелко трясутся, когда он водит по влажному от пота лицу ладонями, размазывая кровь по бледной коже. Начавшийся дождь разбавляет ночную духоту, а Стайлз все равно хватает ртом воздух, не в силах сделать вдох.

– Давай, Хейл, ну же, посмотри на меня, твою ж мать, – Стилински требует и умоляет одновременно, стоя перед телом на коленях.

Вытащенные голыми руками пули валяются рядом, поблескивая свинцовыми краями. Смерть усмехается клыкастым ртом где-то за углом, и Стайлз скалится ей в ответ. Потому что они точно выкарабкаются. Потому что единственный, кто достанется старухе сегодня: тот, чей труп сейчас заправляют в черный пакет приехавшие полицейские. В отчете будет сказано что-то про нападение животного. На самом деле, он просто совершил ошибку, решив, что одинокий оборотень и мальчишка – это легкая жертва.

Питер все еще не приходит в себя, тело сводит регенерацией, его грудь тяжело вздымается от дыхания, пульс бьется на шее сильно, быстро. Он застревает в промежуточном состоянии между человеческим обликом и волчьим и не открывает глаза.

Стайлзу чудится тиканье часов в ударах дождя по крыше стоящей рядом машины. Время стремительно заканчивается, и скоро, вот уже скоро, на их след выйдут.

– Питер, ты слабак, – он орет, зло стискивая чужое плечо так, что под его пальцами трещат кости.

Боль помогает. Боль всегда помогает.

Кожа вокруг развороченного пулевого отверстия стягивает с хлюпающим звуком, подбирая внутрь рваные края, и уже не расходится вновь. Аконит теряется где-то в органах, пересиленный волчьим организмом. Питер вдруг захлебывается воздухом и открывает глаза.

Стилински думает, что от облегчения можно сдохнуть, и на долю секунды прижимается лбом ко лбу.

Хейл тяжело дышит и сплевывает кажущуюся черной кровь. Вытирает лицо рукавом и смеется. Смеется, как полный псих, смеется, кашляя и брызгая на одежду алым. От него несет смертью, безумством и облегчением. Безумие передается воздушно-капельным путем и оседает у Стайлза под кожей, и он тоже смеется, встает с колен, и, улыбаясь, протягивает Питеру руку, рывком поднимает на ноги. Хейл быстро целует его губы. Солоно и горячо.

– Где мы? Что это за трасса?

– Трасса «нахуй из Невады», – отрезает Стилински. Он может позволить себе решать за них обоих и быть раздраженным после того, во что они вляпались по вине Питера.

Тот согласно пожимает плечами и ныряет на заднее сиденье, все еще морщась от простреливающей тело боли. Устраивается в самом углу, чтобы его было не видно из-за водительского сиденья, и щурит ярко-синие глаза. Стайлз садится за руль.

– За нами хвост?

– Возможно. Одинаково вероятны и копы, и охотники. Я не убил второго и не подчистил там все, был немного обеспокоен целой обоймой, которую в тебя всадил тот ублюдок, – злой взгляд в зеркало заднего вида.

Ненадолго повисает тишина, прерываемая только едва слышной попсой из радио и мерным звуком дождя снаружи. Фары мутно освещают дорогу.

– Стайлз.

– А?

Питер молча вытягивает вперед руку и коротко сжимает чужое плечо пальцами. Безмолвные «спасибо» и «извини» повисают в воздухе ощутимой тяжестью. Вслух подобное Хейл говорить не умеет.

Стайлз только кивает. Понимает.

– Я разбужу, когда будем в Калифорнии, – хрипло говорит он.

Хейл откидывается на сиденье и закрывает глаза. Тело благодарно восстанавливается, сопровождая процесс доброй болью регенерации.



– Что?

Искренне недоумевающий взгляд из-под ресниц. Взъерошенные волосы, прилично отросшие после последней стрижки, румянец, разливающийся по щекам то ли от горячей еды, то ли от теплоты помещения. Суетливость каждого движения.

Питер качает головой и утыкается в смартфон. Стайлз, пожав плечами, продолжает жадно поглощать еду, глотает непрожеванные куски, не запивая, торопится, будто кто-то отберет. Хейл снова невольно залипает на движениях кадыка, на том, как Стилински облизывает перемазанные соусом пальцы и собирает крошки с губ языком. Остается непонятым, как неуклюжий подросток умудряется делать обыденные вещи настолько сексуальными, при этом совершенно этого не осознавая.

– Не прекратишь так на меня пялится, тебя загребут за педофилию, – доверительно шепчет Стайлз, проглотив очередной кусок своего бургера.

Хейл усмехается ему поверх бокала с виски. Стилински, вразрез своим словам, наклоняется к стакану с колой и похабно обхватывает губами трубочку. От выразительного и влажного взгляда и терпкого виски у Питера печет в глотке.

– Тебе уже девятнадцать, – чуть хрипловато говорит он.

Стайлз улыбается, и на щеках появляются ямочки. На его улыбку заглядывается проходящая мимо официантка. Хейлу вдруг остро хочется полоснуть когтями по тонкой шее миленькой девчонки. От запаха воображаемого потока крови и собственнического порыва немного темнеет в глазах.

Стилински чует это, его ведет от восторга, и он тут же присаживается ближе, сталкиваясь с Питером коленями и кладя ладонь ему на бедро.

– Я хорошо сохранился, – говорит он. – И со стороны мы похожи на старого извращенца и соблазненного подростка. На нас даже странно смотрят.

Его ничуть не смущает, как они выглядят со стороны и кто там на них смотрит. Он ведет ладонь выше, его лицо при этом остается равнодушным и даже немного жестким.

