Кровь сочилась из глаз, но он почти не обращал на это внимания, скорее инстинктивно стирая ее с лица. Жар, шедший откуда-то изнутри, растекался по венам и становился все нестерпимее, опаляя изнутри. Но чувство оказалось сильнее. Сильнее физических и душевных страданий. В какой-то момент оно затмило даже потерю Джен, его Дженнифер - хрупкая, милая, добрая девочка, доверившаяся ему, рискнувшая всем ради него… ради них. И не важно, что ей было предначертано вернуться сюда, что она имела прямое отношение к происходящему - он мог все исправить. Мог изменить судьбу, бросить ей вызов, как не раз делал прежде... Но не сделал этого. Подвел свою безрассудно храбрую малышку - не помог ей, не спас. Но даже это сейчас отошло на второй план.
А на первом была она - та, чей внешний вид оставался прежним, словно заформалиненная много веков назад оболочка, но этот взгляд – острый, насмешливый, и кривящая губы хищная ухмылка... Он неотрывно смотрел в серые глаза и задыхался – не от крови, которая хлынула из ушей, носа и рта - задыхался от ярости.
В глазах потемнело, звуки отдалялись, поглощаемые образовавшимся вокруг него вакуумом, время растянулось, подобно прилипшей к ботинку жевачке, а он испытывал странное, тупое недоумение – эту женщину он любил так отчаянно сильно? Ради нее был готов на все? Но ведь это не она, не совсем она, не должна быть… Или?..
Картинка пошла мутно-красными разводами, и последнее, что он увидел сощуренными глазами – как шевельнулись ее губы, произнося имя. Его имя.
- Дюк…

- Дюк! Дюк, ты меня слышишь?
Он открыл глаза и инстинктивно отшатнулся, чувствуя, как кто-то сжал его руку повыше локтя. Ощущение мгновенно прекратилось.
Нейтан – а это был он – смущенно кашлянул и даже сделал шаг назад для верности. В другой ситуации это заставило бы Дюка понимающе ухмыльнуться той подростковой незрелости, которая порой проскальзывала в характере друга, но сейчас он сумел лишь бессильно откинуться на подушки и обвести расфокусированным взглядом помещение. Чистые белые стены, жалкое подобие натюрморта в деревянной рамке, бледно-голубые жалюзи на окнах, тумбочка возле кровати и капельница – впрочем, уже пустая. Вывод напрашивался сам собой – они в больнице. Но как?..
Дюк невольно поморщился, испытав отвратительное дежавю. В прошлый раз он тоже очнулся в больнице. Только вот тогда в палату вошла… Он вскинул голову в полубезумной надежде – может, ему привиделось? Галлюцинация, очередная «беда», да просто белая горячка, наконец?
- Джен? Она?.. – голос хрипел и срывался.
Нейтан отвел взгляд.
Дюк сглотнул и крепко зажмурился. Он был слишком слаб, чтобы сопротивляться подступившим слезам и отравляющей изнутри горечи.
Но если ему не померещилось…
- Что случилось? – Он прочистил горло, стараясь, чтобы голос звучал относительно ровно.
Нейтан, который старательно разглядывал трещины на отштукатуренной стене, с сомнением посмотрел на него.
Дюк безрадостно усмехнулся.
- Я уже большой мальчик, и на удивление прилично себя чувствую, - сказал он. – Но не пойму, каким образом. Я же помню, что… - он запнулся, словно наткнулся на невидимую стену, и замолчал.
Взгляд Нейтана заставил похолодеть от пронзившей насквозь догадки.
- Она тебя исцелила, - тихо сказал он, подтверждая худшие опасения Крокера.
Дюк отрывисто кивнул, сглатывая, и поднял глаза к потолку, чувствуя, как внутри закипает злоба.
- И зачем же, позволь поинтересоваться?
Поколебавшись недолго и стараясь не выдать собственных эмоций, Нейтан тихо произнес:
- Сказала, что ты можешь пригодиться.
В глазах помутилось. Дюку казалось… нет, ему хотелось, чтобы он ослышался.
- Скажи, что это не так, - медленно, с расстановкой произнес он. – Скажи, что ты не сотрудничаешь с этой… тварью, - выплюнул он последнее слово.
Спустив ноги на пол и оперевшись на край кровати, Дюк тяжело дышал, исподлобья глядя на Нейтана.
- Думаю, тебе еще рано… - начал было Нейтан.
- Ну же, давай, Уорнос! – рявкнул Дюк. - Скажи, что ты не общаешься с этой… - он скривился от отвращения, пытаясь подобрать подходящее слово, в полной мере отражавшее его презрение к этому существу – кем бы она, черт возьми, ни была.
Нейтан вдруг резко выпрямился, в упор глядя на Крокера.
