Джеферсон захлопнул книжку и еле удержался от соблазна растопить ей камин.
Полюбуйтесь-ка, с легкой руки владеющего пером шарлатана его прозвали сумасшедшим. Безумный шляпник… а ведь он и шляпы-то не особо жалует, да и ремесло у него… иное.
В целом, диалоги переданы, можно сказать, с дословной точностью. Интересно, как и когда автор сего литературного труда их подслушал?
Попав в этот мир, Джеферсон, конечно же, не мог не наткнуться на издание: «Алиса в стране чудес» Л. Кэрролла. Он и саму Алису-то едва помнит. Всё как в тумане. Эти чаепития – он тогда был не в лучшей форме. Также его покоробил созданный писателем облик Шляпника: неряшливый болванщик, настоящий уродец…
Джеферсон поднес руки к лицу и посмотрел на свои длинные пальцы, украшенные перстнями. Поправил узел шарфа, выдернул манжеты из рукавов пиджака. Его другая страсть – наряды. Придерживаясь определенного образа, он, тем не менее, умудрялся сменить не один костюм за день. Некогда театральность была его второй натурой. Но теперь это уже часть рутинных обязанностей, выполняемых машинально, без прежнего удовольствия. С известных пор почти всё потеряло для него свою прелесть.
Что может быть хуже, чем застрять в одном месте на долгие годы, для того, кто посвятил жизнь путешествиям?.. Время тут тянулось невыносимо медленно. Словно он угодил прямиком в ад, прыгая из мира в мир.
Джеферсон поднялся с кресла, подошел к каминной полке, поставил на неё книгу и опять, по привычке, задумчиво уставился в окно. Что-то влекло его снова и снова направлять в ту сторону взор, но что он мог увидеть? Дом, в котором он поселился, стоял на отшибе. Вокруг – лес. Ни соседей, ни случайных прохожих.
«Надо бы раздобыть подзорную трубу».
Джеферсон встал у окна, и разглядывая стройные ряды деревьев, произнес:
- У тебя было девять жизней, парень, и ты всё истратил. Если захотел остановиться, то почему здесь?
Загадка. В этом мире многое для него – сплошная загадка. Почему жители города ведут себя так, будто видят его впервые – такое повторяется каждый новый год? Почему они такие… обычные? Почему оказались, все вместе, в дурацком тесном замшелом городишке? Почему – они? Почему…
- Почему я? – пробормотал он.
Оглянувшись, увидел то же, что и всегда: шкаф со шляпами. Манекен, болванка с торчащими из неё булавками, ткани, ножницы… Кому это надо? Кто здесь хочет заказать шляпу? Для чего это всё?
- Ненавижу шляпы, - процедил мужчина. Шить их круглыми сутками. Кажется, он и впрямь тогда сошел с ума. Да и кто бы не сошел? А всё эта ведьма…
Как он мог попасться на её уловки?! Что вообще его сподвигло вновь связаться с ней? Знал же, что она на него зуб точит. Неужто нужда заставила?
- Ве-е-ерно, - глаза его вспыхнули, в голосе зазвенела злость, - наверняка мое заключение связано с ней. Регина. Мало было оставить меня в плену Красной стервы, теперь бросила гнить в заурядном мирке.
А главное, он лишился магии! Всё, что делало его таким особенным. Его промысел, сила, талант – сгинули без следа. Джеферсону-страннику не было равных во всех мирах, где бы он не появлялся.
Регина ему завидовала. Ах, как она старалась! Пробовала подкупить, соблазнить, угрожать… Без толку. И надо же было сглупить и самому полезть в петлю. Ну почему, почему он так оплошал?
…Еще он задавался вопросом: потрачено всё? Их правда больше нет? Значит, если причинить ему вред, он… умрет? Насовсем?
Секрет Джеферсона заключался в том (и даже Регина не знала об этом), что у него, как и у всякого жителя его мира, было девять жизней. Люди в родных краях относились к дару очень бережно. Потерять жизнь означало отнестись непочтительно к данному судьбой шансу. Такой человек лишался уважения общества и становился изгнанником, если продолжал вести себя столь же легкомысленно… Что ж, именно поэтому он выбрал иной путь.
Поначалу он тоже дрожал - над каждой, но потом… Вот чем всё закончилось – он не помнит, сколько осталось. И осталось ли вообще.
Если жизнь последняя, значит, золотые денечки уже уносятся прочь?
Почувствовав себя крайне неуютно, Джеферсон повернулся к окну спиной и принялся мрачно размышлять, как разобраться с проблемой. Вытрясти из гадины все ответы, какие только можно. Беда в том, что к Регине не подступишься. Она и тут успела занять теплое местечко. Ну просто удивительно, до чего пронырливая особа! Везде-то и до всего ей есть дело. Получает всё, что хочет. Ведьма.
Накинувшись на сундук с вещами, перекочевавшими с ним в этот мир, он перевернул всё вверх дном, мечтая найти хоть что-то полезное. Ну должно же что-то остаться… что-нибудь из его инструментов, помогавших творить колдовство. Он же великий Джеферсон. Он создавал волшебные вещи. И последней такой была…
- Шляпа, - прошептал он.
Куда она пропала после того, как он воспользовался ей в последний раз? Должно быть, Регина прибрала к рукам. Вернулась в свой мир с ненаглядным папочкой, да еще и шляпу получила в подарок. Умеет дрянь выкрутиться.
