Срывается еще один порыв ветра, запутывается в ее волосах, и они золотой волной спадают ей на лицо. Она небрежным движением руки отбрасывает их назад, и забавно морщит носик. А я смотрю на это единственное яркое пятно среди серого дня, и чувствую, как у меня перехватывает ненужное дыхание.
Все месяцы самовнушений и самоконтроля к черту. Когда она так близко, когда можно на нее смотреть – не издалека, не тайно, сдерживать себя уже невозможно. Я мгновенно превращаюсь в круглого идиота, только и способного с восторгом слушать ее голос, любоваться движениями, и одну за другой курить сигареты. И, конечно же, прятать свои чувства за маской пафосного сердцееда, которому все нипочем.
Я никак не могу расслабиться. Наблюдаю за ее жестами, ловлю каждое выражение лица, каждый короткий взгляд, но так и не могу ничего понять. Если еще несколько часов назад я был почти уверен в том, как она будет себя вести, то теперь даже не знаю, о чем думать.
Она совсем другая, и в то же время такая своя.
Мне почему-то казалось, что она будет злиться. Что будут упреки, обвинения, грубые слова, возможно, даже кулаки или слезы, но она выглядит совершенно спокойной. Да что там говорить, это я, полный дурак, просто надеялся на бурную реакцию, и даже не думал о том, что она не собирается снова тратить на меня нервы.
Она выглядит взрослой и уверенной в себе молодой женщиной. И только, если приглядеться, в глубине глаз – странное сочетание усталости и остатков ребячества. А еще она не знает, куда деть руки – нервно заламывает пальцы, теребит сумочку или постоянно поправляет треплемые ветром волосы. В остальном – она совершенно спокойна, и едва заметно улыбается.
Не знаю, что сказать, а она внимательно изучает вывеску позади меня, переступает с ноги на ногу.
Я смотрю на голубей, слетающихся на эту площадь, на пробегающих мимо безликих людей. Но каждый раз мои глаза возвращаются к ней.
– Ты почти не изменилась, – словно оправдываясь, говорю я. И теперь у меня есть еще несколько секунд, чтобы ею любоваться.
Она поднимает на меня взгляд, и – неужели она смущена? Нет, кажется, она просто тоже не знает, что сказать.
– И ты тоже, – как-то тихо говорит она.
Я все еще удивлен ее спокойствию. Конечно, мы заранее договаривались о встрече, и это была ее идея, но такое чувство, будто она все это время знала о моем возвращении. Или оно просто не имело для нее значения.
Но я слышу, как сильно стучит ее сердце, и почему-то от этого на душе становится очень тепло.
Мы бездумно идем по мощеной камнем дороге и молчим. Порой мне кажется, что я ловлю на себе ее взгляды, но как только поворачиваю голову, она уже смотрит куда-то в пустоту. А иногда создается впечатление, что она хочет что-то сказать, но каждый раз останавливает себя.
В крошечном парке ветер кажется не таким сильным: он всего лишь шелестит в пышных кронах деревьев и сгибает ветви. Я невидящим взглядом рассматриваю вездесущих голубей, и жду чего-то неизвестного. Лихорадочно перебираю в голове темы для разговора, но каждая из них кажется хуже предыдущей: или слишком банальной, или бессмысленной, или болезненной. Мне не хочется при ней вспоминать о прошлом, но это кажется единственным, что сейчас нас связывает. Если, конечно, не брать в расчет мои глупые и осточертевшие нам обоим чувства.
Мы сидим на скамейке под развесистыми ветками старого каштана, а я так и не могу решиться начать разговор. Наверное, со стороны мы выглядим как парочка смущенных подростков на первом свидании, которые никак не знают, как друг к другу подступиться. На мгновение я все-таки ловлю на себе ее взгляд, и зачем-то улыбаюсь краешками губ. И продолжаю ждать.
– А знаешь, я ведь давно все знала, – говорит она, а смотрит совершенно в противоположную сторону. – Эндрю рассказал. Долго прятался, придумывал какие-то невероятные истории, но расколоть его оказалось не так уж и сложно.
Теперь я чувствую себя еще большим идиотом. Конечно, она знала. И ничего не предпринимала.
– И почему ты тогда ничего не сделала? – тут же спрашиваю я. Язык мой, как всегда, реагирует быстрее, чем мозг.
Она порывисто поворачивается ко мне, и смотрит прямо в глаза – это длится всего миг, но для меня он растянут на целую вечность. Кажется, что в ее глазах обида, грусть, и возмущение. А потом она снова отворачивается, наваждение проходит, и теперь я почти уверен, что ее взгляд мне просто померещился.
Баффи молчит, словно обдумывает, отвечать на мой вопрос или нет, опускает голову. Она больше не кажется такой же холодной, как мгновение прежде, но по-прежнему остается спокойной.
– А что я должна была сделать? – в ее голосе ни тени эмоций, и звучит он тихо-тихо.
Я не выдерживаю – достаю из кармана плаща пачку сигарет и закуриваю, лихорадочно вдыхая горький дым, и мне как будто становится легче. Мне нечего ей ответить – чего можно было ожидать в тот момент, когда она пыталась наладить свою новую жизнь?
