Роботы. Развалины. Люди. Машины. И боль, много боли — своей, чужой. Она путается в ней, не понимает, где заканчивается одно и начинается другое. Она кричит, но не слышит ни звука. Будто кто-то сжимает горло и насмехается над ее беспомощностью. Издевается, получает садистское удовольствие от ее метаний по кругу. Туда-сюда, вправо-влево, назад-вперед, и так до бесконечности. Она теряется во всполохах алого, забывает себя. Пытается убежать от реальности, но не двигается. Она не может выбирать, что делать. Кукловод отказывается дергать за нитки, заставляет все эмоции переживать внутри.
Огромное красное пятно, заполняющее собой все пространство, и больше ничего.
Она зажмуривается и падает на колени. Боль затопляет даже самые дальние закоулки сознания.
Она распахивает глаза так резко, что перед ними прыгают мушки. Белый потолок режет глаза, как и белые стены. Безликая комната с окном и такими же белыми занавесками. «Фетиш белого какой-то», — отвлеченно думает она и натыкается взглядом на сидящего рядом мужчину. Красивый, но безмерно усталый. Между бровей угрюмая складка. «Много думает, и не о самом приятном», — заключает она.
— Ванда? — в его взгляде изумление и радость.
— Меня так зовут? — ровно спрашивает она.
Удивление сменяется непониманием. Он хмурится и вздыхает.
— Ты не помнишь?
Она не отвечает, пытается пожать плечами, но со стороны это наверняка выглядит жалко. Да и зачем уточнять, если и так понятно.
— Нет, — все-таки отвечает после неловкой — с его стороны — паузы.
— Что последнее ты помнишь?
Ей кажется, что от ее слов зависит многое. Уверена, что он оттягивает момент, чтобы рассказать неприятную правду. Даже пытается защитить — это видно по его позе и выражению лица.
— Красный — цвет отчаяния и скорби, — констатирует она.
Он вздрагивает и встает. Хочет убежать так же, как она во сне. Вот только ее пугает неизвестность, а его — ее беспомощность. Ванда — теперь она знает хотя бы свое имя — чувствует себя чистым, кипенно-белым холстом, таким же, как и все вокруг. Из нее можно слепить кого угодно, ведь без памяти нет и прошлого. Нет сожалений о неправильно сделанном выборе и совершенных ошибках. Нет потерь. Жизнь воспринимается как данность. Без эмоций и отрицания очевидного.
— Ты Ванда Максимофф, — сообщает он. — Пойду, позову доктора. Мы очень долго ждали твоего возвращения.
Она безразлично смотрит на него. Разрывается между безмолвием и правдой. Стоит ли спросить? Вот только вряд ли он скажет правду. По крайней мере, сейчас. Тяжело больным всегда выдают только крохи информации, чтобы не ранить.
— Мы? — цепляется она за единственное, что может узнать наверняка.
— Мстители. Тайная организация, которая…
— Мутанты? — в памяти всплывают разрозненные фразы. — Герои? — Он слегка морщится. — Убийцы, — не спрашивает — утверждает она.
— Мы пытаемся сделать мир лучше.
Ванда горько усмехается. Она уверена, что так говорят все убийцы, но не ей судить. Пока мало знаешь, глупо делать выводы.
— А ты возглавляешь Мстителей?
Он кивает и представляется:
— Стив Роджерс. Я рад, что ты очнулась.
Он выходит и закрывает дверь с другой стороны. Ванда может поклясться, что видит тень улыбки в его взгляде. Он говорит правду.
Интересно, сколько Стив просидел у ее кровати? Наверняка долго, иначе не было бы хмурой усталости. Тогда вопрос: почему она не приходила в себя?

Она зажмуривается — настолько красный режет глаза. Он повсюду: стены, пол, потолок. И у людей… у людей во взгляде багрянец. Они веселятся, вздрагивают от вспышек фотокамер, развлекаются. Ванда отшатывается от них. Слишком громко, слишком много, слишком ярко. Алый бьет по глазам.
Она почти прижимается к стене, чтобы ее не трогали. Не понимает, где она вообще находится. В памяти ни одного всполоха. Она закрывает глаза ладонями и опускает голову. «Вспомни, вспомни, вспомни», — шепчет самой себе, но ничего не происходит. Распахивает глаза и видит Стива. Он не замечает ее, проходит мимо и почти так же, как и она, таращится на разномастную толпу. Озирается по сторонам и замирает. Неотрывно смотрит на красивую женщину, смотрит и смотрит…
— Потанцуй со мной, — она подходит к нему и кладет руку на плечо.
