Грязно-серый пепел бесшумно опустился на мокрый асфальт, когда я в очередной раз отстранённо тряхнула догорающей сигаретой. Свежий, отрезвляющий воздух, какой бывает только после осеннего дождя, ненавязчиво проникал сквозь мою тоненькую блузку и касался тела, заставляя то и дело ёжиться. Я слышала миллионы звуков – тайные шепотки, раздражённые сигналы машин, боязливые сирены, заливистый смех непринуждённости – утренний Нью-Йорк встречал меня со всей присущей ему праздностью и нелепой торжественностью. Иногда мне хотелось раствориться во всём этом сумасшествии, самолично предаться забвению, утонуть в бесконечных тирадах интриг – словно обезличивание было моей панацеей. Но в следующее мгновенье я отгоняла от себя этот липкий дурман, обрывающий связь между верой и реальностью, и вновь становилась Блэр Уолдорф – пусть я давно потеряла себя, ежесекундно меняя обличья.
Сделав последнюю затяжку, я досадливо бросила маленький окурок себе под ноги и облокотилась на высокую белую колонну, чувствуя опустошение. Словно вместе с запахом дыма сигарет в небо кольцами взлетели последние крохи моей уверенности – впрочем, это не имело значения. Как не имело значения то, что я совершенно не та, какой представляю себя в своих снах, укутавшись в нежно-розовое постельное бельё и подтянув колени к подбородку.
Я стояла в тени оперы Метрополитен, прячась от назойливых взглядов и тихих смешков, и наблюдала за свой лучшей – к слову говоря, я её ненавижу – подругой. Серена сидела на ступеньках в окружении нескольких пустоголовых идиоток, внимающим её невнятным словам с предельным вниманием – и, судя по выражению лица Эс, на завтрак ей подали амфевитамины. Растрёпанные по плечам светлые волосы, блаженный взгляд, пьяная улыбка и совершенная бездумность в сознании – она являла собой идеальную картинку жизни, которую должна была проживать я. Именно я должна была ловить на себе восхищённые, томные, полные преданности и подобострастия взгляды. Именно к моим ногам должны были припадать эти глупые пустышки, всматриваться в мой непостижимый лик, любоваться тёмными глазами и часто-часто щебетать о том, как же я совершенна. Наверное, я душевно больна – но на Манхэттане невозможно обойти это стороной. Все мы, дети равнодушия и расчётливости, давно позволили своим желаниям уподобиться порочности, и я не исключение, как бы хорошо я ни притворялась.
Выдохнув, я выудила из сумочки ментоловую жвачку и кинула её в себе в рот, надеясь перекрыть запах сигарет. Я бы хотела курить, не волнуясь и не чувствуя страх, что меня могут раскрыть. А ещё я бы хотела перестать метаться перед выбором и постоянно чувствовать ответственность за эфемерную репутацию, хотела бы принимать решения легко и поспешно, как это делала Серена – в конце концов, я просто хотела правильно жить. Поправка: безудержно жить.
Я ухмыльнулась, поражаясь собственной жалости и малодушию. В конце концов, я Блэр Уолдорф – и пусть, что пока это имя ассоциируется как аксессуар к неземной королеве Эс, это скоро изменится. Я умею быть терпеливой. А ещё я умело скрываюсь.
Поправив свою тёмно-синюю юбку и щедро украшенную рюшами блузу, я направилась навстречу каждодневному испытанию: становлению меркнущей тенью в отблесках улыбок Серены ван дер Вудсен. Громкий стук невысоких каблуков болью отдавался в голове, и я поморщилась – хотелось окунуться в тишину, плыть по течению. Но я – к сожалению или счастью – не умела поддаваться судьбе.
Звонкий стук каблуков, раз-два-три, и я уже почти рядом, почти вернула себе рассеявшуюся дымом уверенность. Безмятежно серое небо давило на меня, и мне казалось – я вот-вот умру.
Я поравнялась с дрянными девочками из Констанс, окружившими Серену. Она сидела на самой верхней ступени – где должна была сидеть я, - на чьей-то ярко-розовой курточке Gucci, закинув голову назад и равнодушно вглядываясь в облака. На губах блуждала так и не показанная улыбка, во взгляде – пустота. Высокая грудь неспешно вздымалась, а я задавалась вопросом – чем она лучше?
- Мы только о тебе вспоминали, Би, - весело протянула Серена, не поворачиваясь. Кати, Изабель и Хейзел надменно посмотрели на меня.
- Какая честь, - я прищурилась.
Серена грациозно встала со ступенек, лёгким движением руки откидывая густые золотистые волосы за спину и пренебрежительно дотрагиваясь до моих тёмных локонов, спокойно лежащих на плечах:
– Вчера ты была бесподобна. Не правда ли, девочки?
Девочки попытались незаметно ухмыльнуться – незаметно потому, что всё же моё положение при дворе Констанс Биллар было двойственным. Я была лучшей подругой – мне захотелось истерически засмеяться – великолепной Серены ван дер Вудсен и девушкой Натаниэля Арчибальда. Я была куклой в руках королевы Эс – и не только, - как бы та умело не изображала невинную порочность и нежную опасность. Хотя, возможно, я не права – но кого это волнует?
- Из, что это за жакет? Привет из 80-х? Умоляю тебя, немедленно сними это дерьмо, иначе у меня случится инфаркт, - мило оскалившись, бросила я нахально улыбающейся Изабель. Та поджала губы и вскинула брови, но всё же сняла это бордовое чудо инженерной техники.
Эс захохотала; и она была так прекрасна в своём безумии, в своём перламутровом искренне-лицемерном смехе, что мне захотелось ослепнуть, лишь бы не видеть, оглохнуть, лишь бы не слышать, лишь бы не погибать каждый раз, когда она рядом. Лишь бы не тонуть в её жестах, лишь бы не задыхаться в бесконечно-неизмеримых вопросах: почему именно она?
- Блэр, я так тебя люблю, - воскликнула она и наклонилась ко мне, крепко поцеловав в губы. Цветочный аромат Серены окутал меня пеленой совершенства, и я грубо оттолкнула её. Она опять была пьяна.
