— Дорогой Джон, не надо так… Тебе стоит лучше о себе заботиться. Ты должен вернуться к жизни… иначе будет поздно.
— Но ты-то не вернешься.
Язык заплетается. В голове туман. Нет, смог. Смрадный густой смог Лондона, какого в современной Англии не видели много лет. Это такое путешествие во времени — безумие…
А галлюцинация всё не исчезает. Белые руки бережно придерживают его за плечи, поправляют плед. Смешно, он никак не может согреться. Лето выдалось душное, а он умудрился простудиться. Прошлую ночь провел на парковой скамье. Еще воспаление легких подхватит…
А, плевать!
Джон, стуча зубами, попытался сделать глоток из чашки. Питье давно остыло. Сколько он сидит, трясясь в ознобе, перед потухшим огнем в камине? Джон не может вспомнить, не может сосредоточиться. Его терзают приступы бреда. Мерещится, что Шерлок жив и сидит рядом. Рядом с ним, не в своем кресле напротив, и что-то тихо говорит.
Джон вяло улыбается. К словам не прислушивается, да и образ друга плывет из-за слезящихся глаз. В горле саднит, уши периодически закладывает.
— Такого у меня еще не было, — бурчит он. Ставя чашку на стол, промахивается. Чашка падает, но не бьется — на полу ковер. Джон думает, что не прочь к ней присоединиться. До кровати все равно не добраться…
— Джон, — опять этот тихий настойчивый голос. — Не спи на полу. Ты же не собака.
— Я собака… собака. Пес-призрак. Я призрак, — бормочет Ватсон, проваливаясь в темноту.
Ему слышится вздох. Наверное, сам издал его, а больной мозг продолжает играть с воспаленным воображением.
— Джон, Джон, — развеивая дрему, сокрушается галлюцинация. — Ты меня огорчаешь…
— Ты вообще мертвый. Какие у тебя огорчения? — отмахивается Ватсон.
Сон похож на трупное окоченение. А может, это оно и есть. Смерть пожаловала за ним. Ни тогда, на поле боя, ни в одной из клиник, где он проходил реабилитацию, она не подступала столь вкрадчиво. Не трогала бледными прохладными руками, не тормошила — мягко, почти заботливо. ЭТА же словно дарит искупление. Да еще и примерила лицо погибшего друга. Но скоро они встретятся. Джон расскажет ему о маскараде «костлявой», и они вместе посмеются. Интересно, на том свете есть горячий чай?
— Надеюсь, там у тебя отобрали скрипку, — шепчет доктор Ватсон.
Он еще жив. Слышит собственный голос. И даже как будто начал согреваться.
— Нет, только не опять, — морщится Джон.
Все сначала. Возвращение, борьба за жизнь, за каждый день — в одиночестве.
— Да ради чего это? — негромко восклицает он, зажмуриваясь.
— Ты должен жить. Я прошу тебя и надеюсь, ты не сдашься, Джон, — шелестит ласковый бред.
Колючий плед пахнет старостью и тленом, но хорошо сохраняет тепло. А продавленный матрац дивана все же лучше пыльного ковра.
Джон, почти смирившись с положением возвращенца, отдается, наконец, объятьям Морфея. Ему снится, что не удивительно, Холмс. Высокий тощий англичанин, надев фартук, варит на столике в их гостиной какое-то ужасно вонючее зелье.
— Эй, зачем это? Снова твои опыты, — думает Джон, на что Шерлок отвечает, энергично мешая варево ложкой.
— Чтоб ты поскорее выздоровел. У нас новое дело, друг мой. И тебе непременно нужно восстановить форму.
— Да неужели? — мысленно язвит Ватсон. — А что будем делать с твоим небытием? Или ты попытаешься давать мне советы через хрустальный шар?
— Какая пошлость, — фыркает Холмс и пробует похлебку, с шипением втягивая содержимое ложки. — Я не стал бы заниматься ничем подобным, даже будучи не упокоившимся привидением. Почти готово!
