Пустота. Вот что я испытываю последние семь десятков лет. Огромная зияющая дыра никак не хочет зарастать и захлопываться, и я совершенно не знаю, что с этим делать.
Радует только то, что последние несколько лет у меня ничего не болит — никто намеренно или непреднамеренно не вставляет в меня иглы, не проводит множество экспериментов и исследований. Не мучает даже головная боль. Говорю же — пустота.
Возможно, я давным-давно сошел с ума и сейчас прикован ремнями к койке в психиатрической лечебнице, но, черт возьми, это было бы просто отлично. Потому что я позволил бы себе возложить хоть какие-то надежды на выписанные врачом препараты, чтобы либо прийти в себя и, наконец, узнать, кто я есть, либо стать растением, которому снятся красивые, добрые и яркие сны. Неистово хочется сбежать от этой ублюдской серости и этих кошек, которые скребутся где-то там, где у нормальных людей душа.
Но разве я нормальный? Я далёк от нормальности, как Земля от Асгарда.
Во мне буквально живут пять личностей, и это стало бы отличным плацдармом для написания научной работы любому психиатру. И я сейчас не преувеличиваю и не имею в виду какое-то личностное становление. Я буквально говорю о пяти разных Баки, живущих в моем бренном теле.

Первого Баки я уже смутно помню, но воспоминания эти дарят чувство счастья и легкости. Тот парень был ярким, улыбчивым и привлекательным человеком. Он легко находил общий язык со всеми и имел успех у девушек. Казалось, что его очарование никогда не иссякнет: небрежная полуулыбка продавцу в мясной лавке или милой девушке в кондитерской и компания друзей обеспечена нужными продуктами по хорошей скидке. Тот Баки легко заводил знакомства и умело пользовался ними. Ему всегда и везде были рады. Мать бесконечно гордились ним, потому что в голодные годы Баки мог при помощи своей харизмы и подвешенного языка прокормить их семью. Он был в некотором роде добытчиком для матери и маленькой сестры. Там, где многие буксовали, Баки всегда находил выход из ситуации.
Но особенный трепет во мне вызывает то, как молодой и еще не познавший горя Баки относился к своему лучшему другу Стиву. Баки старался не оставлять этого тощего, но до жути упрямого парня одного на долгое время, потому что тот каким-то волшебным образом умудрялся найти на свой зад проблемы даже в кинотеатре! Барнс едва поспевал на помощь другу, но всегда появлялся вовремя. Стив, из раза в раз, благодарил Баки, непременно добавляя, что вполне мог бы справиться сам.
Да уж, конечно. Мог бы он…
Стив был добрым парнем и всегда поступал по справедливости. Он не любил лжи и главным постулатом его жизни, стала именно честность перед собой и людьми. Но именно из-за этого Роджерс частенько попадал в передряги.
Однажды, Баки едва успел вытащить друга из драки, когда огромный амбал пинал ногами уже прилично покалеченного Стива ногами. Опоздай Барнс на пару минут, и Роджерса было бы не спасти.
Так, после заварухи, друзья сидели на берегу реки и переводили дыхание. Баки смог достать в аптеке необходимые лекарства, чтобы обработать Стиву раны: один глаз его уже заплыл, но Баки заставил друга все же приложить к нему мокрый носовой платок. Обильно поливая ссадины и разбитую бровь Стива, Баки молчал. Только хмурился всё сильнее, когда вместе с антисептиком стекала кровь, показывая масштабы катастрофы. Стив упрямо делал вид, что ему не больно, да только побелевшие костяшки на сжатых кулаках выдавали с потрохами. В конце концов, нервы Баки не выдержали и он тихим и спокойным голосом, от которого у Стива всегда стыла кровь, стал его отчитывать. Барнс изо всех сил старался донести до друга мысль, что он не может следовать за ним попятам, спасая и вытаскивая из неприятностей. Черт возьми, нужно просто хоть иногда держать язык за зубами! Баки боялся представить, что однажды не успеет прийти другу на помощь и всё, что он увидит — бездыханное тело Стива… от этой мысли его бросало в дрожь.
Когда началась война, Баки призвался в армию. Стиви искренне хотел отправиться вслед за другом, но по ряду медицинских показаний не проходил комиссию. Сколько раз он подделывал документы, пытаясь встать на учет хоть в каком-то военкомате Нью-Йорка. Баки неоднократно вычитывал Стиву за подобные махинации, указывая, что эти выходки караются по закону, но Роджерс ничего и слушать не хотел.
С тяжелым сердцем Баки оставлял Стива в огромном городе в разгар Второй мировой войны. Зная, какой его друг упрямец, Баки до мозолей на языке просил Стива не творить глупостей. Но разве Роджерс хоть когда-то прислушивался к товарищу?..