- Эс, успокойся… Тебе нужно домой, - раздражённо прошептала я, оглядываясь по сторонам.
- Да, моя правильная девочка? Мне нужно домой, ты уверена? – она снова расхохоталась.
Я выдохнула.
- Эй, Кати! - громко рявкнула Серена, протягивая подбежавшей девушке 200 долларов, вытянутых из клатча. – Возьми это и сходи к Картеру: он где-то в Квинсе. Купи у него наркоту, он обещал мне, – Кати поморщилась, а затем стремглав понеслась вниз по ступеням. Ничего нового.
- Ты ведь тоже этого хочешь?
- Чего? – сложив руки на груди, непонятливо спросила я.
Серена улыбнулась:
- Би… Ну же, не прикидывайся, - она наклонилась к моему уху, - ты ведь хочешь быть на моём месте?
- Что? – возмущённо воскликнула я.
- Тише, не кричи, - с пьяным весельем сказала Серена, хватая меня за рукав и тяня к месту на ступеньке, где она сидела. Она толкнула меня прямо на смятую розовую курточку Gucci, и я беспомощно упала на неё. – Присаживайся, Хейзел любезно предоставила нам свою новую куртку – как ты думаешь, для чего? А для того, чтобы нам было удобней сидеть.
Она снова захохотала, и я снова почувствовала, что беззащитна.
- Замолчи.
- Обязательно, Блэр, но чуть попозже, - она безмятежно опустилась рядом со мной, крепко обнимая меня. – А ты помнишь, да? Ты ведь помнишь, я уверена…
- Что, Эс? Не выставляй нас на посмешище! – я брезгливо пыталась вырваться из её захвата, из её безумия, из её падения – потому что каждый вечер это случалось со мной.
Там, внизу, ходили люди, спешили, жили, любили – а мне казалось, что время лениво льётся сквозь пальцы, что вокруг всё – как в кино, как в замедленной съёмке, как в глупой комедии про глупых ничтожеств. Я сходила с ума, незаметно, неслышно – и никому не было до этого дела. Что со мной было не так?
Хейзел и Изабель недоумённо переглядывались, и в их глазах были насмешливые искорки – я в каменных джунглях, нельзя забывать.
- Мама снова уехала… И каждый раз мне кажется, что это – навсегда, и она не вернётся. Но она возвращается. Знаешь, иногда мне не хочется, чтобы она возвращалась, - прошептала Серена, уткнувшись мне в плечо. Светлые волосы разметались по спине, и я вымученно погладила её по голове.
- Всё будет хорошо, Эс, - соврала я.
Она посмотрела на меня – сверху вниз – своими красивыми голубыми глазами.
- Пока, Би.
Она встала, отряхивая с себя невидимые пылинки – на ней было короткое золотистое струящееся платье. Затем подошла к Хейзел и Изабель, что-то шепнув им, и кинула мне:
- Хейзел великодушно разрешила оставить тебе свою куртку в качестве подстилки, - она послала мне воздушный поцелуй. – Не скучай.
Я прикрыла глаза.
***
Ничего никогда не меняется – я это точно знаю. Ничего не должно меняться, потому что тогда нарушается чей-то кропотливо-выстроенный план – так говорят. Но в Бога я не верю, а на судьбу плюю. Ещё я не верю в справедливость, и ненавижу наивных – но кого это волнует? Мне иногда кажется – что всё зря, что всё пошло крахом, ещё не начавшись.
Получается, у меня не было шансов на никому не нужную победу ещё до того, как я родилась?
Я шла по пятой Авеню, осторожно ступая на асфальт и считая шаги до дома – уже больше тысячи.
- Эй, мисс целомудрие, вас подвезти? – внезапно прозвучало откуда-то сбоку.
Этот мягкий тягучий голос нельзя было спутать ни с чьим другим. Я фыркнула и продолжила свой путь, озабоченно поправляя тоненький синий ободок. Внезапное солнце на миг ослепило мои глаза, и я прищурилась.
- Уолдорф, дебют в роли алкоголезависимой настолько поразил тебя, что ты оглохла от счастья?
Я резко остановилась, позволяя локонам беспорядочно упасть на опущенные плечи, и кинула хищный взгляд в сторону проезжей части. Ухмыляющееся лицо Басса выглядывало из приоткрытого окна длинного лимузина, и его раскосы глаза смотрели прямо в мои. Я вскинула брови и сладко пролепетала:
- Не волнуйся, Басс, перещеголять тебя в твоём дешёвом пьянстве не представляется возможным.
- Надо же, а вчера мне так не показалось. И не такое оно уж и дешевое, надо заметить…
Я приторно улыбнулась, скрещивая руки на груди и начиная нетерпеливо постукивать по асфальту изящной туфелькой.
- Что тебе нужно? – не выдержала я.
Он самодовольно усмехнулся и приоткрыл дверь.
- Это уже другое дело, Блэр. Садись. Мне так не хватало твоего стервозного присутствия сегодня, - он состроил рожицу и вопросительно поднял брови. Я поджала губы, смотря в сторону. Чак, конечно, конченый подонок, но мне всё-таки нравилось наше с ним общение. Тем более, из всего этого можно было бы извлечь пользу. О, да, из этого точно можно было бы извлечь пользу.
- А знаешь что, Басс? С удовольствием.
Я подошла к лимузину и влезла в салон. Осторожно садясь на кожаное сидение, стараясь не помять юбку, я почувствовала внезапный прилив воодушевления. Здесь приятно пахло дорогим одеколоном Чака – ненавязчивым и с нотками бренди – и кубинскими сигарами, которые иногда покуривал Басс. Обычно он предпочитал марихуану. Удобно расположившись, я провела пальцами по мягкой чёрной коже и взглянула на Чака: он вольготно развалился на другом конце лимузина, держа в руках круглый бокал виски. На нём были тёмно-синие брюки и лимонная рубашка, выгодно контрастирующая с бабочкой в красно-синюю клетку. Я одобрительно хмыкнула: иногда мне казалось, что если бы не отменный вкус Басса, я бы к нему и на шаг не подошла.
Чак достал из бара шампанское и налил его в изящный бокал с длинной ножкой.
- Выпьем? – он протянул мне его, пытливо смотря в глаза.
