Свет был слишком ярким. Вопросы банальными. Человеческие лица слегка плыли перед глазами, а сам зал напоминал пчелиный улей: округлый, разделенный на ячейки, с беспокойными, копошащимися, слишком шумно вздыхающими обитателями. Складывалось впечатление, что местная аудитория не слишком-то отличалась от той, что наполняла столь любимые Пенни ток-шоу.
Зато Шелдону нравились аплодисменты. Хоть те и не дали ему договорить в этот раз. Неужели они думают, что ему могло хватить десяти минут на ответ об эвереттовской многомировой интерпретации? Да он только начал!
— … спасибо, спасибо, — Шелдон растянул губы в улыбке. — Как я и говорил…
— Да-да, все это ужасно интересно, доктор Купер! — перебил его ведущий, который раздражал буквально всем — от дурацкой прически до ослепительной приклеенной к лицу улыбки. — К сожалению, наше эфирное время не бесконечно. А так бы мы с удовольствием еще послушали, ведь так? — он повернулся к залу, и до Шелдона донеслись смешки. — К тому же среди нас много простых смертных, которые хотят узнать немного больше не только о вашей работе, но и о другой, более личной стороне жизни. В конце концов, мы все и так прекрасно понимаем: Нобелевские премии не раздают направо-налево, их получают только те, кто этого действительно заслуживают.
— Да? — фыркнул Шелдон. — Скажите об этом Нобелевскому комитету и Розалинд Франклин. Спойлер: вы не сможете. Она умерла. Так и не получив свою Нобелевскую премию.
Нет, определенно он зря согласился на этот фарс. А все Эми...
«Это пойдет на пользу нашей работе, Шелдон!»
И как же кривляние перед кучкой необразованных зубоскалов должно ей помочь? Вот, что он должен был спросить! Хотя, кажется, он и спросил. В ответ она посмотрела на него своим фирменном фаулеровским взглядом. А он взял и сдался, как распределение вероятностей перед Гауссом.
— Итак, — проигнорировал его замечание ведущий, — правильно ли я понимаю, что ваша главная возлюбленная — это наука?
— Совершенно верно, — кивнул Шелдон и, помолчав, добавил: — Но в моей жизни есть место не только науке.
— Прекрасно! И как интересно… Не расскажите ли подробнее, доктор Купер? — ведущий придвинулся к нему поближе, и Шелдон инстинктивно отпрянул.
Заразит еще чем-нибудь! Гриппом… или вот этой своей идиотской привычкой улыбаться без повода.
— Ну, если это вам интереснее, чем одна из самых захватывающих теорий квантовой механики или мои собственные наработки, то конечно, — презрительно фыркнул Шелдон. — В моей жизни есть место для моей мамы, которая хоть и верит в большого парня на небесах, хранит под кроватью дробовик и, возможно, спит с отцом Леонарда, но все-таки остается самой заботливой и любящей мамой на свете. Для моей бабуленьки, конечно же…
— Конечно же, — подхватил ведущий с легкой ухмылкой.
— Для моих друзей — Говарда Воловица с его женой, доктором Бернадетт Ростенковски-Воловиц. Для доктора Раджеша Кутрапалли, который едва ли когда-то женится. Для моего лучшего друга доктора Леонарда Хофстедтера и Пенни, которую он каким-то чудом уговорил выйти за него. Не иначе как большой парень помог, — Шелдон показательно хихикнул.
— Леонард Хофстедер? — ведущий зачем-то взялся за свой планшет, пролистал страницу вверх-вниз, слегка нахмурился. — Вы, кажется, работали вместе с доктором Хофстедером?
— Да, и не раз, — пожал плечами Шелдон.
«Эй, Леонард, смотри! Этот чудик из нашего университета, ну эта высокомерная нобелевская задница — Купер — назвал тебя своим лучшим другом, представляешь?» — раздалось голосом Говарда.
Шелдон резко обернулся, но никакого Говарда в студии не было и быть не могло. Все тот же зал, те же режущие глаз софиты. В голове неприятно загудело.
— Мда… ну что ж, это прекрасно, — неуверенно сказал ведущий. — Друзья нужны каждому, не правда ли?
— Конечно. Но если вернуться к теме возлюбленных, то я должен сказать и об Эми Фара Фаулер. Моей хорошей подруге, замечательной коллеге и прекрасной жене, с которой мы делим не только Нобелевскую премию, но и постель. Впрочем, она просила меня не распространяться на такие темы хотя бы на телевидении. Женщины… — он закатил глаза. — А недавно у нас случилось кое-что почти соразмерное премии — у нас родилась дочь.
