Вот и все. Конец. Начало. Темный Лорд повержен. Магическое общество ликует. Гарри Поттер — герой. А что делать нам? Неудавшимся Пожирателям Смерти, жертвам обстоятельств, вынужденным соратникам Волдеморта? Думаете, что мы заслужили всеобщее порицание, позор и изгнание? Ваша правда. Но нашей никто не спрашивал.

Я люблю своего отца, но, глядя на темнеющее за окном небо, почти жалею, что он сумел избежать наказания после Первой Магической войны. Иногда отчаянно желаю уснуть и проснуться обычным восемнадцатилетним парнем, потрепанным сражениями, но не обреченным. Мечтаю, чтобы все ужасы закончились. Но, увы, для меня они только начинаются. Сын правой руки Темного Лорда, мальчишка с темной меткой на предплечье, убийца-неудачник Драко Малфой. Слишком трусливый, чтобы противостоять чужой воле. Слишком жалкий, чтобы надеяться на светлое будущее. Слишком ничтожный, чтобы быть любимым. Убогий и всеми презираемый слизеринец. Помощи ждать неоткуда. Да и зачем?

Ждал новостей, перемен и лета...

Знал, что впереди вопросы без ответов…

Война позади. Впереди лишь суды. Бесконечные, невыносимые, отравляющие. Душу снова захлестнули безысходность и разочарование. Единственный наследник чистокровного рода Малфоев сгниет в Азкабане без права на помилование. Жалел ли я себя? Тихо презирал, забившись в темный угол камеры. Чистая кровь… Что она мне дала? Авторитет? Популярность? Статус? Они не согреют меня одинокой лунной ночью, не избавят от кошмаров, не склеят разбитую жизнь. Дружба, любовь, преданность — вот чего я хотел, но так и не получил. Ненавидел Поттера, издевался над ним все школьные годы лишь для того, чтобы хоть на секунду прикоснуться к миру, полному счастья и улыбок, чтобы почувствовать себя частью чего-то большего, чтобы ощутить слепую веру в радужное будущее, которого у меня никогда не было. А у Поттера было.

У Поттера было «золотое трио». У Поттера была она. Гермиона.

По сердцу полоснуло тупым ножом. Что с ней теперь? Героиня. Сердце трио. Отважная гриффиндорка. Грейнджер. Для нее жизнь только начинается, а для меня уже закончена.

Устал гадать, что будет там

Сам... решил, что дальше просто сам.

К чему сейчас посыпать голову пеплом? Никому нет дела до истинных причин, из-за которых мы приняли метки. И, знаете, я понимаю. Узурпатор пал, и больше ничто не угрожает жизни родных, близких, любимых. В дома наконец вернулись покой и радость, пусть с примесью боли и горечи, но ведь любые, даже самые сильные, эмоции со временем притупляются, остывают и в конце концов испаряются. Я перестал надеяться.

Смирился.

К чему пустые мечты о голубом небе и солнечных лучах, играющих в ее непослушных кудрях? ты заслуживаешь лучшего — того, чего я не смогу дать. Теперь не смогу. Тайный воздыхатель, тающий от мимолетного взгляда и легкого поворота головы. Вот только ты об этом никогда не узнаешь. Да и к чему? Ты слишком добра и благородна. Обязательно придешь в суд, закидаешь Министерство жалобами, добьешься свидания. А я надену привычную презрительную ухмылку, назову грязнокровкой, лишь бы ушла. Ушла и не смела ломать себе жизнь. Мою уже не склеить.

Разбитый на части, в поисках счастья,

Ветер в голове, все дальше манит свет.

Снова тоннель. Длинный, изнурительный, темный. Я снова иду по нему, цепляясь за каменные стены, сбивая руки в кровь. Падаю, поднимаюсь и снова иду. Зачем? Для чего? Хотел бы и я это знать. Каждый раз, засыпая, я плетусь по нему, изматывая себя еще сильнее. А может, это и есть моя кара? Бесконечный путь в никуда. Ни тепла. Ни солнца. Ни радости. Бескрайняя ледяная пустыня с разбросанными по ней горными пиками. Пустота. Тишина. Одиночество. Смерть. Так я представлял конец туннеля, до которого я надеялся когда-нибудь все-таки дойти. Хотя кого я обманываю? Из моей тьмы нет выхода. И уже не будет. Всегда одно и то же. Без перемен. Без просветов. Уже давно без эмоций. Усталость заполняет каждую клеточку тела, но я срываюсь на бег. Как? Последние силы потрачены, чтобы подняться. Дыхание сбилось. Из горла вырываются сдавленные хрипы, кажется, еще чуть-чуть, и я выплюну легкие, но ноги сами несут меня вперед. Невозможно. Невероятно. Немыслимо. Впервые я увидел слабый солнечный луч. Едва заметный, но реальный. Игривый, пляшущий, шальной. Глупо. Нелепо. Бессмысленно. Но я бегу, а он все дальше и бледнее. Очередной самообман. Но почему сейчас? Надежда давно покинула эти безжизненные земли и вряд ли когда-то вернется. Галлюцинации. Бред. Иллюзия. Этот переливчатый звон колокольчиков не может быть ее смехом. Нет, нет, нет. Не может. Я срываюсь с места и бегу до тех пор, пока не теряю сознание… И тут же открываю глаза.

