Джедекайя любовался им, иногда, когда выдавалась свободная минутка. Присаживался у монитора, выпивая свою законную чашку чая, и смотрел, как Джон тренируется, ходит на учебу, в столовую, — с группой или в одиночку. Янг был самым юным агентом Ультры. Но самым многообещающим. Светлый паренек.
Прайс дал себе обещание, что сделает для него всё, что в его силах. Он и делал. И даже сверх того.

Янг провел много лет в Ультре. Из худого, словно тростинка, пацаненка, вытянулся в плечистого рослого парня. И только взгляд остался прежним. Как у пса, которого побили, навсегда лишив способности доверять. Всякий раз Джедекайя старался подбодрить его, вытащить из кокона, пробовал найти путь к колючему сердцу, и однажды Джон смягчился. С его напряженно поднятых плеч будто упал тяжкий груз. Он смеялся, разговаривая со сверстниками, не прятал глаз, не уклонялся от физического контакта. И все время поглядывал в его сторону. Знал… конечно же, знал, когда Прайс наблюдает. Показывал – смотри, я сумел, я научился. Научился быть как все. И только Джедекайя понимал, что Джон маскируется. Сделал это очередным заданием, не игрой даже, а целью: ассимилироваться, изобразить кого-то, похожего на нормального беспечного подростка, каким уже давно не является.
Джон прибыл в их учреждение гол как сокол. Ничего из дома не взял, да и из вещей у него была лишь поношенная кожаная куртка и дешевые шмотки от Армии спасения. С одеждой Янг без сожаления попрощался, но куртку оставил. Сначала она свисала с него, болтаясь в рукавах, а немного погодя стала узка в плечах… Но Джедекайя знал, что Джон хранит её. Не спрашивал — почему. Джон сам рассказал.

