Я листаю большую тяжелую книгу, подаренную отцом. Пахнущие чернилами страницы переворачиваются с хрустящим шелестом. Я не понимаю языка причудливой вязью струящегося по строкам, но сейчас меня гораздо больше интересуют иллюстрации — хрупкая на вид красавица, стан которой окутан шелком, удобно расположилась среди множества разноцветных подушек. В одной руке она держит гроздь винограда, на раскрытой ладони второй примостилась диковинная птица. Тонкие кисти украшены массивными браслетами, высокий лоб венчает диадема с крупным драгоценным камнем посередине. Девушку окружает роскошь, приземистый стол перед ней заставлен всевозможными явствами. Но выражение ее глаз печально, и это почему-то тревожит.
— Принцесса Изабелла, — вкрадчивый стук и голос гувернантки разрушают очарование, заставляя оторваться от полюбившегося за последние дни занятия.
Я бросаю нетерпеливый взгляд в сторону осторожно приоткрывшейся двери.
— Я вижу, вам понравился подарок его Величества, — Энрике почтительно улыбается.
— Очень, — нехотя захлопываю книгу. Инкрустированный изумрудами и рубинами переплет ярко вспыхивает в косых лучах заходящего солнца, пробивающегося сквозь решетчатое окно. — Ты что-то хотела?
— Хотела напомнить, что ваша лошадь готова для прогулки. Его Величество уже в седле, ожидают Вас в саду.
Конечно, как я могла забыть. Поспешно поднимаюсь с приземистой кушетки со свисающей почти до пола бахромой — еще один подарок. Я испытываю слабость ко всему восточному, хотя прекрасно знаю о варварстве, процветающем в мусульманских странах: новый султан Османской Империи успел доставить немало проблем и беспокойства своими непомерными захватническими амбициями. Однако это не меняет того, что вещи, сделанные руками восточным мастеров, отличаются особым изяществом.
Кинув быстрый взгляд в зеркало, зажатое в массивной серебряной раме, следую за гувернанткой. С оттенком досады вспоминаю о дамском седле, которое едва ли позволит в полной мере насладиться прогулкой. Еще совсем недавно я могла не заботиться о подобных вещах, но такова плата за взросление, за возможность выйти в свет и найти себе «достойную партию». Слегка морщусь при мысли об этом.
Начало прогулки проходит в молчании.
— Мне кажется или ты чем-то огорчена, Изабелла? — чуть придержав роскошного гнедого жеребца, спрашивает Его Величество.
— Нет, скорее просто задумалась, — вежливо улыбаюсь.
— И о чем же так серьезно раздумывает самая прекрасная из принцесс?
Легкий румянец покрывает мои щеки. Это не просто комплимент любящего отца. С момента выхода в свет мне не раз приходилось ловить на себе восхищенные взгляды. Энрике говорит, что слава о красоте принцессы Кастилии и Леона уже вышла за пределы королевства, и скоро на мою руку выстроится очередь из претендентов.
— Та книга, что Вы подарили мне, можно ли найти переводчика?
— Конечно, — кивает отец. — И чем же вызван столь живой интерес?
Я ненадолго задумываюсь, пытаясь подобрать нужные слова.
— Там есть одна иллюстрация... на ней девушка, у нее есть все — золото, шелка, украшения... мне даже кажется, что она принцесса. И в то же время она выглядит опечаленной, — слегка усмехаюсь своему волнению за вероятно вымышленную героиню. — И я подумала, что если с ней должно что-то случиться? Или уже случилось, — слегка пожимаю плечами. — В общем, обычные женские глупости.
Отец смотрит на меня с оттенком удивления. Он не привык слышать подобные речи из уст своей дочери, гордый и упрямый нрав которой не менее знаменит, чем ее красота.
— Не думаю, — со всей возможной серьезностью отвечает он. — Не думаю, что что-то случилось. Она же принцесса.