Разбитый на части, в поисках счастья,

Ветер в голове, и покоя нет.

Все та же камера с обшарпанными углами. Маленькое окно под потолком, видимо, призванное окончательно деморализовать пленника, показывая крохотную частичку неба, но скрывая все остальное. Оно одновременно ободряло и угнетало. С одной стороны, ты мог прикоснуться к реальности по ту сторону тюрьмы, а с другой — отчетливо осознавал, что это максимально допустимый предел. Под ним продавленный сотнями тел кусок мешковины, служащий заключенному постелью. Все здесь кричало, что ты зверь, пойманный в мастерски расставленные силки. И я принял свою судьбу обреченно и почти с радостью. Почему? Война закончилась, она жива и в безопасности — остальное не имеет значения. А что до меня, то я всего лишь отлаженный механизм, притворяющийся живым. Исправно функционирую, а детали никого не интересуют.

Тихий скрип. Маленькие песчинки плывут по воздуху, группируются в замысловатые руны. Ноздри щекочет едва уловимый запах озона. Пришли. Значит, сегодня. Скорее бы. А впрочем, хоть какое-то разнообразие. Последний выход в свет. Представитель Министерства смотрит сквозь меня, бесцветно произносит установленные процедурой фразы. Конечно, показательные судебные процессы по делам Пожирателей должны укрепить отвоеванную власть, успокоить и без того измученное население, в какой-то мере очистить свою совесть, ведь и Светлая сторона ранила, калечила и убивала. На войне всегда так. Не имеет значения, что ты делаешь, важно лишь, на чьей стороне.

Безликие чиновники. Бесконечные однотипные коридоры. Чудовищное эхо, многократно увеличивающее количество шагов. Едва слышный ропот, раздающийся со всех сторон. Да, вы будете следующими, а Малфои всегда первые, даже идя на эшафот. Я ничего не чувствую, маска безразличия и холодного презрения привычно застывает на лице. А к чему притворяться? Мосты давно сожжены. Отступать некуда, да и не к кому. После применения к отцу поцелуя дементора мать сгорела за несколько дней. Война отняла у меня все: надежду, свободу, семью, тебя… Хотя кого я обманываю, ты никогда и не была моей, всегда только их. Открытая улыбка подбадривала Поттера, нежное прикосновение к плечу поддерживало Уизли, трепетное поглаживание запястья успокаивало Патил или Браун. Настоящий герой не Поттер, победоносно обезоруживший Волдеморта, не Уизли, выигравший в шахматы у МакГонагалл, не Лонгботтом, убивший Нагайну, а Грейнджер. Грязнокровная заучка Грейнджер, спасшая своей сообразительностью жизни не одного героя и далеко не один раз задолго до финальной битвы. Несносная Грейнджер, отравляющая мне жизнь каждой отметкой «превосходно», неожиданно стала смыслом всего мира. Почему? Когда? Зачем? Сколько раз я задавал себе эти вопросы, но так ни разу и не нашел вразумительного ответа. Все-таки я врал о своем безразличии. У меня было одно желание, самое последнее, но необходимое, как воздух — увидеть улыбку. Ее. Гермионы. Кажется, я все же тронулся умом, часами разглядывая трещины в каменной кладке камеры. А как иначе объяснить то, что за мной в зал суда вошла Грейнджер и заняла место защитника?

Пел... и танцевал, пока никто не видел...

Звал... ту, что любил и ненавидел...

Мерлин, что она творит? Зачем? Почему? Даже не смотрит в мою сторону, словно я пустое место. Пусть так и есть, но ведь она меня защищает. Как Министерство вообще допустило ее к Пожирателю, пусть и неопасному? Почему она не отсыпается под семью лоскутными одеялами на пуховой перине? Сдалось ей вообще судебное разбирательство над никчемным однокурсником? Она резко оборачивается ко мне, смотрит в глаза и неуверенно улыбается. Черт! Закрываю глаза, под веками взрываются миллиарды звезд, ослепляют и будоражат. Она мне улыбнулась. Плевать, что робко и нерешительно. Это сон. Прекрасный до дрожи, но абсолютно нереальный сон. Плеча касается чья-то рука.

— Малфой, я понимаю, что тебе неприятно мое участие, но сделай одолжение — потерпи. В конце концов, это для твоего же блага, — убежденно произносит девичий голос над самым ухом.

