Слабый дневной свет проникал сквозь узкое стрельчатое окно, нарушая уютный полумрак комнаты. В щель приоткрытой рамы можно было разглядеть клубящиеся над лесом тучи, которые так и норовили упасть на черные деревья и окутать их своей пеленой. И резкий порывистый ветер не разгонял их, а сгущал еще больше, делая небо все ниже и темнее. Время от времени он проникал в комнату, заставляя развеваться тонкую тюлевую штору, проходил по письменному столу, стоящему у окна, и разметывал по нему беспорядочно лежащие пергаменты и вырванные страницы из книг. Они с едва уловимым шелестом разлетались по комнате, оседая на деревянный пол подобно осенним листьям. И уже через несколько минут все помещение было устелено белым слоем бумаги — где-то чистой, где-то исписанной корявым почерком. Все слова были выведены настолько мелко, что их было почти невозможно разобрать в скудном полусвете пасмурного дня, а некоторые и вовсе зачеркнуты или забрызганы разноцветными чернилами. На некоторых листках встречались танцующие человечки или довольно странные животные, которые могли прийти в фантазиях только к истинному мечтателю. Но стоило отметить, что именно эти причудливые существа были прорисованы особенно старательно: четко выделялась каждая линия, вырисовывалась любая, даже самая мелкая деталь — будь то крошечный коготок крылатой кошки или маленькие зазубрины на роге какого-то грызуна. Иногда под этими рисунками встречались надписи, но опять же — они были слишком неразборчивыми, чтобы прочитать названия мифических животных.

А ветер за окном усиливался и еще сильнее разбрасывал кипы бумаг по комнате, полностью очистив большой дубовый стол от всякого хлама, оставив только несколько предметов — большую книгу в толстом переплете, исписанном рунами, а под ней — измятую и покрытую чернильными пятнами газету. Она явно была не новой, и ее уж точно читал не один человек, но, тем не менее, на заглавной странице можно было рассмотреть большой портрет волшебника. Это был блондин с длинными волосами, собранными на затылке в хвост тонкой черной лентой, что делало его вид изысканным и неповторимым. Но, обратив внимание на глаза, можно было тут же сказать, что все дело как раз не в прическе, а во взгляде, который приковывал к себе на долгое время (и не важно, что это была всего лишь колдография) и завораживал, вызывая противоречивые желания спрятаться, чтобы не видеть этих светлых глаз и одновременно разыскать этого человека, чтобы больше никогда не выходить из их плена. Тонкие и правильные черты лица только заставляли восхищаться его красотой, которую он не утратил, несмотря на явно не юношеский возраст и горький жизненный опыт, читающийся в холодном взгляде. Высокие скулы и породистый нос мужчины свидетельствовали о знатном происхождении, а тонкие губы, слегка искривленные в презрительный ухмылке, говорили о надменном отношении ко всему, что его окружало. И в любом случае на изображении он казался невероятно измученным и уставшим, и больше всего на свете хотелось стереть с его лица это страшное выражение обреченности, которое не могла спрятать никакая маска высокомерия. Над колдографией была надпись, наполовину закрытая книгой, поэтому можно было прочитать только слова «… суд продолжается». Но это не имело никакого значения, так как имя этого мужчины было известно практически всему волшебному миру, и почти каждый волшебник был рад этой статье, надеясь, что вскоре появится еще одна, где уже будет говориться, что этот аристократ «получил по заслугам».

Ветер в какой-то миг усилился и распахнул окно, ударив деревянной рамой о стену и едва не выбив из нее стекла. Занавеска заметалась еще сильнее, готовая в любой миг оторваться от слабых креплений карниза. Комната заполнилась запахом сырого дня, мокрой земли и приближающихся заморозков, а вскоре вместе с сильным ветром в помещение стали проникать мелкие снежинки, падая на поверхность стола и мгновенно превращаясь в прозрачные капельки воды. И только тогда, когда несколько точек снега растаяли прямо на изображении светловолосого мужчины, оставив на тонкой бумаге большие серые пятна, газета была убрана из-под окна.