Мне искренне жаль, что Баки за свою короткую нормальную жизнь так и не познал любви. Девушек у него было много, но ни одну из них он не любил по-настоящему. Хотя он мог бы создать крепкую и большую семью, потому что первый Баки имел огромный запас нерастраченной искренней любви и умел заботиться. Из него получился бы хороший муж и отец.
Если бы моя нынешняя личности встретилась с молодым, беззаботным, жизнелюбивым и искренне верящим в добро первым Баки, я бы приложил максимум сил для того, чтобы отговорить его ввязываться в войну… Я бы рассказал ему, как сильно это перемелет его душу, как сильно искалечит и к каким плачевным последствиям вообще приведет. И стал бы тому вполне хорошим доказательством.
Но, Alea iacta est.

Со вторым Баки я знаком куда лучше, чем с первым. На первый взгляд, может показаться, что это один и тот же парень, но стоит посмотреться внимательнее и разница становится очевидна.
Помню, как второй Баки во время бритья вглядывался в отражение и хмурился. Ему было невдомек, отчего на некогда живом лице появилась серость и откуда взялась эта ужасная морщина между бровей.
Глупый, наивный Баки. Думал, что отправляется на прогулку, а попал в самый настоящий ад, где каждый твой день может стать последним и у тебя совершенно нет выбора: убиваешь либо ты, либо тебя. Нет ни секунды на промедление. Замешкаешься и всё — возвращаешься домой в гробу.
Невозможно оставаться рубахой-парнем и весельчаком, когда из твоего отряда за первые недели сражений в живых остается только трое: ты сам и двое парней, которые прибыли воевать даже не по своей воле. Война, как выясняется, это не про борьбу со злом, а чертова игра на выживание. Да, в первые дни ты действительно веришь в то, что делаешь для мира что-то хорошее, очищаешь его от фашистских ублюдков, но в скором времени понимаешь, что воюешь не во имя чего-то, а просто для того, чтоб выжить.

Поначалу ты пытаешься запомнить хоть какие-то особенности той страны, в которую тебя забросили, но позже, когда очередная партия новобранцев гибнет у тебя на глазах, бросаешь эту затею и просто упрямо идешь вперед. Идти приходится много. Много, много, ужасно много километров и если хоть раз вы проделали часть пути в кузове грузовика — это становится истинным счастьем.
Стоит ли говорить, что на войне нет места болезни? Ты продолжаешь топтать землю, невзирая на температуру, кашель, головокружение и даже воспаление легких. Хотелось бы забыться всего на сутки, но лежать приходится исключительно на земле, а это никак не облегчает твоего состояния. К сожалению, медицина в то время была не на высшем уровне, и назначенные лекарства едва ли спасали положение. Но тобой усвоен один урок: чтобы не происходило — продолжай делать своё дело. Смотри в прицел и уложи как можно больше нацистов. Нужно концентрироваться только на этом…
Помню, как Баки в очередной раз смотрел на себя в зеркало госпиталя и ужаснулся, заметив, что из его глаз ушла жизнь. В них уже не было того задора, что несколько лет назад и это пугало.
В конце концов, Баки заметил в себе еще одно изменение и к нему, пожалуй, можно было бы отнестись положительно, если бы не обстоятельства. Второй Баки понял, что он повзрослел. Слишком резко и слишком рано. Ему искренне хотелось побыть как можно дольше мальчишкой, еще немного подурачиться, но… увы.
Я помню, как второй Баки искренне хватался за соломинку позитива, веры в лучшее и в то, что однажды всё закончится, что он вернется домой и увидится со Стивом. Он с новыми силами и навыками будет вытаскивать друга из передряг, демонстрируя обидчикам свои армейские приемы.
Вот только Баки не учел, что на одной вере в таком дерьме, как война, не вырулишь. Ты можешь верить как угодно долго, но однажды что-то внутри ломается, и ты опускаешь руки. Потому что больше не можешь идти. Не можешь слышать бесконечные выстрелы, стоны раненых и крики умирающих солдат. Тебе кажется, что мир вокруг окрашен в коричнево-бурые краски, смешанных из земли и крови; тебе кажется, что повсюду воняет мертвечиной и этот запах въелся не то, что в одежду и кожу, но и во внутренние органы. Тогда появляется острое ощущение, что ты падаешь в воду и сил, чтобы всплыть, совершенно не осталось.
И это впервые ломает второго Баки, давая почву для появления третьего.

