Когда Гарри впервые за долгое время встречает Луну, она кажется растерянной и усталой. Этого не видно на первый взгляд, но он чувствует. Потому что и сам такой. С момента разрыва с Джинни прошло четыре месяца, и он все еще не готов говорить об этом.
Поэтому Гарри хочет пройти мимо, проигнорировав скребущее внутри чувство, но меняет решение в последний момент и присаживается за уличный столик у Фортескью, где Луна безуспешно и, кажется, довольно давно пытается справиться со своим мороженым. Когда-то высокое, с пышной шапкой взбитых сливок, оно оплыло бесформенной массой, а сладкие бабочки на его верхушке задремали от скуки.
Луна поднимает взгляд на Гарри и улыбается. Не здоровается, не изображает приличное случаю оживление. Она просто улыбается, и эта улыбка говорит ему — я рада тебя видеть. И он понимает, что тоже рад.
— Хочешь? — спрашивает Луна и протягивает ему вторую ложку — должно быть, порция была рассчитана на двоих.
Наверное, это такой день, мелькает у Гарри голове — когда его пальцы смыкаются на прохладном металле, он понимает, что действительно хочет мороженого и даже не может вспомнить, когда ел его в последний раз.
Наверное, когда они с Джинни… он обрывает собственное воспоминание и присматривается к Луне. Ее волосы убраны в замысловатую, но уже довольно растрепанную прическу — наверное оттого, что она совсем ее не бережет, то теребя выбившиеся вдоль узкого лица пряди, то рассеянно проводя по ней рукой. Мантия на груди стянута крупной ядовито-зеленой брошью в форме жука. Руки — тонкие и белые — кажется, стали еще белее и тоньше.
Гарри на ум приходят две вещи: что Луна совсем не изменилась и что на самом деле это совсем не так. Она повзрослела. Перед ним сидела не девочка-подросток, а молодая женщина. Очень одинокая молодая женщина.
— Мне показалось, что ты хочешь пройти мимо, — говорит Луна с присущей ей простодушной прямотой. — И я рада, что ты передумал, — и снова улыбается смущенному Гарри.
И тогда он вспоминает, когда видел ее в последний раз — на похоронах Ксенофилиуса, и что слышал о ней последнее — Джинни сказала ему, что Луна с Невиллом, кажется, разбежались. Незадолго до того как…
— Я бы все равно подошел, — говорит Гарри.
Он знает, что не лжет, и рад этому — значит, сковавшее его в последние месяцы безразличие дало трещину.
Луна поднимает глаза и несколько мгновений смотрит на него внимательно и прямо, словно бы сморгнув привычную отрешенность.
— Я верю, — кивает она. — Как думаешь, нам их отпустить, или они бы хотели исполнить свое предназначение? — она показывает на бабочек, одна из которых медленно смыкает, а затем снова распахивает свои радужные крылья.
Гарри прокатывает на языке подтаявшее мороженое, с удовольствием проглатывает, а затем качает головой.
— Не знаю. Но я по-прежнему против того, чтобы еда шевелилась у меня во рту.
Луна распахивает свои и без того огромные глаза еще шире, а затем начинает смеяться. Искренне и радостно. Что-то темное вскидывается от этого смеха и испуганно шмыгает под соседний стол. Гарри улыбается. Он смотрит, как играет солнце в золотистых луниных волосах, и думает — а ведь уже весна.
Эта легкость длится ровно столько, сколько они с Луной продолжают свою ни к чему не обязывающую беседу. Они не называют имен, не делятся новостями и не заглядывают друг другу в глаза, чтобы прочувственно спросить: «Ну, как ты?» Они болтают о пустяках, о погоде и мороженом, о нарглах и мозгошмыгах, о весне и о том, что за ней неизбежно наступит лето, а потом отпускают бабочек в свободный, но скорее всего недолгий полет, а на их ладонях остается сладкий, липкий след.
— Рада была повидаться, Гарри, — говорит Луна на прощание, протягивая ему руку, когда они медленно добредают до выхода с Косого переулка.
Луна отправится домой камином, а квартирка Гарри здесь всего в двух шагах — он снимает ее у мадам Малкин, и уже третий год живет прямо над ее магазином.
— И я, — говорит Гарри и, уже отпустив ее, вдруг остро сожалеет, что все-таки не задал этих ужасно банальных, докучливых вопросов, не произнес избитое «Как ты?» и не услышал его в ответ.
Но не бежать же следом…
Поэтому он просто идет к себе, замешкавшись всего на минуту, когда ему на ум приходит мысль навестить Рона и Гермиону, но он заталкивает ее подальше, оставляя до лучших времен. В конце концов, Рон в первую очередь брат, а уже потом друг. А с Гермионой они завтра встретятся за обедом.

Скинув в прихожей мантию и ботинки, Гарри добредает до кухни и разжигает огонь в очаге. Во рту приторно сладко, и чашка крепкого чая приходится очень кстати.
Устроившись на подоконнике, он еще долго смотрит на затихающий переулок, на спешащих домой волшебников и волшебниц, на закрывающиеся одна за другой лавки и магазины. И он знает, что где-то рядом все иначе — там магия стряхивает с себя сонное оцепенение и начинает существовать по другим, опасным и темным, законам. Если хочешь узнать Лютный по-настоящему — приходи туда ночью. Но никто поручится, что утром ты вернешься домой. И хотя Гарри привык к рейдам в Лютном, а иные пакостники — вот вроде Флетчера — уже давно навязли в зубах, сейчас даже мысль о той изнаночной жизни, приносит ему странное успокоение.
Потому что в такие минуты он, герой магической Британии, по-прежнему мучительно одинок.
Сначала Джинни тревожилась, пыталась достучаться до него, окружала заботой, потом стала раздражаться, а потом ее становилось меньше и меньше... словно обманчивого весеннего тепла.
«Расскажи мне», — по временам просила она, а он не понимал, как о таком можно рассказать.
«Иногда мне кажется, что все это мне просто привиделось», — как-то тихо выдавил он, глядя в сторону.
Джинни наморщила лоб
«Победа над Воландемортом?»
Он дернул плечом.
«Не только...»
Она не поняла, а он проснулся ночью, задыхаясь от ужаса, и казалось, вокруг него сжимаются стенки теткиного чулана под лестницей.
Все это. Весь этот волшебный мир. Вся его жизнь, та, что была действительно важна, по временам представлялась Гарри причудливым, болезненным сном. Тогда он брался за палочку и творил волшебство — поднимал в воздух мелкие предметы, трансфигурировал или даже взрывал их… это успокаивало, но ненадолго. Чувство ноющего, необъяснимого беспокойства снова медленно поднимало свою плоскую голову.
Гарри с жадностью окунался в работу, встречался с Роном и Гермионой — правда последнее удавалось не так чтобы часто, семейная жизнь меняла приоритеты друзей, и он не мог их винить. Порой отправлялся в гости к Хагриду, и полувеликан всегда с радостью встречал его на пороге своей заново отстроенной хижины.
Как-то Гарри задумался, почему лесничий выбрал себе такую жизнь — на окраине Хогвартса, где компанию ему составлял только Клык, да изредка — привеченные им чудовища. И сразу понял, что знает ответ. Просто Хагрид был глубоко одинок. И даже встреча с мадам Максим не могла этого изменить. Это одиночество было такой же частью него, как рука, голова или неконтролируемая любовь ко всему, что плюется огнем или ядом. Как и у самого Гарри. Хотя в глубине души он все же надеялся, что это еще можно изменить.