Фыркнув от возмущения таким подтруниванием, пришпориваю коня, прекрасно зная, что отец простит эту небольшую дерзость своей любимице. Лошадь переходит на рысь, а затем на галоп. С удовольствием подставляю лицо свежему вечернему ветру и, вдыхая терпкий аромат, доносящийся из дворцового сада, стараюсь выбросить из головы нелепое чувство необъяснимой тревоги...

Реальность обрушивается на меня неожиданно. Жуткая головная боль, дрожь в ослабевших конечностях, вокруг все плывет, но я точно знаю одно… Сулейман! Он поможет мне, не оставит в беде, не позволит сделать такое со мной... Сползаю с кровати, и крик ужаса застывает на губах. Бездыханное тело и тонкая струйка уже чуть запекшейся крови. Рыдания застревают в груди, сжимая сердце в каменных тисках страха. Нужно выбираться отсюда. Шатаясь, пытаясь найти опору во всем, что попадается под руку, я подбираюсь к двери как раз тогда, когда она резко распахивается. Загоревшаяся было надежда гаснет, обращаясь животным ужасом, стоит цепким рукам евнуха зажать мне рот и с силой впихнуть обратно в комнату. Значит он заодно… с ней. Но даже ярость не помогает. Несмотря на отчаянные попытки освободиться, в которые я вкладывают остатки сил, меня, словно вещь, волокут по узким каменным коридорам.
Безумие накатывает волнами вслед за сводящей зубы тошнотой. Если бы только можно было прочистить желудок, избавиться от яда, чтобы хоть ненадолго прийти в себя, закричать, вырваться, дать о себе знать. Крепкие бечевки перехватывают запястья, до крови вспарывая кожу, во рту оказывает кляп, а на голове мешок. Тело бьет мелкая дрожь. Слез нет, слишком глубоко потрясение, слишком ужасна разница между объятиями любимого мужчины в его роскошных покоях и тем, что происходит сейчас.
Легкий шорох и чьи-то бесшумные шаги заставляют меня похолодеть. Кто-то тянет ткань мешка вверх, и я вижу ее. Огненно-рыжие волосы разметались по плечам, зеленые глаза смотрят задумчиво. В них плещется тревога. Не за меня, конечно. Она что-то говорит, но слова доходят с трудом, пробиваясь сквозь толщу тумана.
— Ты сказала, что влюблена в Сулеймана, — его имя заставляет очнуться. — Что будешь сражаться. Что ж, мы сразились, ты проиграла, — мне кажется или на лице дьяволицы промелькнуло нечто похожее на сожаление? — И теперь ты умрешь.
Я встречаюсь с ней взглядом и застываю, до конца осознавая неотвратимость приговора. Конечно, стоило ли надеяться, что она просто продаст меня на очередной корабль или снова поможет бежать? Нет, тысячу раз нет. Но я надеялась, бездумно, отчаянно… Дверь за ней закрывается, и я чувствую, как по щекам начинают струиться горячие слезы.
Спустя какое-то время на голове снова оказывается плотная ткань. Меня, словно поломанную куклу, запихивают в мешок, а затем волокут по каменным лестницам, до синяков разбивая тело. Кому есть дело до «живого трупа»? До наложницы, осмелившейся перейти дорогу матери четырех наследников Повелителя...
Сил стонать уже нет.
В какой-то момент ступор приходит на смену ужасу и боли. Погружаясь в себя, я почти не замечаю, как меня тащат по земле, не слышу шорох накатывающих на берег волн. Боль и страх отступают, остается только недоумение. Что я здесь делаю? Как оказалась в холщовом мешке с кляпом во рту и связанными руками? Почему променяла возможность вернуться на родину, стать женой Фредерика на гарем Сулеймана и его лживую любовь? Сулейман… Имя, еще недавно срывавшееся с моих губ в порыве страсти, отравляет горечью предательства и потери. Я должна ненавидеть его. За то, что не смог защитить, за свой затуманенный разум, за обман... Должна, но не могу. Я помню все — каждый взгляд, останавливающийся на моем лице или непозволительно скользящий по телу, каждый миг, когда его губ касалась улыбка, или они чуть кривились от еле сдерживаемого гнева на мою строптивость, чувственную нежность объятий, запретный жар поцелуев…
Я люблю его... все равно люблю.