Третий Баки появился в одной из стран Европы. Его отряд отправили помогать пехотинцам во время очередного штурма. Задача была поставлена не простая, а противник хорошо подготовлен, вооружен от кончика ногтей на ногах и до самых корней волос. Третий Баки прекрасно понимал, что если из его отряда, состав которого за несколько месяцев менялся уже раз шесть, останутся в живых хотя бы пара человек, то это можно будет посчитать за победу. Но весь план, который тщательно разрабатывался командованием, полетел в тартарары: часть отряда погибла, едва выйдя на нужные позиции, а остальные были взяты в плен при совершенно идиотских обстоятельствах.
Радовало Баки только то, что среди пленных оказался и он сам. Это значило, что он мог какое-то время поддерживать своих ребят, не давать упасть их моральному и боевому духу. Но быть в плену у сумасшедших, одержимых людей… однажды наступает момент, когда ты завидуешь погибшим и желаешь, чтобы твоя смерть пришла как можно скорее.
Баки пришел к выводу, что рожден под счастливой звездой, но в тоже время ненавидел себя за это. Проведя три мучительно долгих недели в плену, ни один фриц к нему не заглянул, а вот за его товарищами изверги заглядывали регулярно.
Третий Баки всегда относил себя к смелым и морально устойчивым людям, но слышать дикий крик, хруст ломающихся костей, неутихающие вопли и мольбы о смерти тех, с кем ты длительное время провел плечом к плечу, делил последний кусок хлеба — просто не выносимо. В самом начале Баки кидался на двери и кричал этим тварям, чтобы отпустили пленного, прекратили его мучить, за что непременно получал резиновой палкой по ребрам. Барнс клялся найти каждого из них и обрушить на них страх Господень, но с каждым новым человеком, заведенным в пыточную, Баки ломался. Иногда он тихо напевал себе под нос какую-то песенку, стараясь заглушить ор; временами накрывал голову кителем и закрывал глаза, вызывая в памяти какие-то добрые и светлые моменты. В самом конце, когда крики пленных слились в один непрекращающийся крик, он просто клал ладони на уши и тупо смотрел в одну точку, ожидая, когда всё закончится.
Баки точно знал, что большинство его ребят были замучены в стенах полуразрушенной больницы одной из европейских стран, но ни один из них не выдал того, что знал. Это были достойные парни, верные своему делу и стране.
Говорить о том, что Баки не боялся, что за ним тоже однажды придут — глупо. Потому что каждому человеку хочется жить. И, когда около камеры Барнса слышались шаги, он закрывал глаза в ожидании неминуемой смерти. Холодный пот крупными горошинами стекал по его рукам, а липкий страх сковывал всё тело, парализовал, окутывал мысли страшным вакуумом. Обычно, после такого стресса, Баки рвало. Он не успевал доползти до ведра, потому что телу требовалось время, чтобы обрести подвижность, так что парень просто падал на бок и опустошал желудок.
Ночью, измученный голодом и головной болью, где-то в подсознании Баки проскользнула мысль, что Стиви бы сейчас в нем неимоверно разочаровался, ведь Барнс изо всех сил старался нести образ смелого и бесстрашного парня, а сейчас весь этот флёр развеялся.
В Австрии, находясь на оружейном заводе Гидры, Баки всё же очнулся после введения сыворотки суперсолдата. Баки знал, что и остальные солдаты, содержащиеся на заводе, тоже подверглись жуткому эксперименту, но не всем удалось выжить.
Зола как раз корпел над работой, когда на завод ворвался Капитан Америка.
Баки не слышал, как стрекотали вражеские автоматы, как вторило им оружие союзников. Не слышал он и множества голосов. Но, самое главное, он не уловил среди толпы людей до боли знакомый голос. Голос, знакомый с самого детства.
Резко вынырнув из небытия, Баки открыл глаза, моргнул и попытался сфокусироваться на человеке, стоявшем над ним. Не узнав его, Баки хотел отшатнуться в сторону, но широкая ладонь легла на вздымающуюся грудь. Человек позвал его по имени и Барнс улыбнулся. Это был Стив. Стиви!
Когда в голове прояснилось, Стив уже помогал Баки уносить ноги с вражеского завода. Баки вдруг понял, что его некогда худосочный и напрочь больной друг сейчас был с ним одного роста и, пожалуй, в полтора раза шире в плечах, не говоря уже о невесть откуда взявшейся сверхчеловеческой силе. Парню хотелось обо всем расспросить Стива, и тот всё прекрасно понимал. Одним взглядом Роджерс дал понять, что у них будет время всё обсудить позже и этого им обоим хватило.

Роджерсу удалось вытащить из плена не только лучшего друга, но и всех тех, которым либо удалось выжить. Дорога до лагеря Стива заняла значительно больше времени, чем предполагалось — среди солдат было много раненых.