– Я их знаю, – сухо роняет Хейл, незаметно оглянувшись на тех, о ком говорит Стайлз. – Надо отвлечь.

Стилински молчит в ответ, спокойно делает глоток колы и выразительно кивает официантке на пустой бокал Питера, а его длинные пальцы сжимаются на ширинке.

– Их отвлечь, а не меня, Стайлз, – приказ звучит хлестко, как удар ремня.

Стайлз умница, он понимает сразу же.

Пошло улыбаясь, он отодвигается, смеется вслух, громко, раздражительно, жестом подзывает официанта и просит «самый дорогой десерт, один на двоих» через весь зал. Смотрит куда угодно, кроме светлых глаз рядом с собой, крутится всем телом, притягивая чужие взгляды своей взбудораженной активностью.

– Все плохо? – кажется, невозможные губы почти не двигаются, вопрос звучит выдохом.

Питер коротко кивает и быстро встает. На столе остается телефон и две с лихвой покрывающие ужин купюры, незаметным быстрым жестом брошенные поверх меню.

Стайлз не дает ему уйти, с силой притягивая обратно к себе за ворот джемпера. Впивается в губы влажным, требовательным поцелуем, царапается о щетину, едва слышно стонет прямо в ему рот и обводит языком зубы. На них смотрят брезгливо и с осуждением. Взрослый, дорого одетый мужчина и несуразный мальчишка в красной толстовке.

Питера взгляды жгут в спину, когда он, отстранив, наконец, Стилински, идет в сторону уборных.

Нет лучшего способа кого-либо отвлечь, чем смутить. Например, яркой и неуместной демонстрацией чувств.

Хейл включает воду в кране, оставив дверь туалета открытой.

Стайлз появляется через пару минут, выждав нужное время и поскандалив с официантами по поводу количества взбитых сливок в принесенном десерте.

– Не обязательно было делать это… так, – короткий взгляд на чуть припухшие губы.

– Достоверность превыше всего.

На лице Стилински нет ни одной из тех эмоций, что он демонстрировал в зале бара. Сосредоточенность, мрачность, жесткость. То, как легко он переходит от одной стороны своего характера к другой, порой даже немного пугает Питера. Совсем чуть-чуть.

– Есть в этой стране хотя бы один ебаный штат без тех, кто хочет тебя убить?

– Не уверен.

Стайлз злится. Не на то, что им приходится спешно сваливать из бара через окно в уборной, не на то, что после долгих двух суток в дороге они не отдохнут, а поедут дальше. Только на то, что снова – Стайлз сбился с подсчета – появляется кто-то, кто, скорее всего, обоснованно, жаждет крови Хейла.

Каждый чертов раз может стать для кого-то из них последним. У Стилински холодеют внутренности при мысли, что однажды он останется один. Без Питера.

Они идут к машине по сумрачной пустынной парковке. Людей вокруг нет, и шаги звучат гулко, громко, торопливо.

– Как думаешь, сколько все будут думать, что я тебе отсасываю в туалете?

– Минут десять?

– Ты себя переоцениваешь. Не продержишься даже семь.

Хейл смеется.

Звучит смягченный глушителем выстрел. Взгляд застилается алой поволокой.

Выстрел приходится в плечо, и Питер находит в себе силы развернуться, метнувшись навстречу тому из охотников, кто стрелял. Ствол пистолета упирается ему в живот, пока он стискивает когтистые руки на шее стрелка. Тот сипло хрипит, силясь вдохнуть, постепенно синеет лицом и продолжает нажимать на курок раз за разом, выпуская пули в чужое тело.

Слышен окрик Стайлза за спиной, боковым зрением видно второго охотника, бегущего прочь. Обойма уже пуста, когда раздается хруст позвонков, и приходит смерть.

Хейл опускает руки и тяжело оседает на горячий после долгого летнего дня асфальт.



Стайлз лениво перекатывается на спину и поднимает руки, держа над головой книгу. В глазах режет от нечитаемого шрифта и усталости. Он упрямо пытается вникнуть в смысл длинных, малосвязанных предложений ровно до тех пор, пока чтиво не выпадает из онемевших пальцев и не ударяет его по лицу. Он тихонько стонет.

Рядом раздается смешок, и книгу убирают.

– Не надоело? – Питер смотрит с насмешкой и пренебрежением.

– Надоело.

Он приподнимается на локтях, чтобы видеть Питера тоже.

– Во всех этих ритуалах, жертвах и прочем дерьме всегда есть любовь, прикинь? Только любимый или любящий человек может помочь другому выйти из сумрака, спасти жизнь, и только сердце, наполненное любовью, годится в качестве приношения на какой-нибудь ебаный алтарь, – Стайлз делает страшные глаза и прикладывает себе ладонь к левой стороне груди.

Хейл неопределенно пожимает плечами и снова утыкаясь в лежащий на коленях ноутбук. Больше всему ему нравится игнорировать Стайлза. Тот всегда бесится и становится настырным, нахальным и притягательным.

– Эй, волчара, – не изменяя своему характеру, Стилински сметает на пол лаптоп и устраивает на ногах Питера свою голову. – Что делать тем друидам, которых никто не любит, а они, хотят, допустим, стать темными? Где им взять сердце?

– Уверен, найдется парочка способов. Читай внимательнее, – Хейл щурится и усмехается уголками губ, нарочито неохотными движениями поглаживая Стайлза по груди и скользя ладонью по ребрам.