- Не рановато ли? Не имею привычки пить с утра.
- Не волнуйся. Никто не узнает, - серьёзно сказал он, и я постаралась не позволить ни одной мышце на моём лице дрогнуть. Приняв из его рук бокал, я закинула ногу на ногу.
- Милый ободок.
- Симпатичная бабочка.
Наши бокалы соприкоснулись, создавая звенящий звук, и я отпила прозрачной жидкости, чуть поморщившись. Ненавижу шампанское. Переместив взгляд вниз, я заметила под сиденьем розовые кружевные трусики и фыркнула. Поддев их носком туфля, я с отвращением кинула их в сторону оскалившегося Чака.
- Фи, Басс, что за мерзость. Очередная шлюха ублажала тебя сегодня ночью?
- Во-первых, Уолдорф, это не мерзость, а трофей, - он самодовольно подмигнул мне и, схватив «трофей», засунул его к себе в карман брюк. – А во-вторых, не сегодня ночью, а за десять минут до того, как ты села в этот лимузин.
- Ради всего святого, Басс, только не говори, что ты только что трахал здесь какую-то идиотку… - я закатила глаза, брезгливо пожав плечами. Хотя какая разница? Кто-то спасается шлюхами, я – амбициями.
- Успокойся, моя девственная принцесса, - хрипло протянул Чак, пододвигаясь ко мне, - Когда-нибудь настанет и твоя очередь. Кстати говоря, сегодня у меня свободный вечерок – могу устроить тебе мастер-класс.
Я тряхнула локонами и огрызнулась:
- Сегодня поработаешь один, - ублюдок.
- Ты же знаешь, я умею ждать, - он усмехнулся.
- Не меня.
- Ах, да. Ты верна Натаниэлю – как в самых романтичных сказках. Только там принцессы не настолько испорченны, и не втягивают в себя по вечерам тонкие дорожки кокса. Да ладно, Блэр – давай сделаем это. Тебе понравится, уверяю, - плавный голос, шёпотом врывающийся в сознание, оглушил меня.
- Я не втягиваю в себя дорожки кокса – это раз. Мне не понравится, меня от тебя тошнит – это два. И, наконец-то, три – Нейт, кажется, твой друг?
- А Серена – твоя подруга? – он закусил губу и отодвинулся от меня. Я чуть приоткрыла рот и наморщила брови. – Люблю видеть, когда ты растеряна, Уолдорф. Обычно ты более сдержанна.
- О чём ты, Басс? – я успешно примеряю новый костюм лицемерного непонимания.
- О том, Уолдорф, что глупо говорить о дружбе там, где живёт одна падаль, - он достал из кармана косяк и закурил его. Янтарные глаза затуманились, и я думала – он, наверное, тоже хочет сбежать. Чуть пухлые губы растянулись в неизменной жестокой усмешке над собой и миром. Мы - падаль, мы – дети цинизма и неисполненных надежд на оплаченное счастье.
- Я рада, что ты, наконец, осознал свою сущность, но это не мои проблемы, - я укуталась в плащ фальшивых отнекиваний.
- Брось, Уолдорф. Ты, кажется, хотела меня о чём-то попросить.
- Разве?
Он выпустил тонкую струю дыма и посмотрел на меня – безучастно, равнодушно, уже успев забыться. Боже, как я хотела забыться.
- Я просто знаю тебя, вот и всё, - он снова затянулся. – Ты пропащая сука, которая хочет сбросить свою лучшую подругу с трона Констанс Биллар и которая продала свои принципы за желание быть лучшей. И знаешь что – мне это нравится.
Я усмехнулась, чувствуя, что именно здесь – при Чаке - я могу опускаться на самое дно без опасений быть непонятой. Тонуть в глубине своей надломленности, недостойно позволять своим порокам впитываться в кожу, знать, что я хуже – и не сходить с ума, не умирать. Здесь, в тесном воздухе, насквозь просочившимся дымом искренней клеветы, я могу насильно себя погребать в своём безумстве, сбрасывать оковы общественного мнения, забывать о том, насколько я не идеальна. Потому что я знаю, есть человек, который ещё хуже, чем я.
Но, на самом деле, я не такая уж и плохая – я, наверное, говорила уже это. Просто мне иногда кажется, что я умру, если вновь не переступлю через себя. Словно от меня ещё что-то осталось, кроме любви к искусству и интригам, алчности, зависти и пустых надежд.
- Почти, Чак. Ты почти угадал – но не до конца.
- Какая жалость, - он смотрел на мои губы.
- Ты накурился.
- Да. Как всегда – ты это хотела сказать?
- Плевать. Ты должен мне помочь, - я улыбнулась, - и поскорее. Через час у меня урок фортепиано.
- Я вас внимательно слушаю, ваше Высочество. Что я ещё должен сделать? – он ухмыльнулся – самой пошлой из своих улыбок.
- Ты же такой понятливый, Басс, - я невозмутимо провела рукой по своим волосам, и мне на секунду показалось, что Чак заворожен этим. – Помоги мне уничтожить Серену.
- Почему я? Примени свою тяжелую артиллерию – мне всегда казалось, что Дорота будет органична в образе «чистильщика».
- Как остроумно, Басс, - я выхватила из его пальцев косяк и, прежде чем затушить его о пепельницу, затянулась. – Но мне нужен человек, который умеет действовать многопланово. Не в лоб. Мастер хитроумных кампаний, гений интриг…
- Какая грубая лесть, Уолдорф, - Чак надменно скривил кончики губ. – Но можешь прекратить зачитывать список качеств идеального союзника – я скоро усну. Ты так и не объяснила – почему я должен помогать тебе? Резона пакостить нашей недалёкой блондинке у меня нет.
- Нельзя недооценивать противника, Басс. Одной мне не справиться. Общественная жизнь, репутация, да и к тому же – мы уже работали вместе. Тем более, Басс, неужели ты хочешь, чтобы кто-то узнал о твоей интрижке с дочерью мэра? – я хитро улыбнулась.