Они явно знакомы и давно, но он будто не верит, что именно она говорит именно с ним. Почему?
— Ну же, Стив, ты же этого хотел.
Он неуверенно приобнимает ее за талию, делает пару движений в такт музыке и останавливается. Вглядывается в ее глаза. Ищет что-то?
— Когда-то давно, Пэгги. Очень давно, — наконец выдыхает.
Люди исчезают.
Только Стив посреди зала и Ванда у стены. Он поворачивается и замечает ее. По крайней мере, ей так кажется. Видит? Чувствует? Иллюзия?
— Ванда? — Он зовет ее? Откликнуться или сделать вид, что ее здесь и нет вовсе? — Ванда?
— Да? — все-таки отвечает и встречает взгляд серых глаз.
— Я бы спросил, что тебе снилось, но не уверен, что хочу это знать, — он мягко улыбается.
— Ты всегда такой искренний или вместе с памятью я потеряла способность понимать чужие эмоции? — она взбивает подушки и садится.
— Так воспитан, — пожимает плечами Стив.
Ванда отогревается в тепле, искрящемся в его взгляде. Хочет потянуться всем телом и свернуться калачиком, чувствовать его присутствие и слушать голос. Она не понимает этих эмоций. Они странные. Стив просто мужчина, иногда сидящий у ее постели, она же ничего о нем не знает. Разве что… Вдруг это был не сон, а воспоминание?
— А ты знал какую-нибудь Пэгги? А я ее знала?
От тепла не остается и следа. Он зажимается. Брови сходятся на переносице, Стив потирает пальцами образовавшуюся складку.
— В сорок пятом.
Зачем он отвечает, если ему тяжело и больно? Зачем раскрывается перед ней, хотя не обязан? Зачем так искренен, что…
«Капитан Америка — ходячая мораль», — всплывают в голове слова, сказанные механическим скрипящим голосом. Это бы многое объяснило. Воспоминание?
— Я видела ее, — признается она и добавляет после паузы: — И тебя тоже. Во сне.
— Не совсем, — Стив запинается, явно подбирает слова.
То, что она сейчас услышит, наверняка ей не понравится. Или он так думает. А может, просто не знает, как правильно выразить это.
— У тебя есть дар. Не знаю точно, как именно он работает, но ты находишь самый сильный страх человека и заставляешь заново его переживать. Сомневаться, возвращаться, вспоминать.
— Значит, это был твой страх? — она вскидывает брови и подается вперед. Она хочет узнать, действительно хочет. Чего именно он боится из того, что она наблюдала?
— Не думал, что и ты видишь эти картинки. Думал, они только в моем мозгу.
Ванда качает головой.
— Не знаю, что ответить. Сейчас ты знаешь обо мне самой намного больше меня, — улыбка получается горькой, и Стив это замечает.
— Хочешь, принесу папку с твоим делом? Она есть на каждого, не только на тебя, — поспешно добавляет он, улавливая ее взметнувшееся возмущение.
— И на тебя? — в ее глазах вспыхивает живой интерес. — Можно почитать?
Он удивляется, но не отвечает. Оборачивается, когда уже берется за ручку двери.
— Может быть, когда-нибудь, — и улыбается.
«У него очень красивая улыбка», — думает Ванда и пытается заставить себя вспомнить хоть что-то. В который раз безуспешно.

Зеркала — все, что она видит. В них отражается свет и бьет по глазам, ослепляет. До ушей доносится смутный гул голосов. Кто-то истошно кричит, умоляет о пощаде. Ванда бездумно идет на зов. Понимает, что вряд ли сможет что-то сделать, но и проигнорировать не получается. Может, хотя бы узнает, где она.
Заворачивает за угол и отшатывается. На полу в луже крови задыхается мужчина, а над ним склоняется темноволосая девушка.
— Страшно? — шипит она. — Правильно, бойся.
Она упивается своей властью, контролем над ситуацией. Рядом какой-то человек записывает в блокнот. Ванда подходит к нему сзади и заглядывает через плечо.
«Романофф. Последнее испытание: пытки с последующим убийством. Язвительна, хладнокровна, безразлична. Пригодна».
Мужчина подчеркивает последнее слово и равнодушно бросает:
— Можешь убить.
Романофф не медлит. Смотрит в глаза жертве — дает осознать неминуемую смерть — и нажимает на курок.