Под пальцами горячо и шумно бьется сердце. Одно быстрое движение когтей, и под хруст переломанных костей расправленная постель обагрится кровью. В руках останется жизнь, сконцентрированная в пульсирующем куске плоти. Стайлз даже не успеет перестать улыбаться. Навсегда застынет с легкой полуулыбкой на лице.

Он не знает, чем может обернуться доверие к оборотню. Доверие к тому, перед кем не стоит лежать, выставив горло и ластясь к рукам.

– Во всех историях описывается только один способ. А мое дополнительное образование – идея Дитона. Не намерен читать ни строчки сверх того, что он сказал. Есть дела поважнее, знаешь ли, – он перехватывает руку Питера за запястье и ведет ее ниже, к поясу джинсов. Он его потемневшего взгляда и резко сконцентрировавшегося запаха возбуждения Хейла ведет.

Коротким сильным броском он укладывает Стилински на спину и нависает сверху. На тонких губах никогда не затыкающегося рта замирает предвкушающая улыбка.

– Не все истории о любви, Стайлз, – Питер ведет языком по бледной скуле, прикусывает кожу на беззащитно обнаженной шее, оставляет багровый след.

Влажно целует губы, расстегивая болты на джинсах, и с удовольствием отмечает, как взгляд мальчишки становится совсем неосмысленным. Опускается ниже, наслаждаясь дрожащим телом под руками, и мокро мажет по внутренней стороне бедра губами.

Стайлз всхлипывает и вздрагивает, подаваясь навстречу прикосновениям, и едва слышно стонет, когда Питер принимает его ртом. Он полыхает румянцем и зажмуривается, хватаясь руками за простыни, кажется, вовсе не дышит и толкается в горячие губы. Удовольствие острее лезвий.

Он давит на затылок, входя в горло до конца, съезжает по постели ниже и прикусывает изнутри щеку, чтобы, кончая, не кричать и не выстанывать чужое имя слишком громко.

Хейл довольно усмехается, откидываясь на спину рядом с ним. Стайлз еще почти минуту лежит и рвано дышит, закрыв глаза, а потом наваливается сверху и лезет целовать, слизывая свой вкус с покрасневших губ. Его пальцы уже оглаживают вскинутые бедра Питера.

– Мы уезжаем, – тихо и нарочито небрежным тоном.

Стилински чуть отодвигается от него и смотрит с искренним недоумением. Живой и быстрый ум сбоит, и Стайлз не понимает. Не хочет понимать.

– Альфа МакКол меня не прельщает, и город наскучил, – поясняет Питер, с легким, едва уловимым сожалением наблюдая, как Стилински темнеет лицом.

– Куда? – севшим голосом спрашивает он.

– Скорее, откуда. Ты же закончил школу. Я не вижу проблемы.

Стайлз видит. Видит целую кучу проблем. Представляет себе разъяренное лицо Скотта, который кричит о том, что в мире нет ничего более безответственного, чем свалить в неизвестность наедине с оборотнем-психопатом, будь он хоть четырежды твоим любовником. Представляет металлический голос Дерека в телефонной трубке, который напоминает, что голову Питера хотят заполучить сразу несколько крупных стай и охотничьих кланов, и находиться рядом с ним – опасно само по себе. Лидия в воображении Стайлза ни в чем его не разубеждает и не кричит. Она вздыхает и просит «пожалуйста, будь осторожнее».

Стайлз думает о том, что собирается поступить в колледж. Изучить побольше той друидской херни, о которой постоянно говорит Дитон, чтобы разбираться в происходящем вокруг. Стайлз думает, а Питер терпеливо молчит и наблюдает быстро сменяющиеся на лице эмоции.

– Мой отец.

– Можно звонить и приезжать.

Такой вариант мало устраивает Стайлза. Оставлять отца без присмотра страшно, несмотря на то, что теперь он вроде как не один. Скотт тоже уедет в колледж. В Бейкон-Хиллс не останется никого, кроме Лиама и Пэрриша, чтобы защитить отца, если что-то опять случится.

Хейл понимает. Видит. Чувствует.

– Или ты можешь остаться, – говорит он, ломая недавнее «мы» надвое.

Стайлз отрешенно кивает. Питер встает с постели и уходит из комнаты в недра квартиры. Стилински бессмысленно пялится в пространство вокруг себя. Его школьный рюкзак валяется на полу, на стуле свалены рубашки, тут и там лежат его книги, комната пропитана его запахом. И в шкафу – он точно знает – все еще висит дорогой смокинг, оставшийся после выпускного, с которого его, пьяного, забрал матерящийся Хейл. Он не живет здесь, конечно же, нет.

Питер дал ему выбор. Предоставил ебаную свободу, впервые позволив самому решать что-то. Стайлз чувствует себя псиной, спущенной с поводка. Не знающей, куда податься, растерянной без хозяйских рук. Разумеется, Стайлз не псина.

От мысли, что Питера не будет где-то рядом, в досягаемой близости, внутри скребется и скулит.

На следующий день он прощается с отцом и вместе с Питером Хейлом покидает город.



Стайлз упирается руками в подоконник и смотрит на небо. Обгрызенная облаками луна щерится и давит на виски болью, обещая завтра стать полной и сорвать крышу.

Стилински знает о самоконтроле одно большое нихера. Он никогда не умел сдерживаться, прятать свои эмоции, подчинять их и не растрачивать впустую. Стайлз – сгусток энергии, громкой, неуемной, суетливой. Он не умеет сжимать челюсть и стоически скрывать бушующий внутри ураган. Не умеет не чувствовать.

Он прикрывает глаза и пытается сосредоточиться. Определяет, что испытывает в этот самый момент и с трудом вычленяет самую сильную эмоцию, перекрывающую все остальные.

