— Она должна жить.
— Обещаю.
— И Стефан тоже . Пусть все забудет, а еще лучше — пусть станет прежним.
— Хорошо. Но у меня тоже есть условие.
— Какое?
— Ты больше не приблизишься к ней.
…
— Согласна?
— Согласна.

Я помню вкус твоих губ, запах волос, помню, как твои пальцы стальным захватом сжимали мои запястья, заводя руки за голову, твое гибкое тело, вдавливающее мое в мягкий ворс ковра — мы так редко добирались до кровати. Твои поцелуи, прикосновения — дразнящие, искушающие, чувственные. Никогда и никому я не позволяла вести. Возможно, как часть любовной игры, но не более... Никогда и никому, кроме тебя. Это было абсурдно, опасно и глупо, совершенно не в моем духе. Одним взглядом, брошенным вскользь, ты сумела пробудить ту самую проклятую человечность, которую я веками вытравливала из себя.



— Я Кэтрин, — протягиваю руку скорее машинально, захваченная в плен небесно-голубых глаз.
Ты прищуриваешься, смотришь оценивающе, чуть усмехаешься мягкими губами.
— Я знаю, — произносишь насмешливо.
Конечно, знаешь. Если тебя не было тогда в Англии, это вовсе не значит, что ты не посвящена в детали. С другой стороны, Клаус самый скрытный ублюдок из всех, кого я встречала. Но ведь ты была знакома с Татьей и не просто знакома… Это самый рискованный, самый сумасшедший план из тех, в которые мне приходилось ввязываться. И сейчас, глядя на тебя, понимаю, что он провалился. Зачем мне приближаться к тебе, если я не мечтаю добраться до твоего брата?
Но все эти разумные, правильные мысли отходят на второй план, плавятся в жидком серебре твоих глаз.
— Почему ты считаешь, что я тебя не выдам? — делаешь маленький глоток шампанского, и я вижу крохотную капельку в уголке губ, которую ты слизываешь языком.
Сглатываю, не понимая, что происходит. Это началось не сегодня, но я не могу назвать конкретный момент. Просто с тех пор, как я стала присматриваться к тебе, следить, искать слабые стороны, все поменялось, и мое отношение — в первую очередь. В голове не укладывается, как тебе удается сочетать в себе почти детскую непосредственность и искушенность, дикий, необузданный нрав и преданность вашей ненормальной семейке.
Нет, ты не первая женщина, которая заинтересовала меня. Но ты не человек, которым можно полакомиться, не соперница, которую нужно устранить, и не развлечение на одну, ни к чему не обязывающую ночь. За прошедшие пятьсот лет у меня была только одна возлюбленная — я сама. Мою любовь слишком часто смешивали с грязью и кровью, чтобы растрачивать ее на кого-то еще. Но ты… это что-то не поддающееся объяснению и в то же время такое простое, понятное. Может, это особая связь со своей прародительницей? Забавно... Он рассказал мне. Два влюбленных до безумия брата и ваша порочная и порочащая семью связь. Кто станет жертвой страшного ритуала, было очевидно для вашей матери. Интересно, что случилось бы, узнай твои братья, на кого пал выбор столь вожделенной ими девицы? Хотелось бы увидеть лицо Никлауса в этот момент: моя прабабка все-таки смогла выставить его дураком, и я почти горжусь ею.
Ежусь под твоим взглядом. Проклятье! Интуиция, которая ни разу не подводила меня, вопит о том, что нужно бежать, но я не могу шевельнуть рукой, до сих пор покоящейся в твоей ладони. Твои пальцы небрежно перебирают мои. От этой незатейливой ласки внизу живота становится жарко. Представляю тебя обнаженной — стройное, словно выточенное из мрамора тело, белую кожу с мелкой россыпью веснушек на груди, и дыхание перехватывает.
— А ты выдашь? — хрипло спрашиваю я.
Ты отпускаешь мою руку, и мне становится страшно, и в то же время все равно. Поднимаешься из-за столика, перекидываешь тонкую цепочку клатча через плечо и вдруг резко наклоняешься ко мне.
— Это зависит от тебя, — обжигаешь ушную раковину жарким дыханием, твои губы задевают мочку, и я вздрагиваю.
Ты уходишь из ресторана, и когда дверь за тобой закрывается, я поднимаюсь и иду следом, с трудом контролируя скорость перемещения.