Проходит больше месяца, прежде чем Гарри снова встречает Луну в Косом переулке — она стоит возле витрины магазина мадам Малкин и что-то с интересом разглядывает.
— О, привет, — бормочет он, едва не налетев на нее.
Вымотанный и глубоко погруженный в рабочие дела, он слишком торопится оказаться в тишине своего дома и скинуть осточертевшие ботинки из драконьей кожи. Если присмотреться, на правом все еще видны следы черной слизи и подпалина.
— Привет, Гарри. Не обращай на меня внимания, ты устал, — говорит Луна и снова поворачивается к витрине, где выставлены две нарядные мантии — одна, нежно-зеленая и шелковистая, напоминает о молодой поросли, что затянула сейчас холмы и лужайки загородом, а другая пестрая до рези в глазах и, кажется, слегка светится.
Гарри почти не сомневается, какая мантия привлекла взгляд Луны. Хотя, если бы кто-то спросил его мнения, он бы без колебаний отдал свой голос за первую. Но какое Луне дело до его мнения?
— Не настолько, чтобы пройти мимо, — говорит он из какого-то внутреннего упрямства — хотя действительно собирался лишь поздороваться. — Знаешь, я ведь в прошлый раз даже не спросил: как у тебя дела?
Луна поворачивается и смотрит на него с некоторым удивлением, словно не уверена — не шутит ли он, а потом пожимает плечами.
— Нормально. А у тебя?
— Тоже.
Он видит затаившуюся улыбку в полупрозрачных глазах, взгляд Луны как бы говорит ему — ну и как?
— Знаешь, ты права, я немного устал сегодня, но может мы могли бы…
— А у меня завтра день рождения, — перебивает Луна, глядя на мантию, от которой у Гарри перед глазами пляшут разноцветные пятна.
— О… — Гарри чувствует, что вот-вот покраснеет как мальчишка.
Он же помнил! Он поздравлял ее прошлом году, и в позапрошлом… ну, точнее — поздравляла Джинни. И напоминала Джинни. И подарок выбирала тоже она.
— Придешь? — вдруг спрашивает Луна.
— Да… — вырывается у него прежде, чем он успевает подумать, но даже если бы время было — что еще тут можно ответить? — Да, конечно. В какое время?
— В любое, какое тебе будет удобно, я полагаю,— как нечто само собой разумеющееся говорит Луна.
— Я завтра работаю, но постараюсь уйти пораньше, — обещает Гарри, перебирая в уме все возможные дела, которые могут ему помешать.
Но до дежурства еще два дня, никаких рейдов не запланировано, и, если не случится чего-то из ряда вон, весь завтрашний день ему предстоит просидеть за столом, разгребая бумаги. И, честно говоря, он с удовольствием сбежит пораньше, применив для этого, по выражению Гермионы, всю свою «поттеровскую смекалку».
— Буду рада видеть тебя, — улыбается Луна. — И постарайся оставить хотя бы часть мозгошмыгов дома — в гостях они только мешают.
«И не только в гостях», — думает про себя Гарри, а вслух произносит:
— Сделаю все возможное.
— Пока, Гарри. До завтра, — она машет ему рукой, поворачивается и уходит, так и не зайдя в магазин и оставив Гарри в неведении.

Он покупает ей коробку красок. Долго мается, переходит от лавки к лавке, разглядывает броши и гребни, листает бестиарии разных стран, зачем-то щупает нежно-зеленую мантию — но едва ли такой подарок уместен. Берет в руки пару полосатых пушистых носков и рассеянно улыбается возникшему в памяти образу — босые лунины ноги неловко переступают по холодным камням замка — и кладет их на место. Потом выходит из магазина мадам Малкин и возвращается туда, откуда начал. Он покупает Луне краски, большой набор, потому что на самом деле эта мысль пришла к нему в голову отнюдь не сегодня и даже не вчера, когда он получил это неожиданное приглашение. Она пришла к нему в тот день, когда они с Роном неловко мялись на крыльце, давая время Джинни и Гермионе побыть с Луной наедине и проститься после похорон. Вышли обе заплаканные, и, только спустившись по ступенькам, Джинни вдруг вспомнила, что забыла шарф.
«Ладно, потом… — неуверенно проговорила она. — Луна хотела прилечь».
«Я быстро», — сказал Гарри, повинуясь интуитивному порыву.
За весь день он так и не сумел как следует выразить Луне свои соболезнования. А может, просто не умел. Как всегда в таких ситуациях его охватила раздражающая немота. Поэтому когда он застал ее на кухне, сидящую за пустым столом и глядящую в мутное, заросшее снаружи каким-то весьма подвижным вьюном окно, он не придумал ничего лучше, как просто шагнуть ближе и крепко обнять ее со спины. Луна обняла в ответ его руку и положила на нее голову.
«Его больше нет, Гарри».
«Я знаю. Мне жаль…»
За спиной раздался шорох, и Гарри, аккуратно отодвинувшись, уступил место Невиллу. И лишь уходя, понял, что именно подспудно тревожило его, стоило ему впервые переступить порог дома Лавгудов после войны. Они очевидно были не сильны в чарах восстановления, но Гарри никогда не интересовался чужими удобствами. Что действительно удручало — это то, что стены этого дома, его мебель и поверхности были теперь пусты. Никаких порхающих птиц и бабочек, трепещущей листвы и распускающихся цветов, никаких диковинных животных и людей (почему-то Гарри был в этом уверен, хотя и не поднимался наверх) тоже никаких.
Луна перестала рисовать. И сейчас, прижимая к груди коробку с красками и расплачиваясь за набор шоколадных пирожных, Гарри думает, что возможно собирается сделать самый неуклюжий подарок на свете. Или — что тоже возможно — совсем ненужный, потому что Луна уже давно вернулась к любимому занятию. Вот только в последнем он почему-то сильно сомневается.