Страх. Пахучий и затяжной, от него во рту становится сухо и горьковато. Стайлз пытается от него избавиться, мысленно убеждает себя в том, что боятся нечего. Все самое страшное уже осталось где-то позади.

– Неплохая попытка, – голос равнодушен именно в той степени, которой пытается достичь в душе Стилински.

– Блядь! – он отшатывается от окна и пытается справиться с нахлынувшей паникой. Почему же все такое яркое?! – Что ты здесь делаешь? Ты что, взломал мой дом?

– Все намного проще – я украл ключи. Уже давно.

Стайлз присаживается на стол и прислушивается к дыханию отца за стеной, убеждаясь, что тот в порядке. Потому что мало ли.

– Почему меня не радует, что у ебнутого оборотня-психопата есть ключи от моего дома? – риторически спрашивает он и, пошарив рукой в верхнем ящике, выуживает из-под завалов бумаг пачку сигарет. Выщелкивает одну и, прикурив, блаженно затягивается. От никотина эмоции становятся гибче и мягче, как теплеющий в руках пластилин. Их проще контролировать и направлять.

Питер с интересом наблюдает за ним, склонив голову. Стилински интуитивно ощущает, что расслаблен он по-настоящему, не демонстративно. И в самом деле – ему-то от чего переживать?

– Что ты здесь делаешь? – повторяет Стайлз.

Хейл коротко, мимолетно усмехается.

– Присматриваю, – лаконично отвечает он. Подходит ближе, сокращая расстояние медленными шагами и с нескрываемым наслаждением вдыхая расплывающийся по комнате никотиновый смог.

– Дерек заставил?

– Дерек посоветовал не приближаться к тебе на радиус пары миль.

– Думаю, не посоветовал, а запретил.

Питер смеется тихим, мягким и очень заразительным смехом. Стайлз чувствует, как улыбка растягивает его губы, и в груди едва ощутимо печет. Как надо. Правильно.

Он мотает головой, отгоняя это. Хейл замечает.

– У Дерека недостаточно власти надо мной, чтобы запрещать, – лениво тянет Питер, подходя совсем близко. Стайлз таращится на ярко-синие, светящиеся искорки в его радужке. Близкое полнолуние действует на оборотня едва заметно, но есть вещи, которые не подвластны контролю. – Так что, это был совет.

– Ты бы прислушался, – он затягивается и нахально выдыхает дым прямо в лицо Хейлу. В висках колотится собственное безрассудное бесстрашие. – А то останешься обычной омегой, и рано или поздно твою шкуру бросит на пол какой-нибудь больной на всю голову охотник.

Стилински успевает услышать грохот снесенных со стола вещей и глухой удар собственного тела о стену. Успевает увидеть, как комната смазано пролетает перед глазами, и отстраненно подумать о том, что отец очень удачно не так давно начал принимать снотворное на ночь и вряд ли проснется.

– Как же ты меня бесишь, – доверительно шепчет ему Питер и держит за вороты толстовки и вжимает всем телом в стену. Он так близко, что Стайлзу больно смотреть в горящие синевой глаза. Если смотреть в них долго, можно, наверно, ослепнуть.

Лицо Хейла перестает быть непроницаемым. На нем читается злость, раздражение, немного усталости, тревога… Тревога?

– Да пошел ты! Тебя никто, блядь, не просил приходить. Уебывай!

Стайлз забывает самое главное. Слова Лидии, которые она сказала ему когда-то, целую вечность, поместившуюся в три недели, назад. Она сказала тогда, что это очень важно, и что это однажды, возможно, спасет его от быстрой легкой смерти путем вырывания гортани.

«Когда он злится, лучше говори с ним шепотом».

Стайлз вспоминает эти слова, когда на шее стискиваются сильные пальцы. Он хрипит и смотрит на Питера пустым взглядом. Тот проявляет истинные чудеса терпения.

– Хватит отказываться от помощи, – цедит Хейл и разжимает руки. Стилински упирается затылком в стену, размышляя о том, что та становится постоянным свидетелем его уединенных разговоров с волчьим семейством. Пора как-то разнообразить. Он думает о чем угодно, только не о взгляде, скользящем по его лицу. Только не о собственном едком и остром… возбуждении, мать его.

Питер не приходит помочь ему. Это же Питер. Он приходит просто… взять.

Они продолжают стоять вплотную, и кровь жжется под кожей, подстегивает. Они не шевелятся несколько долгих секунд, зло глядя друг на друга. Движение получается дерганным. Одновременным. Эмоции стремительно заканчиваются, утекая сквозь пальцы и оставляя после себя только ощущения.

Широкие, жаркие ладони, оглаживающие тело под одеждой, и быстрые, длинные пальцы, скользящие по позвоночнику сверху вниз. Натянутые мышцы, и расползающиеся по коже засосы, тут же бесследно проходящие. Мокрое, горячее скольжение языка вниз по напрягшемуся животу.

Питер хрипло дышит сквозь зубы и тянет Стайлза за волосы, отстраняя от себя. Тот смотрит снизу вверх жадным взглядом и облизывает опухшие губы. В груди бухает тяжело и громко, заглушая остальные звуки. Хейл поднимает мальчишку одним движением и толкает к столу.

– Бляяяядь.

Стилински горит щеками от смеси стыда, боли и наслаждения. Он обмирает на несколько секунд, когда пальцы сменяет член, прикрывает глаза и до глубоких следов от ногтей стискивает плечи Питера. Тот ждет, прижимаясь к разгоряченному телу, мажет поцелуями по ключицам и начинает медленно двигаться.