Предала ли я тебя? Вот что гложет меня последние девяносто лет. Но даже если и так, то лишь в ответ на твое предательство, на свою боль. Я готова была умереть. Впервые Кэтрин Пирс была готова добровольно подняться на плаху. Лишь бы ты жила… Лишь бы избавилась от влияния своего чокнутого братца. Но ты любила его, любила как никого больше, и я молчала.
Я прекратила всякое общение с Ним, путала след, скрывалась. А по ночам сходила от жара и близости наших тел, от умелых ласк и нежных, казавшихся такими искренними прикосновений. От того, как ты произносила мое имя. Мое… Возможно, тогда я впервые поняла, каково это — бояться, что любят не тебя. Но ты убедила меня одной короткой фразой. С тяжелым сердцем, чувствуя себя идиоткой, я задала мучительный вопрос, и ты просто ответила: «Вы слишком разные, чтобы сравнивать». Как счастлива я была тогда. Возможно, впервые за свое неприлично долгое существование. В тот день ты сумела скрыться на целые сутки, и мы пошли в какой-то неприметный ресторан на окраине Чикаго. Там было многолюдно, но мы никого не замечали. Любопытные, осуждающие, похотливые — чужие взгляды не касались нас в тот вечер. Никакая кровь в мире не могла отвлечь меня от мягкого света твоих глаз. Я принадлежала тебе, а ты мне. А потом, как безумные, мы неслись под проливным дождем до моей квартиры — первого жилья, арендованного даже не мной, которое я сумела назвать домом. Наплевав на конспирацию, на все и на всех, мы останавливались посреди огромных луж, откидывали падающие на глаза влажные пряди волос и целовались, бездумно, яростно, до распухших губ...
Утро следующего дня обрушилось на меня снопами солнечного света и твоими тихими словами, сказанными с тонкой, загадочной улыбкой.
Помню, как давилась собственной горечью, как заставила себя встать с кровати и одеться, как сложила онемевшие губы в ироничную улыбку. Помню, как спустя несколько недель пришла к Нему.
— Я знаю, где его найти. Но у меня есть свои условия.
Древний охотник пристально посмотрел на меня, а затем медленно кивнул.
— Что ты хочешь за информацию?



Твои руки ласково скользят по моим плечам. Первая волна возбуждения прокатывается от макушки до пят, прогоняет остатки сна и сворачивается в животе теплым клубком. Твоя ладошка продолжает свой путь, задерживается на пояснице, мягко очерчивает изгиб и опускается на бедро.
— Я слышу, как участилось твое дыхание, — шепчешь ты, и я открываю глаза.
Твое лицо так близко, что я не могу сдержать улыбки. Тянусь к губам, после сна они горячие, суховатые, с таким уже знакомым головокружительным пряным привкусом.
— Когда ты спишь, то кажешься почти беззащитной, — улыбаешься лукаво, чуть склонив голову набок.
Я тихонько смеюсь, перекатываясь и нависая над тобой на руках:
— Кто бы говорил.
Твои губы накрывают мои в долгом, тягучем поцелуе.
— Это мое тайное оружие, — выдыхаешь, в свою очередь оказываясь сверху.
Я позволяю тебе, всегда позволяю. Словно забываю, что ты не наивная взбалмошная девчонка, какой кажешься иногда, а Древний вампир. Прикрывая веки, запутываюсь пальцами в золоте волос. Твой язык обводит контур моей нижней губы, словно пером проводит по шее, ты опускаешься ниже, лаская грудь, покусывая соски, по телу пробегает дрожь, и я отдаюсь тебе целиком: твоим губам, рукам, растворяюсь в тебе, в нас…

— Знаешь, где-то месяц назад мы с Ником познакомились кое с кем, — говоришь ты, выходя из душа.
По влажной коже сбегают капельки воды, и мне сложно отвести от них взгляд.
— Да, и с кем же? — выбираюсь из кровати и потягиваюсь нарочито медленно.
Твой взгляд загорается, я вижу, что ты хочешь подойти, но происходит что-то странное: ты замираешь и улыбаешься, отстраненно, почти мечтательно. И я понимаю — ты улыбаешься не мне, а своим воспоминаниям. Твой взор больше не скользит по моему телу.
— Его зовут… — ты смотришь на меня, проверяя, насколько внимательно я слушаю — поверь, дорогая, очень внимательно, — Стефан. Стефан Сальваторе. Знаешь… довольно перспективный молодой вампир. И Нику он нравится.
Окружающий мир тускнеет, глохнет, стучит в висках. Я знаю это выражение лица, знаю, когда ты так смотришь. Новая игрушка приводит тебя в восторг. Многое становится понятным: наши встречи, которые происходят все реже, твоя рассеянность…
Месяц. Ты молчала целый месяц.
Значит, Стефан. Вот кто тебя отнимет. Ирония происходящего даже не удивляет. Очередной плевок судьбы. Разве ты ждала иного, Катерина? Разве не своими руками все это сотворила?
— Что с тобой? — ты хмуришься, глядя на мою застывшую фигуру. — Это из-за вашего общего прошлого?
— Ты знаешь? — я сглатываю.
— Конечно, — ты небрежно пожимаешь плечами и ищешь в ворохе раскиданной по комнате одежды свое белье. — И Ник знает. Но ведь шестьдесят лет прошло. Я вот не могу сказать, что помню всех, кого обратила, хотя делала это редко.
— Да, конечно, — стараюсь улыбнуться раскованно, но сердце больно бьется о ребра, и ты тоже слышишь его.
— Эй, — уже одетая ты подходишь ближе, — конечно, я не дам Клаусу причинить тебе вред, но он хитер и опасен, поэтому ты должна быть той Кэтрин, которую все знают и боятся. Той, которую я люблю: безжалостной, беспринципной сукой, — улыбаешься хищно и дерзко. — А сейчас мне пора, — целуешь меня в кончик носа, а потом еще раз, коротко, в губы, — а то Ник может хватиться.
— Я тоже тебя люблю, Бекс, — говорю вслед.
Ты оборачиваешься на пороге комнаты, посылаешь мне воздушный поцелуй и исчезаешь. Медленно опускаюсь на кровать и откидываюсь на спину. Пытаюсь отключить эмоции и проанализировать ситуацию. Это всегда помогало мне собраться, не давало расклеиться и не раз спасало жизнь. В какой-то момент у меня даже получается. Но если отбросить в сторону банальную ревность, понимаю, что появление одного из Сальваторе в любом случае не сулит ничего хорошего никому из нас, а его дружба с Клаусом — тем более. Да и Майкл не сегодня-завтра найдет вас. Я хотела предложить тебе бежать, только ты и я, вдвоем, подальше от всего и от всех. Но сейчас понимаю, что ты все равно не захочешь.