— Но… — улыбка окончательно сползла с лица ведущего. В зале воцарилась абсолютная тишина. — Доктор Купер… — он снова посмотрел что-то на планшете, — честно говоря, даже не знаю, что и сказать. Отправляясь сегодня на передачу, я был абсолютно уверен, что вы не женаты. Как же вам удалось скрыть…
Он говорил что-то еще, но Шелдон не слышал. Уши резко заложило с противным, монотонным писком, словно кто-то выпускал воздух из шарика. Грудь сдавило. Лицо ведущего, обступившие их камеры, глупый фиолетовый диванчик, притихший зал… все плыло перед глазами, словно погружаясь под толщу воды на самое дно…
Ну конечно! Конечно… Откуда у него жена? Друзья? Дочь? У него — и вдруг дочь! Брось, Шелдон Купер, ты просто смешон. Смешон и жалок… Ты ведь всегда знал, что так будет. Одинокие, помешанные на науке ученые в конце концов сходят с ума по-настоящему. Гениальность и шизофрения… бок о бок… Что еще ты нафантазировал? Так красочно, так реалистично. Пицца по четвергам — ее почти никогда не удается съесть одному, китайская еда по пятницам — многое приходится выкидывать, слишком большие порции… Дружеские подначивания, совместные проекты, чемпионаты по пейнтболу, винтажные видеоигры, «Подземелья и драконы»... Шахматы для троих на одного. Подумать только, ты вообразил себе жену! Идеальную. Почти такую же умную, как ты, красивую и сексуальную в своих мягких вязаных свитерах, способную тебя полюбить. Разве так бывает? Ты ученый, вот и скажи: бывает?! Опомнись… Пока маме не пришлось снова тебя проверять, а потом и забирать к себе домой в Техас. Вернись в свою пустую квартиру, в которую ты не можешь позволить себе даже купить диван — лишь бы ничего не менялось, выпей свой бульон, сходи в уборную по расписанию… Ложись спать.
Завтра будет новый день. Но старая любовь. Единственная, которая для тебя возможна. Наука. Ты ведь этого и хотел! Так? Так… только вот…
Горло сдавливает, глаза сухо жжет. Шелдон пытается нащупать удавку на собственной шее, дергается, хрипит, но это не помогает… И тогда раздается крик. Громкий, требовательный, самый чудесный крик на свете.

— Эй, — бормочет Эми, не отрывая головы от подушки и слегка сжимая его плечо. — Это всего лишь Пенни… Сейчас я встану… поменяю ей подгузники… покормлю… и умру…
Шелдон моргает несколько раз, медленно приходя в себя. Он поворачивается к Эми и вдруг обнимает ее крепко-крепко.
— Все в порядке, Шелдон? — она окончательно просыпается то ли от удивления, то ли от того, что крики дочери подходят к критической высоте звука. — Волнуешься из-за интервью?
— Нет… да. Немного.
— Все будет хорошо, — она откидывает одеяло. — Это нужно, чтобы мы получили новый грант на исследования. Ох… иду, моя дорогая! — говорит она. — Знаешь, может мы не слишком хорошо подумали, когда называли ее? Помню, Пенни кричала точно так же, когда мы с Бернадетт забыли купить вина к ужину.
— А я говорил, — наставительно замечает Шелдон, — куда больше ей бы подошло…
— Нет, — твердо говорит Эми, не желая возвращаться к старому спору. — Мы не будем называть своих детей в честь твоих любимых умерших ученых. А если им суждено, они прославят свое собственное имя.
— Как хочешь, — фыркает Шелдон, откидываясь на подушки.
Эми тяжело поднимается и оглядывается в поисках тапочек. Последний месяц измотал ее в конец, а зубы и не думают кончаться…
— Знаешь, что? — говорит Шелдон, приподнимаясь и останавливая ее жестом.
— Что, Шелдон? — она не хочет обманываться, но постель выглядит так заманчиво, а их с мужем расписание дежурств даже близко не похоже на справедливое разделение обязанностей.
— Я определенно живу в лучшем из эвереттовских миров, — говорит он. — А теперь иди-иди, слишком долгий плач может плохо сказаться на психике ребенка.
Эми только вздыхает.
— И еще… Эми!
— Да, Шелдон?
— Мы отличная команда!
Эми закатывает глаза и отправляется в детскую.
— Ну ведь все же предупреждали… — бормочет она, но на губах у нее улыбка.