(от лица Елены)

Он пахнет свежестью, как послегрозовой воздух, насыщенный озоном. И даже парфюм выбирает всегда подчеркнуто холодных ароматов – в отличие от своего брата, предпочитающего теплые и уютные древесные ноты.

Два антипода.

Один стремится жить и выглядеть, как обычный человек, другой словно нарочно выпячивает свою сверхъестественную сущность, понимая, что никогда не затеряется в толпе. И дело не в его внешности, хотя он красивый парень. И даже не в его редкостном нахальстве и сознании собственной исключительности, которую он часто и с удовольствием демонстрирует.

Он – ментол. Знаете, такое кристаллическое вещество с сильным ароматом и вкусом перечной мяты, которое добавляют в жевательную резинку и леденцы, а еще в таблетки и сигареты. Его горьковатая свежесть саднит щёки, обдает холодом горло и сводит зубы так сильно, что перехватывает дыхание.

Иногда мне кажется, что даже его мёртвая вампирская кровь имеет предельную концентрацию ментола.

Деймон.

Смерть с мятным вкусом (о, его изрядно повеселило бы такое определение, похожее на рекламный слоган).

Да, для меня он – ментол.

После него все кажется пресным. Его незримое присутствие в моей жизни перебивает серость обыденности, делает любой день непредсказуемым, опасным. Каждая встреча оставляет после себя долгое послевкусие и заставляет кровь в моих венах кипеть от адреналина. Я чувствую, что попадаю в зависимость от этого ощущения. Это становится проблемой для меня. Да и не только для меня, если уж быть совсем честной.

До семнадцати лет мой мир был безмятежен, как пасторальная картинка. А потом я будто пересекла роковую черту, и события обрушились селевым потоком, обескураживая, ломая все представления о реальности. В моей нынешней жизни столько откровенной чертовщины, что от рассказа о ней сошел бы с ума и самый невозмутимый священник. А я даже не могу пойти к психоаналитику, чтобы разобраться в себе и мучающих меня проблемах. Ведь тогда мне пришлось бы поведать ему всю правду, которая выглядела бы более абсурдной, чем самая дикая ложь. Меня непременно сочли бы опасной сумасшедшей и заставили бы лечиться от фантазий.

Временами я ловлю себя на мысли: а что если я грежу? Что если меня насильно погрузили в сон, и моя жизнь – только заданная кем-то реалистичная программа, как в «Матрице»? В ней отсутствует какой-либо смысл, но зато графика превосходная?

Как было бы здорово очнуться от наваждения и понять, что в нашем тихом городке нет ни вампиров, ни оборотней, ни ведьм! Что здесь не выходят на охоту кровопийцы, просидевшие в склепе последние полтора столетия, а жители не служат пищей для голодных существ, сошедших со страниц комиксов.

Но вздохнула ли бы я с облегчением, узнав, что из моего мира навсегда исчезли братья Сальваторе, втянувшие меня за границу дозволенного людям и показавшие обратную сторону Луны? Поставившие меня перед выбором, который я не могу и не хочу делать?

Я не знаю ответа на этот вопрос. Но мне было бы легче никогда не знать ни Стефана, ни Деймона, чем, узнав, потерять обоих, лишившись тепла одного из них и ощущения полноты жизни, которое дарит другой.

Я бы не хотела, чтобы исчезло будоражащее, обостряющее до предела все чувства послевкусие ментола. Я подсела на него, как наркоман, сделавший первую инъекцию героина, подсаживается на иглу.

(от лица Деймона)

Какая нелепость – маяться бессонницей в моем возрасте! И все же с некоторых пор она стала преследовать меня, как надоедливая псина, которую угостили колбасой. Внутренний будильник исправно трезвонит в самый глухой час перед рассветом, заставляя, как по команде, открывать глаза, чертыхаться, ворочаться с боку на бок и пытаться собрать воедино обрывки стремительно ускользающего сна. Промаявшись несколько минут и сообразив, что заснуть все равно не удастся, я обычно нехотя встаю и делаю себе кофе ядреной крепости: у простого смертного от такого эрзаца наверняка дрогнуло бы и остановилось сердце. Но мне не страшна и ударная доза кофеина. Напротив, крепкий напиток бодрит меня и проясняет мысли. Потом беру с полки очередной том и погружаюсь в чтение. Это позволяет скоротать время до утра, когда нехватка сна с лихвой компенсируется заботами дня.