Стайлз привыкает и неуверенно подается навстречу толчкам, весь напряженный, будто вот-вот сломается от распирающего удовольствия. Хейл перехватывает его руки и, заводит их ему за спину, сжав запястья одной своей ладонью, не давая Стайлзу прикасаться к самому себе. Тот смотрит прямо в глаза, и взгляд влажный, безумный, и у Питера перехватывает дыхание от него. От всего него, тонкого, бледного, острого в плечах и локтях, худого ребрами и выпирающими позвонками. Усыпанного несуразными родинками и отдающегося вот так отзывчиво и душно.

Движения по-прежнему медленны.

– Пожалуйста, Питер, – мальчишка тихо всхлипывает и с силой тянет на себя.

Стелется и скулит, прося. В Хейла глазах темнеет совсем уж начерно.

Хрипловатый короткий рык тонет в скрипе стола и мокрых шлепках. Питер затыкает Стайлзу рот свободной ладонью, когда стоны нарастают и становятся слишком громкими. Тот лижет его пальцы и продолжает смотреть в глаза до тех пор, пока его не накрывает.

– Как в кино, – сорванным голосом говорит Стилински, лежа в своей постели и затягиваясь никотином. – Как в самой лучшей на свете порнухе.

Все тело ощутимо болит, но боль быстро проходит, а удовольствие – Стайлз довольно жмурится – сохранится в памяти, в прикосновениях, в запахах.

– Что сделать, чтобы ты заткнулся? – вяло интересуется Питер, устроившись где-то рядом. Стилински через раз подносит сигарету и к его сухим губам.

– Можем попробовать еще разок. Вдруг со второй попытки сработает.

Его тихий, спокойный смех ласкает волчий слух. Питер думает, что можно и повторить, разглядывая юношеское тело, растянувшееся перед ним. И даже не разок.

– Хочешь кого-нибудь убить?

Стайлз прислушивается к себе.

В мыслях, в грудной клетке, вообще везде – блаженная пустота. Никаких страхов, волнений, вообще никаких эмоций, только ощущение удовольствия и такое расслабление, что, кажется, даже органы работают медленнее обычного. Метод самоконтроля Хейла оказывается самым действенным из всех, что известны Стилински.

– Когда захочу, ты первый в списке, волчара.

Питер усмехается и встает. Стайлз смотрит, как он подбирает свою одежду и медленно и с ленцой одевается. Мелькает мысль предложить ему остаться и тут же отметается.

У Стайлза, черт возьми, быстрый ум. Он складывает тревогу с «присматриваю» и туда же добавляет помощь и злость. Все это вместе умножается неумолимым ощущением связи. После знака равенства стоит неожиданный и немного даже пугающий вывод: Питеру не плевать.

Даже быстрый ум не поспевает подумать о последствиях, когда с губ срывается:

– Завтра закрепим эффект?

Хейл оборачивается на него и, обведя темным взглядом, кивает. Наверно, каждый из них слышит оглушительно-громкий щелчок карабина, который Стайлз прямо сейчас собственноручно защелкивает на своем ошейнике, вручая поводок в руки оборотня-психопата.

Ни один из них не думает о том, что поводок можно натягивать в обе стороны.



Вокруг рябит, будто реальность – изображение на сломанном телике, и глаза приходится тут же закрыть. Во рту сухо и отвратительный привкус желчи и крови. И звуков слишком много. Кто-то шаркает по полу ногами при ходьбе, кто-то листает глянцевые страницы журнала, кто-то очень громко закладывает прядь шелковистых волос за ухо. Дыхание. Капли падают в лужу точно таких же. Влажное сердце толкается в ребра.

Стайлз еще раз открывает глаза, уже приготовившись к хреновому качеству окружающего мира. Качество неожиданно оказывается высокочастотным. У склонившейся над ним Лидии видна бордовая губная помада в трещинках на губах. Раньше он и трещинки, вроде бы, не замечал.

– Как себя чувствуешь?

Стилински честно пытается сказать, что хорошо, но из горла выдавливается только сиплый стон. Заботливые руки тут же подносят ко рту бутылку с водой.

Стайлз жадно выпивает всю и благодарно кивает. Отматывает время назад, и видит бесконечные метры темной пленки беспамятства, где порой светлыми пятнами прослеживаются урывочные места, которые он помнит. Паника знакомо стискивает шею.

Лидия успокаивающе поглаживает его ладонь.

– Все хорошо, – говорит она. – Ты в больнице. Миссис МакКол позаботилась об отдельной палате, хотя медицинская помощь тебе уже не нужна.

Тело и правда кажется совершенно здоровым. Не болит, не тянет и не ноет. Только слегка жжет левое предплечье.

– Что последнее ты помнишь, Стайлз? – Лидия наклоняется ближе, и от нее одуряюще пахнет сразу всем. И кофе из автомата, и больничной стерильностью, и солеными слезами, и ее любимым вишневым шампунем, и еще мужским горьковатым парфюмом, который кажется Стайлзу неуловимо знакомым.

– Дом Эха, – говорит он, и собственный голос слышится искаженным. Неправильным. – Подвал, и этот… – он запинается. – Дальше урывками. Скотт, – лезвие, пронзившее друга, и его пальцы, пляшущие по рукоятке. – Ты, – слезы, скрытые за копной рыжих волос, и скотч, сомкнувшийся на губах. – Какая-то настольная игра… Плохо помню.

Стилински не спрашивает, что случилось. Услышать, что он кого-то убил, страшно настолько, что задать простой вопрос невозможно. Чувство вины упирается в затылок дулом пистолета, и очень хочется, чтобы кто-нибудь нажал на курок.