Так продолжается еще какое-то время. Ты стремительно отдаляешься, а я ничего не могу с этим поделать. Стараюсь не показывать вида, но выходит довольно жалко. Замечаю все больше холода в твоих улыбках, небрежности в прикосновениях, равнодушия во взгляде. Кажется, я горю заживо. Снова. Хотя клялась себе, что никто больше не сможет причинить мне этой боли. Иногда ты оттаиваешь, но от этого только хуже, еще сложнее пережить разлуку, а потом почувствовать его запах на твоем теле... Когда-то он кружил мне голову, как тебе сейчас. И когда в одну из ночей ты шепчешь: «Прости, это скоро пройдет…» отчетливо понимаю, что больше не могу делить тебя с ним, просто не могу и все. И делаю свой выбор.

Позже, когда под каблуками скрипят осколки стекла, а твой любимый бар напоминает место бомбежки, понимаю, что где-то совершила ошибку. Клаус снова сбежал, Майкл наверняка в бешенстве, а Стефан… к черту, Стефана. Что бы с ним ни случилось, мои чувства к нему давно похоронены на персональном кладбище несбывшихся надежд.
Но главное — тебя больше нет. Клаус забрал тебя с собой. Он вонзил тонкий длинный кинжал в твое сердце практически у меня на глазах. Скрываясь в тени, я готова была кинуться на него, хотя, вероятно, это стало бы моей последней ошибкой. Но я даже не шелохнулась. Потому что отчетливо слышала каждое твое слово. Ты сделала то, чего я так ждала. Сказала слова, которых Стефан никогда не услышит. Ты отказалась от брата ради него…

Невзаимные стихи,
Невзаимные слова
Разрывают. Но пока жива.
Крылья белые сложить,
И оставить на мосту.
Без тебя теряю высоту…**

— Чувства — самая большая слабость вампира. Как ни стараешься закрыться от них, они все равно возвращаются. И я — не исключение.
Вижу, что Стефан слушает меня, не просто слушает, а прислушивается. Ему незачем знать, о каких именно чувствах речь.
— Я не могу снова начать чувствовать. Не хочу. Не после всего, что я сделал.
Я могла бы рассмеяться ему в лицо, но почему-то совсем не весело. Он и правда думает, что у него есть выбор?
— Конечно же, ты не хочешь, — чувствую усталость и раздражение. — Но если ты не позволишь своим чувствам вернуться, то не сможешь сделать то, что мне от тебя нужно.
— И что же?
Наклоняюсь к Стефану, пристально глядя на него:
— Выйти из себя.
Он сомневается, мечется между своим страхом и тем, что подсказывает чертова человечность, но я уже знаю, что победит правильный Стефан. Всегда побеждал. Вот почему твоя жертва была напрасна, Бекс, а чувства обречены: настоящему Стефану они не нужны, он растопчет их так же, как когда-то растоптал мои.
Высадив Сальваторе недалеко от фургона с гробами, выруливаю на шоссе и гоню из города прочь. Прости, но больше я ничего не могу. И смотреть, как вы с Еленой будете грызться за него, тоже.
Стефан поверил в сказку про связь Деймона с Клаусом, и теперь Майкл мертв. Тот, кто несмотря ни на что мог убить тебя, прирожденный охотник — мертв. В какой-то момент я поверила в братскую любовь Клауса к тебе, а значит, сейчас тебе не угрожает никто, кроме этой сумасшедшей компашки. Но их ярость будет направлена на Никлауса, и я надеюсь, что их ненормального везения хватит только на то, чтобы уничтожить твоего брата. После того, что сделает Стефан, у них не останется другого выбора, или же они поубивают друг друга.
Уверена, кто-то из них вытащит эту дурацкую штуковину из твоего сердца. Или это сделаю я, но не раньше, чем ты будешь готова. Ведь пока Клаус жив, он не отпустит тебя. Но я верю, что однажды ты обретешь свободу, и надеюсь, правильно распорядишься ею, как можно скорее убравшись из Мистик Фоллс.
И если ты все-таки выживешь, если сумеешь выбраться, знай — я буду где-то рядом…