Дурная голова - как в похмельном дурмане; мысли – еле сочащийся ручеек, впадающий в болото. Не сосредоточиться и не отключиться. Установка не позволяет.
Что за установка, кто её дал, он не может вспомнить. Пока только и остается, что бороться с наваливающейся тяжестью – на душе и в сердце. Он совершает еще усилие, последнее, и ему удается:
«Ну же… Клинт, соберись...».
Вслед за собственным именем сознание подбрасывает еще парочку фактов: он в темнице, у некоего Локи. Что это за птица, Бартон знает не больше, чем в день их первой встречи. Не интересовался, а тот не считал нужным делиться чем-либо с человеком.
Хоукай, наконец, приходит в себя. Поводив затуманенными глазами, осматривает помещение. Сколько он уже сидит на жесткой скамье, в мрачной каморке, куда Хозяин послал его за временной ненадобностью? И откуда вдруг провалы в восприятии реальности, эти странные ощущения, будто он отсутствовал в собственном теле? К сожалению, он прекрасно помнит, что творил, будучи в услужении у инопланетного бога.
Вдобавок он понимает, что страдает раздвоением личности: есть воин, отдавший свою волю Господину, - великолепно отлаженный механизм, ничего не делающий не во благо Хозяину; и есть Голос – голосок – изредка позволяющий себе комментировать действия Бартона. Его реплики на «воина» ничуть не влияют, но именно в этом голоске сохраняется та часть Клинта, что ускользнула от колдовства Локи.
Колдовство. Теперь он может называть это своим именем, ведь никак иначе не объяснить природу слепой преданности, сковавшей сначала сердце Хоукая, а потом добравшейся до самых далеких уголков его души. Значит, и она существует – душа…
Эти мысли принадлежат, конечно, тому, кто остался за гранью власти божества. Увы, сил у него почти нет. Его попросту вырубает, надолго, при попытке вернуть контроль. Злиться тоже нельзя – необходимо беречь энергию. Однако кое-чего Голос добился – научился подбрасывать идеи «локи-эго». Например, стоит ему задуматься о том, что пора бы размяться, как «воин» поднимается и начинает разогревать мышцы. А тренировка проходит жестко, без малейшей поблажки организму. И пока безжалостное чудовище сосредоточенно сгоняет с себя седьмой пот, Клинт чувствует свободу…
Да только все напрасно!
В конце концов, положение Бартона становится прежним, безнадежно рабским, ибо заваливается Хозяин собственной персоной – словно чует, когда у его пса пробуждается воля.
Вот и на сей раз Клинт не расслышал, как тот приблизился.
"Воин" довольно равнодушно относится к мистическим возникновениям Хозяина, зато Бартона легко застать врасплох.
Прохладная ладонь ложится на его запястье, вынуждая дрожащие от напряжения мускулы расслабиться. Соколиный глаз опускает лук, замерев в ожидании приказа.
- Посмотри на меня, - раздается негромкий мелодичный голос.
Все существо Хоукая передергивает от этого звука. Он оборачивается и видит Наташу Романову. По коже бегут мурашки, его трясет. Впервые «воин» не справляется с реакцией своего тела. Рука с зажатым в ней оружием безвольно падает, а другая тянется к лицу девушки.
- Наташа… - шепчет он.
На одну секунду к нему возвращается всё: его жизнь, его личность. Против всех установок он улыбается.
Почти касается её щеки, как вдруг Наташа со злостью впивается зубами в его руку. Сильно, до крови.
- Скотина! – шипит Романова. – Легко же тебя развести. А я-то доверяю тебе свою охрану!
Она отходит в сторону и принимается мерить комнату шагами, бормоча под нос ругательства. Незаметно в её пальцах появляется тонкое древко жезла, и Хоукай понимает: это был тест и он его провалил.
- Ну и что мне с тобой делать? – Локи, приняв обычный облик, останавливается и смотрит на человека. – Ты, тупое смертное отродье.
Соколиный глаз медленно опускается на одно колено и, не поднимая головы, молча протягивает свой лук Господину.
«Возьми и убей меня из моего же оружия», - говорит этот жест.
Бог удовлетворен. Он наклоняется к Бартону, его узкое бледное лицо оказывается напротив лица воина.
- Я, конечно же, убью тебя, тут не может быть вариантов, но кое в чем ты мне еще послужишь. Когда мы встретимся с командой Мстителей, ты лично займешься Романовой. И я не приму ничего, кроме её головы, в качестве подтверждения её смерти. Ты меня услышал?
- Да, сэр, - не моргнув, соглашается Хоукай.
Длинные ледяные пальцы впиваются ему в щеки.
- Вот и хорошо, - «ласка» скорее напоминает щипок. – Так-то лучше.

После его ухода Хоукай поднимается и идет к скамье. Садится, опирается локтями о бедра и устремляет взор в стену. Внешне это всё тот же бесстрастный «воин», ничто не выдает в нем волнения или каких-то других эмоций, только зрачки пляшут, то расширяясь, то сужаясь.
Внутри него поселились призраки…
Бартон, наконец, получает право высказаться и быть услышанным.
«И ты позволишь Ему?! – надрывается он. – Если Он заставит убить её… это станет и твоей смертью тоже. Некуда будет возвращаться…».
Но еще больше заворожен Хоукай новым персонажем, возникшим в чертогах его воображения. Это Наташа. Он чувствует её внимательный взгляд, ощущает исходящее от неё тепло. Она что-то шепчет…
Хоукай делает усилие, чтоб заглушить «орущего» Бартона, и слышит нежный голос.
«У тебя… есть… есть…».
«Что? Что у меня есть, Наташа? Скажи мне», - умоляет он.
Зажмуривается, чтобы нарисовать мысленно знакомый образ, воскресить в памяти блестящие рыжие волосы, глубину голубых глаз, сияющую белую кожу. Плавные изгибы, золотистая палитра – портрет очарования.
«У тебя есть Сердце, Бартон, - раздается её голос прямо над ухом, словно она стоит рядом. – Оно принадлежит тебе и больше никому».
Клинт открывает глаза, поворачивается, водит рукой перед собой, желая убедиться, что фантом бесплотен. Он сжимает и разжимает кулак, с любопытством новорожденного наблюдая за этим простым движением.
Затем ложится на спину и спокойно погружается в сон.