— Да что это такое? — начинает сердиться Джон. — Весь дом провоняет этой гадостью.
— А это, мой дорогой Джон, — Шерлок направляется к нему, зачерпнув в ложку отвратительного зелья, — твой организм пытается вернуть тебя к жизни. Я тут совсем не причем. Пей!
— Еще чего! — Ватсон испуганно вжимается в спинку дивана. — Не буду.
— Пей, Джон, — сопит Холмс.
Ватсон поднимает на него удивленный взор. Ну, будто вчера расстались, а прошло уже полтора года. Неужели его разум сохранил в памяти каждую черточку, каждую деталь? Насколько же глубоко впустил он в себя этого человека…
— Пей, Джон.
— Я не хочу, — дрогнув, говорит Ватсон.
— Это еще почему? — хмурится «воспоминание».
— Я тебя больше не увижу.
— Я всегда рядом. Ты же знаешь.
— Да. В моих мыслях, в моих снах. Я схожу с ума, а мне, знаешь ли, много не надо. Я бывший военный.
— Джон… — Ложка пропала, как и фартук, и котелок с варевом. — Мозгом в нашей компании был я, — Шерлок садится рядом и снисходительно смотрит на него, — а тебе нужно было всего лишь вдохновлять меня. Так что не переживай, твоя ценность ничуть не уменьшилась. Сумасшедший ты или нет.
— Ну ты… Даже в таком виде ты отменный мерзавец!
— Грядут большие перемены. — Заносчивый гений вдруг оказывается в противоположном углу комнаты. На нем появились пальто и шарф, словно он собирается пойти погулять. — Тебе нужно подготовиться. Пей чай, лечи простуду. И хватит обо мне вздыхать, и так уже слухи ходят…
Холмс забрасывает конец шарфа за плечо и намеревается водрузить себе на голову откуда-то взявшееся клетчатое кепи.
— Ты же терпеть не можешь эту вещь! — восклицает Ватсон.
— Да, но это твой сон. — Шерлок изображает недовольную гримаску. — Полагаю, тебе нравится выставлять меня в нелепом виде.
— Мне нравится видеть тебя живым, — тихо произносит доктор.
— Пора. — Сыщик одергивает пальто. — Выйду через дверь. Позволь мне, пожалуйста, хоть что-то нормальное.
Ватсон кивает, наблюдая, как долговязая фигура растворяется в воздухе, шагнув за порог.
Джон просыпается в следующее мгновенье. В глазах слезы, тело по-прежнему горит сухим жаром. Он и правда сумел добраться до дивана. Лежит укрытый пледом.
Что из увиденного было бредом, а что нет?
Шерлок мертв. Нет его ни в этой комнате, ни в этом мире. Но кое-где он определенно застрял — в голове Джона.
— Надо снова учиться жить одному, — бормочет мужчина. — Полтора года спустя я готов смириться с этой мыслью. Психолог бы мной гордился.
Джон кутается в плед и собирается поспать еще немножко. Лихорадка прошла. Он больше не бредит. И вообще, наверное, выздоровеет. И физически тоже.
Сны будут, конечно. Как и тогда, после возвращения с фронта. И кое-какая «хромота» тоже останется. Но он выживет — стойкий солдатик. Зачем? Так хотел бы Холмс…
Сквозь полуопущенные ресницы Джон обводит взглядом комнату. Удивительную штуку играет воображение. Пойди пойми, где явь, где выдумка.
Он почти позволяет сознанию уплыть в иные сферы, когда оно резко врывается обратно, заставив человека подскочить словно от удара.
Джон яростно трет веки, призывая разум к ответу, требуя опровергнуть или подтвердить факт: кружка стоит на столе или ему снова мерещится? Ну, дополз же он до дивана. Вот и чашку, наверное, поставил. Сам. И чай налил…
Сон уходит без следа. Джон садится прямо, вцепившись в худые коленки, и прислушивается к звукам в пустой квартире. В пустой ли?..
— Эй, кто здесь? — спрашивает он дрожащим голосом.