В лагере времени на душещипательные разговоры особо не было, так что Стив рассказал Баки только самое основное: о встрече с доктором, участии в программе по созданию суперсолдат и удачном усвоении сыворотки. Баки старался сдержаться, но всё же не смог и отчитал Стива за то, что не послушал дружеского совета и сделал по-своему. Остыв, тепло улыбнулся и сказал, что безумно рад встрече.
В далеком одна тысяча девятьсот сорок пятом Баки и Стиву поручили задержать Зола и доставить в штаб для допроса. Как было выяснено, безумец был на поезде Гидры, пересекал Швейцарские Альпы. Бой был тяжелым, изнурительным и долгим. Во время драки боковую часть вагона раскрошило, и Баки едва не выпал в пропасть.
Но всё решил один-единственный выстрел оперативника Гидры, из-за которого сержант был выброшен из вагона, с которого, не смотря на все попытки и Стива, и Баки, последний всё же сорвался.
К несчастью, на этом жизнь Джеймса Барнса не оборвалась.

Вспышки образов, обрывки голосов, крики, мольбы о помощи и хруст шейных позвонков. Запах крови и пота. Это всё что я помню, когда был Зимним Солдатом. И еще боль. Много боли. Но эта боль принадлежала мне.
Сначала болела оторванная рука. Потом был долгий и мучительный процесс сращивания живой плоти и металла — так у меня появился протез.
Позже мучила головная боль, потому что начала действовать сыворотка и мне впервые стерли память. После процедуры вся моя боль уходила, и пыталась вернуться только тогда, когда я пробивался сквозь броню Зимнего.
Я помню всех своих жертв и полную информацию на них, потому что мне буквально это вкладывали в голову. Помню, как расширялись от ужаса их зрачки, когда приходил за ними. Помню, как они отчаянно пытались вырваться из моего стального захвата.
Я помню, каким расслабленным был Солдат на тренировках и заданиях. Ни одного лишнего движения, только холодный расчет. Мне не требовалось много времени, чтобы оценить обстановку и рассчитать пути отступления, где хорошее укрытие и откуда лучше вести огонь. Зимний напрочь лишен эмоций, говорил всегда тихо и спокойно. Вынужден признаться, что в те редкие минуты, когда мне удавалось пробиться через действие кода, мне самому становилось не по себе от этого тихого шелестящего голоса.
Находясь вне криокамеры дольше положенного, я частично брал контроль над телом и разумом Гидровской машины для убийств и от того, что видел, приходил в ужас. Как я говорил, память возвращалась всполохами хаотичных воспоминаний. Это был настоящий винегрет из мест, событий и проведенных миссий и очень напоминало состояние сильного похмелья. В обрывках картинок, возникающих в моём сознании, действительно был я, но было ли это на самом деле или только казалось, понять было сложно. Но спустя несколько часов, я понимал, что нихрена мне это не казалось. Везде, во всех кошмарах, сотворенных Гидрой, принимал участие я и мои руки, черт возьми, в крови по самую шею.
Едва ученые Гидры улавливали в моих глазах проблески воспоминаний и осознания происходящего, как от меня требовали отчет о выполнении приказа, садили в чертово кресло и стирали память. Я точно знал, что боль будет невыносимой, но в некоторой мере это приносило облегчение. Потому что после обнуления я, само собой, становился чистым листом и весь кошмар, сотворенный моими руками, растворялся в абсолютном ничто.
Будучи в лапах Гидры, мне не давали возможности и времени, чтобы вспомнить, кто я есть на самом деле. Я либо находился в криосне, либо мне перемалывали мозги в фарш. Чаще — сначала обнуляли, а потом усыпляли до лучших времен.
Для Гидры всё шло относительно хорошо — в их руках была исправная и наводящая ужас машина для убийств. Я действовал чисто, не оставлял следов и умело заметал следы, чтобы никто и ни при каких обстоятельствах не вышел на моих «создателей». Я буквально был тенью. Никто не мог сказать точно, существует ли Зимний Солдат в самом деле или это обычный ужастик для мировых спецслужб, да и вообще человечества.
Но я был. Всё это время я существовал. Совершенствовался. Тренировался. Испытывал на себе способности нового отряда суперсолдат — более совершенных, сильных, выносливых и прогрессивных. Со мной в спарринг ставили бойцов из элитного отряда смерти, и они были равны мне по силе до принятия сыворотки. Стоит ли говорить, что с ними случилось после? По большому счету, это должны были получиться головорезы круче меня, но сыворотка имела побочный эффект в виде психической нестабильности. Понимая, что с отрядом практически невозможно совладать, командованием Гидры было принято решение отправить их в криокамеру.