Ванда вздрагивает от звука выстрела. Она почти ничего не помнит, но понимает — так учат наемных убийц. Ни эмоций, ни колебаний — ни одного проблеска души.
«А что если и я была такой?» — мелькает в голове мысль.
Дыхание сбивается. Она закрывает глаза и видит красные всполохи под веками.
— Сколько ты еще будешь притворяться сиделкой?
Ванде смутно знаком этот женский голос, но она не помнит, откуда.
— Нат… — судя по интонации, Стив морщится, — то, что случилось…
— Не твоя вина! — почти взвизгивает она.
Видимо, терпение у Нат на пределе. Ванда и сама замечает, что Стив много времени проводит у ее постели. Замечает и не понимает, но в то же время благодарна. Она ощущает себя слепой и глухой в новой мире. Взрослая девушка, но без малейшего понятия, кто она и что с этим делать.
— Я должен был…
— Они сами сделали свой выбор, ты ничего никому не должен.
Он вздыхает.
— Стив, пожалуйста… — просящие интонации в женском голосе так разительно отличаются от требовательных и жестких в начале разговора, что Ванда открывает глаза…
И еле сдерживает вскрик.
Та самая Романофф, безжалостно убивавшая в ее сне, сжимает рукой плечо Стива. Как это вообще?.. Она… Но ведь это не обязательно правда? Видение, галлюцинация или что-то там еще? «Сон о Стиве оказался правдой», — зудит внутренний голос.
— У нас полно дел и без нее, — добавляет она и переводит взгляд на Ванду. — Тем более с Ведьмой все хорошо.
— Она не…
— Почему ты так меня назвала? — молчать и дальше попросту глупо.
Ванде становится не по себе, когда Стив поднимает на нее взгляд. Усталый, виноватый, как у побитого щенка. Почему? Она не понимает, но спрашивать при Романофф категорически не хочет хотя бы потому, что цвет ее волос слишком близок к красному. Она просто обязана нести боль и страдание за собой. И несет, Ванда уверена.
— Потому что ты Алая Ведьма, — жестко отрезает та. — Позывной такой.
— А ты?
Она злится. Они обе злятся. Вот только что им делить?.. Не Стива же.
— Черная Вдова, — почти выплевывает она.
— Подходит, — усмехается Ванда.
Романофф прищуривается, уже открывает рот, когда Стив обрывает ее:
— Нат, не надо, — встает, поворачивается к ней и приобнимает за плечи.
И Ванде это не нравится. В горле застревает противный комок. Она не может определить эту эмоцию. Неприятно, горько, обидно. Больно? Глаза застилает алая пелена, и Ванда сжимает кулаки, чтобы успокоиться. Ярость ни к чему. У нее и так сейчас нет никого, кроме Стива Он единственная ниточка, удерживающая на плаву, соединяющая с реальностью.
— Ванда? — он трясет ее и взволнованно вглядывается в глаза. — Очнись!
— Что?
Она не может сфокусировать на нем взгляд. Очертания комнаты смазываются, все плывет. Совсем как во сне. Ей мерещатся повсюду крики и боль. С головой захлестывает отчаяние. Она ощущает каждой клеткой страх, граничащий с паникой. Смерть повсюду.
— Ванда!
Он встряхивает ее, как тряпичную куклу, но она не слышит, не понимает, не чувствует. По щекам текут слезы, потому что ничего не исправить и никого не спасти. Потому что она делает неправильный выбор — защищает себя!
— Нет! — кричит и отталкивает его от себя. — Нет! — Швыряет тумбочку в стену. — Нет! — Падает на пол и бьет по нему кулаками. — Нет…
Она не сразу понимает, когда все прекращается. Пропускает момент, когда губы Стива касаются ее губ. Не верит, что обнимает его и отвечает на поцелуй. Осознание проносится в голове хороводом ярких картинок и взрывается фейерверком. Приятно, остро, сильно. И ни одной связной мысли.
— Я не знал, что еще… — Он тяжело дышит, но не убирает рук с ее талии. — Твоя сила бесконтрольна… Я боялся…
— Видимо, нам все-таки нужно поговорить о моих способностях, — отрезает она. Ванда пытается казаться безразличной, но сердце сжимается в комок.
Приступ. Должен был. Виноват. Никаких чувств, только долг. Капитан Америка, чтоб его!
— Они во многом зависят от эмоций. Чем сильнее чувства, тем сложнее контролировать силу, — издалека начинает он.
