– Куда везти, Джон? – как всегда весело и беззаботно спросил Чес Креймер, обернувшись на заднее сидение и светящимися от чего-то хорошего глазами смотря на своего вечного пассажира. Тот угрюмо опёрся одной рукой об окно, прикрыл ладошкой рот и вперил свой взгляд куда-то на улицу; таксист смог понять по его виду, что денёк сегодня у кое-кого был напряжённым, но не мог ехать, не зная конечной остановки, потому и, побледнев и покраснев на сто раз, робко переспросил ещё:

– Так куда едем, Джон?.. – а, Чес давно знал, что, будь у повелителя тьмы вместо глаз лазеры, то его самого давно бы уже не было в живых, ведь тот умел пускать в его сторону порой такие взгляды, что... хоть бери лопату и закапывайся! Однако сегодня его взгляд был готов прожигать даже без каких-либо специальных приспособлений: ненависть, смешанная с каплей ярости и долькой гнева – вот его сегодняшний микс в глазах. И от этого микса становилось нехорошо, по крайней мере Чесу. Он не знал, что уж такое случилось сегодня у Джона, но, видимо, ничего хорошего вообще. Тот, в свою очередь, понаслаждавшись замешательством и неподдельным страхом мальчишки, в следующую минуту буркнул:

– Домой естественно, – голос по-прежнему хрипит, даже излечение от рака лёгких и несколько месяцев отказа от курения не помогло – Чес знал: он вновь курит и явно не по раз на дню. Таксист бы и сказал ему своё мнение на этот счёт, но да разве нужно оно самому Джону Константину?.. Парнишка точно догадывался, что не нужно. Да и он сам – тоже не нужен. Он лишь побочный элемент на фоне всех происходящих событий, мальчик на побегушках, неуклюжий таксист, вытерпевший не одно падающее зеркало на свою машину, и просто лишь очередная фишка в какой-то собственной игре Джона. Должно устраивать, верно? Да и нет причин, чтобы такой расклад дел не устраивал – ничего плохого из-за этого он в своей жизни не терпит, живёт в относительном спокойствии и мире. Только вот... только вот всегда есть нечто разъедающее душу, что зудит в нашей голове даже тогда, когда мы абсолютно счастливы; чего-то даже в самое блаженное время не хватает. И так всегда. И Чес понимал, что он явно не исключение. Уж куда ему...

– Ты сегодня поедешь или нет? – сдержанно и глухо спросил Джон. Креймер тут же оживился, десять раз произнёс «Прости!» и завёл машину, резко потом газанув с места. Задумчивость нынче находила на него чаще прежнего – он раздумывал над тем, чего ему не хватало. И наткнулся на такие новости!.. Таксист тяжко вздохнул и бросил быстрый взгляд на Джона через зеркало заднего вида: тот не сменил позы, лишь положил ногу на ногу и лениво наблюдал за проносящимися объектами за окном без всякого интереса. Вот эти моменты Чес обожал. Обожал потому, что имел возможность безнаказанно любоваться самим повелителем тьмы, быть полезным ему и в чём-то быть ответственным за его жизнь и здоровье, пока он управлял машиной. Более этих коротких поездок длиной в двадцать, редко в тридцать минут их ничего не связывало. Лишь однажды, когда-то давно Креймер отправился с ним в его очередное приключение и, между прочим, смог применить свои знания на практике, причём успешно. Как он был рад тогда слегка смягчившемуся лицу напарника! Для него самого эта радость стала какой-то неожиданной... впрочем, и этому, и многому другому он нашёл в будущем простое объяснение. Точнее, вот так прям сразу Чес ещё не соглашался на то, что это было правдой – жутко ломало смириться с этим, но каждый день, небольшие мелочи и пустяки, подобные сегодняшнему любованию и признанию в этом, да и вообще внутренние ощущения доказывали, что это так, что не стоит сопротивляться.
А Креймер ещё старался бороться. Потому что согласиться с тем, что ты испытываешь симпатию к самому Джону Константину, может, и нормально, но лишь для какой-то девушки, а никак не для него, не для парня. Но Чес продолжал обманывать себя вот уже на протяжении нескольких месяцев и говорить, что всё не так, что лишний взгляд на повелителя или непреодолимый жар в груди при мелкой мысли о нём есть лишь какие-то обманки, иллюзии, неправды, словом, всё это напускное! А душа уж давно верила в другое...