- Паркер. Ее зовут Одри Паркер, - деревянным голосом произнес он.
Он и сам сейчас напоминал Дюку вставшего по стойке смирно деревянного солдатика, готового до последнего защищать даму сердца.
- Ты просто чертов идиот, - устало пробормотал Дюк, поднимаясь на ноги. Слегка пошатнувшись, он не позволил Нейтану помочь себе, и вскоре сумел обрести равновесие. – Эту тварь… - по лицу Нейтана прошла болезненная судорога, и Дюк невольно смягчился: - Эту женщину зовут Мара, Нейтан. И это именно она превратила Хейвен в ад на земле, она, вместе со своим долбанным Уильямом, наделила бедами каждого, - он ткнул пальцем в сторону окна, - каждого в этом городе. И это она виновата в смерти многих тысяч людей с тех пор… - он замолчал, горло сдавило, воздуха становилось все меньше, и без того поверхностное дыхание стало слишком частым, заставляя Дюка ухватиться за спинку кровати и перевести дух. – Это больше не Одри, Уорнос, - он покачал головой, с сочувствием посмотрев на друга. - Не уверен, что она вообще существовала, - сказал он и, как был – в больничной одежде, двинулся в сторону выхода. – Где она? – обернулся он на пороге.
- Дюк… - Нейтан запнулся.
Что сказать? Как возразить, если каждое слово – правда. Каждое проклятое слово! Он готов был умереть ради нее. Мог свернуть горы, разрушить чертов амбар, путешествовать во времени и попытаться принять ее в любом обличие… Единственное, чего он не мог – любить монстра. Монстра, терроризирующего город, с легкостью и каким-то почти детским восторгом наделяющего смертельными бедами десятки людей, требуя вернуть ей Уильяма. Ее Уильяма…
- Где она? – глухо повторил Крокер.
- В квартире Паркер, в Чайке, - бесцветным голосом ответил Нейтан.
Равнодушие охватило его, приняв в свои холодные объятия. Дюк жаждет мести? Хочет избавить город от чудовища? Что ж, отлично, пусть попытается. Самого Нейтана это уже не касалось. Он не сможет ему помочь – женщина, которую Крокер хотел убить, была слишком похожа на ту, которую он любил. На ту, которую считал Спасительницей - не только этого города, но и его самого.
Иллюзия рухнула, погребая его под обломками. Она не Спасительница, она… тварь. И он собственноручно выпустил ее на свободу, не пожелав расстаться с мечтой.
А Одри Паркер… нет, не умерла. Ее никогда и не было.


Она не пыталась прятаться. Не металась по комнате, не выглядела взволнованной или хоть сколько-то озадаченной его появлением, продолжая сидеть с ногами в кресле и скользя глазами по строкам, лежавшей на коленях книги.
Даже двери не заперла.
Почему-то от этой мысли противно засосало под ложечкой. Она ждала его? Знала, что он придет? Мысль промелькнула и утонула в тяжелом тумане, стоявшем в голове с момента пробуждения.
- Соскучился? – насмешливо поинтересовалась Мара, откладывая в сторону книгу. – Видимо, очень, - она усмехнулась, - даже переодеться не успел.
- Заткнись, просто заткнись, - тихо произнес Дюк, пытаясь хоть немного собраться с мыслями и перестать чувствовать себя так… жалко? Беспомощно?
- А вот это уже невежливо, - пожала плечами Мара, не проявляя никаких признаков беспокойства, несмотря на явную угрозу, которая исходила от гостя.
Дюк тупо, бессмысленно улыбнулся.
..Он мчался сюда, как безумный. Какой-то сердобольный бедняга подобрал его на дороге и довез до Чайки, но Дюк даже не запомнил его лица, не говоря уже о благодарности. Единственное, что он помнил отчетливо – как забрал спрятанный под стойкой дробовик, который теперь холодил и оттягивал руку.
Злость никуда не делась. Одного взгляда на ее вальяжную позу, на улыбку – ту самую, которую он впервые заметил, когда она заново наградила его бедой, - и ненависть ядом заструилась по венам. Она ударяла в голову, стучала в висках и заставляла сжимать и разжимать пальцы на свободной руке. Но теперь Дюк не был уверен, что до конца осознает, зачем пришел.
Убить ее? Поднять ружье, передернуть затвор, прицелиться хорошенько и спустить курок? Так просто. Так… немыслимо?.. Невозможно? Необходимо?..
Может, он собирался сказать, как сильно ее ненавидит?
Или ударить? Причинить ответную боль?
Осыпать проклятиями?
Или просто заглянуть в ее глаза и увидеть там…
Дюк вздрогнул. Господи, да он идиот похлеще Нейтана!
Ее улыбка стала шире. Легко поднявшись на ноги, она потянулась всем телом, прогибаясь в спине и бросая на него игривый взгляд.