Сокрушительным ударом для меня лично и для Гидры стала наша встреча со Стивом в две тысячи четырнадцатом году. Миссия мне была поручена довольно простая — ликвидировать директора ЩИТа Ника Фьюри. Бывало, что мне ставили задачи и сложнее. Но если бы Пирс знал, что в дело вмешается Роджерс…
По мнению тех, на кого я работал, Солдатом была допущена грубая ошибка — не убедиться, что цель ликвидирована самый настоящий грех. Но Зимний до этого момента работал чисто и без осечек. На удивление, мне это спустили с рук, отправив к Пирсу за новыми поручениями. Так у меня появилась новые цели: Капитан Америка и Черная Вдова.
Откровенно говоря, как бы дико это не звучало, но драться с Кэпом было приятно — не часто мне удавалось встретить равного противника. В основном это были обычные гражданские люди, которые отдавали Богу душу только от одного взгляда на меня. Здесь же… Зимний Солдат в некоторой степени был заинтересован в том, чтобы как можно дольше продержать бой. Хотелось узнать, насколько хватит этого упрямого блондина со щитом в руках.
И Стиви был хорош! Позже, когда воспоминания стали возвращаться, я испытал огромную гордость за то, как бился Роджерс. Но тогда, когда он позвал меня по имени во время нашей стычки, я и предположить не мог, чем это обернется для всех нас.
Первые воспоминания нахлынули на меня на базе, после чего меня обнулили. Но, видимо, программа начала давать сбой, потому что следующая вспышка воспоминаний настигла меня Трискелионе. И, черт возьми, это было больно. Но болела не душа от того, что мне было приказано убить человека, которого я когда-то знал, а физически. Мне казалось, что голова просто разорвется, если не доведу дело до конца.

Когда тело Капитана Америки летело с корабля в воду, я смотрел на это будто из-под приоткрытых век. Зимний Солдат всё еще был активирован, но где-то внутри него отчаянно скребся я, оря до хрипоты, что нельзя дать этому парню погибнуть. Тогда я не помнил, что для меня значил этот человек со щитом, но почему-то казалось неправильным дать ему утонуть.
Вытащив Стива на берег, я подался в бега, понимая, что на меня объявлена охота.

Воспоминания возвращались обрывками, сопровождаясь головной болью. Вспомнив Стива, я первым делом отправился в музей, чтобы собрать картинку воедино. Стоит ли говорить, каким грузом вины меня придавило осознание того, что я едва не отправил на тот свет своего лучшего друга во время схватки в Нью-Йорке? Того, кто был мне ближе всех на свете? Того, кого я вытаскивал из передряг и того, кто в сороковых ринулся в логово врага, чтобы вытащить меня?
Ненависть к самому себе и Гидре клокотала во мне вулканом, норовя вырваться наружу. Но допускать каких-либо инцидентов нельзя, иначе мои «работодатели» в считаные минуты придут за мной, а возвращаться мне не хотелось совершенно.
Чем больше я вспоминал, тем сильнее ощущал пустоту в душе. Я понимал, что из моей жизни выпали десятки лет и что упущено слишком много всего, а мир изменился до неузнаваемости. Приспосабливаться приходилось на ходу. Сложнее всего было справиться с гаджетами и Интернетом — внешне я выглядел молодо, а по сути, мне черти сколько лет. У меня не было никого, кто мог бы помочь освоить современные технологии. Я остался совершенно один.
Чёрт возьми, я был по-настоящему один. Меня никто не прикрывал, неоткуда ждать помощи. Не с кем обсудить кошмары, то, что я делал, будучи Зимним. Мне элементарно не с кем было просто поговорить!
За время Второй мировой войны и службы в Гидре, меня морально перемололо в пыль, и я не знал, как собраться. Мне хотелось остановиться, забиться в какую-то нору и не вылезать оттуда. Я слишком устал. Устал бежать, прятаться, отстреливаться и быть всегда начеку. Но Гидра обучила меня хорошо сливаться с толпой, работать под прикрытием. И, когда я едва поверил в то, что всё еще может наладиться и Бухарест станет моим домом больше, чем на несколько месяцев, произошел теракт в Вене.
Мы снова встретились со Стивом, и я отчаянно старался делать вид, что пусть и читал о нем в музее, но ничего не помню из того, что нас связывало. Я видел, как это ранит его, но мне казалось, что поступаю с ним милосердно. Ведь чем дальше он будет от меня, тем ему же лучше. Но Стив оставался самим собой и решил нарушить все возможные законы, стать преступником, но вытащить меня.