Коротко киваю, не открывая глаз. Понимаю, что один неосторожно брошенный взгляд — и наигранное безразличие канет в небытие. Что же ты делаешь со мной, Грейнджер? Все заседание прошло как в тумане. Я вставал, когда просили, кивал в нужный момент и смотрел невидящим взглядом в пространство. Образцово-показательный образ измученного заключенного. Но впервые за последние месяцы я был обескураживающе счастлив. Ее голос — музыка, руки — произведение искусства, шея выточена из мрамора, волосы — тщательно уложенное воронье гнездо. Она совершенство? Нет, лишь Гермиона Грейнджер, но так ли это важно? На кончике языка ликером растекается ее имя. Тягучее, вязкое и совершенно неаристократичное. Я воображал, как буду ее благодарить, невесомо прикоснусь к коже, едва ощутимо поцелую руку и, гордо выпрямившись, уйду из ее жизни, теперь уже навсегда. Я знал, что время будет идти, и год за годом я буду произносить ее имя. Во сне, за завтраком, в предсмертной агонии. Полюбить уже не смогу, но и разлюбить не в состоянии. И как только угораздило?

Ей рисовал цветы и птиц,

Стёр губами сон с ее ресниц.

Зал загудел. Кажется, время оглашения приговора. А может, стоит подарить ей один из рисунков? Сказать, что время убивал, рисуя весь курс. В каком-то смысле даже не обману. Рискованно, но ей будет приятно. Все-таки такой труд проделала ради меня. Бессмысленный, конечно, но огромный. Хотя почему ради меня? Наверняка у Гермионы были веские причины. Должность в отделе магического правопорядка, например. Тем более Героиня войны. Вполне может быть. Кажется, попросили встать. Забавные. К чему эти формальности, если итог давно ясен? До сознания долетают отрывочные фразы «оправдан», «вклад в победу», «психическая травма», «ограничение магии», «куратор», «Грейнджер». Что за черт? Как оправдан? Нет, нет, нет. Такого в принципе не может быть. Оглядываюсь на Гермиону и отключаюсь.

Надо было слушать Грейнджер. Ощущение реальности приходит с холодными пальцами, растирающими виски, и теплым дыханием. Отвратительно! Свалиться в обморок на заседании Визенгамота! Не думал, что мои нервы настолько расшатаны. А может, все дело в том, с какой солнечной улыбкой на меня смотрела Грейнджер? Такой счастливой и умиротворённой она казалась, что на миг почудилось, будто я что-то для нее значу. Ерунда. Что же ты со мной делаешь, Грейнджер? Послышался сдавленный вскрик и шуршание бумаги. Только не это! Еле сдерживаясь, чтобы не застонать от беспомощности, открываю глаза и вижу растрепанную Гермиону, лихорадочно сжимающую в ладони рисунок. Карандашный, с четко прорисованными деталями, бликами и рефлексами. Ее изображение на дешевом пергаменте. Она растерянно смотрит на меня, в изумлении чуть приоткрыв рот, видимо, принимает какое-то решение. И вот этот приговор я жду с замиранием сердца. Через несколько минут мне кажется, что кровь в венах заледенела, а сам я превратился в каменное изваяние. Замешательство на ее лице сменяется озабоченностью, неверием, надеждой и чем-то еще, что я уже не могу разобрать. Нет, Грейнджер определенно решила меня добить сегодня! В конце концов, неприлично настолько часто улыбаться своему врагу! Ради Мерлина, перестань смотреть на меня так, словно я рождественский подарок, о котором мечтает любая девушка. Вдруг она нерешительно подходит ко мне, наклоняется и убирает со лба прядь волос.

— Теперь, Малфой, ты точно от меня никуда не денешься! — и смеется самым задорным смехом, который я у нее помню.

Разбитый на части, в поисках счастья,

Ветер в голове, все дальше манит свет.

Разбитый на части, в поисках счастья,

Ветер в голове и покоя нет...

Гермиона Грейнджер — мой личный куратор. Она следит за моей реабилитацией. Интересно, а что входит в ее обязанности? Хм, у меня целый год, чтобы это выяснить. Что может быть увлекательнее старых добрых перепалок с гриффиндорской старостой? Разве что тихие вечера перед камином, когда я ей рисую Фоукса или огромный куст орхидей. Она говорит, что мои картины дышат теплом и домашним уютом, а я думаю, что мой дом там, где Гермиона сворачивается клубочком под пледом и засыпает.

Она давно написала положительную характеристику о моей теперь скромной персоне, но продолжает приходить. Говорит, что ей нравится пить мое коллекционное виски после тяжелой трудовой недели, нежно улыбается, глядя в пустоту, на ночь целует меня в нос и уходит. А я снова и снова надеюсь, что этот раз будет последним. Когда-нибудь она останется. Наверное. Возможно. Будет со мной. Искренне верю, но уже не надеюсь. Так вообще бывает?

Разбитый на части, в поисках счастья,

Ветер в голове, все дальше манит свет.

Разбитый на части, в поисках счастья,

Ветер в голове и покоя нет...