- О, Уолдорф, ты всё ещё действуешь методами того славного периода, когда аборигены добывали огонь путём трения камень о камень? Если ты не забыла – с моей репутацией уже ничего нельзя сделать. Вероятно, ее можно испортить благородными делами и постоянными отношениями, но вряд ли это удастся даже тебе. Так что я не особо о ней забочусь. Это ты у нас приверженец трудных путей и тернистых дорожек, - я нахмурилась. – Но я всё равно помогу тебе.
- Как великодушно, - я хмыкнула. – Просто так?
- Не смеши. О своей услуге узнаешь чуть позже. А пока, Уолдорф – тебе пора выходить. Мы уже у твоего дома.
- Но…
- Подробности оговорим чуть позже. До встречи, фригидная сучка, - он весело махнул мне рукой, когда я уже стояла на асфальте.
- До встречи, извращённый ублюдок.
«Ола-ла, мои милые! Ленту новостей за последние дни изрядно пополнила B. – кто бы мог подумать, что эта сучка с накрахмаленным реноме произведёт такой фурор? Пьяная вечеринка у G. и, как следствие, весьма невменяемая B. – что может быть интересней для моих сладеньких пупсиков? Ответ: аромат противостояния между S. и B. Тот ли это случай, когда ягнёнок задирает волка?
Вы знаете, что любите меня. XoXo Сплетница».
Всё всегда должно быть аккуратно, на своих местах, так, как тому предназначено. А точнее: так, как тому предназначила я.
Я мягкими касаниями пальцев расправляла лепестки на бутонах роз. Папа подарил мне их вчера – не знаю, зачем. Возможно, я должна принять это как откупные за то, что в его сознании я до сих пор маленькая принцесса в платье из зелёного дюшеса, а в моём сознании – идеальная пустота. Возможно, но я так не думаю. Он не отдаёт себе отчёта в этом.
Ах да. Я ненавижу розы.
Шёлковый нежно-розовый пеньюар обволакивал моё тело, ненавязчиво прикасаясь к телу холодом. Лепестки роз путались в моих пальцах. Я судорожно выдохнула, чувствуя, что не стоило пригоршнями вкидывать себе в горло те таблетки.
—Блэр, почему ты ещё до сих пор не одета? – равнодушный вопрос моей матери повис в воздухе, не требуя ответа. Я отстранённо пожала плечами, продолжая пытаться оставить своё отчаяние в угнетающе-прекрасном букете. Розы – траурные цветы.
Мама, быстрыми вспышками появляющаяся в комнате, пыталась что-то найти. Не знаю, что это было на самом деле, но мне бы хотелось – терпимость к своей не полностью оправдавшей надежд дочери.
По лестнице спускался папа. Папа, папочка – ещё один из тех, кто сподвигнул меня на одержимость идеальностью.
—Доброе утро, медвежонок.
Я мягко улыбнулась. Наверное, только отец мог видеть меня такой – тающей, словно мёд, сладкой, словно сахарная пудра, на редкие мгновения отрёкшейся от самобичевания.
—Доброе утро, папочка.
Дорогой одеколон окутал меня своим туманом, когда Гарольд подошёл ко мне, чтобы оставить на щеке невесомый поцелуй. Он потрепал меня по голове, отчего я засмеялась, и подошёл к зеркалу. Краем глаза я видела, как он поправляет свой галстук, проверяет, всё ли в порядке.
Не всё в порядке, папочка.
Это обычный ежедневный ритуал притворства. Папа притворяется, что наша семья – образец, на который нужно равняться. А ещё он притворяется, будто бы не видит, как мне плохо. Мама притворяется, что у них с Гарольдом идеальный брак, и они любят друг друга. Я притворяюсь, что буду долго и счастливо жить.
Это даже иногда забавно.
— Как дела с доктором Шерманом?
Я продолжала смешивать лепестки: красные тонули в багровых.
— Замечательно. Он говорит, что я иду на поправку.
Папа качнул головой и кинул мне в отражении зеркала улыбку. Я её словила, и ответила тем же.
— Ну и хорошо.
Я закусила губу.
Мама опять ворвалась в комнату и вежливо поздоровалась с папой. Они должны поддерживать видимость счастья, и я их не осуждаю.
—Мисс Блэр, не хотите круассанов и горячего шоколада? – запах дома и сдобных пирожков на миг появился вблизи. Дорота незаметно подошла ко мне, и уже стояла с серебряным подносом со всевозможными яствами. Я кинула на них раздражённый взгляд. Слишком раздражённый для просто еды.
—Блэр, ты помнишь, что если хочешь влезть хотя бы в одно моё платье, то… - мама осеклась, когда её сознание услужливо подложило ей факт, что у меня булимия. Привычки сложно искоренить. - то тебе следует пополнеть.
Быстро нашлась, мамочка. Быстрее, чем в прошлый раз.
Я оборачиваюсь, и мило улыбаюсь маме. Она выглядит потрясающе в своём костюме цвета слоновой кости. И папа тоже. Таких, как они, снимают в рекламе.
На самом-то деле, они погрязли в фальши. Это правда, я разбираюсь в этом. Они слишком заигрались в куклы, слишком забыли, как жить, чтобы вернуться. Уолдорфы – показатель того, как нужно жить. Уолдорфы – американская мечта аристократов. Уолдорфы – идеальные родители, идеальная дочь.
Мне хотелось засмеяться этому абсурду.
—Дорогая, мы уходим, - сказала мама, ласково улыбаясь мне. Папа приветливо махнул рукой, и они скрылись в лифте.
—Дорота, оставь поднос на столике, а сама можешь пройтись по магазинам, - ровным голосом приказала я, отстранённо смотря перед собой.
—Мисс Блэр, вы что-то задумали…
—Я сказала уйти, значит так и должно быть! – рявкнула я, тут же чувствуя, как по телу расползается мерзость к себе. Дорота нахмурилась, поправляя свой фартук и что-то шепча на своём наречии – польском, кажется? Она кинула мне полный строгости и заботы взгляд, сняла с вешалки своё пальто и унесла с собой любимый мной с детства запах пирожков. Я грустно усмехнулась. С ожесточением оторвала головку бутона алой розы, сминая его в своей ладошке. Безразлично кинула под ноги, наблюдая за тем, как прекрасное становится мёртвыми ошмётками. Я на самом деле схожу с ума, я чувствую это, я чувствую отвращение, плывущее по венам, я чувствую печаль, бурлящую под кожей. Но, чёрт побери, почему этого никто не видит?