Подходя к дому Луны, Гарри волнуется. И лишь вид семейного гнезда Лавгудов способен ненадолго отвлечь его от мыслей о Джинни и Роне, которые наверняка уже там. Черный. Почему он черный? Вот о чем думает Гарри, приближаясь к калитке. Если бы его попросили выбрать цвет, подходящий Луне — черный был бы последним в списке. Гарри ищет взглядом знакомые таблички, но вместо трех находит всего одну: «Не наступайте на сливы-цеппелины». Он смутно помнит, что было на второй, кажется что-то про омелы, но хорошо помнит первую: «Кс.Лавгуд главный редактор журнала “Придира”». В груди неприятно щемит.
Гарри заходит и прислушивается. Но до его уха не доносится ничего кроме живой музыки полудикого сада — шороха листьев, щебета птиц, стрекота насекомых. Странно. Он был уверен, что в такой хороший день Луна захочет устроить праздник в саду — как два года назад, когда Рон задумался и присел на цапень, и только проворство его невесты спасло гостей от перспективы быть избитыми коварными огурцами. Воспоминание снова возвращает Гарри к мыслям о семействе Уизли, которое когда-то приютило его, и по которому он теперь так отчаянно скучал, но не считал себя вправе беспокоить. Конечно, если бы Рон остался в Аврорате, они бы уже давно поговорили и все выяснили, как не раз предлагала Гермиона. Но Рон уже второй год занимался «Вредилками» вместе с Джорджем, и когда-то Гарри искренне поддержал его в этом решении. Потому что они оба знали — Рон последовал за ним в Аврорат, как когда-то шел на любое рискованное предприятие, не желая оставлять друга один на один с опасностью. Но дело жизни так не выбирают. И как бы трудно ни было расставаться, Гарри радовался тому, как расцвел Рон на новом месте, с каким удовольствием он делает свое дело — занимается закупками, бухгалтерией, рекламой, в то время как Джордж, обретя в младшем брате опору, снова занялся изобретениями. Вот только общению это не способствовало, видеться они стали гораздо реже, а с некоторых пор перестали вовсе.
«Он совсем на тебя не злится, — вздыхала Гермиона, — и понимает, что это ваше дело. Но считает, что вам будет неловко. Совсем как ты. Потому что вы все такие же упрямые мальчишки. Вам нужно просто встретиться и пройти через это, понимаешь, Гарри? Один раз. Неужели это так сложно?»
Гарри в ответ обычно молчал, а Гермиона не настаивала, зная, что ее мальчишкам нужно время. Лучше бы настаивала, думает в этот момент Гарри и упрекает себя за малодушие. Какое-то время у него действительно не было сил и желания на разговор, в котором непременно всплывет тема недавнего разрыва. Ну а потом он просто откладывал его снова и снова… пока не оказался лицом к лицу с необходимостью встретиться с другом и бывшей девушкой на глазах у луниных гостей. Он не видел сегодня Гермиону на работе, хотя дважды оказывался под дверями ее запертого кабинета — вероятно, она была на совещании или выполняла какое-то поручение, раз даже не присоединилась к нему за обедом. Вернувшись домой, Гарри почти решился отправить сову с вопросом о составе приглашенных, но в последний момент почувствовал себя жалко и передумал. Следующей мыслью было отправить сову уже Луне — с подарком и вежливым отказом. Он уже сочинил правдоподобную причину своего отсутствия, когда раздраженно подхватил приготовленные свертки и аппарировал на границу владений Лавгудов.
И вот теперь у него в голове отдается каждый сделанный шаг, сердце отбивает чечетку, а пальцы едва чувствуют сжатые в коробки. Пожалуй, так паршиво ему не было даже на прошлой неделе, когда их с группой ликвидаторов отправили выслеживать беглых, одичавших после изгнания из Азкабана дементоров, терроризировавших и без того унылый маггловский район.
Вдохнув поглубже, он делает последний поворот на извилистой тропке и оказывается напротив крыльца.
— Гарри! — Луна сидит на ступеньках.
Она взмахивает рукой и улыбается, жмурясь в теплых лучах заходящего солнца, и вся ее фигура словно излучает этот свет, напитавшись им. На ней свободный сарафан в мелкий цветочек, и такой же лентой стянуты тяжелые, длинные волосы. Они переброшены через плечо, и самый их кончик достает до последней ступени.
— Как хорошо, что ты пришел.
— Ты похожа на Рапунцель, — слова вырываются прежде, чем он успевает остановить себя, и Гарри чувствует, как заливается краской и надеется только, что сидящей против солнца Луне этого не видно.
Мерлин, и кто тянул его за язык?
Луна склоняет голову набок, обдумывая его слова, и, когда он уже хочет объясниться, кивает.
— Да, пожалуй. Она мне нравится.
— Ты знаешь маггловские сказки? — удивляется Гарри.
Луна снова кивает.
— Когда мамы не стало, только новая сказка могла успокоить меня перед сном. Я этого не помню, но так говорил папа. Наши сказки быстро закончились, тогда папа стал искать для меня сказки других народов, а потом и маггловские. И не только сказки. Есть один книжный магазинчик неподалеку от Дырявого котла, из которого он никогда не приходил без подарка, — Луна улыбается своим воспоминаниям, а потом протягивает руку. — Это мне? — она показывает глазами на пирожные и завернутый в золотистую фольгу подарок — по фольге скачут длинноухие белые зайцы.
Гарри растерянно моргает, глядя на них, в голове с шелестом проносится какая-то мысль, но он не успевает ее поймать. Встряхнувшись, он протягивает Луне подарки.
— Да, конечно. С днем рождения тебя, — наклоняется и целует Луну в теплую, пахнущую солнцем щеку.
— Спасибо! — Луна поднимается, чуть потягивается, прогнувшись в пояснице, и толкает дверь в дом. — Сейчас поставлю чайник и будем праздновать, — говорит она, идя по коридору на кухню, и Гарри послушно следует за ней. — Хорошо, что ты принес пирожные. Я испекла батские булочки, но когда вынимала их из духовки, одна цапнула меня за палец. Вообще-то это семейный рецепт, но может я что-то перепутала… — она ставит пирожные на стол и взмахивает палочкой, под чайником в очаге вспыхивают веселые язычки пламени.
Гарри осматривается и понимает, что они здесь совершенно одни. На небольшом столике у окошка горка неразвернутых подарков и поздравительных пергаментов, но ни следа того, кто мог бы их принести.
— Луна, а где… все?
— Все? — она смотрит на него с непониманием и тоже оглядывается. — Но здесь только мы.
Конечно, это странно и немного неловко — быть единственным гостем на празднике, но, с другой стороны, так ведь гораздо лучше. Уютное дружеское чаепитие вместо мучительно неловкого званого ужина.
— Ясно, — бодро говорит Гарри, чувствуя воодушевление, которого почти не стыдится. — Тогда, может, откроешь? — предлагает он, кивая на подарок в ее руках, который Луна явно намеревается положить к остальным.
— Конечно… да, — она недолго возится с упаковкой, а затем прикусывает губу и, не мигая, смотрит на краски.
— Луна? — Гарри подходит ближе. — Прости, я может…
— Все нормально, Гарри, — мягко перебивает она. — Просто я так давно не рисовала. Сначала… после всего… в голове было пусто, знаешь, так вязко… темно. А потом, когда у меня стали появляться идеи, заболел папа. А потом он умер. И…
Гарри молча обнимает ее, прижимая к себе.
— Прости, пожалуйста, я не знал, — говорит он, понимая, что не вполне искренен.
Но с чего он решил, что имеет право вмешиваться? Он, который не позволяет Гермионе устроить ему встречу с Роном или вытащить куда-то вечером кроме пресловутого Дырявого котла?
Луна прерывисто вздыхает, потом отстраняется и вдруг заглядывает ему в глаза со странной решимостью.
— А давай вместе?
— Вместе? — Гарри замирает, начиная подозревать Луну в легилеменции.
— Ну да, — Луна кивает. — Попьем чаю, а потом нарисуем все, что придет нам в голову. Это будет как бы еще один подарок.
Гарри хмыкает.
— Сильно сомневаюсь, что он тебе понравится, — говорит он. — Поверь, мои способности к рисованию оставляют желать лучшего.
— Разве это важно? — искренне удивляется Луна.
— Ну… наверное нет, — почесав макушку, неуверенно соглашается он, понимая, что не имеет права отступать.
Сначала они пьют чай вприкуску с пирожными, а потом Луна убегает наверх и спускается с запыленной коробкой, в которой оказываются кисти, карандаши, мелки, еще два набора заметно подсохших красок, палитра, какие-то скребки и тряпки. Она высыпает все это прямо на пол, наливает воду из палочки сразу в дюжину стаканчиков и берется за кисть.
Долгое время Гарри только смотрит. Вот Луна делает первые неуверенные мазки, отклоняется, рассматривает результат, морщит лоб. Потом добавляет новый оттенок, еще один, разбавляет маслом, снова смешивает цвета на палитре и закусывает губу, пытаясь определиться и все больше погружаясь в какую-то иную реальность. Она выкрашивает правую створку кухонного шкафчика в лавандовый, а левую в нежно-зеленый, а потом рисует на них крупные ромашки — от обычных, с сочной желтой каплей посередине, до самых причудливых. Стоит Луне закончить очередной цветок, как тот слегка вздрагивает, словно ветер щекочет нежные лепестки. На цветки она рассаживает бабочек, божьих коровок, стрекоз и миниатюрных, отливающих синевой жуков. Они нетерпеливо перебирают лапками, норовя вырвать из-под кисти и мешая создательнице закончить работу, а затем и вовсе покидают свои места.
— Гарри Поттер, прекрати на меня смотреть и берись за работу! — строго говорит Луна, и, пойманный с поличным, он со смешком тянется за кистью.
Долго глядит на нее, раздумывая, а потом неуверенно обмакивает в золотистую краску.
Спустя несколько часов они оба вымазаны в краске по самые уши и, кажется, счастливы. Они пьют чай, сидя прямо на полу, едят кусачие булки, осторожно подцепляя их двумя пальцами, и смеются, разглядывая собственные творения, венцом которых, конечно же, является полуящерица-полуптица на тонких ножках, призванная быть хвосторогой. Под ее осуждающим взглядом Гарри со смехом откидывается на спину и понимает, что прийти сюда сегодня было лучшим решением за последние несколько месяцев. А еще он обещает себе подучиться и помочь бедняге обрести ее первозданный, устрашающий вид.