Да, Чес во всё это время после случившегося был уверен, что что-то в их отношениях с Джоном должно поменяться – ну, может, они чуть ближе станут, дружнее, может быть, теперь пожизненный пропуск в то кафе и часовые посиделки за кружкой пива помогут, и он наконец сможет узнать, что на душе у того, что же за человек в действительности он такой... Парень себя не раз спрашивал: а нужно ли Джону открываться кому-то, что-то рассказывать и с кем-то сближаться, если ещё учесть, что этот «кто-то» не иначе как он, Чес Креймер? Таксист догадывался о примерных ответах на эти вопросы, но по жизни был оптимистом, потому и надумывал в своих мыслях самое хорошее. Он ведь не требовал слишком много и не желал кому-то зла, он лишь хотел немного приблизиться к подножию горы, на которой восседал человек, коим он до дрожи восхищался. Чес думал, что в принципе это возможно. Думал, пока не натолкнулся на вечно холодный, насмешливый взгляд Джона и его злорадное «Если хочешь быть мне другом – сразу отбрось эту глупую идею». Слова до сих пор звучали смертельным набатом в его голове. А впрочем, даже после этого Креймер нашёл в себе силы улыбнуться и добродушно что-то ответить. И так всегда: те самые едкие моменты сидели на сердце, по кусочку отрывая от него, и прилипли слизняками к душе, постепенно разъедая всё; было желание сразу поддаться одному смертельному греху – унынию, и вообще не видеть этот белый свет. А приходилось иначе: с притворной, вечно задорной улыбкой и маской веселья на лице выслушивать его редкие, но колкие слова после тяжёлого дня, а после везти его домой, имея, как таковую, возможность о чём-то заговорить, но не имея её на самом деле. Чесу нравилось это враньё и эта ложь, ведь на него он ни разу не был зол или обижен – его обожание не пускало в себя эти здравые эмоции. Он жил жизнью придворного короля, которого любил до фанатизма и каждое наказание которого, вплоть до смертной казни, принимал со слегка натянутой, но улыбкой, и все его грубые слова и оскорбления готов был впитать в себя, как губка, чтобы потом, в ночной глуши, вылить их на своё больное сердце.

Чес сам себя обрёк на такое, но и не жаловался. Его это более чем устраивало. Может, не устраивало и мешало его счастью (заметьте, без кавычек) только одно: малое количество времени, проведённое вместе с Джоном. Креймер, пускай как глупый ребёнок, как безумный фанатик, всё же раздумывал над этим и в этом находил своё счастье – пусть одностороннее и слишком слабое, но всё же его. Однажды он, кстати, наткнулся на одно решение, но потом понял, что оно слишком неэффективно и может даже разозлить повелителя тьмы. Согласитесь: намеренный проезд по тем дорогам, где чаще всего собираются пробки, не самый хороший способ увеличить время встреч. Глупо всё это, конечно, Чес знал и без других, но всё же сворачивал вот по этому шоссе на кольцевую дорогу, на которой в это время как раз таки был полный затор. Таксист не был дураком, намеренно следуя своему нелепому плану; он просто верил и надеялся. Как и многие в его положении верят и надеяться, что смогут хоть таким жалким способом растянуть момент встречи с кумиром. А Джон Константин просто не мог не быть кумиром. Особенно для этого парня.
День же уж давно склонился к вечеру и покрывался серой пылью ночи. Зажигались фонари, фары, электронные табло и светодиодные огромные экраны. Люди торопливо шли домой, машины старались протиснуться сквозь очередную пробку, а светофоры мигали, казалось, специально медленно. По шоссе ленивыми, неспешными змейками двигались очереди автомобилей и грузовиков; скоро и машина Креймера должна была стать звеном этой цепи. В салоне было прохладно, совсем отлично от стоячей, наполненной пылью жары даже под вечер на улице; играла любимая радиостанция Джона, и иногда надоедливо щёлкали поворотники. Чес хотел свернуть туда, куда обычно сворачивал, надеясь, что и на этот раз удастся встать в пробку и иметь возможность видеть Джона чуть дольше.