Я надеялся, что снова обретя друга, пустота в душе заполнится и будет не так больно, но стало только хуже. Смесь воспоминаний о нашей дружбе со Стивом и о том, что делал я под воздействием кода, как практически убивал его, разрывала меня на части. Стиви твердил мне, что это был не я и не стоит винить во всем себя, но он не прав! Это делалось моими руками. Мои глаза видели, как гибли люди. Мои уши слышали, как они молили оставить им жизнь. Да, Господи всемогущий, моя память хранит всё это дерьмо! Стив повторял, как мантру, что мне нужно отделить себя от Зимнего, потому что Баки хороший парень и зла в нем никогда не было. Отчасти, Роджерс прав, но…
Когда Стив попал в военный лагерь, доктор Авраам Эрскин навестил его перед принятием сыворотки и сказал одну сакраментальную фразу, которую я никогда не забуду: «Хорошее становится великим, а плохое — ужасным». Если после принятия сыворотки приумножаются те качества, что были в человеке, то как может Роджерс говорить о том, что я –хороший?..
После Бухареста и теракта в Вене, новоиспеченный король Ваканды Т’Чалла приютил меня в своей прекрасной стране, подарив каплю покоя и отдыха. Шури взялась за создание нового протеза и избавление от кода. Сказать, что я испытывал благодарность — ничего не сказать. Мне в очередной раз показалось, что я смогу хоть немного перевести дух, прийти в себя и подумать, что делать дальше. Но солдат однажды — солдат навсегда.
Когда на Землю напал Танос, я уже вернулся из криосна и жил в маленькой деревушке. Мой дом стоял на самой её окраине и вид из окна открывался чудесный. Мне нравилось слушать, как поют птицы и из далека доносятся голоса детей, которые проявляли ко мне большой интерес. Шури ругалась на них за то, что они трутся около меня, но не потому что я мог им навредить, а потому что хотела, чтобы я отдохнул. Я лишь улыбался и говорил, что они ни в коем случае не доставляют хлопот.
И только когда Шури сделала шаг в сторону, я увидел Т’Чаллу с поданными. Они несли саквояж. Я слишком опытен, чтобы не понять сути происходящего: если на порог твоей хижины явился король, в глазах которого явно читалась тревога, значит, в тебе нуждаются, как в солдате. Новый протез из вибраниума, лежавший в саквояже, только подтвердил мои мысли. Очередная битва. Здесь и сейчас. Тысячная за мою неприлично долгую жизнь.
Когда мне надевали протез, я снова ощутил ту беснующуюся пустоту в груди. Вот только забрезжила надежда на новую жизнь, как какой-то чертов титан решил явиться на Землю и, конечно же, я понадобился Стиву и остальным Мстителям.
Схватка была долгой, тяжелой и безумно страшной. Мне, прошедшему, пожалуй, все круги ада было страшно до ужаса. Внезапно, я увидел вдалеке Второго Баки. Он улыбался и одними губами шепнул: «Помнится, тоже самое ты испытывал в сорок третьем, идя в атаку за Стиви? Поступи также и в этот раз. Иди за Роджерсом и всё получится».
Я пытался, искренне пытался, последовать совету Второго Баки, но ни черта не получалось. Посмею признаться самому себе только сейчас, что уничтожал противника рефлекторно: вижу цель — стреляю. А в груди — будто лед застыл, такой был ужас. Но его пожирала пустота. Спасибо ей. Наверное.
Потому что во время перестрелки меня одолевали воспоминания обо всем содеянном Зимним Солдатом. И когда я видел, как замертво упал очередной недруг, наступало понимание, что смыть кровь с моих рук никогда не получится. Я весь в крови: от макушки и до самых кончиков пальцев. Мне никогда не очиститься…
Когда я открыл глаза, Стив смотрел на меня, как на приведение. Оказывается, Танос щелкнул пальцами, и половина населения рассыпалась. Я в том числе. По моим ощущениям едва ли прошла минута, а на деле — пять чертовых лет.
От этой новости я расхохотался до колик в животе. Стив продолжал смотреть на меня, как на психа, а я не мог остановиться. Всё это похоже на какую-то дурацкую шутку, которую понимают избранные или шутящий. Потому что сначала мои воспоминания удаляла Гидра и погружала меня в криосон, и вот сейчас пять лет снова выпали из моей жизни. Ну не смех ли? Мне кажется, есть в этом определенная ирония, и, пожалуй, даже некий посыл, дескать, пора бы тебе, Баки, уснуть и в этот раз желательно навсегда.

Но вечный сон никак не приходил. Да и разве можно уснуть, если тебя всё равно разбудят кошмары? Гребаная ускоренная регенерация… из-за неё моему организму хватало и трех часов сна, чтобы чувствовать себя в порядке, тогда как обычный бы человек начал бы загибаться от недостатка сна через неделю.