Невысокая девушка с пушистыми светлыми волосами прижала ее к себе так, как будто это была самая большая ценность и отошла к одной из кроватей, стоявшей в самом дальнем углу комнаты. Она осторожно ступала босыми ногами по рассыпанным пергаментам, даже не думая наклониться и собрать их. Оконная рама все так же стучала о стенку, жалобно гудели стекла, а с улицы доносился шум деревьев, гнувшихся под напором ветра. Девушка села на кровать, поджав под себя ноги, и положила перед собой газету. Несколько секунд она молча смотрела на колдографию, после чего резко выпрямила спину и отвернулась к стене, как будто бы внезапно поняла, что глядеть на изображение этого человека неправильно и даже как-то стыдно. Спустя еще какой-то короткий промежуток времени она поняла, что от холода почти не чувствует ног, а ее тело сотрясается мелкой дрожью. Недолго думая, она достала из-за уха волшебную палочку, прошептала заклинание, призвав к себе разноцветные гольфы, и тут же натянула их на босые ноги.

А тем временем день медленно растворялся в опускающихся сумерках. Ветер начал постепенно стихать, и по воздуху стали плыть бледные щупальца вечернего тумана, заворачивая в себя деревья. В комнате становилось все темнее, большие часы над камином размеренно тикали, а за окном слышался отдаленный звук скрипящего дерева. Девушка вздрогнула и осмотрелась. Она увидела лишь смутные очертания мебели и яркие пятна разбросанной бумаги. Посмотрев на дверь, блондинка перевела взгляд на часы и резко вскочила с кровати. Она знала, что еще четверть часа, и появятся ее соседки по комнате, а ей совершенно не хотелось с ними сталкиваться. Не потому что она их не любила, просто не хотела причинять неудобства. Поэтому, суетясь и быстро двигаясь по помещению, девушка принялась собирать рассыпанную бумагу, что-то напевая под нос. Она бросила ворох пергаментов на свою кровать, присыпав ими смятую газету, и задернула полог с изображением большого орла с расправленными крыльями.

Отбросив спутанные волосы назад, девушка ступила ногами в ярко зеленые сапоги, стянула с вешалки простой коричневый плащ и тихонько проскользнула за двери.



* * *
Еще несколько минут назад редкие снежинки, падающие с тяжелого лондонского неба, вселяли слабую надежду на долгожданный снегопад. Он должен был спуститься с неба, покрывая землю белым ковром, и тогда, возможно, все стало бы менее серым и менее однотонным. Снег почему-то всегда приносил веру в будущее и в лучшее, пусть даже казалось, что все потеряно. Но когда в какой-то момент крохотные снежинки превратились в резкие капли дождя, который буквально через несколько минут перешел в густой ливень, все надежды на что-то хорошее мгновенно смылись его холодными каплями. И теперь, сидя у окна, оставалось только устало вздыхать и смотреть, как сумерки постепенно окутывают сонную улицу, а на вымощенной камнем дороге бурлят мутные потоки дождевой воды. В тот момент больше всего хотелось исчезнуть, сделать так, чтобы его больше никто не видел и не знал. И неважно, что квартира была пустой, а о ее существовании никто и не догадывался; желание уйти от всего мира были вызваны мыслями о никчемности собственного положения.

Человек, сидящий у окна, подавил вздох и устремил взгляд на капли, змейками стекающие по стеклу и исчезающие где-то за деревянной оконной рамой. В серых глазах мужчины не отражалось ничего, кроме гнетущей и всепоглощающей пустоты, словно они принадлежали не живому существу, а искусно сделанной восковой фигуре. И его действительно можно было принять за статую, если бы только не слегка дрожащие руки и едва уловимые взмахи ресниц. Сейчас он находился наедине с самим собой, как и привык видеть себя в последние полгода, но давняя привычка никогда, ни при каких обстоятельствах не показывать своих переживаний брала свое и заставляла его до боли сжимать кулаки и стискивать зубы, чтобы не дать себе слабину. Впервые в жизни ему стоило таких усилий держать себя в руках и казаться сильным духом, но если на протяжении всей своей прошлой жизни он пытался выглядеть непроницаемым при окружающих, то теперь изо всех сил старался обмануть самого себя. Иногда он даже верил, что действительно не переживает и воспринимает происходящее как очередную черную полосу жизни, ничем не отличающуюся от всех предыдущих. Но как только он расслаблялся, то тут же чувствовал, как тело охватывает дрожь, а на лбу выступают холодные капли пота. И самое страшное, что он не мог, не хотел и больше всего на свете боялся представить себя в таком состоянии. Для этого мужчины не было ничего страшнее, чем сломаться или хотя бы признать то, насколько он несчастен.