Гарри подставляет лицо теплому ветру, с удовольствием набирая полную грудь напоенного луговыми ароматами воздуха. Он стоит на вершине холма и видит отсюда сразу оба дома: Нору и причудливую башню Лавгудов. Нора манит его к себе обещанием знакомой, уютной суеты, теплой выпечки, мягких объятий Молли, ее внимания и заботы, а башня… там Луна, странная девочка с золотыми волосами, которая, может быть, вовсе и не нуждается в его помощи.
Он снова прокручивает в голове их разговор с Гермионой и свое предложение. Потом вспоминает, как Артур, столкнувшись с ним в коридоре министерства, тепло улыбнулся и сказал: «Ты совсем о нас забыл. Приходи, Гарри, Молли будет очень рада. Мы же все понимаем…» Он тогда промямлил что-то невразумительное и сбежал, а теперь испытывал за это стыд. Почему бы действительно не наведаться в Нору? Не преодолеть это? С Роном же у них получилось. Тем более что Джинни уже давно не живет с родителями…
Он долго разглядывает причудливое, словно собранное из детских кубиков строение, а затем переводит взгляд на башню. И тут замечает то, что окончательно определяет его выбор. Он обязательно навестит Молли и Артура, может быть на следующих выходных или как-нибудь вечером после работы. Но сейчас перед ним стоит другая задача. Он должен убедить Луну принять его помощь. В конце концов и Гермиона, и Рон поддержали его, а он так давно не испытывал это чувство локтя самых близких и дорогих людей…

— Ты улыбаешься, — сказала Гермиона, усаживаясь за столик, который он для них занял.
— Ты так говоришь, будто обычно я ненавижу весь мир, — фыркнул Гарри, втыкая вилку в резиновую на вид яичницу. На вкус она была такой же.
Надо было им все-таки выбраться куда-то в город, но и он сам, и Гермиона были так загружены, что очень часто времени хватало лишь на короткий и не слишком аппетитный перекус в министерской столовой.
— Слушай, ты что, уже освободила всех министерских эльфов? Как это можно вообще есть?
— Нет — на оба твоих вопроса, — сказала она. — В министерстве испокон веков готовят люди, а не эльфы, и делают это естественно не бесплатно…
— И очень зря.
— А что касается тебя, — проигнорировала его замечание Гермиона, — я действительно очень давно не видела этой твоей улыбки. А поскольку мы не пересекались несколько дней, я делаю вывод, что за это время произошло что-то приятное, — и невозмутимо отправив в рот кусок сомнительного вида жареной рыбы, Гермиона подняла на него полувопросительный взгляд.
— Ничего особенного, — Гарри пожал плечами, отчего-то смущаясь. — Может быть, все дело в хорошей погоде?
— Может быть, конечно, все что угодно, — сказала Гермиона. — Но я знаю тебя с одиннадцати лет, Гарри Поттер. Так что выкладывай.
— Ну… нам удалось схватить того браконьера — помнишь, я рассказывал? Мы гонялись за ним больше восьми месяцев по всей Англии, — она кивнула, но не выглядела удовлетворенной ответом. — И мне удалось, наконец, выспаться… А еще я вчера был в гостях у Луны.
Гарри невольно хмыкнул, заметив торжествующий огонек в глазах Гермионы. Все-таки ничто в этом мире она не любила так сильно, как решать головоломки.
— Я думала, она не отмечает в этом году.
— Она и не отмечала… ну, можно так сказать. Мы столкнулись случайно на улице, и она пригласила меня на чай.
— И как она? — спросила Гермиона.
— Неплохо… наверное. Мы мало разговаривали.
Гермиона подавилась бубликом.
— Мы рисовали! — фыркнул Гарри. — Никогда бы не подумал, что ты такая испорченная... Я заметил, что она совсем не рисует в последнее время, и купил ей краски.
— И тебе удалось уговорить ее рисовать? — теперь Гермиона не улыбалась, а смотрела на него серьезно и внимательно.
— Да, что в этом такого? — удивился он.
— Ничего, но… Гарри, Луна уже очень давно забросила все свои занятия. Она оставила магозоологию и уволилась, когда заболел Ксено, а когда он умер — на полках перестал появляться Придира. Мы все думали, что это временно, но время идет и ничего не меняется… мы пытались ее растормошить, но тщетно. Она словно закрылась от всего мира. Знаешь, — осторожно прибавила она, — наверное, это очень хорошо, что вы вот так встретились.
Гарри только усмехнулся. Они оба понимали, что Гермиона имеет в виду. Он тоже закрылся, и случилось это не полгода назад, когда их отношения с Джинни рухнули окончательно, а значительно раньше. Это происходило постепенно, но чем дальше, тем сложнее было выбраться на поверхность, тем крепче становились засовы, тем привычнее тишина.
— Знаешь, сначала я думала, что Луна хочет как-то переосмыслить журнал, все-таки его движущей силой был Ксенофилиус, а его взгляд на мир был весьма… э, своеобразным, — снова заговорила Гермиона. — Я даже предлагала кое-какие идеи. Но ей это было совсем не интересно.
Гарри тоже вернулся мыслями к Придире. Он решил не говорить подруге, что ее предложения вряд ли могли заинтересовать Луну, даже если бы она переосмыслила не только журнал, но и всю свою жизнь. Слишком уж разными они были.
Но зато у него появилась другая идея. Он многим был обязан этой девушке. А еще — общение с ней впервые за долгое время вытащило его из отстраненного равнодушия.
— Кажется, у меня есть план, — сказал Гарри.
— Мне начинать бояться?
Усмехнувшись, он кратко поделился с ней своими соображениями. Какое-то время Гермиона просто смотрела на него, а затем кивнула, заставляя замершее было сердце ожить.
— Да, это хорошая мысль. В конце концов, у тебя не получится убегать вечно, а для Луны это может стать прекрасным началом чего-то нового. Но только ведь ты понимаешь, что теперь тебе придется поговорить с Роном, чтобы получить его согласие и обсудить кое-какие… моменты.
Гарри вздохнул.
— Понимаю.
На самом деле он уже не испытывал прежней скованности. А еще ужасно соскучился по другу, которого столько времени видел лишь мельком и с которым они едва успели сказать друг другу пару десятков слов, ограничиваясь приветствиями и дежурными фразами.