– Питер сказал, что дело в разуме. Он пустил меня и Скотта… тебе в голову, – Мартин поджимает самые красивые на свете губы так, будто все еще не очень верит в то, что говорит. – И мы видели тебя. Ты играл с духом. Мы кричали, звали, а ты не отозвался, – голос не дрожит, но Стайлз видит по лицу Лидии, что это только потому, что она долго готовилась к рассказу.

Он думает, сколько же времени прошло.

– Ты оставался… не собой. И мы не знали, что делать, и тогда... – Лидия впервые запинается.

Эта часть речи дерьмово отрепетирована.

– Кто-то погиб?

Мартин отрицательно качает головой и всхлипывает, плача то ли облегченно, то ли…

Дверь палаты скрипит, впуская еще одного посетителя, и Лидия тут же подбирается, прижимает пальцы к виску, словно от резкого приступа головой боли. Смотрит зло.

Стилински вдруг ясно ощущает мужской горьковатый парфюм. Слезы Лидии, злость, невероятная наполненность мира вкусами, запахами, звуками и ощущениями, собственный организм, кажущийся неуместно-бодрым и сильным, откуда-то случайное известное «нельзя быть одновременно лисой и волком». Все разом встает на свои места, как сложившийся кубик Рубика.

Он поднимает руку и пытается представить. Визуализировать. Почувствовать.

Выпущенные когти болью отдаются в пальцах.

– Осторожнее с этим, – Питер холодно улыбается, подходя к постели. – Нужно привыкнуть.

От него веет кровью. Стайлз щурится, встречаясь с ним взглядом, и тут же решительно давит в себе желание послушаться такого простого приказа, прозвучавшего мягким советом.

– Можешь не благодарить.

Лидия не выдерживает:

– Он мог умереть! Ты – бета, тебе нельзя обращать других. Он мог не пережить укус.

– Пережил же, – вяло огрызается Хейл. По его тону ясно, что разговор повторяется не в первый раз. Стайлз снова мысленно прикидывает, сколько он был без сознания, пока тело принимало волчий «дар». – И никого не убил.

– Я позову Скотта, – Лидия мягко проводит ладонью по его лицу. – Он поможет тебе первое время. До полнолуния почти месяц.

Стилински кивает, и Мартин, строго глянув на пристроившегося в кресле рядом с кроватью Питера, исчезает в глубинах коридора.

Он ищет в себе эмоции, но все притуплено неверием. Оно давит на грудную клетку и не дает дышать. А еще ему спокойно. Будто все происходит так, как должно быть. Будто впереди не будет ломающих полнолуний, потерь контроля, случайных жертв и – о, господи – объяснений с отцом. Так не должно быть. У спокойствия есть источник, оно не его, не Стайлза, оно навязанное. Если бы не чужое влияние, он бы уже с ума сходил.

– Хватит. Не лезь ко мне со своей ментальной альфа-хуйней.

– Я могу помочь.

Как будто он в самом деле чувствует на себе ответственность за произошедшее. Или просто хочет иметь обязанного ему оборотня.

– Не надо. Уходи.

Питер понятливый, когда нужно. Он знает, что людям и тем, кто недавно перестал ими быть, нужно время. Хейл дергает уголком рта, встает и идет к двери.

Перед тем, как выйти, от слышит сдавленное «спасибо». Несмотря ни на что, Стайлз знает, что то, что сделал Питер, – спасло не только его жизнь.

А после, подходя к лифту, улавливает грохот, с которым на пол летят капельницы и прежде стоящая на прикроватной тумбочке ваза. Спокойствие Питер забирает с собой. Чрезмерно активному Стайлзу придется искать другие способы контролировать свою сущность.



Озеро ночью кажется черным, будто в нем не вода, а густой мазут. Где-то на небе еще видна луна, а восточная сторона постепенно светлеет, незаметно для человеческих глаз.

– Неплохо, – оглядывая отель, выносит вердикт Стайлз и выгребает из бардачка бумажник, телефон и пачку сигарет. – Уверен, что достаточно далеко уехали?

– Нет, но здесь они точно не будут охотиться. Слишком много посторонних людей, которые могут пострадать. Раздевайся.

– Что, прямо здесь? Питер, потерпи до номера, ебаться в машине дико неудобно.

Хейл раздраженно закатывает глаза.

– Мне нужна одежда.

Его собственный джемпер покрыт кровью на животе и на руках, и зияет дырами там, куда пришлись пули. Стайлз разочарованно цокает языком и стаскивает с себя толстовку, на красном цвете которой кровь удачно не видно, и футболку. Нарочито медленно, с удовольствием ловя скользящий по его телу взгляд.

– Неужели ты наденешь майку, которую я купил на распродаже за пять баксов? С тебя кожа не облезет?

– Очень может быть, – кивает Питер, с сожалением снимая дизайнерскую шмотку из натуральной шерсти и сменяя ее тонкой футболкой, натянувшейся на груди.

Стилински хмыкает, застегивает худи поверх голого торса и, вывалившись из машины, с наслаждением потягивается под хруст костей.

Девушка за стойкой регистрации смотрит на двух поздних клиентов без удивления или осуждения. Двое – молодой совсем юноша и взрослый мужчина – хотят снять в четыре часа ночи люкс на сутки? Прекрасно – оплата картой, аккуратно-сложенная купюра чаевых и обворожительная улыбка.

В номере Стайлз на ходу раздевается, швыряя на пол джинсы, и скрывается в ванной.