Сидя на похоронах Старка, я много думал и мысли мои были тяжелыми.
Как много я не успел! Я не успел сказать Тони, пусть он и был зол на меня и, что греха таить, вполне обосновано, что сожалею о смерти его родителей. Говард был хорошим человеком, со сложным характером, но кто из нас идеален? А мама Тони вообще была не причастна, но она была свидетелем, а Зимний никогда не оставляет следов… Увы, её участь была предрешена. Не успел сказать Наташе, что хорошо её помню, равно как и того инженера, которого устранил по заданию Гидры. Мне нравилась Наташа. Её легкий характер и милая улыбка отогревали моё холодное сердце (чёрт, а Тони умел давать клички, точно считывая характер человека). Я видел в ней надежного друга. Она всегда всё понимала. С ней можно было быть самим собой. Стиви очень любил её и не зря: в чем-то он находил в Наташе отражение самого себя. Так же мне хотелось сказать Вдове, что всё бы у них с Брюсом получилось, прояви она каплю настойчивости. Уверен, после того, как Беннер принял в себе Халка и стал с ним одним целым, опасаться того, что «другой парень» вырвется наружу в самый неподходящий момент, не было необходимости.
Я хотел выразить свои сожаления и Пеппер, и Клинту, но не мог. Я для них чужой, монстр, которого на свой страх и риск приютил в башне Мстителей Стив. Все мои слова показались бы им неправдивыми, глупыми. Да и разве может стать легче от соболезнований Зимнего Солдата?
Я не успел так много сказать Стиви!.. Мы ведь ни разу толком и не поговорили. А сказать ему хотелось многое. Начать с обычной благодарности, что вытащил с завода в Австрии и угодил под статью из-за меня в Нью-Йорке. Хотелось сказать, что делал для меня много больше, чем следовало. И я должен был сказать, что бесконечно ним горжусь: из хилого бруклинского парня он превратился в настоящего мужчину. И сыворотка тут не при чем. Стиви всегда оставался собой, нес мораль и хотел изменить мир к лучшему. Он всегда видел в людях хорошее, и поступал так, как должно. Он был настоящим капитаном, который ценил каждого из своей команды и умело вел их к победе. Стив всегда умел брать на себя ответственность, но тогда, в сороковых, он был горяч и импульсивен, а сейчас… он стал взрослее и мудрее (конечно, в сотню-то лет!).
И когда Стив отправлялся вернуть камни, я понял, что он задумал. Понял по виноватому взгляду упрямых синих глаз.
Стив попросил меня не натворить глупостей, на что я ответил, что все глупости отправляются с ним. Я знал, что кэп захочет передать свой щит приемнику и им точно стану не я. Не потому что недостоин, а потому, что Стиви в очередной раз заботится обо мне — он хочет избавить меня от бремени Капитана Америка, тем более, что шлейф зверств Зимнего будет тянуться за мной очень долго. Стив хотел, чтобы я прожил всё отведенное мне время спокойно, вне роли солдата. И я благодарен ему за это.
Не знал я одного — что Стиви захочет остаться в прошлом и провести свою жизнь с Пегги.
Когда он вернулся стариком, Уилсон был порядком обескуражен. А вот я… где-то на краю сознания мелькнула мысль, что именно так всё и будет. Огорчился ли я? Да, немного. Злился ли я? Нет, ни в коем случае. Наоборот, я мысленно похвалил Стива — когда тебе выпадает шанс попасть в прошлое и прожить счастливую и долгую жизнь с любимой женщиной, когда тебе есть к кому вернуться, не использовать такой шанс настоящее преступление. Если бы у меня был кто-то в прошлой жизни, с кем бы я хотел встретить старость, не раздумывая бы вернулся в то время.
Но я прожил свою жизнь так, что ни в прошлом, ни в настоящем и будущем меня никто не ждет. Я один. Со мной только моя пустота, которая после ухода Стива буквально сожрала меня. Хороший получился симбиоз.
Сэм Уилсон единственный из команды Мстителей, кто действительно хорошо ко мне относится. Он понимал, каково это — терять лучшего друга и напарника. Из его рассказов стало понятно, что Райли был настоящим солдатом и отличным парнем. Порой Сэм включал психолога и пытался как-то расшевелить меня, но нельзя расшевелить мёртвое.
С уходом Стива пустота во мне только растет. Порой мне кажется, что если она встанет рядом со мной, то будет раза в два выше и раза в три шире меня в плечах. Я не смотрю на даты, не обращаю внимания на время года и время суток. Дни сменяются днями, словно в «Дне сурка». Стоит не на долго закрыть глаза, как я их снова открываю — привет от очередного кошмара.