Гарри находит Луну в саду. Она пересаживает маленькие серебристые кустики, похожие на нарциссы, длинные тонкие стрелы которых беспокойно шевелятся, то сплетаясь в клубок, то с легкостью распутываясь и трепеща на ветру.
— Гарри, — Луна улыбается, берет из тележки очередной куст и помещает в приготовленную заранее свежую лунку, тот на мгновение замирает, пока Луна присыпает тонкие корешки землей, а затем словно бы отряхивается и с любопытством — иначе и не скажешь — начинает водить своими стебельками из стороны в сторону. — Это усики Мерлина, нужно было пересадить их месяц назад, а я вот только…
— Усики Мерлина? — Гарри хихикает.
— Ну да, — уверенно кивает Луна. — Его любимые цветы, между прочим. Они и правда очень красивые. Увидишь, когда расцветут, ближе к осени.
— С удовольствием посмотрю, — говорит Гарри и думает, что даже если у этих растений есть другое, официальное, название, он его знать не хочет.
— Хорошо, что ты зашел. Я как раз поставила в духовку печенье, перед тем как… ой! — Луна смотрит на солнце, быстро вскакивает и, на ходу скинув садовые перчатки, убегает в дом.
Гарри не остается ничего, как пойти следом. Он ругает себя, что не додумался захватить чего-нибудь к чаю, ведь, судя по всему, с печеньем Луну постигла неудача. В доме действительно пахнет печеньем, пряный, коричный запах, такой неожиданный среди лета. Гарри улыбается ему как старому другу, до встречи с которым еще целая жизнь.
— Успела! — победно кричит Луна, доставая горячий противень большими кухонными рукавицами. — Как ты вовремя пришел.
Гарри нравится, что Луна не пользуется магией для каждого элементарного действия. Он и сам так не делает уже очень давно, с тех пор как магия перестала казаться чудом.
— Прямо гора с плеч, — неловко отшучивается он. — Вообще-то я стараюсь не навязываться без приглашений…
— Гарри Поттер, — строго перебивает Луна, — тебе не нужно приглашение в этот дом. Тебе всегда здесь рады.
— Спасибо, — он действительно тронут. — Мне нравится быть твоим гостем.
— Ну и прекрасно. Тогда сейчас мы будем пить чай с печеньем. А потом, когда ты расскажешь, зачем пришел, можем сходить на ручей. Что?.. — она замечает странное выражение его лица.
— Ничего… нет, правда, — он прячет глаза, стараясь скрыть отголосок воспоминания.
— Гарри! — снова возмущается Луна. — Объясни, в чем дело.
Она продолжает смотреть на него, и он сдается.
— В тот день, когда мы пришли к твоему отцу за помощью… в общем, он сказал, что ты на ручье. Вот и все.
— Ясно, — руки Луны опускаются вдоль тела, она смотрит перед собой невидящим взглядом — секунду, другую, а потом, встрепенувшись, кивает. — Я действительно провожу там много времени. Мы, знаешь ли, друзья.
— С ручьем?
— Да, с кем же еще, — кивает она и возвращается к своим хлопотам.
Вскоре они уже пьют чай, ароматный и вкусный, с нотками земляники — не в пример тому, каким угощал их Ксенофилиус, и в прямом смысле слова грызут печенье.
— Знаешь, по-моему, оно не должно так хрустеть, — говорит Луна.
— Мне вкусно, — только и может сказать Гарри, рот которого забит печеньем, а голова — мыслями о предстоящем разговоре.
Луна смотрит на него своими удивительными глазами и улыбается.
— Если ты говоришь это, чтобы сделать мне приятное, то тебе удалось, — говорит она. — На самом деле ― так даже еще приятнее.
Гарри кивает, не поспевая за ее размышлениями.
— Знаешь, — задумчиво произносит Луна, помешивая чай ложечкой — на самом ее краешке расправляет и складывает крылья медово-желтая божья коровка. — А ведь ты не рассказывал мне эту историю. Там, в Ракушке.
— Не хотел тебя расстраивать. Да и вообще, мы очень мало кому рассказывали о том времени, когда мотались по стране в поисках хоркруксов, — развивает Гарри свою мысль, радуясь так удачно подвернувшемуся поводу. — Не самые приятные воспоминания, сама понимаешь.
— Верно, — Луна делает маленький глоточек и жмурится на заглянувшее в окно вечернее солнце. — Вспоминать о таком нелегко.
— Да, конечно. Вот только это не останавливает Пророк, Риту и еще с десяток ушлых журналюг. Одно время они не давали мне прохода, а сейчас словно затаились… Как бы они не придумали какую-нибудь гадость. Боюсь, если и дальше отмалчиваться, рано или поздно я увижу на очередной обложке что-то вроде: «Жизнь и обманы Гарри Поттера. Кто он — герой или преследователь Темного Лорда?»
Луна смеется.
— Но ты вовсе не обязан давать интервью, если не хочешь этого, — говорит она.
— Да, наверное, — соглашается Гарри и, немного помолчав, прибавляет: — Но что, если я хочу, но не могу найти того, кто не переврал бы мои слова, отыскивая в них двойное, а то и тройное дно?
— Уверена, среди магических журналов есть и весьма достойные. Например…
— Придира, — заканчивает за нее Гарри.
— Придира? — Луна хмурится. — Но, Гарри, я приостановила выпуск Придиры и даже не уверена, что захочу когда-нибудь к нему вернуться. Душой и сердцем Придиры был папа…
— Да, я знаю. Прости, — Гарри протягивает руку и сжимает тонкие пальцы. — Но однажды Придира уже выручил меня, вот я и подумал… Представь, целая серия интервью, а потом, если захочешь, их можно будет собрать и опубликовать отдельно. Я спросил у Рона и Гермионы и они не против. Но если ты уверена…
— Гарри, я… — она растерянно замолкает.
— Я все понимаю, правда. Но знаешь, даже если бы это было прощание с Придирой, она вышло бы весьма запоминающимся. Почему-то вся Британия хочет знать, как мы мерзли и голодали в той чертовой палатке, за которую я никогда не устану благодарить Гермиону и Мерлина. А мой лимит бессодержательных ответов, боюсь, подходит к концу…
— Гарри Поттер, уж не пытаешься ли ты меня соблазнить? — Луна прищуривается и внимательно на него смотрит, Гарри делает самое невинное свое лицо. — Если так, то тебе удалось.
— Правда? — Гарри не верит своим ушам.
— Конечно, — Луна наконец улыбается, и бархатное тепло этого вечера проникает под кожу и разливается в груди. — Мне и самой интересно услышать о ваших приключениях. И к тому же мне будет так приятно выручить друга, — ее глаза лукаво блестят.
— Спасибо тебе! — с жаром отзывается Гарри, несколько раз энергично кивает и закидывает в рот еще два печенья.
Чтобы Луна не видела его слишком уж довольную улыбку.