- Ты в курсе, что она была не такой уж святой, эта ваша Одри? Ублажая Нейтана, она никак не могла забыть о том вашем поцелуе. - Мара облизнула губы, и Дюк ощутил подкатывающий к горлу комок. – А Джен ей вообще не нравилась, и кажется, я знаю почему.
Он дернулся, как от удара. Кровь схлынула с и без того бледного лица.
- Не смей, – тяжело дыша, выдавил Дюк. – Слышишь?!.. Не смей даже имени ее…
- Или что? – нетерпеливо перебила его Мара. – Девчонка была совсем слабенькой. Да и, будь честен с самим собой, всего лишь не слишком удачной заменой меня. Ну, или Одри, если тебе так больше нравится. Верно? – она склонила голову набок.
Ответом ей послужил направленный на нее ствол ружья и сухой щелчок передернутого затвора.
Она засмеялась. Задорно и звонко. Но, несмотря на охватившую его оторопь, Дюк как-то отстраненно заметил, что в этом смехе не было ни искренности, ни торжества. Разве что какая-то… ломкость? Словно он мог разбиться вдребезги.
Смех оборвался так же резко, как и начался, повис в воздухе между ними, в разы повышая градус сгустившегося в комнате напряжения.
- А Уильям был прав – вы забавные, - протянула Мара, сделав несколько легких шагов по направлению к Дюку, и позволяя ружью упереться себе в левую грудь. – Ну, давай, раз такой смелый, - интимным шепотом предложила она. – Хочешь, я закрою глаза? Вижу, они тебе слишком нравятся. - Улыбка, взгляд, выражение лица – все переменилось в одно мгновение. Вместо насмешливости – обеспокоенность, вместо злой иронии – мягкий упрек, чувство превосходства и холод сменились уверенностью и теплотой. Никаких сомнений – перед ним была Одри, его… нет, не его Одри. – Я ведь права, Дюк? – тихо произнесла она.
- Прекрати, - процедил он сквозь зубы. – Прекрати это сейчас же!
Морок развеялся.
- Не будь дураком, - теперь она говорила жестко, без тени насмешки. – Ее нет, и никогда не было. Всегда была только я, - она подалась вперед, заставляя его сильнее сжать приклад. – Только. Я. И я камня на камне не оставлю от этого города, если вы не поможете мне вернуть Уильяма. Каждый мужчина, каждая женщина, ребенок, старик – не останется никого, у кого не было бы…
Выстрел оглушил Дюка, и он застыл, не в силах оторвать взгляд от расширившихся зрачков Мары. Тишина давила на уши. Растерянность мешалась с безумием и ужасом от осознания содеянного. Руки задрожали, а ружье выпало на пол с глухим стуком, заставляя Дюка посмотреть вниз. Какое-то время он рассматривал оружие с опаской и явным омерзением, словно оно было живым существом и могло напасть на него. На них обоих. Затем Дюк медленно перевел ошарашенный взгляд на ту, что должна была рухнуть замертво…

Мара с любопытством разглядывала пустой патрон, который каким-то невообразимым образом оказался зажатым в тонких пальцах.
- Нет, серьезно? – с легким укором поинтересовалась она. – Обычная пуля? О, нет, малыш, тебе понадобится нечто большее, - она переступила ружье, подходя вплотную и глядя на него снизу вверх, - гораздо большее, - теплая ладонь легла на грудь, обжигая кожу сквозь ткань больничной робы.
Он с отвращением отшатнулся, но ее вторая рука, обнявшая его за талию, не позволила отодвинуться, с нечеловеческой силой удерживая на месте.
– Знаешь, ты мне нравишься, Дюк, - доверительным тоном сказала Мара. – Ты – убийца, а значит, из тебя получится отличный солдат для моей маленькой армии. Я и сама в некотором роде убийца, - она ненадолго склонила голову, будто обдумывала эту мысль, или же смакуя ее. - Не твоего уровня, конечно, - прибавила она, – я, скорее, художник, творец… Согласись, есть в этом нечто непостижимое. Когда пересекаешь черту, становишься совершенно другим существом, - Мара прикрыла глаза, а ее лицо приобрело мечтательное выражение. – Свободным. Сильным… Но сейчас не об этом, - она приподнялась на цыпочках, так что между их лицами остались считанные дюймы, - а о том, что если бы не Уильям… - она многозначительно помолчала, а потом с легкостью котенка, играющего с клубком, отпихнула Дюка от себя, так что тот едва удержался на ногах. – Но мы с Уильямом созданы друг для друга, мы одно целое. А ты можешь идти. Я позову, когда понадобишься, - зевнув, будто он ей наскучил, Мара повелительно махнула в сторону двери, вернулась в кресло и взяла в руки книгу.