Тут волшебные шляпы делать не получалось. Он сшил, вероятно, сотни, в безнадежной попытке вернуть утраченное. Но если где и сохранилась магия, то в той… Он знал, он просто чувствовал, что это так.
Испытав еще один приступ злости, и Джеферсон раздраженно пнул сундук, отчего тот опрокинулся, вывалив на свет пыльное барахло.
Что здесь? Бесполезный мусор. Мужчина запустил руки в разноцветную кучу и поднял её, роняя на пол остатки былого щегольства. Вот чем он разжился, это всё его богатство – хлам! Ничего нужного, тряпки, добытые в угоду тщеславия. Ведьма, наверное, прихватила с собой орудия для дальнейших преступлений плюс его шляпу, а он – идиотское тряпье.
Дышать стало трудно, горло сдавило, хотелось завопить так, чтоб взорвались барабанные перепонки, а заодно – его тупая башка.
Уткнувшись лбом в ворох шелка и бархата, он глухо разрыдался. Прижимая ко рту одну из вещей, ощутил её запах. Приятный и такой… знакомый. Это странным образом успокоило и даже подарило немножко радости. Удивляясь тому, что улыбается, он взглянул на неё повнимательней.
- Что это? – всхлипнул он, разглаживая материю. – Это… это же женское. Нет…
Детское. Судя по всему, чепец принадлежал маленькой девочке - бархат и красивая золотистая лента.
Сердце сжалось в необъяснимой тревоге. Снова посмотрев в сторону окна, Джеферсон почувствовал необходимость… Уйти, сбежать, выбраться из клетки, вырваться на свободу. Но зачем? Что там?..
Подумав об этом, он вдруг понял, что уже много раз начинал размышлять, хотеть того же, но что-то мешало ему двинуться к цели, едва он покидал дом. Разум окутывала дымка забвения и он возвращался в ненавистные апартаменты, огромные и пустые, чтобы продолжать влачить свою жалкую жизнь. В одиночестве.
Словно сомневаясь, верить ли своим глазам, он пристально посмотрел на чепец, погладил ладонью, даже понюхал – еще раз. Обмана нет. Эта детская вещица и он знает – чья. Знает, конечно же, знает!
В волнении Джеферсон поднялся с колен и принялся расхаживать по комнате, изо всех сил пытаясь вспомнить, приказывая себе преодолеть неведомые чары, чтобы возвратить власть над собственным рассудком.
- Не могу, - он потряс вещью и прижал её ко лбу, повторяя в отчаянии: - Не могу, не вижу.
Безумие – его удел. Проклятье. Такова его судьба, его роль – прожить единственную оставшуюся жизнь Безумным шляпником.
Все они тут пленники. С подкатывающим приступом тошноты он мысленным взором увидел городскую библиотеку, где на полках… в нескольких изданиях, под разными обложками, ожидали грустно взирающие со страниц потрепанных книг истории. А герои этих историй застряли в странном заколдованном городишке, не ведая о своем прошлом, не помня настоящего. И только ему одному выпала участь жить двумя мирами. Особенный с самого начала, особенный – навсегда.
Шляпник спустился в гостиную, уселся к кресло и, баюкая безымянный чепец, уставился невидящим взором в стену. Он проводил так всё больше времени, вероятно, проходили годы, они просто не откладывались в его памяти. Чары влияли на него иначе, но всё же влияли. Может быть, не стоит пытаться. Разлука переживается легче, если не знаешь…
- Я бы отдал все жизни, чтоб вспомнить, - прошептал он. И ощущал сердцем, что это правда. Он бы отдал. Ради кого-то, кого даже нет карте его существования.
Постепенно к нему возвращалось меланхоличное настроение, апатия вновь запускала цепкие тонкие когти в сознание. Он поднял руку и, разглядывая кисть, стал тихонько проговаривать, загибая пальцы:
- Одна – за мать, одна – за отца, одна – за людей и одна – за отчизну, а следом вернуться и всё повторить, и лишь за последнюю жизнь справишь тризну…
Этой считалочке научила его мама; всех детей, наделенных девятью попытками начать сначала, сызмальства напутствовали на достойное обращение с великим даром жизни. Он сбежал от этого. Выбрал свободу и одиночество. В погоне за приключениями, бродяжничая по свету, он разбрасывал время точно крошки. Посвятить её кому-то… кому-то очень важному, важнее самого себя – вот что было бы правильно. Он должен был вырасти и разделить свою жизнь, свои девять жизнь, разломить, как кусок хлеба, чтобы отдать их тому, кто…

Теплый бархат под ладонью, когда он проводит рукой по её щеке; родной запах – когда он заключает её в объятья; шелковистые пряди, касающиеся лица… и это имя, что так чудесно шепчет ветер. Единственное и неповторимое.
Как же он мог забыть?!

Джеферсон медленно поднялся в кресле, ощущая, как по щекам текут слезы, а в груди, одолев трудный порог, разливается нечто большое, больше него самого, неся и боль, и облегчение. С души спала тяжесть, что держалась там, кажется, вечность.
Он не потратил свои жизни. Отдал их, подарил, но не выкинул. И оттого так сладко было проживать её, последнюю, - потому что теперь она принадлежала ей.
- Грейс, - промолвил он, вслушиваясь в звук её имени. – Грейс.