— Скажи, а что стало с луной над вашим домом? — Гарри решается задать этот вопрос только на четвертую встречу, потому что ему кажется, что он знает ответ.
Луна грустно улыбается, подтверждая его догадку.
— Это была папина магия. Он говорил, что это напоминание о том, что меня здесь всегда любят и ждут.
Они снова сидят на луниной кухне, на этот раз с тыквенным соком и какой-то, кажется, восточной сладостью, липкой и сочащейся медом, — для Гарри это немного слишком, но Луна с удовольствием отправляет в рот один маленький ромбик за другим, каждый раз облизывая кончики пальцев. Больше Гарри не забывает наведываться в кондитерскую — Шугарплама, а порой и в маггловскую — и всякий раз приносит с собой что-то новое. Луна с радостью пробует одну сладость за другой, в то время как сам Гарри угощается очередной домашней выпечкой.
«Разве это не я должна платить тебе за интервью?» — смеется Луна.
«Вовсе нет. У нас с тобой честный обмен. И потом, это ведь ты делаешь мне одолжение, не забыла?» — со всей серьезностью отвечает Гарри, и глаза Луны светятся загадочным лунным светом.
Уже два выпуска Придиры разлетелись по всей магической Британии и за ее пределами. И вновь возросшая популярность кажется Гарри честной платой за лунину улыбку. В конце концов, от него не убудет от пары лишних автографов. И, несмотря на сетования Гермионы, он знал, что та в целом разделяет его точку зрения. Ну а Рон и вовсе не выглядел огорченным заново поднявшейся суетой.
«Правильно, пусть не забывают, кто тут такой молодец», — заявил он как-то с самодовольной ухмылочкой, заставляя Гарри фыркнуть, а Гермиону пихнуть мужа в бок. Но сколько бы он ни отшучивался, Гарри всегда видел, что из них троих именно Рон получает настоящее удовольствие от славы. Но почему бы и нет? Он заслужил каждое сказанное в его адрес хвалебное слово, как и вдвое возросший оборот «Вредилок».
— Когда мама умерла, папа так страдал, — говорит вдруг Луна, и Гарри замирает с чашкой у губ. — И я тогда поняла, что у него осталась только я. А у меня — он. А теперь... теперь вот только я. И больше никого. Это так странно, Гарри. Будто я снова в Хогвартсе — ну, до того, как подружилась со всеми вами. Вот только сейчас это я не могу быть кому-то хорошим другом.
Гарри молчит, потому что правильные слова опять потерялись в самый нужный момент. Но ему очень хочется дать ей понять, что она вовсе не одна. И в то же время — он прекрасно понимает, о чем она говорит. Он любит своих друзей, свою работу, свою магию и, в общем-то, свою жизнь. Но то одиночество, которое окружило Луну в последний год, было с ним с самого детства.
— Ты мой друг, — говорит он наконец и ставит чашку на стол. — Хороший друг.
— Мне очень приятно слышать это, Гарри. Хотя сейчас это скорее можно сказать о тебе. Но я надеюсь, что когда-нибудь смогу отплатить тем же.
— Ты уже это делаешь. Правда.
Луна встречается с ним взглядом.
— Знаешь, в детстве Дурсли говорили мне, что родители погибли в автокатастрофе, — зачем-то говорит Гарри и замолкает, но Луна не отводит глаз, и он находит в себе силы продолжить: — И что они были никчемными, беспутными людьми.
Глаза Луны расширяются, напоминая лесные озерца.
— У них что, в голове одни мозгошмыги?
— Да они сами... — Гарри отмахивается, не желая развивать тему.
— В человеческом обличье? — спрашивает Луна. — Да, такое иногда случается. Когда мозгошмыгов слишком много, они могут полностью захватить человека.
Мгновение Гарри смотрит на нее, а потом принимается хохотать. И чувствует, как какой-то крохотный, болезненный сгусток растворяется без следа. Вытерев выступившие на глазах слезы, он тянется во внутренний карман и вытаскивает из него аляповатую открытку с алыми маками.
— Я тут поздравлял тетушку с днем рождения… не знаю зачем, не спрашивай. Должно быть, просто привычка. Она, конечно, не ответила, но зато спустя пару недель мне пришло вот это, — он протягивает открытку, которую никому еще не показывал.
Луна с любопытством изучает маггловский рисунок, даже прищуривает один глаз и лишь затем читает вслух:
— «Привет, Гарри. Рад был узнать, что у тебя все хорошо. Если захочешь повидаться, я теперь живу на Чаптер-роуд, Кенсингтон. Случайно увидел твою открытку у матери. Она передает тебе привет и благодарит за поздравление. Дадли». Очень мило. Будешь отвечать?
Гарри пожимает плечами.
— Это так странно. Он ведь издевался надо мной все детство, понимаешь?
— Понимаю, — она ласково и рассеянно улыбается, а его обдает злым жаром.
Он вспоминает в ту же секунду. Луна Лавгуд. Полоумная Лавгуд. Пропадающие вещи. Подвешенная к потолку обувь. Вечно босые, замерзшие до нежной голубизны ноги.
— Почему ты на них не злилась?
Луна пожимает плечами.
— В людях редко встречается настоящее зло, Гарри. Гораздо чаще это страх, обида или отчаяние.
— Или эгоизм, — говорит он упрямо и вздыхает.
В нем самом никогда не было столько терпения. Впрочем, он же выжил в той семье. И даже почти нормален.
— А еще я злился на них, — вдруг говорит он.
— На Дурслей?
— На родителей, — Гарри смотрит на свои сцепленные в замок руки. — За то, что оставили меня одного, за то, что не сумели выжить… — он сжимает губы. — Они спасли мне жизнь, а я на них злился.
В кухне воцаряется тишина. В ней нет ничего гнетущего, просто кажется, что время обходит их стороной, омывает, словно два крохотных островка.
— Пойдем на ручей, — Луна поднимается и берет его за руку.
От теплого, невесомого прикосновения на душе становится легче. Гарри кивает.

Они выбираются на улицу, спускаются по ступеням, стараясь не задеть сливы-цеппелины, и медленно бредут к задней калитке.
— Я не злюсь на папу, Гарри, — тихо говорит Луна, когда они оказываются за забором. — Я просто не понимаю, как теперь быть.
— Иногда я и сам этого не понимаю. До сих пор. Но ты как-то сказала мне — все, что мы теряем, обязательно к нам вернется…
—… но не всегда так, как мы ожидаем, — заканчивает Луна и смотрит на него. — Верно. Мне приятно, что ты запомнил.
Теперь уже Гарри берет Луну за руку и помогает ей обходить травянистые кочки, пока они спускаются в долину по извилистой, едва различимой тропке.
За последние три встречи он полюбил эти прогулки к ручью, который приветствует их знакомым веселым журчанием и свежестью. Луна, как обычно босая, сразу же заходит в прозрачную студеную воду по колено и наклоняется, чтобы поздороваться.
— Не помнишь, на чем мы остановились? — спрашивает она, разглядывая камешки на дне.
— Кажется, на мече Годрика Гриффиндора, — говорит Гарри.
Он садится на берегу и с удовольствием разувается, щупая прохладную траву пальцами ног.
— Верно, мы отвлеклись тогда, потому что я почти поймала заглота…
— Ага, — беспечно отзывается Гарри, а затем срывает и засовывает в рот тонкий молочный стебелек.
Это после первого интервью он волновался и не был уверен в том, что Луна запомнила хотя бы слово. Но, удивительное дело, она не только верно передала его рассказ, но и сделала повествование более ровным и красочным. Возможно, где-то среди всех этих диковинных вещиц, что он видел на втором этаже, у Лавгудов хранился домашний думосбор. Или Луна пользовалась каким-нибудь изобретением Ксенофилиуса, хотя Гарри сильно сомневался в их пригодности. Или же на самом деле Луна прекрасно запоминала, даже отвлекаясь на окружающий их мир — беспокойный, живой, шепчущийся о чем-то своем на разные голоса. Казалось, Луна с легкостью могла завести непринужденную беседу на любом из них, при этом сохраняя в памяти каждое произнесенное Гарри слово. А ведь с такими способностями она могла бы стать одной из лучших на курсе. Но иногда что-то происходит, и все меняется навсегда.
Гарри откидывается на спину.
— Значит, меч…