Я подошла к столику, на котором стоял поднос, и резко схватила круассан. Запихнула его в себе в рот, задыхаясь. Проглотила. Взяла ещё один. А потом ещё и ещё, а потом влила, словно виски, в себя этот чёртов горячий шоколад, а потом ещё один круассан, а потом ещё какую-то грёбаную булочку. Мне хотелось засмеяться, но еда застревала в горле, не давая жить.
Глупая малышка Блэр.
Я закашлялась в приступе хохота, и побежала в уборную – сделать то, что должна.
Зайдя туда, я безвольно опустилась на колени, цепляясь руками о скользкий мрамор. Чуть подалась вперёд и привычным движением засунула два пальца в рот. Желудок сжало и горло, казалось, сдавило свинцом. Но, по правде говоря, в этом не было ничего сложного.
Я судорожно дёрнулась, и меня стошнило. Удовлетворительно улыбнулась, повторяя давно выученный ритуал: два пальца, кашель, склизкая кашица еды на ободке унитаза.
Распятая завистью, никем не коронованная королева – я часто сидела вот так, опустошённая, со слезящимися глазами, боящаяся дотронуться языком до нёба.
—Блэр? – хриплый возглас ударился о мою понурую спину. Я надрывно кашлянула, чувствуя слабость и желание сдохнуть прямо здесь, на кафельном полу, из-за того, что Чак Басс застал меня за таким унизительным занятием. Я с отвращением посмотрела на остатки еды, попавшие на мои тёмные кудряшки, и сглотнула противный привкус во рту. Мне не хотелось оборачиваться, хотелось всю жизнь просидеть вот так: отчаянно прижавшейся к белому мрамору, склонившей свою голову в порыве искусственной тошноты, с красными от безумия глазами. Я всхлипнула, мгновенно порицая себя за это. Этот ублюдок, наверное, сейчас фотографирует маня на свой грёбаный телефон, чтобы потом запостить весёленькую новость в Сплетницу. Я прикрыла глаза, успокаивая дыхание. Я Блэр. Блэр Уолдорф. Я справлюсь.
—Убирайся, Чак, - хотевший выглядеть приказом голос на деле оказался жалкой просьбой. Я задрожала. Здесь холодно, очень холодно.
Тихие, ленивые шаги Чака шёпотом раздались в уборной. Он опустился рядом со мной, собирая мои волосы в хвост. Моя спина была напряжена, и казалось, меня парализовало. Я боялась шевельнуться.
—Уолдорф, чёрт побери, что ты творишь? – поражённо прошипел Чак.
Я шумно выдохнула, искоса смотря на него. Почему он так себя ведёт? Почему? Мне было бы гораздо легче, если бы он стал насмехаться надо мной, если бы его смех вторил моим всхлипам, если бы он просто оставался тем же ублюдком – так было бы привычней, и я бы знала, как себя вести. Сейчас я предпочитала молчать.
Он, наверное, тоже не знал, что делать.
Я слышала до безумия громкий звук капель, ударявшихся об умывальник, слышала, как где-то внутри меня я медленно, лениво, без спешки умираю.
—Блэр, не волнуйся, - робкие слова зазвенели в сознании.
Чак мягко прикоснулся к моим плечам, поворачивая к себе и медленно поднимая на ноги. Раскосые глаза смотрели прямо в мои. Кончики губ были искривлены вниз.
Так не должно быть. Это табу.
Его пальцы невесомо дотронулись до моих скул, своими вороватыми касаниями казавшиеся иллюзией. Я пыталась найти в янтаре его радужной оболочки притворство, но не видела ничего. Чак завёл тёмный локон мне за ухо и твёрдо сказал:
—Уолдорф, ты сейчас же идёшь наверх и приходишь в себя. А потом мы притворимся, что ничего не было.
Спасибо, Чак.
Я вырвалась из его дурмана, рывком выбегая из уборной и несясь в свою комнату – моё пристанище, мою обитель.
***
Ненавязчивый стук в дверь – просто так – и Чак появляется в моей комнате. Конечно же, он не ушёл. И мы оба сделали вид, что забыли случившееся десять минут назад. Сейчас я снова была безупречна – сейчас я снова пыталась быть безупречной.
—Неужели я в целомудренной обители принцессы Уолдорф? Ах, скоро я насквозь пропитаюсь непорочностью и нравственностью, - он деланно нахмурил брови и театрально упал на мою мягкую кровать, застеленную шёлковым кремовым бельём. – А так не хочется прощаться с распущенностью.
—Басс, немедленно слезь с моей кровати, - я с трепетом посмотрела на мнущиеся под давлением Чака одеяла и подушки, − и твои трогательные признания меня не волнуют.
—О, простите, ваше Высочество. Но эти мягкие перины словно созданы для того, чтобы томными ночами жаркие тела сплетались друг с другом в страстных порывах… Проще говоря – трахались, - он облизнул губы и внимательно посмотрел на меня. Я вздохнула, утомлённая его постоянными играми.
—Ты невыносим, Басс…
—Повторяешься, Уолдорф.
—Не перебивай меня, - равнодушно произнесла я, направляясь к бюро и смотря на себя в зеркало. Тёмные локоны вычурным гребнем закреплены на затылке, свободно ниспадая на плечи, шоколадные глаза смотрят уверенно и чуть надменно, капризный изгиб губ – на мгновенье мне показалось, что это не я, а вновь выдуманная картинка-мечта. Совершенная, словно изысканные ароматы духов Coco Mademoiselle – водоворот запахов белого мускуса, ванили и турецкой розы… Холодные маски, точёная самоуверенность, презрительная гордость и лживые улыбки на устах – на тысячную долю вечности это стало моим, это стало мной. Повторный взгляд в отражение – чтобы удостовериться, что всё было иллюзией – и ретро-дагерротип, запечатлённый в памяти, рассыпается в пыль.
Теперь и там, в мире зеркал и искажённых реальностей, я всё та же пухленькая девочка, жалкая, завистливая, страдающая булимией, так рано отрёкшаяся от принципов в угоду себе же. Но, чёрт побери, с отменным вкусом!