В комнате было тепло — в камине давно пылали дрова, распространяя жар по всему помещению, но он все равно чувствовал озноб, а, когда разжимал кулаки, его руки тряслись, как при тяжелой болезни. А потом тянулся к резному журнальному столику, брал с него стакан с янтарной жидкостью и выпивал ее большими глотками. Напиток распространялся по телу, всасывался в кровь, но не оставлял никакого эффекта. Даже после половины выпитой бутылки голова оставалась на удивление ясной, а мыслей, как назло, становилось только больше. Сразу вспоминалось солнце, тихие размеренные дни в родном поместье, доносящийся из сада запах роз и флоксов, радостный детский смех в гостиной и нежная музыка фортепиано в танцевальном зале. Но теперь это все осталось в прошлой жизни, став самыми невозможными воспоминаниями, от которых хотелось бежать подальше и никогда к ним не возвращаться.

Новый глоток огневиски вскружил мужчине голову, заставляя хоть на несколько секунд расслабиться — почувствовать приятное тепло, растекающееся по телу. Он издал хриплый вздох и снова всмотрелся в окно, поглощая глазами пустынную мостовую, узкую улицу и несколько разбитых фонарей, стоящих по ее краям. И снова на несколько мгновений в мужчине вспыхнуло что-то странное, что-то, что уже который день приводило его в дрожь и заставляло сомневаться в своем психическом здоровье. На самом краю разбитого тротуара, по которому стекала грязная дождевая вода, стояла тонкая, почти незаметная фигура, которую ничего не стоило принять за привидение или, хуже того, игру воображения. Ее темный плащ развевался на ветру и нещадно мок под цепкими каплями, капюшон немного сполз с головы, открывая мокрые волосы, небрежными змейками падающие на одежду. И единственным ярким пятном, выделяющимся на бесцветном фоне дождливого вечера, были ее ярко-зеленые сапоги. Она неизменно появлялась перед его окном по одному или двум разам в неделю, и, пошатываясь, стояла на одном и том же месте. И казалось, будто в любой момент сорвется порыв ветра, подхватит ее хрупкую фигурку и унесет куда-то далеко-далеко. Это почему-то наводило еще большую тоску, заставляя снова прятаться в собственных мыслях и ощущениях.

Поначалу ему казалось, что это всего лишь последствие выпитого алкоголя, но девушка стала появляться перед ним даже в те моменты, когда он был абсолютно трезв, и в голову начали лезть тревожные мысли. Он думал, что это последствия всех пережитых волнений и ударов, и старался не обращать внимания на игры своего воображения. Но тогда, когда в его сны стала наведываться хрупкая фигурка светловолосой девочки с промокшими от дождя волосами, в темном плаще до колен и зеленых сапогах, он убедился, что она его так просто не отпустит. Тогда он стал искать с ней встречи, но каждый раз, когда выходил на улицу и пытался рассмотреть тонкий силуэт, его глаза натыкались на пустую мостовую и безлюдную улицу, теряющуюся в наступающих сумерках. Он злился, напивался до полусмерти, крушил свою квартиру, но не переставал бредить незнакомой девчонкой из собственных галлюцинаций. Но, самое странное было в том, что тогда, когда она не появлялась, его охватывала тревога, и он не мог найти себе места, мечась по тесным помещениям своего жилища, выглядывая во все окна и пытаясь мысленно призвать призрачный образ. Он ходил в Министерство, появлялся на не прекращаемых допросах и судах с отстраненным выражением лица и совершенно безразличным голосом вел переговоры с судьями, адвокатами и аврорами. А по возвращению на свою небольшую квартирку на окраине Лондона — просто садился у окна и ждал, пока окончательно не темнело, а глаза не слипались от нахлынувшей дремоты.

И самое страшное, что каждый раз, когда он видел ее — неважно во сне или наяву — его не покидало странное ощущение, что они уже где-то встречались. Сейчас, когда он смотрел на то, как она неуклюже стоит под каплями дождя, совсем не боясь простудиться, ее жесты казались непонятно знакомыми, хоть мужчина был уверен, что прежде не видел ее никогда. Это была наваждением или очередной игрой изнеможенного разума?

Мужчина почти прижался лбом к стеклу, глядя на улицу, и даже не заметил, как встал со своего стула. И уже спустя несколько секунд он надевал плащ, направляясь к выходу.



* * *
Луна Лавгуд всегда любила Лондон. Ради того, чтобы вновь пройтись по старинным улицам, она могла запросто сбежать из Хогвартса, пользуясь мало кому известными ходами и ослабленной после решающей битвы магической защиты.