— Это я уже и так поняла. Я родилась такой?
Стив качает головой и садится на стул рядом с кроватью. Ванда следует его примеру.
— На тебе ставили опыты. Выжили единицы, и ты одна из них. — Он сглатывает и тяжело вздыхает.
— Почему тебе так тяжело об этом говорить? — она склоняет голову к плечу и изучает его выражение лица.
— Я хотел служить в армии, защищать людей своей страны на войне, но не мог. Моя сила тоже опыт, результат введенной сыворотки.
— И поэтому ты пошел на эксперимент?
Он кивает. Вот так просто.
— Ты согласилась на это, чтобы отомстить за смерть родителей. Пусть это не самый благородный и правильный поступок, но вполне понятный. Если бы я был на твоем месте, возможно, поступил бы так же. Не мне тебя судить.
— А если бы ты мог все вернуть, изменил бы что-то?
Он поднимает взгляд, в котором столько тепла, что Ванда захлебывается. Ей кажется, что света в нем хватит на двоих.
— Я бы все сделал так же, даже не задумываясь, — и улыбается.
Вот так легко.
— Нельзя бы таким идеальным…
— И у меня хватает недостатков, — на этот раз Стив усмехается и наблюдает за меняющимся выражением лица Ванды.
Она и сама не заметила, что сказала это вслух. Привыкла жить во снах или в одиночестве пялиться на потолок и разговаривать с пустотой. Стив занят, он не может быть постоянно рядом. Не может. А жаль.
— Почему я вижу сны только из прошлого Мстителей?
Она поспешно пытается увести тему в другое — более деловое — русло. Чересчур поспешно. Кажется, Стив это замечает, но никак не комментирует, и Ванда благодарна ему за это.
— Одна из самых опасных твоих способностей — воздействие на психику. Находишь уязвимое место, один из самых сильных страхов и заставляешь противника переживать самое плохое раз за разом, показываешь то, что он загоняет глубоко в подсознание. Игры с разумом, если проще. Об этом мы уже говорили, но тогда я не сказал, что ты не всегда была на нашей стороне.
— И ты не боишься в этом признаваться сейчас?
— Ты все равно узнаешь это. Юлить бессмысленно, да и врать я не особо умею, — Стив пожимает плечами. — И еще ты мастерски владеешь телекинезом.
— Поэтому ведьма, — вслух размышляет она. Почему-то ей важно именно подумать об этом именно вслух. Ванда чувствует с его стороны понимание и поддержку. Он поможет разобраться, даже если сам не все понимает, потому что… потому он Капитан Америка? Нет, потому что он Стив Роджерс. — А Алая, потому что швыряюсь красными потоками силы? — Он не отвечает, просто берет ее руку в свою и чуть сжимает. Для нее это значит больше, чем тысяча слов. — Я догадывалась, но не хотела верить.
— Из-за снов?
— Они всегда мрачные. Не столько событиями, сколько эмоциями. Тяжелые, тягучие, отчаянные. Чувствую каждый вздох, проживаю каждое вымученное решение. Допускаю, что в реальности это работает не совсем так, как во сне, но… Я хотела тебя убить. И Наташу тоже хотела. Злость, поднимающаяся внутри меня, неконтролируема. Она концентрируется на кончиках пальцев и требует выхода. Это как внутренний зверь зеленого монстра — всегда на взводе.
— Как снять с предохранителя пистолет, — вставляет он.
— Что-то вроде.
Он понимает, понимает почти как себя. Прикасается к ее эмоциям, и она дотрагивается в ответ.
— Я не такая, как ты. Я не хорошая.
— И не должна быть. У всех свои тайны. Важно, какой выбор ты делаешь в конечном счете.
— И какой правильный?
— Решаешь только ты.
Искренний, уверенный, сильный. Ванда порывисто обнимает его, потому что если не даст волю хотя бы малой толике чувств, они ее просто разорвут на части.
— Главное, не бояться, — он прижимает ее ближе. — Или научиться контролировать свой страх, — выдыхает ей в волосы.
— Ты мне поможешь?
Она зажмуривается в ожидании ответа и радуется, что Стив не видит сейчас ее лица. Ощущает его ладони на своей спине, вспоминает касания губ — хочет, чтобы он поцеловал вновь, но не из-за необходимости остановить приступ, а потому что… Ванда не может сформулировать свои мысли. Они хаотично толкают друг друга в голове, путаются, и грань с реальностью снова стирается. Она уплывает и проваливается в темноту.