Я поймала взгляд Чака в отражении, – чуть затуманенный, пристальный, - который тут же оборвался. Он безмятежно лежал на шелках, приподнявшись на локтях и слегка наклонив голову. Здесь, в моём царстве от Карен Миллен, усыпанном туманом совершенного отчаяния, он был слишком лишним, слишком чужим. И всё же, я не хотела, чтобы он уходил – о чём никогда ему не скажу.
—Ты будешь идеальной королевой, - слова медленно обжигали кожу, пока хриплый голос растворялся в сознании. Я прикрыла глаза, желая, чтобы эхо звуков ласкало меня снова и снова. Я совершенно точно больна – но разве это даёт повод меня осуждать? — Пока не потеряешь своей прелести.
Я знаю, он снова дразнит меня. Я раздраженно распахнула глаза, возвращаясь в свой совсем не идеальный мир – Боже, как иногда хотелось не просыпаться, но я сильная. Я смогу.
—Как мило с твоей стороны, Басс, — я растянула губы в деланной улыбке и пригладила свою перламутро-бежевую юбку, подходя к нему,— но очень утомительно. Не избавишь меня от своего присутствия?
—И лишиться возможности видеть тебя такой раздражённой? Ну уж нет, — он быстро соскочил с кровати, приближаясь ко мне. – Тем более, Блэр у меня есть к тебе дело.
Я невозмутимо смотрела прямо в его узковатые глаза, которые, в свою очередь, не отрываясь смотрели в мои.
—О, сам Басс удостоил меня своим вниманием. Я должна быть польщена?
—Хм…, - он приложил палец к губам и прищурился, скашивая взгляд в сторону. – Дай подумать. Есть ещё варианты? Я бы предпочёл, если бы ты отблагодарила меня за это. Весьма интересным дельцем, - Чак довольно улыбнулся. Я прыснула.
—Басс, всё это, конечно, очень забавно – твои идиотские шуточки очень оригинальны и изысканны, но мне это действительно надоело, - я раздражённо скрестила руки на груди, вскинув подбородок. – Ты сам знаешь, где выход.
—Вот уж воистину, женская логика, – разочарованно протянул Басс, снова возвращаясь к кровати и садясь на неё. – Ещё вчера ты умоляла меня помочь тебе, а сегодня – прогоняешь.
Я поджала губы, признавая, что он прав.
— Я не умоляла, - я приказывала.
—О, это не имеет ни малейшего значения, - Басс самозабвенно потянулся, зевая. – Я пришёл напомнить тебе, что Чак Басс не игрушка.
Я вскинула бровь, прищурившись.
—Спасибо за напоминание. Всё?
—Нет, принцесса.
Он лукаво посмотрел на меня, изгибая кончики губ в презрительной насмешке. Затем достал из внутреннего кармана своего форменного пиджака что-то подозрительно напоминающее фотографии. С довольной улыбкой он разложил их на моей кровати.
—Неплохая фотосессия, не так ли?
Я стремительно подошла к нему и упёрлась взглядом в фотокарточки. На них была я.
Естественно, это было сделано не на семейном празднике в честь юбилея моей бабушки, и уж совершенно точно не по моему согласию. Я усмехнулась: этот ублюдок заснял меня на позавчерашней вечеринки у Джорджины. Довольно премилые кадры: вот я с блаженным лицом полулежу на барной стойке, слишком откровенное для меня красное платье норовит соскользнуть на талию. А вот я целуюсь… с Картером? Фи.
—Ну как? Не правда ли, очень профессионально сделано? – Чак улыбнулся, словно только что съевший сметану кот. – Особенно мне нравится вот эта, – он помахал передо мной фотографией, где я втягиваю в себя дорожку кокса сквозь свёрнутую купюру, номиналом явно не меньше 100 долларов.
Я крепко сжала челюсть, чувствуя внезапную пустоту в желудке.
—И что, Басс? Ты вздумал меня шантажировать? – я как можно беспечнее пожала плечами и закатила глаза. – Это уже не актуально.
—Блефуешь, малышка Блэр, - мне захотелось плюнуть в его самодовольную рожу. – Тебя, наверное, интересует вопрос: знает ли кто-нибудь о последней фотографии? А точнее: видел ли это кто-то, кроме меня?
Я молчала. Иногда – это единственное, что остаётся делать.
—Я тебе отвечу: нет, пока никто не знает, - он чуть наклонил голову вбок и прищурился: – Но мне ничто не мешает отправить это в Сплетницу.
—Ты не посмеешь, - выдавила я, бросая горсть тяжёлых слов ему в лицо.
—Ты сама не веришь себе, Уолдорф, - он покачал головой, равнодушно и холодно смотря мне в глаза. – Но – не стоит благодарности – пока я не буду этого делать. Пусть наш маленький секретик послужит тебе стимулом больше не вести себя со мной так, словно… Словно я прибегу к тебе, как только ты поманишь меня своим пальчиком, - протянул он, и мне показалось, что в его тоне есть мольба.
Я изогнула бровь, переплетая перед собой пальцы. Басс пытливо заглядывал мне в сознание.
—Ты пришёл в такую рань только за этим, Басс?
Секунда, и:
—Да.
Я вздохнула.
—Ты подонок, Басс. И я тебя ненавижу, - спокойно заметила я.
—Польщён, Уолдорф, - он засмеялся, и я тонула в этих хрипловатых интонациях.
Хотелось выкурить до пустоты это чувство – чувство слабости.
Чак лениво встал с кровати, подходя ко мне, чуть пухлые губы – как всегда, в надменной усмешке.
—Мы все любим играть, Блэр. И я – тоже. Особенно с тобой, - прошептал он, наклонившись к моему уху. Его дыхание покалывало щёку.
Я ухмыльнулась:
—Я не играю, – я живу. – А теперь проваливай отсюда.
Я упёрла свои кулачки в его грудь, и подтолкнула к выходу. Тряхнув кудрями, я уронила:
—Договор ещё в силе?
Да, чёрт бы меня побрал, я нуждалась в Чаке.
Он внимательно посмотрел на меня, словно пытаясь найти ответ в моих карих глазах.