Гарри мнется у сверкающего афишами входа, высматривая Луну в текущей по тротуарам толпе. Все началось со случайно оброненной фразы: «В общем, скитались как хоббиты с этим несчастным кольцом». Глаза Луны широко распахнулись от удивления, следом в них зажегся огонек любопытства, и Гарри не без удовольствия понял, что к интервью они в этот день больше не вернутся. Не меньше получаса он искренне пытался пересказать ей сюжет и при этом не запутаться в его хитросплетениях и толкиновской мифологии. А потом махнул рукой и предложил:
«Хочешь, сходим в кино? А еще могу принести тебе книги…»
Луна захотела и то, и другое. Вот только выяснилось, что прежде она в кино не была, а поэтому засыпала Гарри новыми вопросами. За окном тем временем разлились густые, как сливки, сумерки, размывая силуэты холмов и деревьев. Гарри обнимал ладонями чашку, делился своими весьма обрывочными знаниями о кинематографе и почему-то чувствовал себя совершенно счастливым…
А теперь вот волнуется. Глупо как-то. Вряд ли Луна могла передумать и не предупредить его.
Нет, не передумала.
Она выныривает из толпы, словно яркая бабочка из травяных зарослей. И дело не в том, как она одета. На ней обычное маггловское голубое пальто и воздушный шарф нежной расцветки. Просто она излучает свет. Ровный, таинственный свет, рядом с которым так тепло и спокойно. А единственная экзотическая деталь ее гардероба заставляет сердце Гарри сжаться в щемящем приступе ностальгии и едва выносимой нежности.
Два оранжевых шарика мерно покачиваются в такт ее шагам. Сливы-цеппелины. Она не надевала их целую вечность. Или это было только вчера?..
— Привет! — Луна оказывается рядом, и Гарри сглатывает, заставляя себя отвести взгляд от ее серег. — Мы не опаздываем?
— Да… привет. Нет, все хорошо, идем, — он пропускает ее вперед, слегка касаясь рукой спины.
Он сильно сомневается, что они выдержат девятичасовой кино-марафон, но когда на лице Луны появляется выражение тихого восторга, меняет свое мнение. А вскоре и сам проваливается в сюжет, отрываясь от экрана лишь для того, чтобы взглянуть на Луну и убедиться, что она не заскучала. Определенно нет. Глаза горят, губы слегка приоткрыты, а по лицу скользят тени переживаемых эмоций. Что-то легонько ворочается в груди Гарри, словно укладываясь поудобнее. Он опускает взгляд на сжимающие подлокотники руки Луны. Он думает, не холодно ли ей, но отчего-то не решается ни спросить, ни коснуться… а потом она вдруг легонько вскрикивает, когда клинок назгула пронзает Фродо, и сама нащупывает ладонь Гарри в поисках утешения. Он ловит тонкие пальцы и ободряюще сжимает. Они не холодные. Но он не выпускает их из своей руки до первого перерыва… так, на всякий случай.

Когда они расстаются в пустом переулке за зданием кинотеатра, сумерки совсем побледнели, а воздух сырой и свежий. В отдалении слышны обрывки разговоров и смеха разбредающихся по городу зрителей.
Гарри нужно отправляться на службу через четыре часа, но сна ни в одном глазу. Луна молчит, она так глубоко в себе, что Гарри неловко нарушать тишину.
— Ну, до выходных? — говорит он чуть охрипшим голосом. — Надеюсь, тебе понравилось…
Она поднимает на него взгляд, и на мгновение Гарри кажется, что он тонет в их жидком серебре.
— Понравилось? Нет, Гарри, — его сердце падает, — это неверное слово. Я просто не представляла, что это… такое волшебство.
Сердце подскакивает обратно, к самому горлу. Он улыбается и чувствует себя так, словно сам изобрел кинематограф.
— Вовсе нет, — говорит он. — Помнишь, я же тебя рассказывал — декорации, съемки…
Луна нетерпеливо отмахивается.
— Это другое волшебство, Гарри. А то, что в нем нет магии, делает его еще более удивительным. Мне нужно подумать об этом… И ты обещал мне книги, не забудь!
— Помню, — говорит он и делает небольшой шаг к ней.
Она смотрит на него с мягкой улыбкой.
— Знаешь, Гарри Поттер, ты тоже удивительный. Недавно я словно бы потерялась… а ты меня нашел.
— А я тебя нашел, — эхом повторят Гарри.
На кончике языка вертятся какие-то нужные, подходящие слова, но он мучительно не может их вспомнить.
И тогда Луна привстает на цыпочки и целует его в щеку.
— Спасибо тебе. Кажется, завтра я буду много рисовать. И не забудь — в субботу встречаемся в Хогсмиде.
Он машинально кивает, и она исчезает с тихим хлопком.
Какое-то время Гарри смотрит на опустевшее место рядом с собой, а потом выходит на проспект и бредет вдоль изредка оживляемой автомобилями трассы. Из головы не идут лунины слова о встрече в Хогсмиде. Точнее — в «Кабаньей голове».
Серия интервью подходила к концу, хотя Гарри и не спешил, стараясь быть как можно более обстоятельным. Но все же еще одна-две встречи и всем этим уютным мелочам, их новым маленьким традициям, придет конец. Урокам рисования, походам на ручей, совместным чаепитиям, когда рассказать уже нечего, а расходиться не хочется… Внутренний голос подсказывал, что это вовсе не обязательно, и Гарри даже понимал, что он прав, но на душе было муторно. А теперь еще и этот поход. Но ведь он сам виноват. Сам, рассказывая о той ночи, когда они пробрались в Хогсмид, заикнулся о том, что ни разу с послевоенных времен по-настоящему не навещал Аберфорта, и что вроде как сожалеет об этом. Да, брат профессора Дамблдора был непростым человеком, и они не слишком друг другу понравились при первой встрече, но если бы не он, все могло пойти по-другому. Они могли бы никогда не увидеть неба, на котором больше не клубятся черные метки. Иногда они с Джинни наведывались и в Хогсмид, и в Кабанью голову, но такого разговора, какого хотелось Гарри, так и не случилось. И вот стоило ему вскользь упомянуть об этом, как Луна пожала плечами и спросила:
«Так в чем проблема? Вот вместе и сходим. Я тоже с удовольствием повидаюсь с мистером Дамблдором».
Он пытался было что-то возразить, но она просто сказала: «Не усложняй. Гони мозгошмыгов прочь».
И он согласился. Потому что, кажется, разучился говорить ей «нет». А может и не умел никогда.

Гарри задумчиво ковыряет вилкой в салате. Или это гарнир? Вглядевшись в осклизлые комки, он с отвращением отодвигает от себя тарелку. Что толку быть волшебником, если столовская еда остается таковой даже в Министерстве магии?
— Знаешь, что, — говорит он подсевшей к нему Гермионе, — лучше бы здесь работали эльфы!
— Ты так не думаешь, — заявляет она.
Целую секунду он сомневается, но все же находит в себе силы на упрямое:
— Нет, думаю. Завтра пойдем обедать в «Круглый стол». Ну или, на худой конец, в «Дырявый котел».
— Не уверена насчет завтра… а вот дня через три я смогу позволить себе чуть больше времени на обед, — говорит Гермиона и с невозмутимым видом принимается за гороховый суп, который Гарри взять не рискнул.
Какое-то время он наблюдает за ней молча.
— Ты хочешь, чтобы я подавилась? — через какое-то время не выдерживает Гермиона. — Лучше расскажи, как прошла твоя встреча с Дамблдором.
Гарри хмыкает и отводит глаза. В точку.