Она могла часами бродить по старинным улицам города, теряясь в толпе магглов и всматриваясь в лица людей. Ей нравилось наблюдать за их выражениями, пытаться разгадать, что человек собой представляет, что чувствует, что думает и чем живет. Находить в каждом что-то свое неповторимое и видеть, как этот мир разнообразен. Луна никогда не замечала на обращенные к ней удивленные взгляды прохожих, провожающие хрупкую девушку с растрепанными светлыми волосами в свободном плаще и несуразных сапогах. Девушка всегда была поглощена своими мыслями, чтобы обращать внимание на изумленные возгласы, а, может, просто привыкла к тому, что удивляет окружающих. Лишь только раз она подняла глаза, лишь только раз замерла, почувствовав на себе пристальный взгляд. Тогда, кажется, был сухой пасмурный день, тесная площадь усеяна спешащими людьми, и среди них Луна наткнулась на высокого блондина в черной мантии, и это уже было необычно для столь заполненного магглами места. Он посмотрел на нее всего на одну секунду, наверное, даже не обратив особого внимания, но девушке было достаточно, чтобы разглядеть в глубине его глаз странное, невыносимое чувство печали, которое было невозможно скрыть ни за надменностью, ни за горделивостью. Девушка очнулась только через несколько минут, но мужчина уже исчез из виду. Она не знала, как ему далось так незаметно раствориться в безликой толпе, но что-то заставило ее свернуть на примыкающую к площади улочку — узкую, безлюдную, со старыми домами с обветшалыми фасадами и темными, безжизненными окнами. Улица плавно перетекала в небольшую и такую же пустынную, отвратительную и побитую временем и непогодой мостовую. И по одну из сторон дороги виднелось несколько двухэтажных домов, которые с первого взгляда казались нежилыми. И лишь внимательно присмотревшись, волшебник мог разглядеть в глубине одного из окон тусклый огонек, слабо пробивающийся сквозь невзрачность улицы и непогоду. И тогда всего лишь за темным стеклом мелькнул силуэт, но этого было достаточно для Луны, чтобы сделать это место главной целью своих вылазок в город.

Она не знала, да и не пыталась понять, что именно ею двигало те моменты, но ничего не ждала так, как следующего свободного вечера, когда будет возможность сбежать из школы. Вспоминала тщательно скрытую боль в серых глазах и бежала к нему, позабыв обо всем на свете.

Девушка сделала шаг вперед и вдруг остановилась. Ее пушистые светлые волосы разметались по плечам и спине, и внезапный порыв ветра подхватил их, разнося в разные стороны. Но Луна, словно этого и заметила, продолжая осторожно ступать посредине узкой дороги, даже не думая обходить встречающиеся на пути ямы и колдобины. С неба летели крошечные снежинки, ложась на серые дорожные камни, и тут же исчезали. Луне..

Луне хотелось поймать их ртом или хотя бы подставить под них руку, чтобы увидеть на себе крошечные белые точки, почти сливающиеся с бледной кожей. Но они вдруг стали казаться призрачными, ненастоящими, иллюзией, как в Большом Зале Хогвартса на Рождественские праздники.

Луна все же почувствовала прикосновение к своей руке, но это была не снежинка — к ней на ладошку опустилась крупная дождевая капля. И уже через несколько минут стеной стоял проливной дождь, бесконечно обрушиваясь на землю. Луна натянула на голову капюшон лишь тогда, когда оказалась у заветного дома. К тому времени ее волосы уже промокли насквозь, превратившись в бесформенную паклю. Но могло ли это волновать девушку? Наверное, сейчас для нее имело значение только небольшое окно и тусклый свет в нем, скудно пробивающийся сквозь пелену дождя. Взгляд ее больших прозрачно голубых глаз устремился вверх, и в нем читалась неизменная задумчивость и странная, совсем несвойственная этой девочке печаль. Сколько раз она шла на поводу у этого чувства, не выдерживая его и исчезая с этого места не дождавшись того, чего так ждала!

В какую-то секунду в окне промелькнул силуэт, но это можно было списать на разыгравшееся воображение. Но Луна не была бы самой собой, если бы не поверила своим глазам. Ей не нужно было доказательств, ни примеров, главное, она знала — сейчас что-то должно произойти. И еще через мгновение почувствовала чье-то присутствие. Это мог быть просто шум дождя или порыв ветра, но внезапно Луна ощутила, как сильные пальцы смыкаются вокруг ее руки над локтем.