Хейл проходит к окну, распахивает его и вглядывается в раскинувшийся перед ним берег. Он привычно ищет опасность, не может так легко и быстро успокоиться и расслабиться, как Стилински. На него слишком часто велась охота. Он слишком не хочет умирать. И… его поставлять тоже слишком не хочется.

Он сбрасывает с себя одежду и идет на шум воды. Душевая кабинка заполнена паром, со всех сторон брызжет почти кипяток, бледная кожа Стайлза алеет, а он остервенело трет себя, будто пытаясь то ли вымыть стойкий аромат крови, то ли, наконец, отогреться.

От прикосновений чужих рук к спине он расслабляется и дергает один из кранов, делая воду чуть прохладнее. Довольно жмурится, ощущая губы, собирающие с его плеч теплые капли.

– Не делай так больше, а?

– Как?

Стилински поворачивается к нему лицом. В какой-то момент нахальный волчонок, совсем не умеющий себя контролировать, научился управлять не только собой, но и Хейлом. Совсем немного, вкрадчиво и незаметно. Он знает Питера целиком, от его пугающей жестокости до не менее пугающих слабостей.

– Не пытайся сдохнуть. Давно известно, что получается у тебя так себе.

Вода все течет и течет, собирая с них усталость и запахи. Питер смотрит пристально в лицо Стайлза, отмечая для себя злость, укрывшуюся в сжатых губах, тревогу, скрытую в морщинке на лбу, и что-то еще, неуловимо теплящееся во взгляде.

– Ладно, – соглашается он.

– И поедем домой, мы же все равно в штате.

Переход от завуалированной заботы к жесткому требованию нахален, и Стилински знает это. Мысленно надеется, что Хейл просто не станет спорить.

– Забудь.

Питер отрубает воду и выходит из кабинки, обматывая бедра полотенцем. Стайлз сдержанно матерится сквозь зубы и вылетает из ванной следом, даже не думая заткнуться:

– За нами наверняка поехали охотники, Питер, и моя машина была на камере наблюдения рядом с трупом. Нам нужна стая, Ардженты и мой отец, блядь.

Стайлз Стилински молодец. Он усваивает уроки раз и навсегда. Поэтому сейчас, злясь на упрямство и безрассудность Хейла и распаляясь, он не повышает голоса. Говорит вкрадчивым шепотом.

– Забудь! – Питер резко оборачивается и хватает его за запястье, сжимая так сильно, что у человека уже сломались бы кости. – Я не побегу под защиту к МакКолу, как щенок.

– Зато готов угробить нас обоих, – Стайлз зло шипит ему в лицу, смотрит зло волчьим взглядом.

– Ты либо делаешь, как я говорю, либо можешь съебывать обратно в славный Бейкон-Хиллс, – раздельно и очень тихо произносит Хейл, даже не дрогнув. – Один.

Стайлз усваивает чертовы уроки раз и навсегда. Вместо крика он тянется к губам и ведет по мокрому телу руками снизу вверх, обхватывая широкие плечи пальцами и притискиваясь кожей к коже. Хейл несколько секунд не двигается, неровно дыша в поцелуй, потом сдается, закрывает глаза и опускает ладони на узкие мальчишеские бедра.

– Мы сделаем, как я хочу, – прерывая поцелуй, Стилински хватает Питера за волосы и с силой тянет, заставляя откинуть голову. – В этот раз.

Раздается рык, едва слышный и по-настоящему опасный. Хейл резким движением освобождается от захвата и швыряет Стайлза об стену. У того выбивает воздух из легких, но новый ему сделать не удается, потому что шею тут же стискивают сильные пальцы, оставляя на бледной коже красные следы.

Стайлз хрипит, силясь вдохнуть, смотрит Питеру в глаза и видит только холод и равнодушный, жесткий интерес. Словно Питер про себя считает, через сколько секунд очередная жертва задохнется и потеряет сознание. Хейл останавливается, дождавшись настоящего испуга – он отражается в чужом взгляде, слышится в забившемся чаще сердце. Питер смеется тихонько, разжимая пальцы и позволяя Стилински, все еще трясущемуся всем телом, прижаться к себе и жадно дышать.

Хейл довольно ухмыляется, когда Стайлз тут же, не отстраняясь, ведет языком по его запрокинутой шее, оглаживает пальцами возбужденный член. Перед глазами темнеет. Поводок натянут в обе стороны так сильно, что душит. Стайлз с силой стискивает плечи Питера, заставляя повернутся, лижет собственные пальцы прежде, чем начать растягивать. Хейл подставляется и откидывает голову Стайлзу на плечо. Тот медленно двигает бедрами, уткнувшись губами в колющий щетиной подбородок. В тишине комнаты слышны только влажные касания кожи о кожу и хриплое дыхание.

Питер перехватывает скользящую по его телу ладонь и, коротко мазнув поцелуем по запястью, направляет ее ниже, к члену. Для оргазма хватает нескольких коротких и сильных движений, и тело прошивает горячим удовольствием. Стайлз упирается руками в стену по обе стороны от Питера, продолжая толкаться быстрее и сильнее, рвано выдыхая и теряясь в ощущениях до тех пор, пока не накрывает и его.

– Эй, – Стилински лежит на постели, раскинув конечности в разные стороны.

Питер стоит у окна и курит. Стайлз сонно мычит в ответ и ленится даже открыть глаза.

– Выспимся, отдохнем немного и поедем, навестим твоего отца.

Натянутый поводок лопается.

– Перед отъездом отсюда обязательно искупаемся, – тихое бормотание доносится с постели после долгого молчания. – Похеру, что осень. Всегда мечтал потрахаться в реке или типа того.