В субботний полдень они с Луной стали первыми посетителями едва открывшей двери «Кабаньей головы». Аберфорт поприветствовал их, продолжая меланхолично протирать несвежей тряпкой стаканы, и спросил, чего желают «молодые люди». Но не успел Гарри и рта раскрыть, как Луна со всей серьезностью ответила:
— Гарри хотел узнать, все ли у вас в порядке. Ему немного совестно, что он до сих не поговорил с вами как следует и не поблагодарил за помощь.
Гарри почувствовал себя школьником. Его уши запылали.
— Спасибо, Луна.
— И я тоже, мистер Аберфорт, — прибавила она, — я тоже до сих пор не сказала вам спасибо. Если бы не вы и не Добби, мы бы не выбрались из того подвала.
Она говорила так спокойно и уверенно, что Гарри не знал, смущаться ему или восхищаться.
Аберфорт, меж тем, внимательно ее слушал, исподволь разглядывая и тихонько хмыкая себе в бороду. Этим он здорово напомнил Гарри кое-кого…
— Ты ведь девчонка Лавгудов, верно? — спросил он.
— Верно, — она кивнула. — Только родители умерли, так что теперь я сама по себе девчонка.
— Мне жаль, — нахмурился Аберфорт. — А ведь помню, как ты пришла тогда на битву. Я еще подумал — нельзя отпускать на войну такой хрупкий цветочек, затопчут.
За разговором он, не спрашивая, налил им сливочного пива и поставил перед каждым по кружке. От знакомого вкуса во рту случился настоящий праздник. Гарри даже зажмурился.
— Между прочим, Луна очень помогла мне, — сказал он. — Если бы не она, нашей дуэли с Волдемортом могло не случиться.
«Все в порядке, Гарри… Давай-ка подумаем о чем-нибудь приятном… Мы еще здесь. Битва продолжается. Ну давай же…»
— И если бы не вы. Спасибо. За все, — искренне произнес Гарри, выныривая из воспоминаний. — Это правда, вы не единожды приходили нам и другим ребятам на помощь в самый нужный момент.
Аберфорт отвернулся к полке с напитками и принялся передвигать бутылки.
— Да чего уж, — буркнул он. — Ну и, по правде говоря, это же Альбус научил меня пользоваться тем зеркалом.
— Ваш брат был великим волшебником, — Гарри пожал плечами и отхлебнул пива, — но ведь и мы с вами не промах?
Обернувшись, Аберфорт посмотрел на него с чувством, близким к изумлению, а затем откинул голову и расхохотался.
— Не промах, — покачал он головой, — не промах… Парень, да если бы не ты, мы бы тут передохли как мухи. Ты хоть представляешь, насколько Альбусу с тобой повезло? Другой сверкал бы пятками еще после встречи с этим малохольным Квиреллом, что уж там говорить про полеты на драконах и жизнь в бегах и лишениях ради туманной цели…
— О, вы читаете «Придиру»? — обрадовалась Луна.
Аберфорт хмыкнул и кивнул.
Они еще немного поговорили об интервью, а затем и о событиях не столь давно минувших дней. Вспомнили Добби. Спустя примерно час стали появляться первые посетители — все такие же сомнительного вида волшебники и волшебницы, прячущие лица под капюшонами, а Луна с Гарри собрались уходить. Они хотели прогуляться по Хогсмиду, а потом навестить Хогвартс, по которому всегда скучали. Еще можно было наведаться к Хагриду, поделиться новостями с Макгонагалл… да много чего можно было. И много чего хотелось. Гарри обнаружил это в себе недавно и с радостью наблюдал подобные перемены и в Луне.
— Можно я буду заходить иногда? — спросил Гарри, прежде чем уйти.
Аберфорт глянул на него из-под кустистых бровей.
— Нужно, парень. — Гарри улыбнулся, протянул руку, и Дамблдор крепко пожал ее. — И это, не упусти ее, — сказал он, легким кивком указав на удаляющуюся Луну. Оранжевые шарики в ушах весело подпрыгивали. — Таких, как она, одна на миллион. Уж поверь. Штучный товар, как и ты сам…

— Теперь ты меня игнорируешь, да, Гарри? — вздыхает Гермиона, прерывая затянувшееся молчание.
Гарри усмехается.
— Просто задумался. И это был отличный день, если честно.
— Даже не сомневаюсь, — Гермиона вдруг хитро прищуривается, потом кидает взгляд на большие настенные часы и поднимается. — Так, мне надо спешить…
— Эй, — останавливает ее Гарри, — не хочешь объясниться?
Она смотрит на него в упор, закатывает глаза и уже явно собирается что-то сказать, но передумывает. Улыбается и качает головой.
— Я верю в тебя, Гарри Поттер. Всегда верила, — и на этой торжественной ноте покидает столовую под его возмущенным взглядом.

На последнее интервью Гарри приходит с подарком. Белый заяц на обложке не шевелит ни ушами, ни лапами, но Гарри почему-то не сомневается, что Луне понравится. И понимает, что угадал, когда ее глаза вспыхивают при виде новой книги.
— «Алиса в стране чудес», — читает она вслух. — Спасибо, Гарри.
— Пожалуйста.
Они по привычке устраиваются на кухне у окна. Жара на улице давно спала, но так сложно отказаться от этой уютной полудремы и свежести, от ароматного чая и выпечки разной степени готовности, от наблюдения за населяющей каждый уголок нарисованной живности, которой становится только больше.
И да, Гарри все-таки поправил немного свою несчастную хвосторогу, правда, любить она его за это больше не стала и всякий раз чихала пламенем, стоило ему приблизиться. Зато Луна ей почти нравилась, и та гладила ее бугристую спину и чесала пальчиком под плоской мордой.
Чуть позже можно будет пойти к ручью. Или устроиться на крыльце и подставить лицо малиновым, как варенье в вазочке, лучам, дожидаясь прохладных августовских сумерек.
Они продолжают молчать, потому что, по правде говоря, все уже сказано. И это интервью — просто формальность. Заключительное слово, благодарности… Все это Луна прекрасно напишет без него.
— Придумала, что будешь дальше делать с «Придирой»? — спрашивает Гарри у Луны, которая склоняется над заварочным чайником и, прищурив один глаз, высчитывает необходимые пропорции душистых трав.
Уже второй раз за сегодня.
— Придумала, — говорит она, закончив, и оборачивается к нему. — Я буду писать о кино.
— О кино? — удивляется Гарри.
— Да. О кино, о литературе, о других интересных вещах, которые есть в маггловском мире. Об этом никто ведь не говорит и не пишет толком. Кто-то должен бороться с этим невежеством.
Гарри не может сдержать улыбку. Он восхищается ею. Искренне, горячо. Конечно, для большинства волшебников ее статьи о маггловских штучках будут мало чем отличаться от статей о мозгошмыгах, но ведь все всегда начинается с малого, верно? И нужно просто делать то, во что веришь. Чего хочешь…
— Мне кажется, это прекрасная идея, — приглушенно говорит он.
— Спасибо, Гарри.
Он продолжает смотреть на нее, точно впервые видит так хорошо, так ясно. В какой-то момент в ее глазах появляется тень смущения, и она опускает голову. Сливы-цеппелины в ушах тускло блестят округлыми боками.
Гарри вдруг представляет, что на ней нет больше ничего, кроме этих серег. Жар ударяет в лицо и прокатывается по телу. Гарри давится остывшим чаем, кашляет. Луна подходит и легонько стучит его кулачком по спине. И удивляется, когда это не помогает.
— Все нормально, — хрипло говорит он.
Она возвращается к пузатому чайнику и заливает горячую воду. Наблюдая за ее неторопливыми движениями, Гарри думает, что Луна похожа на дальние страны. Такая же непонятная, неизученная, солнечная. Страны, в которых он никогда не бывал. Дурсли не брали его с собой даже загород, а сам он так и не сподобился.
— А ты была когда-нибудь на море? Там, где растут пальмы? — вырывается у Гарри.
Луна оборачивается и удивленно смотрит на него.
— На пальмах живут лунохвосты.
— Верно... — он отводит глаза.
— Но я бы поехала туда, — прибавляет она чуть тише, — с тобой.
Он встает и в два быстрых шага преодолевает расстояние между ними. Ловит в ладони чуть порозовевшее лицо. Она теряется, смотрит на него беспомощно, задрав голову.
— Гарри, но ведь я... вот и Невилл не смог.
Меньше всего он хочет слышать сейчас о Невилле. Или думать о нем.
Он целует ее в уголок доверчиво распахнутых губ, касается щеки. Рука очерчивает скулу, и пальцы бездумно ловят оранжевый шарик.
— Снять? — шепчет Луна. — Ты все время так на них смотришь...
— Нет! Нет...
— О, так тебе нравятся сливы-цеппелины?
— Да, — кивает он. — Да, похоже, что нравятся.
Она улыбается. Слишком понимающе. Он судорожно вздыхает и притягивает ее к себе за талию. Затем подхватывает на руки и несет к лестнице.
Поднимаясь по скрипучим ступеням, Гарри чувствует, как в нем просыпается дар провидца. Профессор Трелони была бы счастлива… Ведь он почти наверняка знает, какие серьги будут на его невесте в день свадьбы.