Код из моей головы удален, меня помиловали, но обязали ходить в установленные часы на сеансы психотерапии. Доктор Рейнар, кажется, настроена помочь мне, вот только мне это не нужно. Я хочу, чтобы это быстрее закончилось. Закончилось что? Да, чёрт меня дери, всё! Хочу закрыть глаза и никогда больше не открывать. Хочу, чтобы моё сердце просто в один момент перестало биться, и за мной пришла кромешная темнота.
Кристина каждый сеанс напоминает мне, что теперь я свободен. Да только ответа на просто вопрос «Для чего?» она не знает. Как и я.
Спасением становится помощь Сэму в возвращении щита Стива и разборок с Флагодробителями. Но когда работа завершается, я снова захожу в крохотную квартиру и начинаю жалеть, что по пути домой меня не сбила фура.
Мне надоело жить. Надоело слушать каждый день новости, надоело каждый день видеть в магазине лица людей и стараться понять, что они обо мне думают. Надоело вносить в дурацкий блокнот имена тех, кому я должен. Я сам себе надоел. Моя жизнь слишком затянулась.
Сэм искренне старается стать моим другом. Он периодически напоминает о себе и мне не хватает совести игнорировать его. На звонки, конечно, не отвечаю, но обязательно отправляю сообщение, мол, жив-здоров. Уилсон несколько раз приглашает меня в гости, чтобы подрихтовать лодку, но я отказываюсь — не за чем Саре видеть моё унылое лицо и думать, что я чем-то недоволен. Не хочу её расстраивать, она чудесная…

Прошло уже два года с тех пор, как все вернулись. Жаль только, что безвременно ушедшие остались там, где они сейчас есть.
Пустота никуда не хочет уходить из меня — прижилась, вплелась в меня, что выдрать не получается. Я совершенно не испытываю радости. Ни от чего: ни от вкусной еды, ни от поездки на мотоцикле. Не радует меня ни кино, ни музыка или книги. Хотелось бы напиться, да не получится — метаболизм не разрешит отравить организм виски. Проклятая Гидра…

Стоя дома в ванной перед зеркалом, я вижу, как оттуда на меня смотрят четыре пары глаз: мальчишка-Баки, Баки-солдат, Баки-суперсолдат и Баки-Зимний. Мальчишка-Баки смотрит с нескрываемым ужасом, ведь он понимает, во что превратилась его жизнь после ухода на войну; солдат горделиво поднимает подбородок и тяжело дышит, явно не одобряя того, что с нами стало. Суперсолдат смотрит с сожалением, потому что… все солдаты подчиняются приказам командиров, насколько бы идиотскими они ни были. Тут уже вмешивает Зимний, криво ухмыляясь и шелестит своим хриплым голосом:
— Не стоило тебе сбегать, Баки. Остался бы со своими, и твоя жизнь не превратилась бы в такое дерьмо.
— Пошел ты нахер, Солдат, — рыкнул я, ударяя кулаком о стену. Зимний выпрямил спину, ощетинившись. — Я лучше сдохну, чем снова окажусь в руках этих ублюдков.
Зимний недобро сверкнул глазами, но разговор продолжать не стал. Временами это существо было довольно понятливым.
Но вот что настораживает меня: если первым трем Баки я стыдился заглянуть в глаза, то холодный и расчетливый взгляд Зимнего Солдата я с легкостью выдерживал и он казался мне, чёрт возьми, родным. Это было что-то отдаленно напоминающее встречу со старым другом, хотя я искренне желал избавиться от Зимнего. Код, конечно, снят, но вот его воспоминания и шелестящий голос выковырять из меня пока не удалось. Наверное, на это нужно время…
Открыв холодную воду, я набрал в ладони немного и умыл лицо. Подняв глаза к зеркалу, шумно выдохнул: оттуда на меня смотрели бесконечно уставшие теперь уже серые глаза. Глаза, из которых утекла жизнь, а вместо неё залилась пустота.
Пустота, которую ничем не залечить и не замазать.
Наверное, мне всё же стоит обратиться к доктору Рейнар и всё ей рассказать. Уверен, что она разберется и подскажет, что делать дальше. Может быть, у неё получится объяснить мне, какой из этих пяти Баки на самом деле я. Может быть, она упечет меня в психушку, но это будет милосердно с её стороны, потому что жить и не осознавать цели своего существования и самого себя — хуже некуда. Может быть, Кристина сможет вытащить из меня эту пустоту и даст мне возможность действительно начать жизнь сначала.
Вот только сможем ли мы примирить во мне пять разных личностей, и что из этого получится?..