– Эй, Чес, лучше езжай-ка прямо. Там всё время собираются пробки. Ты разве не заметил? – Креймер тяжко вздохнул и перестроился в соседний ряд, простодушно ответив, что никогда не замечал. А на душе было горько-горько, как после лекарства – отрезвляющего, полезного лекарства, которое приводило тело и разум в нужное кому-то, правильное состояние, совсем не похожее на то, какое хотелось бы. Но если эта капелька реальности нужна и полезна, значит, Чес проглотит и её. Он уж привык. Да и вдруг этот способ и он сам в нём показались таксисту гадкими, низкими и подлыми – ведь он жертвовал интересами и отдыхом Джона, стараясь удовлетворить свои. «Ещё немного посмотреть, да ещё немного посмотреть! Фу, вышло действительно гадко!» – ему стало противно от самого себя. Чес в тот же момент стёр закрывавшую слово «эгоист» пыль с таблички на самом себе и тут же приуныл. Он боялся, кабы его последующие планы не оказались во вред Джону. Боялся, но ручаться не мог. Потому что все мы в душе эгоисты, просто в разной степени.
Выезжая на более свободную эстакаду, Креймер усиленно нажал на газ, и машина рванула вперёд. Таксист знал, что Джон любил большие скорости, особенно когда на него находила такая хандра. Пока дорога позволяла, нужно было это сделать; Чес вновь глазком глянул на него: глаза немного оживились, рука убралась с лица, а тело как будто поддалось в сторону окна, желая рассмотреть больше и лучше. Быть может, парнишке показалось, что губы повелителя тьмы тронула лёгкая, едва заметная, совсем не значительная улыбка, но отчего-то ему хотелось верить в то, что Джону стало чуть лучше. Что уж и говорить, Креймер любил, когда тот улыбался. Но улыбался он исключительно редко... порой Чесу казалось, что он никогда и не видел его улыбку, лишь усмешку, а это ведь абсолютно разные вещи.

Парень не знал, откуда у него эта исключительная преданность и желание быть полезным ему, а ещё даже не догадывался, что, кроме этого, там, среди этих вполне понятных чувств к повелителю тьмы, закралось ещё одно... совсем маленькое, только-только пускающее свои ростки в его душу. Да, пусть на данный момент это называется воздушной дружеской симпатией, но ведь это пока; никто не знает, во что это может вырасти. Точнее, чего уж врать, созревало оно в его душе уже давно, а значит, на сегодняшний день мы уже что-то имеем... Только вот сам Чес пока не мог понять, что именно скрывает его душа. Не знал, что это за чувство, но уже слепо следовал его указаниям. Так что может быть настолько сильным? Ужели благодарность за спасение и за возможность участвовать в интересных делах или дружба, которой нет, или жёсткие обязанности подмастерья столь великого человека, идущие, впрочем, не из того, что «надо», а из того, что хочется? Неужели одно из этих обстоятельств заставляет что-то шевелиться в душе, заставляет кровь бегать по сосудам ещё быстрее, полностью отключает разум, а вместе с ним – всё разумное, что только может быть в человеке, и наконец даёт какие-то свои советы – сумбурные, глупые, смешные, доходящие до маразма, но, кажется, тогда такие нужные? Это правда благодарность? Или обязанность? А ведь Чес ещё цеплялся за эти понятия, уже совсем позабыв, что в его случае уже уместно другое название и что все эти не-дружбы и благодарности не имели бы такое влияние на него. Нет, Креймер не глуп. Он просто ещё пытается спастись. Но, кажется, он попал в ловушку уже тогда, когда только впервые встретился с Джоном Константином. Тогда что-то и закралось в его душу. А теперь выросло – ну что ж, пожинай плоды, Чес!
Парнишка не любил долго копаться в себе, ибо однажды это его чуть не довело до осознания чего-то важного, но вместе с тем и опасного; а душа-то уже давно знала и верила, и сам Креймер даже не догадывался, что также знал и также верил. Понять бы, во что, и понять бы как; но на то и жизнь не так уж коротка, а в его случае даже увеличенная неожиданным спасением. Будто судьба дала шанс, а значит, всё это когда-нибудь вскроется. Правда, будет ли это столь уместно тогда?