Стилински засыпает с блаженной улыбкой на лице.

Хейл выкуривает еще одну сигарету и уже собирается пойти и лечь рядом, когда волчий взгляд выхватывает движение где-то внизу. Горизонт подкрашен рассветом, и в этот сонный, красивый час все гости отеля спят. Вокруг стоит мертвецкая тишина, в которой слышно только сопение Стайлза и тихие щелчки заряжаемого оружия.

Ясный озерный воздух травится ядовитой примесью пороха и аконита.

Питер считает.

Раз, два, три охотника. Их можно убить вдвоем и, возможно, даже избежать особых ранений.

Четверо, пятеро охотников. Ружья и арбалеты этих обездвижат сперва Стайлза, который слабее из-за возраста и недавнего обращения, а потом самого Хейла. И даже с этими они бы справились.

Шесть, семь, восемь. Эти будут их мучить, выуживая информацию об других: Питер расскажет многое, чтобы они думали, что он рассказал все, а Стайлз будет нести ерунду и материться, ни словом не выдавая друзей. От такого количества охотников уже не уйти.

Девять, десять охотников. Эти добьют их. Первым умрет Стилински. Потому что это – личные счеты Питера, и ублюдкам будет мало просто убить его. Перед смертью он увидит вырванное сердце ни в чем не повинного мальчишки.

Болтливого, неумного мальчишки с широкой, шальной улыбкой и жгучим золотом в глазах. Он никогда никого не убивал, но убьет, если Питер скажет.

Хейл тушит сигарету об подоконник и лениво натягивает джинсы. Выйдя на улицу и убедившись, что его заметили, садится в машину. Где-то вокруг тут же заводится еще несколько моторов. Питер знает, что вряд ли уедет далеко. Знает, что, как только они отъедут от отеля на безопасное расстояние, шины прорвутся метким выстрелом, и машину выбросит на обочину. Он прикидывает, что на трассе и в хорошей машине можно успеть оторваться достаточно далеко, а потом скрыться в лесу.

Он смутно надеется, что за ним поехали все, и никто не остался дожидаться у отеля Стайлза, а еще – что он все-таки выживет. В конце концов, ему всегда удавалось выпутаться даже не из такого дерьма.

Питер Хейл может пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда он поступал хорошо. И совсем не помнит, когда он поступал хорошо не ради себя.

Питер Хейл поступает правильно. Первый и последний раз.



Стайлз оставляет машину на парковке у одного из придорожных отелей на въезде в Бейкон Хиллс, не желая привлекать лишнее внимание. Он вдыхает пропитанный родным, домашним запахом воздух и с постепенно нарастающей скоростью бежит в сторону центра по заповеднику.

Он улавливает присутствие других оборотней почти сразу. Те бесшумно скользят параллельно с двух сторон, отслеживая его путь, а кто-то третий – Стайлз уверен – уже направляется к альфе, чтобы доложить о возвращении в город сбежавшего друга.

Из двух конвоиров Стилински узнает только Лиама. Вторая бета истинного альфы, видимо, появилась в полгода его отсутствия. Упрямцы провожают его почти до дома.

Стайлз обнимает ошалевшего от радости отца, улыбается и смеется. Наливает им обоим кофе, спрашивает про Мелиссу, сожалеет, что она сегодня дежурит в ночь, обещает, что они, конечно же, увидятся завтра. Стайлз ведь надолго домой. Сам не знает, на сколько, но точно больше, чем на два дня. Скотт все это время ждет его наверху – Стилински слышит его дыхание и нетерпеливое постукивание пальцев по оконной раме. Он не торопится подняться.

– Ты мудак, – первым делом сообщает ему Скотт.

А потом стискивает в сильных и горячих руках до боли. И еще через несколько секунд, в отличии от взволнованного и осчастливленного отца, замечает, что Стайлз сер лицом и тускл взглядом.

– Ты… в порядке?

– Можно и так сказать.

Стайлз подходит к стопке в углу комнаты, где вместе с учебниками по химии и экономике лежали комиксы и старые книги о друидах, которые когда-то дал Дитон. После того, как он был демоном и пережил укус беты, что, по словам Алана, случалось редко, ему хотелось узнать побольше об… иных путях. На всякий случай.

– Новые беты?

– Да, двое, – Скотт осторожно кивает. – Вернешься в стаю?

Стилински мотает головой, выбирая из кучи книг нужную.

– Ты с Питером?

– Один.

– Я предупреждал, что рано или поздно он исчезнет, – торопливая попытка замять неловкость. – Он же не твой альфа, он омега, и вы не были стаей, а Хейл – такой ублюдок, что…

– Он мертв, Скотт.

Голос рвет напополам душу.

Стилински поднимает на друга детства тяжелый взгляд. Теплой желтизны, прежде появляющейся в карей радужке в моменты злости, больше нет. Холодно смотрят невозможно-синие глаза. МакКол чувствует осевший на нёбе вкус ржавчины, и ему чудится, что с пальцев Стайлза стекает чужая кровь. Ему слышатся умоляющие пощадить крики, и он ощущает так явственно утоленную жажду мести, что задавать вопросы не нужно. Все, кто повинен, уже наказаны.

Стайлз смотрит на него, но будто не видит. Перед его глазами застывает навсегда, будто отпечаток на сетчатке, мертвое лицо Питера Хейла.

– Мне не нужна стая. Мне нужны друид и банши.

Стайлз немало знает об иных путях и принесенных жертвах.

А еще он знает, что не все истории о любви.

Некоторые истории могут быть о смерти. А некоторые – о преданности, которая не проходит.