—Ты помнишь мои условия. Ах, да. Серена просила передать, что ты приглашена на её ежегодную тайную вечеринку сегодня вечером. Говорит, ты уже достаточно взрослая, - ехидная ухмылка и он захлопнул за собой дверь.
Я отстранённо выдохнула и подошла к кровати. Собрала горсть фотографий и смяла их.
Я катастрофически опаздывала в школу.
***
Просторный лифт уносил меня на последний этаж здания: я считала секунды до конца своей поездки. Ежегодная тайная вечеринка Серены - пустышка, бессмысленная оргия, продажа себя горсти кокса и обжигающему горло дорогому коньяку, и я всегда предпочитала ей спокойное чтение книги у себя в пентхаузе. Но это было давно, мириады минут вечности назад - когда я ещё не стала одержимой эфемерной мечтой. В этот раз я должна была прийти - в этот раз я обязана была отдать себя бездумному ритуалу, если хотела претендовать на что-либо.
Двери предо мной раздвинулись, приглашая в никуда, и я, обеспокоенно поправив чёрное платье, вышла.
Затемнённая комната, чьи очертания плавно растворялись в напористом тумане шёлковых дымчатых струй, медленно соскакивающих с догорающих сигарет. Я осторожно ступала по мягкому ковру, поглощаемая невнятными шепотками, глухим смехом, развязными словами – наверное, я попала в чей-то смазанный сон, созданный из приглушённых оттенков и осязаемого воздуха, который, казалось, можно было собирать пригоршнями. Но нет, я всё ещё здесь – я всё ещё в квартире Серены, и здесь всё также пахнет терпким отчаянием и развратным равнодушием. Просто на один бездумный вечер это место стало олицетворением Манхэттэна, — жестоким, изменчивым, бесполезно одиноким, — который вписался в нашу кровь неизменным ядом.
В проблесках густой дымовой завесы я увидела Серену, чьё тело тесно переплеталось с телом Картера; его руки запутались в её длинных волосах, а их губы словно склеены. Рядом с ними на модерновой кушетке сидела Джорджина, чьи стеклянные глаза, казалось, застыли навечно. Бледная, будто бы восковая кожа резко контрастировала с загорелыми телами Эс и Картера. Раз – и она метнула пытающийся быть незамеченным взгляд на извивающуюся ван дер Вудсен, чтобы потом снова утонуть в безразличии. Но ей не удалось скрыться: я давно всё поняла.
Устало наморщившись, я продолжала осторожно идти через квартиру; пушистый ковёр делал мои шаги беззвучными.
Изабель и Пенелопа, приглашённые в качестве продажных шутих-проституток, неловко пристроились у бара, пытаясь заглушить ощущение собственной ничтожности услужливыми бутылками скотча и водки.
Я смерила их презрительными взглядами и отвернулась, вдыхая ароматные запахи анаши.
В дали комнаты, в самом её углу, я заметила Нейта; он устало полулежал на широком подоконнике, прикрыв глаза. В его пальцах прочно закреплен косяк, уже почти догоревший.
Мой Нейт, моя любовь – он был моим безумием, моей одержимостью.
Я наконец-то ступила на пол и направилась к Нейту; звонкий звук моих каблуков растворялся во всеобщем топлении в бесконечности.
Я подошла к Арчибальду, легко касаясь рукой его шершавой щеки. Он чуть встрепенулся, но потом, встретив мой взгляд, равнодушно прикрыл глаза. Я чувствовала, как его раздражение и утомление – мною? – впитывались в мою кожу.
—Спокойной ночи, Блэр, - прошептал он, едва ли сознавая свои слова.
Я наклонилась к нему и поцеловала его мягкие, холодные губы – так, словно боялась оторваться от них – разве Серена целовала бы его так?
—Тебе тоже это надоело, Блэр? – мерно убаюкивал Нейт. Он, наверное, уже давно накурился.
—Что?
Он повёл плечами:
—Предназначенность, - я судорожно вдохнула. – За нас всё уже давно решили.
—Что в этом плохого, Нейт? – я прижалась к нему. – Это не так уж сложно. Но иногда мы можем вносить поправки.
Он грустно усмехнулся и снова посмотрел в окно; лазурные, чуть затуманенные глаза, вновь не желали видеть во мне неизбежность.
Я оттолкнулась от него, пьяная разочарованием, и, подойдя к маленькому креслу, изящно присела на него, закидывая ногу на ногу.
Меня, наконец-то, заметили.
—Би, ты пришла! – воскликнула Серена, щурясь и пытаясь увидеть меня сквозь толщу дыма. – Моя правильная девочка пришла!
Она вскочила с дивана и легко поднеслась ко мне, крепко обнимая и смачно целуя в щёку.
—Лили уехала с каким-то идиотом, - прошептала она мне на ухо и воровато заглянула в глаза. – Круто, да? Мне должно быть очень круто. Да?
—Да, Эс. Это круто, - я натянуто улыбнулась.
Она засмеялась:
—Забавно. Ты не поверишь – но мне круто. Я выкурила – кажется – штук десять сигар с анашой, - хвасталась, как ребёнок, она. – Отменные сигары. Картер принёс.
Я скривилась, позволяя взгляду соскользнуть через её плечо. Бэйзен развалился на диване, закусив губу и похотливо смотря на Серену. Джорджина, кажется, умирала, а те две идиотки всё также сидели у бара – неужели кто-то верит, что мы сможем выжить?
Серена, пританцовывая, вернулась к Картеру. Она мягко села рядом с ним и принялась расстёгивать его ширинку. Безумие.
—Весело у вас тут, - прервала её я, всем своим видом говоря, что здесь до отвращения скучно.
Ван дер Вудсен дёрнулась, кидая мне хищный взгляд:
—Прости, Би, ты, наверное, думала, что мы будем играть в скрабл?
Я приторно улыбаюсь:
—О, скрабл по сравнению с этим, - я обвела взглядом комнату, – американские горки.
Я умею подбирать слова, резкими плевками кидать в лицо – это мне досталось от мамы.
Эс сузила глаза, ухмыляясь.