Жгучая боль скручивает внутренности. Кто-то невидимый выворачивает суставы, ломает кости и дьявольски смеется. «Наслаждение пытками — признак психических расстройств», — думает Ванда, чтобы хоть на что-то отвлечься.
— Кричи, — издевается голос и прижигает раскаленной добела железным кнутом кожу. Она даже не понимает где именно, потому что болью взрывается каждая клетка тела. — Кричи, Ванда, — слова втыкаются иглами в мозг и зудят, требуют выполнить приказ.
Она сжимает зубы изо всех сил, лишь бы не поддаться, когда совсем рядом раздается настолько душераздирающий крик, что на мучительно долгие мгновения Ванда забывает, как дышать. Забывает ровно до тех пор, пока голову не сжимает стальными тисками, и она вопит, срывая голос. Страх, оцепенение, непокорность выливаются из груди ревом и желчью.
— Умница, девочка.
Она надеется, что за этой издевательской похвалой последует хоть немного покоя, но нет.
Поток ледяной воды смывает ее на холодный пол. Она чувствует, как проезжается позвоночником по камням. Пытается их сосчитать, но мозг измучен. Отвлечение не срабатывает. Истерзанное тело ни на что не реагирует.
— Вот теперь можно вводить сыворотку, — доносится до нее издалека.
Ванде безразлично, что ей введут и зачем. Она едва помнит свое имя, не ощущает рук и ног — просто кусок мяса, приготовленный для переработки. В вены что-то втыкают: то ли иглы, то ли ножи, то ли еще что, она не осознает. Тело подает сигналы, а мозг не принимает. Ни боли, ни судорог, ни сопротивления. Об этом ее никто не предупреждал, а теперь уже нет никакой разницы.
Ванда резко садится на постели. Перед глазами расплываются круги. Она все еще чувствует боль, раздирающую тело. Ощущает каждое движение мучителя, которого она не помнит. Только голос и страшные, беспощадные глаза. А еще она замечает во сне второго пленника. Так похожего на нее. Чувствует, что она его не только знает, но и испытывает еще и его боль. Такой близкий, но далекий. Будто он разделяет часть ее души. Такое обычно бывает у близнецов. Неужели?..
Слабый стук в дверь, и на пороге появляется Стив.
— У меня есть брат? — сразу в лоб спрашивает она, пока не передумала, а он не нашел способ увильнуть.
Стив не ожидает прямого вопроса, и выражение удивления и тревоги на его лице отвечают красноречивее любых слов.
— Послушай…
— Почему ты не сказал? Почему? — она кричит, но даже не пытается себя сдержать.
Сейчас ей плевать на все. Она ему доверяла. Доверяла, черт возьми! А он оказался таким же, как все.
— Я хотел защитить тебя… — начинает он, но Ванда отмахивается.
— Меня или себя? Скажешь, что я не была готова это услышать? К такому нельзя подготовиться! — выплевывает она. Слова терзают и жалят сотнями гремучих змей.
«Разорвать, уничтожить, убить!» — требует Алая Ведьма.
«Обездвижить, мучить, пытать, — возражает Ванда, — заставить ощутить на своей шкуре горечь предательства».
— Твоя сила неконтролируема, я не мог рисковать. — Черты его лица ожесточаются, и это ранит больнее оправданий. — Хочешь знать почему? Потому что я отвечаю не только за тебя, но и за других людей, которые находятся в этом здании. — Он крепко сжимает ее руки и дергает на себя. — Иногда интересы других приходится ставить выше одного конкретного человека. — Его взгляд гасит ее ярость, затягивает в свою пучину. — Даже если он тебе дорог, — заканчивает Стив на выдохе.
— Где он? — тихо спрашивает Ванда, в глубине души уже зная ответ.
— Ванда…
— Где он? — повторяет и закрывает глаза.
Понимает, что будет нестерпимо больно, но с решимостью осужденного на казнь ждет ответа Стива. Не понимает, не осознает, не верит, но она должна это услышать. Должна. А он должен сказать. Должен.
— Стив!..
— Погиб.
Крошечное слово падает неподъемной глыбой на голову и разбивает вдребезги череп. Ноги подгибаются, но руки Стива не позволяют упасть. Сердце останавливается на несколько мгновений, чтобы потом биться о грудную клетку с утроенной силой. Пусть разум не помнит, но душа все еще болит. Оплакивает и никак не может смириться. Истекает горечью и забирает воспоминания, чтобы вернуть и заставить пережить все снова.