– Наверное, ничего, – тихо отвечаю я. – Точно ничего.
Она вздыхает – не то устало, не то раздраженно, потом бросает на меня взгляд, и от него хочется сбежать, как последнему трусу. Вместо этого я подкуриваю новую сигарету, чувствуя себя полнейшим кретином.
Мы снова молчим. Долго-долго сидим рядом, смотрим на прохожих, я курю, а она заламывает пальцы. В этот момент я как никогда жалею об этой затее – увидеться с ней. И какой черт меня дернул на это? Нужно было слушать Персика, сидеть в ЛА и не высовываться. Так нет же, меня снова понесло в Рим – «составить компанию угрюмому толстому шефу и не дать ему заскучать». А на самом-то деле…
– Это Дон злилась, – внезапно говорит Баффи. – Я никогда еще не слышала от нее таких слов. Ведь она очень скучала, и все еще чувствует себя виноватой – вы ведь так и не помирились перед… тогда.
После секундной заминки, она прячет глаза, ее щеки скрываются за спавшими на них прядями волос. А потом Баффи решительно поднимает голову и улыбается.
– Знаешь, она бы очень хотела тебя увидеть. Поначалу тебе, конечно, может быть очень больно, но она быстро тебя простит, – продолжает она. – Ты ведь встретишься с ней, правда? Иначе мне не избежать долгих упреков и расспросов.
Я сбит с толку ее внезапной речью, и поэтому тут же киваю. Баффи ведет себя так, словно ничего и не произошло, словно мы всю жизнь были добрыми друзьями и в очередной раз встретились, чтобы просто поболтать. Но взгляд выдает ее – она прилагает все силы, чтобы держаться непринужденно. Я стараюсь быть таким же, и все равно кажусь себе бездарной пародией Пуфа в его не самые лучшие времена. Все это так глупо, и так раздражает!
– Я тоже очень скучал по Нибблет, – почти беззаботно говорю я. – Конечно, я хочу ее увидеть.
Баффи улыбается, и выглядит более расслабленной. Она рассказывает о том, как тренирует в Риме молодых истребительниц, и как Рыжая помогает ей искать их по всему миру, и как Дон изучает в колледже историю и археологию, а в будущем собирается стать наблюдателем. А я слушаю ее, отвешиваю какие-то комментарии, и так – словно слышу об этом всем впервые. Но главное, что звучит ее голос, я наблюдаю за ее мимикой и про себя улыбаюсь. И боюсь, что очень скоро это закончится.
– А что ты, Спайк? – ее вопрос застигает меня врасплох. – Все так же помогаешь Ангелу бороться со злом?
И снова – как будто она не знает ответа. А я отшучиваюсь несколькими фразочками о деятельности Персика, и больше не знаю, что сказать. Мне нечего ей рассказывать – разве что о своих попытках научиться жить, не преследуя ее.
Мы расходимся только тогда, когда окончательно темнеет, а улицы загораются ночными огнями. Она первой встает со скамейки и неуверенно смотрит на меня, словно не зная, стоит ли нам прощаться так рано. А мне кажется, будто она спешит. Я поднимаюсь со скамейки вслед за ней, ничего не говорю и ничего не предпринимаю. Между нами все еще витает дух недосказанности, и напряжение только нарастает. Нужно срочно отсюда бежать, и навсегда забыть об этой встрече. По дороге купить виски, ужраться до невменяемости, а после – подбросить Персику какую-нибудь свинью, чтобы можно было потешаться над ним весь последующий месяц.
– Ну, тогда… я пойду? – неуверенно говорю я. – Спасибо за встречу, был рад тебя увидеть.
Такие банальные, такие глупые и праздные слова. Зачем они? Кровавый ад, ну сколько можно делать вид, что все в порядке? Но эта мысль выражается только в одном взгляде, который я бросаю за миг до того, как развернуться и зашагать прочь.
Только я останавливаюсь, чувствуя, что она так и не сдвинулась с места. Ну, конечно же, я невероятная свинья – раньше она часто мне об этом говорила. Ухожу, почти ничего не сказав, почти ничего не сделав, толком не попрощавшись, так, словно больше не хочу ее видеть. Она застыла на месте, и в упор смотрит на меня – не то возмущенно, не то удивленно, не то грустно. А потом качает головой.
– Именно поэтому я ничего не сделала, – тихо говорит она, словно до этого не было никакой недосказанности, никакого напряжения. Словно она целый день была такой же искренней. – Потому что тебе это было не нужно.
Мне кажется, что на меня вылили ведро холодной воды. Хочется что-то сделать, и одновременно я не могу даже пошевелиться – нет ни сил, ни решимости. Почему-то думаю о том, что ее слова могли мне только послышаться, но ее пристальный взгляд тут же в этом разубеждает. Я шагаю к ней, и пытаюсь по ее лицу понять, что же на самом деле значат эти слова. Но сейчас она как открытая книга на забытом языке – понимание сути совсем близко, но его не поймать.
Дальнейшее содержимое доспупно лишь зарегистрированным пользователям. Предлагаем вам внимательно изучить правила сайта и, в случае их принятия, присоединиться к нашей дружной и талантливой семье. Конец