—Девочки, если вам так скучно, я могу предложить интересную игру, - прохрипел Картер, облизываясь. – Сыграем в «русскую рулетку»*? – зычная интонация Картера оказалась подвешенной в тяжёлом воздухе. Я скривила алый рот, наблюдая за реакцией остальных. Джорджина вскинула бровь, вызывая смерть на дуэль; Изабель и Пенелопа испуганно сощурились, услужливо принимая правила игры. За стеной раздался победный стон, ураганом прозвучавший в кислой тишине: Чак снова тонул в веренице шлюх. Серена самозабвенно потянулась за револьвером, который Картер уже достал из кармана брюк, успел вставить один патрон и теперь и вертел у себя в руке. Беспечность выбора – вот, в чём ей не было равных. Как и во многом другом.
—В преисподней, думаю, жарят отличные бифштексы, - пьяные слова соскочили в воздух, и она залилась приятным – только не для меня – смехом.
—Он заряжен? – напряжённо спросила я.
—Конечно, - насмешливо протянула Джорджи.
—Серена, ты не попала на распродажу в магазин Marc Jacobs? Ну же, блондиночка, не стоит так расстраиваться, - я спиной почувствовала ухмылочку Басса и резко обернулась. Полурасстёгнутая рубашка, приоткрывающая грудь, взъерошенные каштановые волосы, блуждающий взгляд – похоже, какая-то шлюшка неплохо постаралась. Он заметил меня и подмигнул. Я поморщилась.
Следом за ним из двери выскользнула Хейзел. Я выдохнула: идиотка.
—Чакки, это – «русская рулетка», - весело произнесла Серена и, прокрутив несколько раз барабан револьвера, прижала его к виску и нажала на курок.
Я зажмурилась. Господи, это сумасшествие.
Но ничего не произошло. Свист не рассёк воздух пополам.
Я открыла глаза: и мне казалось, меня ослепило.
Серена всё так же сидела на диванчике, обнимая Картера.
—Кто следующий? – спросила она.
Чак подошёл ко мне и сел на быльце.
—Я.
Мой голос прозвучал неправдоподобно настойчиво. Серена удивлённо взглянула на меня, и всё же передала пистолет.
Я не любила играть с судьбой – по крайней мере, так дерзко. Я не верила в удачу, я всегда полагалась на себя – и мне льстило то, что я могу контролировать что-то неуловимое, дикое. Я тщательно продумывала ходы, фразы, жесты – и пусть они не всегда были верны, я не жалела о них. Наверное.
Но сейчас, когда все мои принципы и правила медленно задыхались в агонии, в этом великолепном безумии, когда я лицом к лицу столкнулась с неизбежностью – мне впервые захотелось рискнуть. Проверить карму на наличие неполадок. Просто не сопротивляться.
Я внимательно посмотрела на Серену – любовница фортуны, проститутка удачи, она ведь никогда не прилагала усилий. Ей повезло и в этот раз – услужливая пуля не взорвалась кровавым фонтаном у неё в мозгу. Я сыграю с ней. С Сереной ван дер Вудсен, олицетворением неизменности успеха. Если револьвер не дрогнет – я выиграла. Если же я проснусь в аду – или куда там попадает золотая молодёжь? – так и быть, я посвящу ей свою смерть. И пусть все станцуют на моём гробу ламбаду, а Чак Басс устроит из похорон грандиозную вечеринку. Пусть люди запомнят, что я ушла идеально.
Но к чёрту мои бравые речи! Я не верю в них, я не верю в себя, а гнилое сердце, казалось, вот-вот отобьёт барабанную дробь.
Я медленно поднесла револьвер к виску, выпрямляя спину и вскидывая подбородок. Томная музыка, плавно доносящаяся из аудио-системы, окутала меня.
Я обвела всех взглядом; напряжение чувствовалось в каждой позе, каждом мимолётном движении – пусть мы и играем на смерть, мы всё такие же дети.
Мои руки чуть вспотели, и я ухватилась свободной за юбку.
Страшно, холодно, неизмеримо одиноко.
Я сглотнула, и начала давить пальцем на курок. Вечность наступала на меня, сжимала виски, секунды растягивались в часы, а дни становились годами, и я, окружённая бессмысленными взглядами, здесь, скоро, возможно, умру. Я стала мягкой, тающей, я стала лужицей на полу, и мне было страшно.
—Е*ать, он сейчас выстрелит! – безумный вскрик Чака, но было уже, наверное, поздно. Я нажала на спусковой крючок.
Знаете – когда тишина оглушает – каково это? Знаете – когда всплеск грохота фейерверком крошит молчание на миллионы осколков – каково это?
Я знаю, я побывала там.
Я сглотнула. Выстрел был – но я не мертва. Я судорожным движением повернулась к Чаку: он отвёл мою руку в сторону, и пуля попала прямо в вазу из китайского фарфора. Лили расстроится.
Я посмотрела Чаку в глаза, в эти пустые бездны. Он шумно дышал.
—Я выиграла?
Он нахмурился, не понимая. Я рассмеялась, и, казалось, мой смех поглотил все звуки, все движения. Я смеялась, и смотрела на остальных – умерших вместе со мной на миг.
—Би, всё?.. – тихий голос Серены.
Я ничего не ответила, просто кивнула. Всё в порядке.
Просто я, чёрт побери, проиграла.
Чак твёрдо взял меня за руку и рывком поднял с кресла. Я хотела оттолкнуть его, закричать, захрипеть, но не могла - не могла сопротивляться. Он покровительственно повёл меня к выходу, не оборачиваясь. Нейт собирался было встать со своего укуренного места, помочь мне, но Чак отрезал:
—Протрезвей, Натаниэль.
И всё же, на выходе, я нашла в себе силы отчётливо произнести:
—Ничего не было. Никто ничего не видел. Вы же не хотите, чтобы нас засадили в тюрьму?
И кинула на прощание вымученную ухмылку.
---
Примечания к главе:
* Русская рулетка - экстремальная азартная игра. По стандартным правилам игры в пустой барабан револьвера заряжается один патрон, после чего барабан несколько раз проворачивается так, чтобы игроки не знали, где располагается единственный патрон. После этого игроки по очереди подносят дуло револьвера к собственной голове и нажимают на спусковой крючок.
» 
7875 
13 от 25-12-2011, 22:51