Прайс с неохотой покидал учебный центр. Семьи у него не было, а абитуриенты Ультры отнимали столь много времени, что Джедекайя считал их своими подопечными. Но поздно вечером, когда ребята расходились по комнатам, он все-таки шел домой. По дороге делал осмотр помещений, проверяя, все ли в порядке.
Джон встретился ему в коридоре. Прайс едва не прошел мимо. В мозгу раздалось эхо ментального воздействия. К такому люди, работающие с телепатами, уже привыкли. Юные дарования не справлялись со своими способностями и частенько посылали поспешные мысли, несдержанные эмоции учителям. Джедекайя услышал всхлип, вздох… Должно быть, у него с Джоном и правда наладился контакт, потому что он в тот же миг определил, кто послал сигнал бедствия. Остановившись, Прайс огляделся. Заметил движение в тени и осторожно приблизился. От удивления не сразу нашелся, что сказать.
Джон уже не был мальчишкой, которого можно потрепать по загривку и притянуть за плечи, уговаривая поделиться горем. Но на секунду время сделало скачок – Прайс увидел ребенка, одинокого, брошенного, несчастного. И еще этот взгляд. Сердце его дрогнуло. Джедекайя присел на корточки и тихо позвал:
— Джон.
Вихрастая светлая голова опустилась еще ниже.
"Он что, плачет?".
— Ну, Джон… — протянул Джедекайя, придав голосу как можно больше теплоты, с капелькой укоризны.
Тогда Янг посмотрел на него. Прайс укусил себя за щеку, чтоб сдержать улыбку. Это и правда было забавно — Джон едва помещался в углу. Гибкий, но достаточно высокий, широкоплечий; длинные ноги согнуты в коленях – он походил на гигантского кузнечика. Очень симпатичного кузнечика. Джедекайя весело произнес:
— Если ты собрался тут заночевать, могу принести подушку.
Джон снова вздохнул.
— И пледик раздобуду, — Прайс начал подниматься, будто намереваясь исполнить озвученное, и Джон сказал:
— Не надо мне… пледик. Я щас уйду.
Судя по голосу и впрямь плакал. Прайс встревожился. Что могло расстроить этого парня? Вообще-то, Янг не из слабаков. Отнюдь. Парнишка как кремень. Не хныкал, даже когда МакКрейн сломал ему нос. ВСЕ хоть раз да сдавались и просились домой. Или хоть куда-нибудь. Джону, конечно, идти уже было некуда, но он и не пробовал сбежать. И никогда, никогда не плакал.
— Сынок, что случилось?
Слова вырвались против его воли. Джону не нравилось подобное обращение. Ассоциации с прошлым напрочь загубили в нем любовь к родительской теме. Прайс поджал губы, ругая себя. Но Джон не подал виду, что его это раздражает. Отнял руки от груди, показывая, что сжимал в объятьях.
Скрипнула кожа — это же его куртка. Джедекайя потрогал материал – да, она. Вопросительно глянул на молодого человека. Джон не увидел, но услышал его мысли и ответил:
— С ней покончено. Всё. Испорчена.
— Да, брось. Наверняка можно залатать…
Мужчина взял вещь и попробовал расправить, чтоб изучить повреждения.
— Ого! Кто это её так?
— Собака, – сердито сплюнул Джон. – Здоровенный доберман у Клонски. И зачем я только надел её сегодня, идиот?! – сорвался он на крик. – Она ж на мне по швам трещит.
— Господи, Джон, ты-то в порядке? Покусала тебя? – с ужасом промолвил Джедекайя, бросив рассматривать разодранные рукава с печально повисшими лоскутками кожи.
— Я телепортировался, — неохотно признался тот.
— Молодец, — похвалил Прайс. – Не хватало еще покалечиться. Стоп, а кто послал тебя к Клонски? Это же…
— Да, я знаю, — Янг отвернул порозовевшее лицо.
— Джон, — сурово произнес ментор. – Это не шуточки. Тебя учат сложным невероятным вещам, но сохранять здравый смысл ты обязан. Ты из плоти и крови. К тому же… — он вздохнул, — самый юный агент Ультры.
— Я облажался, — хрипло проговорил Янг.
— Ты агент высокого класса. Но это там, за пределами… центра. А тут ты все еще ученик Ультры. Ошибки – неотъемлемая часть обучения. И очень важная. Чем больше усвоишь здесь, тем меньше пострадаешь в бою.
Прайс потянул его за кисть. Рука была теплой, движение – податливым.
— Пойдем. Тебе нужно отдохнуть.
Джон поднялся. Он стоял рядом, и их глаза были на одном уровне. Порой Джедекайе казалось, что мальчишка его перерос.
— В чем дело, приятель? – мягко спросил он. – Ну, стоило ли расстраиваться из-за куртки? Она из дома, я понимаю. Но главное, что ты не пострадал. Ты же понимаешь?
— Она не из дома. Это… мамина, — Янг подавил вздох, мышцы на его лице напряглись. Боролся с нахлынувшими эмоциями – как всегда.
— А разве…
— Да. Отец говорил, что мать нас бросила. Сбежала от такого уродца. Имел в виду меня, конечно. Это он еще не знал, что я умею.
— Джон… — Прайс помолчал, а потом нейтральным тоном продолжил: — Ты носил… женскую куртку?
Парень кинул на него отчаянный взгляд, но через секунду губы его дрогнули. Он следил за тем, как в уголках глаз Джедекайи появляются лучики, как рот медленно растягивается в улыбке, и на щеки его возвращался румянец.
— Она не женская, — выдавил Янг. Прайс тихо засмеялся. – Серьезно, это мужская ь. Мама носила её, потому что она ей нравилась... О-ох, прости. — Джон нагнулся вперед, упираясь ладонями в бедра. – Я расклеился как девчонка. Не знаю. Наверное, и правда собачки испугался. Только не рассказывай никому, ок?
— Конечно, — Джедекайя положил руку ему на спину. – Я сохраню это в секрете.
— Я вдруг подумал сегодня, — Джон выпрямился, резко, нарушая уютную атмосферу расслабленности. Словно спешил поделиться чем-то, чего потом не скажет. Потому что снова опустит завесу, уйдет в себя. – Я подумал, что не хочу умирать, пока… — Он замер, кусая губы. – Пока не скажу, что для меня важно… важно…
— Важно, Джон? – Прайс поздновато опомнился. Может, не стоит разговаривать с ним таким образом? Сменить тон, держаться чуть официальнее. Они не семья всё же. Привязываться к агентам не хорошо… для обеих сторон. Но оттолкнуть Джона сейчас значит разбить ему сердце. Придется признать, что это так. Джедекайя повторил:
— Что важно… сынок?
— Я не твой сын, — прошептал Джон.
Джедекайя не смог скрыть уязвленное выражение лица.
— Отец не сделал для меня и сотой доли того, что делаешь ты, — продолжил юноша. – Я бы хотел… — он кашлянул, прочищая горло, — чтобы ты мной гордился.
— Ох, Джонни. — Джедекайя сжал его плечо. – Я горжусь, поверь. Очень горжусь. Пожалуй, я куплю тебе новую куртку, — он усмехнулся, надеясь свести всё к шутке.
— Когда ты нашел меня, — глядя на него широко распахнутыми глазами, говорил Джон, — я думал, что уже не поднимусь. Что это невозможно, — он явно не слышал Прайса, он слушал самого себя. – Мне надо было, чтоб в меня поверили. Но я сам никому не верил. И даже тебе. Очень долго. На самом деле, все эти годы…
— Я знаю, — тихо откликнулся Джедекайя.
— Если бы я почувствовал, что ошибся в тебе. Хоть на мгновенье допустил такую мысль. Я бы сбежал. И никто не нашел бы меня, никто, — на скулах его проступили белые пятна, под веками сверкали оледеневшие слезы. Искренность давалась Джону нелегко. – Я должен был… сказать это.
— Я тоже люблю тебя, Джонни-малыш, — Прайс прижал ладонь к крепкой шее, той, что не сгибалась ни перед кем. Упрямый маленький олененок. Нет, уже не маленький. Совсем нет. – Не терзай себя. Ты можешь всегда на меня рассчитывать. Успокой свое сердце.

Он заключил юношу в объятья. В груди звенела струна, звук которой резал больнее, чем нож. Убери ж её, однако, и упадешь замертво. В ней и есть сама жизнь.
Джедекайя знал это, как никто. Любовь в его деле означала преступную слабость. Опасность. Не просто смириться с тем, что любить или не любить – не выбираешь; не можешь спасти себя от неминуемой гибели.
— Если я снова упаду... — Отстранившись, Джон смотрел на него, искал в глазах правду.
— Не упадешь. — Джедекайя погладил его по щеке, удерживая перед собой. – Я ведь буду рядом.
— Ты меня поймаешь, — пробормотал Джон. Прайс вновь привлек парнишку к себе.
— Конечно. Конечно, поймаю. И никогда не отпущу.
Джедекайе показалось, что время на несколько секунд остановилось. Сердце Янга пропустило удар.