Варвар. Сколько раз я называла его так, и он злился, стараясь не подавать виду. Но никогда я не осознавала своей правоты так отчетливо, как сейчас. Когда меня вели к нему в покои в нелепом сопровождении или когда я целовала подол его платья — даже тогда мои глаза застилала пелена. Незнакомые прежде эмоции и желания заставили меня позабыть о таких вещах, как честь и достоинство, вера и преданность. Заставили променять все это на его любовь… Любовь ли? Пытка сомнением кажется в сотни раз больнее физических мук. Ведь он позволил сделать это со мной. Не защитил, не помог. Грудь снова разрывает болезненный стон, который комом застревает в горле.
Я не должна была делать этого. Не должна была поддаваться чувствам. Но в какой-то момент я поверила, что со мной будет иначе. Ведь я принцесса... Губы стягивает от полубезумной улыбки. Прости, отец. Видимо я утратила право называться твоей дочерью, преклонив колени перед султаном Османской Империи. Но и гарем исторг меня подобно чужеродному телу...
Чужая, ненужная, лишняя.
Говорят, только она сумела надолго завоевать его сердце. Возможно, я бы тоже смогла, если бы не одна мелочь — борьба за выживание, в которой у меня не было шансов. Сейчас я это понимаю.
Воспоминание об этой женщине отрезвляет. Именно в этот момент кто-то поднимает меня в воздух, а затем с силой отталкивает от себя. Непродолжительный полет и резкое погружение. Ткань мгновенно напитывается влагой, облепляя тело, которое сводит от холода. И прежде чем позволить воде наполнить легкие, я крепко зажмуриваюсь и представляю его лицо. Но рядом непрошено маячит облик моей убийцы.
«Пусть она получит по заслугам, Сулейман, — с яростью думаю я, чувствуя, как затуманивается рассудок. — Сулейман...»


Махидевран пристально смотрела на балкон Повелителя, с силой сжав каменные перила. Там, на балконе, была она. И она стояла на коленях. Махидевран почти не могла слышать слов, но выражение его лица, его жесты… Ярость охватила Сулеймана. Неужели она собственными глазами увидит, как он раздавит эту змею, разрушившую их жизнь, их любовь? Сердце замерло. Султанша подалась вперед, почти нависая над мраморной террасой.
Сулейман потянул стоявшую перед ним на коленях женщину за подбородок вверх, заставляя подняться. Махидевран видела лишь профиль той, кого так страстно ненавидела, и искренне жалела, что не может насладиться ужасом, который наверняка плескался сейчас в глазах Хюррем.
Рука Сулеймана скользнула на ее шею и, сделав несколько шагов, он прижал Хюррем к стене.
«А что если я тоже хочу, чтобы наша любовь закончилась?»
До Махидевран долетали лишь обрывки фраз, но это было неважно. Сейчас… сейчас он придушит эту гадину собственными руками.
Сулейман приблизил свое лицо к лицу Хюррем. Несколько следующих мгновений показались Махидевран вечностью. Она затаила дыхание, а потом… Сулейман с силой прижался губами к губам Хюррем. Та дернулась, сначала робко, а затем все смелее отвечая на объятия и поцелуй Повелителя.
Махидевран показалось, что ее ударили наотмашь. Заболела грудь, комок в горле мешал дышать. Опять… она опять победила.
«Это конец», — промелькнуло в голове у Султанши.
Сорвавшись с места, Махидевран бросилась к Валиде. Но каждый шаг гулким эхом отдавался в голове, заставляя пальцы подрагивать от удушающего страха. Чувство безысходности камнем легло на сердце. Султанша боялась не за себя, а за того, кто навсегда стал смыслом ее жизни — единственный сын, последняя надежда на справедливость, самая большая любовь. Она не может потерять и его тоже...
Но на мгновение, в объятиях этих двоих, Махидевран отчетливо разглядела хищный оскал смерти.