Впрочем, если я… кхм… не один, находится занятие и поприятнее. Вот как сейчас, например. Рядом посапывает во сне блондинка… как ее, кстати, зовут? Сьюзан? Вчера мне даже не потребовалось прибегать к своим фирменным вампирским штучкам, которые любую неприступную с виду девицу способны превратить в послушное существо, готовое есть из моих рук. А Сью пошла со мной добровольно, с радостью и надеждой, как и многие до нее.

Мой прелестный ужин и завтрак.

Впрочем, она не осталась внакладе: провела незабываемую ночь со мной и верещала от наслаждения так громко, что непременно разбудила бы половину города, если бы наш особняк не был расположен в столь уединенном и тихом месте. На память ей (хм, неплохой каламбур, если учесть, что как раз память-то я ей и сотру) останется пара отметин в районе сонной артерии, которые она по моему мягкому наущению несколько дней будет закрывать шейным платком. Все, что она сможет вспомнить - как изрядно набралась в баре и провела ночь с первоклассным парнем. Это немало, если учесть, что в прежние времена встреча со мной могла закончиться для любой девушки плачевно.

Сью прекрасно сложена, хотя любителям анорексичных моделей может показаться толстушкой. Моя рука скользит по ее талии, спускается к бедру, неторопливо описывает его плавный изгиб, словно ласкает гитару, и прикосновение к теплой коже приносит мне удовольствие.

Я люблю ночных мотыльков, безрассудно летящих на свет зажженной мною лампы. Раньше, давным-давно, еще до того, как я научился контролировать свои эмоции и обуздывать желания, я ненавидел их – таких уверенных в себе, таких беспечных дурочек, не подозревающих о том, что, отправляясь с симпатичным парнем к нему домой, они прямиком попадут к нему на ужин, где им будет отведена роль первого – горячего - блюда или десерта. Я был безжалостен, как и полагалось монстру.

Теперь я научился растягивать и смаковать процесс. Я больше не убиваю своих мотыльков. Такие свидания для меня не самоцель, а удовольствие… Я люблю чувствовать себя гурманом, который ходит по винному погребу и дегустирует напитки разной крепости и выдержки. Я различаю нюансы. Кровь такая разная! У одной из моих случайных любовниц она была терпкой и густой, как у столетнего «Бордо», у другой – приторно-сладкой, как белый мускат, у третьей отдавала коньячными нотами, у четвертой… э-э-э… я пьянею только от одних воспоминаний.

Я могу заполучить в свою «винную» коллекцию любой вкус, даже самый экзотический. Однако есть один заветный сосуд, который для меня бесценен. Я не могу прикоснуться к нему, хотя желаю этого больше всего на свете. Я интуитивно чувствую, что подлинное наслаждение не в обладании им, а в стремлении обладать. Чувствуете разницу?

Елена.

Я часто думаю, какая она на вкус. Закрываю глаза и представляю, как мои клыки вонзаются в ее податливые, трепещущие от страха и предвкушения жилы; как ее горячая, сводящая с ума кровь толчками наполняет мой рот, а потом, сделав несколько жадных глотков, я нехотя отрываюсь от раны, потому что не хочу причинить Елене вреда...

Эти фантазии сродни эротическим. Но на самом деле я не рискнул бы осуществить их. Как я уже сказал, подлинное удовольствие не в обладании, а в стремлении обладать.

Хотя у меня на языке вертится вопрос, который я хочу задать Стефану и не решаюсь: скажи, братишка, какова Елена на вкус?

Я думаю, она похожа на лучший в мире ликер «Бейлиз», в котором слились изысканные cорта спирта и моего любимого ирландского виски, а еще нежнейшие сливки... Дивное сочетание, так подходящее к её характеру, коже, глазам…

То, что Стефан на правах её парня делит с ней постель, задевает меня куда меньше того, что он уже получил опыт, на который я сам себе не даю разрешения.

Что это? Неужели ревность?

Я был готов убить Стефана за то, что моя первая любовь предпочла его, а не меня, но теперь, когда он встречается с девушкой, как две капли воды похожей на нашу общую знакомую из прошлого, я держусь на расстоянии. Наблюдаю. Оцениваю.

Боюсь.

Дважды вступать в одну и ту же реку, особенно если ее воды полны страдания, чересчур даже для меня.

Кажется, просыпается Сью… Вот она пошевелилась, сонно разлепила веки и, увидев меня, улыбнулась. На миг мне показалось, что с лица моей случайной любовницы смотрят глаза Елены. Я тряхнул головой, и наваждение пропало. Нет, это не Елена.

Усилием воли я прогоняю образ из своих мыслей и впиваюсь быстрым поцелуем в улыбающиеся в предвкушении губы девушки:

- Доброе утро, сладкая! Как насчет раннего завтрака?