– Джон, остановить? – спросил Чес, слегка замедлившись около супермаркета. Собеседник перевёл взгляд на магазин, немного подумал и кивнул; машина остановилась полностью, он нажал на ручку и вышел из неё. Креймер знал, что тот был падок на покупку продутков вечерами раз в три дня, а сегодня, по его расчётам, был как раз таки такой день. Парнишка даже не задавался вопросом, зачем, для чего ему все эти мелочи, он просто неосознанно запоминал их и старался угодить повелителю тьмы. Это было в его случае бескорыстно.
Ожидая Джона в машине, Чес сделал музыку слегка потише, ибо на самом деле недолюбливал ту радиостанцию, что слушал он. Но терпел. Ведь всё для клиента, верно? Парнишка сладко зевнул и по привычке бросил быстрый взгляд на заднее сиденье – там Джон позабыл свои сигареты и чёрную зажигалку. Креймер никогда не понимал курильщиков – ведь вред здоровью и всё такое, но знал и даже видел порой, как двое совершенно незнакомых друг другу работников, выйдя покурить рядом с крыльцом, разговорятся так, будто знакомы с детства. Курение сближало, признавал Чес с гримаской отвращения на лице. Он прилёг на руль и продолжил свои размышления, хотя большей частью они состояли из мелких, но частых зевков. «Да ведь если реально подумать, то курение и вправду делает людей чуть ближе и дружнее. Нет, курить я точно не стану!» – думал Креймер, даже содрогнувшись при представлении себя с сигаретой, пускай и рядом с улыбающимся Джоном, но всё же видеть себя курящим было куда страшнее, и страх победил желание видеть того чаще. Чес боялся впутывать себя в этот страшный грех, из которого едва вырвался повелитель тьмы, а сейчас, кажется, вновь расчищал себе путь туда. Чес боялся, но Чес ещё толком и не знал, что в нём самом, по хорошему-то, грех будет похлеще курения... только странно получается, почему тогда он видел Рай, а не Ад. Во всяком случае, парень об этом не думал, и, возможно, это было скорее плюсом в его положении.
Будто сквозь какую пелену таксист услыхал звук захлопывающейся двери. Немного после Креймер поднял голову с руля и обернулся назад, сонной улыбкой встретив Джона. Он и не заметил, как заснул, хотя с чего бы это ему?

– Ну что, поехали? – протирая глаза, спросил парень и стал заводить машину. – Купил всё, что нужно?

– Да. Только поехать нам следовало ещё давно, – спокойно сказал Джон, вертя в руках зажигалку и пачку. Чес неподдельно удивился, выезжая с парковки и оставляя позади горящий разноцветными огнями супермаркет.

– Это почему? Ты ведь только пришёл. Как мы могли поехать раньше? – наивно спросил Креймер, улыбаясь кажущейся ему недогадливости или показной пафосности напарника. Тот усмехнулся, глянув на него через зеркало заднего вида.

– Да потому что кто-то изволил задремать на полчаса. Вот так и задержались, – Чес чувствовал, как его лицо постепенно наливается краской. Стало жутко неудобно перед ним. Если честно, сам он с трудом мог вспомнить, что вообще спал.

– Правда? Прости, Джон, прости, я и правда не знаю, что на меня нашло! Вроде нормально сегодня выспался, и тут вдруг!.. – начал было парень, постепенно надавливая на газ и доведя скорость до ста километров в час.

– Да забудь. Зато ты выспался и теперь вероятность попасть в аварию из-за того, что водитель заснул, стала меньше. В этом, как видишь, есть свой плюс. Хотя я с хлопающей дверцей выглядел весьма странно, – вновь мельком посмотрев на него, Чес увидал его усмешку, но уже с заскоком на хорошую такую улыбку. Это его малость успокоило, стыд мгновенно прошёл, не было никакой неловкости.
После этого он не сказал ни слова вплоть до самого дома, до которого они доехали за пять минут. Креймер был слегка огорчён, что очередная поездка закончилась быстро, ведь даже те полчаса ничего не дали. Во всяком случае, ему. Уж про мужчину он не знал. Однако когда тот выходил и открывал багажник, Чес решил таки выйти и увидал, что тот напокупал столько продуктов, что нести нужно будет в два захода. Появилась слабая надежда на что-то, парень решил без раздумий её использовать.

– Джон, тебе придётся таскать два раза. Давай помогу? – тот бросил на него свой привычный пристальный взгляд исподлобья, кинул в карман зажигалку с пачкой сигарет и достал два пакета из багажника.

– Хочешь побыстрее от меня избавиться? – насмешливо, без капли горечи спросил он, но, увидав готовую вырваться пламенную речь своего подмастерья, тут же добавил: – Ладно-ладно, я пошутил! Помоги, если не сложно. – Чес радостно схватил два тяжеленных пакета, головой прикрыл багажник, а блокировать машину уж не стал – руки до этого не дошли. Он и сам не понял, почему, глядя на его действия, на губах Джона мелькала полуусмешка. Может, он что-то делал не так? Вроде, всё так. Может, что-то с его лицом или внешностью не так? Зайдя на крыльцо его дома, Чес, пока напарник искал ключи, глянул в отражение стекла и, хотя видно было плохо, ничего такого необычного увидать не смог: ну, может только кепка слишком смешная, но он носил её уж Бог знает сколько времени. Он тогда и догадаться не мог, что виной было одухотворённое выражение его лица, будто он помогал не обычному повелителю тьмы, а самому Богу, да не донести пакеты с продуктами, а исполнить святую миссию на земле. Хотя для Креймера Джон был Богом. Без шуток. Со всем, что касалось Джона, он никогда в жизни не шутил.
Два чёртовых пакета уже давно оттянули руки, и те болезненно ныли, но Чес стойко ждал, пока тот отыщет ключи. Наконец в свете фонарей сверкнули железяки, и до ушей таксиста долетел их звон. Пару щелчков в двери, и вот они уже в прихожей.