Какое-то время Дюк молча сверлил ее взглядом, затем повернулся, чтобы уйти, но в последний момент передумал. Размашистым шагом преодолев расстояние между ними, он навис над девушкой, уперевшись ладонями в спинку кресла. Прищурившись, какое-то время пристально изучал каждую черточку некогда горячо любимого и до боли родного лица. Странно, но Мара позволила ему. В ее глазах мелькнула заинтересованность, затем оттенок какого-то сомнения, она застыла, продолжая с достоинством выдерживать этот взгляд. И лишь когда он уже готов был сдаться, дрогнула. Отвернулась, досадливо поморщившись, и прикусила губу. Краткий миг слабости – но он сумел ухватиться за него. Глупая надежда завладела всем его существом, вызывая мстительное удовольствие и то, другое чувство…
Чувство, которое он поклялся забыть. Стереть из памяти и из сердца. Чтобы посвятить себя другой – окружить заботой, защищать, быть рядом. Теперь та, другая, мертва - еще одна рана, которая не заживет. А чувство… сильное, безрассудное, нежеланное, погребенное под ворохом табу и бессмысленных обещаний самому себе - оно жгло изнутри. Медленно убивало. И дарило шанс на спасение - самый последний, отчаянный, призрачный…
- Она ведь все еще там, да? – медленно, с расстановкой произнес Дюк. – В твоей голове. Она борется. Она ненавидит тебя. Ты ненавидишь себя.
Взгляд Мары обжег на каком-то почти физическом уровне, но он даже не шелохнулся, испытывая уже знакомую нехватку воздуха.
- Пошел вон, - отворачиваясь к окну, процедила она. – Ты мне надоел, вы все мне надоели! – голос сорвался на крик. - Ее нет! Никого нет, кроме меня, – усилием воли она заставила себя сбавить тон и вернуть видимость спокойствия: – И каждый, кто еще хоть раз забудет об этом, будет наказан, - задумчиво сказала Мара, пристально наблюдая за полетом чайки.
Дюк проследил за ее взглядом, и в следующее мгновение несчастная птица буквально взорвалась изнутри, превратившись в кровавое месиво и полетев вниз ошметками. Темные воды поглотили ее с тихим всплеском. Какое-то время Дюк и Мара прислушивались к его отголоскам.
- Ты не представляешь, на что я способна, - без особых эмоций сказала Мара.
- А ты не представляешь, на что способна она, - Дюк направился к выходу и, подхватив по дороге ружье, обернулся на пороге. – Ты уже никогда не станешь прежней, - произнесенные вслух эти слова возымели какое-то волшебное действие на него самого – стало легче дышать, а сгустившая вокруг беспросветная тьма перестала быть таковой. - Никто из нас не станет… Одри.
Он вышел и осторожно прикрыл за собой дверь.

Какое-то время Мара сидела, не шевелясь. Потом вдруг резко сложилась пополам, точно у нее скрутило живот, и глухо застонала.
- Оставьте меня … - бормотала она, пряча лицо в ладонях, - я вас всех ненавижу… всех!.. много… Вас слишком много! – зло и отчаянно выкрикнула она, отнимая руки от лица, выпрямляясь и обводя комнату полубезумным взглядом.
Все эти женщины, эти воплощения… Она помнила их всех, и все они были другими. Все до единой! Но почему?! Откуда эта треклятая человечность, сочувствие, желание помочь? Откуда эти типично человеческие слабости? В ней не должно быть ничего подобного! Она из другого теста, эти люди… они не более чем материал – мягкий, податливый, расходный материл для их с Уильямом экспериментов и развлечений. Но…
- Будь ты проклята, Одри Паркер, будьте вы все прокляты, - Мара бессильно откинулась на спинку кресла и прикрыла глаза.
Эта борьба изматывала ее уже второй день подряд, с тех самых пор, как вернулись воспоминания, а ночью… Ночью было еще хуже. Прикосновения, слова, взгляды и чувства. Яркий калейдоскоп бессмысленных, чужих воспоминаний. Видимо Говард что-то сломал в ней. Определенно. Именно так все и было, он…
Мара замерла, услышав протяжный крик чайки, кружащей над водой, покрасневшей от крови погибшей товарки.
Девушка плотно закрыла уши руками, но это не помогало.
Сейчас она готова была отдать все на свете, что угодно, - лишь бы больше никогда не испытывать этих нелепых, абсолютно бессмысленных эмоций.
Не слышать первый крик сына, звенящий в ушах.
Не чувствовать прикосновения Нейтана к обнаженной спине, его теплые ладони, скользящие вдоль позвоночника…
И никогда больше не видеть лютой ненависти в темных глазах Дюка…
Но она слышала, чувствовала и видела. С пугающей ясностью. Днем и ночью. Снова и снова.
Снова и снова…