Ванда бьется в истерике, ощущает, как сила скапливается на кончиках пальцев. Она цепляется за Стива, но он бессилен. Ей никто не поможет. Одна в целом мире. Никому не нужна. Ни на что не годна. Ущербная, не управляющая своей силой, загнанная в угол. Ее лишили всего и бросили медленно умирать.
— Ты мне нужна, — сквозь шум в ушах слышит она, но не понимает, кто говорит.
Это не может быть Стив, не может быть.
Боль пронзает все тело, она больше не может сдерживать силу, не может удержаться на грани. Ванда шагает в пропасть и летит в объятия пустоты. Мчится по туннелю и видит только черный и красный — цвета ее жизни. Вечный траур, страх, тоска, горечь и рука брата в ее руке. Она не видит толком его лица, но с губ срывается: «Пьетро». Она вспоминает его имя. Правда, ложь, предательство, слезы, смерть, радость, отчаяние сплетаются в клубок эмоций, в котором не разберешь, что есть что.
— Это и есть жизнь, Ванда, — шепчет Пьетро и берет ее за руки. Она не помнит его внешности, но сердце узнает брата. Не может ошибиться.
— Но как? — безжизненно то ли возражает, то ли спрашивает она.
— Он поможет тебе, — ласково улыбается Пьетро.
— Кто я ему? — она пожимает плечами. — Никто.
— Вы нужны друг другу больше, чем ты думаешь, — говорит Пьетро и растворяется в темноте. Той самой, из которой Ванда не находит выхода. Натыкается на углы, шарит руками по стенам, но только стирает ладони в кровь.
Нет, она не сможет. Не сможет. Она обречена ползать во мраке и ждать, пока надоест всем настолько, что ей позволят умереть. Или помогут.
— Да очнись наконец! — кричит Стив и бьет ее по щекам, не жалея силы.
Ванда распахивает глаза и таращится на него.
— Что ты делаешь? — выдыхает еле слышно.
— Привожу тебя в чувство, — кажется, облегченно отвечает он и садится рядом. — Ну и напугала ты меня.
— Почему?
— Потому что хорошенько приложила меня головой об стену и потеряла сознание. — Он потирает затылок, видимо, ушибленный, и ухмыляется краем губ.
— Я в порядке, — будто оправдывается она.
— Неужели? — Стив выгибает брови и почти откровенно смеется.
— Теперь да, — она кивает и поднимается на ноги. — Прости. — Подходит ближе, заглядывает ему в глаза. — Я не хотела, — и прижимается всем телом.
— Уверена?
— Поцелуй меня, — неожиданно даже для себя просит она и поднимает голову.
— Ванда, это…
Она не может прочитать эмоции в его взгляде. Да и не хочет. Сейчас она хочет быть обычной. Просто девушкой рядом с просто парнем. Без него она не справится. Пьетро прав, Стив ей необходим.
— Просто поцелуй. Не потому что приступ или должен. Просто поцелуй.
Стив медлит, и в горле застревает ком. Может, ей и нужен, а вот она ему…
Глупая, глупая Ванда!
— Капитан Роджерс, — кто-то заходит в комнату и ойкает.
— Сейчас! — рявкает он. Ванда почти пугается, такого голоса она у него не слышала. — Извини, — произносит, когда дверь закрывается. — Мне пора. Позже поговорим, — добавляет после паузы.
Ванда кивает и отпускает его. Забирается с ногами на кровать, кутается в одеяло и поворачивается спиной к двери. Она сделала шаг вперед, он остался на месте — так бывает. Зато память начинает возвращаться, хоть Ванда и не уверена, что рада этому.
— Эй, — Ванда настолько уходит в свои мысли, что не замечает, как он оказывается перед ней.
Она смотрит ему в глаза и ни о чем не думает. Не хочет думать. Просто смотрит, просто ждет. Чего он хочет?
Стив улыбается, наклоняется и заправляет локон волос ей за ухо.
— Я скоро вернусь, — и мягко целует ее в губы.
Просто так. Потому что хочет. Потому что так же необходима.
Вы нужны друг другу больше, чем ты думаешь.
— Пьетро, — шепчет одними губами она и чувствует, как по щекам текут слезы.
В сердце все так же саднит, но вместе с болью приходит смирение. Скорбь, а не ярость. Тоска, а не месть. Реальность, а не забвение. Правда, а не безмолвие.
Пьетро улыбается. Теперь он знает: Ванда в надежных руках.