– Можешь не переобуваться, лучше сразу отнеси на кухню, – просто сказал он, но Креймер уж проворно снимал с себя ботинки, не решаясь топтать и грязнить в доме повелителя тьмы. Потом резво взял на себя тяжёлые пакеты, какие не таскал до сегодняшнего дня, и быстро понёс их на кухню.
– Смотри, спину не надорви, резвый ты наш, – с насмешкой кинул ему вслед он, а Чес лишь улыбнулся. Ему нравилось, когда настроение Джона вновь поднималось, пускай и за счёт него. Так даже лучше. Вскоре пакеты исправно стояли рядом с холодильником. Креймер находился около стола и ждал, что скажет Константин, сейчас вдруг усевшийся на стул и доставший из карманов свои любимые вещички. Пока у парня была минутка, он решил окинуть взглядом кухню, так как в прихожей, когда он зашёл, было темно и вообще не до того – пакеты испортили всю романтику. Кухня оказалось просторная, но неаккуратная – раковина завалена посудой, плесень поселилась в углах и на потолке, какие-то обёртки и огрызки валялись тут и там, шкафы покрыты слоем пыли и малость запачканы в чём-то. Кастрюли и сковородки лежали нетронутые и уже даже подёрнутые пылью; Креймер подумал, что Джон, получается, готовил редко... Мусорница была завалена упаковками из-под еды быстрого приготовления. «Это же нельзя так... только этим питаться», – промелькнуло в мыслях у Чеса.
Таксист впервые заходил в дом повелителя тьмы настолько глубоко; обычно для него всё кончалось входной дверью и небольшим кусочком прихожей, да это и то, если повезёт. Сейчас он чувствовал себя вполне счастливым оттого, что находился настолько глубоко в доме Джона, сам не замечая своё довольное, как у кота, получившего целый кусок мяса, лицо и глупую улыбку. А хозяин заметил, потому и, усмехнувшись, вдруг прервал молчание:

– Неужели в моей скромной хате тебя так что-то поразило? – он засунул в рот сигарету и зажёг её; дым струйкой завился к потолку. Чес проводил его глазами и вновь уставился на Джона. Он так и не услыхал его вопрос, зато одна мысль не давала ему покоя вот уже пару минут...

– Ты же вообще ничего не готовишь... как ты так живёшь? – выдохнув и опустив взгляд, Джон беспардонно покачал головой и удобнее развалился на стуле, откинув одну руку за голову. Потом медленно перевёл взгляд на своего подопечного, усмехнулся и вновь вдохнул ядовитого дыма. Креймер по взглядам и движениям этого человека понял только одно слово: «как-то». Джон всегда жил и существовал как-то, полностью отдаваясь лишь работе и ни на секунду не заботясь о себе. Как-то. Как-то он всё же перебивался, однако ж наплевав на себя. Вон даже курить снова стал, а как всё хорошо начиналось! Теперь настала очередь Чеса горько усмехаться. Ему стало просто жаль напарника, хотя он сам знал, что, узнай об этой жалости повелитель тьмы, то не жить ему спокойно, ибо он ненавидел это чувство к самому себе. Но Чес не мог не жалеть; более того – он искренне хотел помочь, без умышленной цели, если, конечно, умышленной целью считать удовлетворение маленького желания в виде чуть большего времени, проведённого вместе, тогда... тогда парнишка и сам не понимал, что есть бескорыстная помощь.

– Ты можешь идти, я не держу, – на этих привычных словах должен был на время прекратиться дополняющий счастье Чеса элемент. Да и сам Креймер уж смирился, продвигаясь к выходу. И что-то всё же не хотело его сегодня отправлять по противному, знакомому пути домой... парень ощутил – дай он себе развернуться сейчас, будет разворачиваться во всё остальное время и никогда не сможет сказать что-то кроме «Пока, Джон». У него есть одна рисковая возможность, один пагубный для него самого план: в чём-то он сделает себе много хуже этими словами, а лучше – лишь немного, но Чес не замечал этого недостатка. Отходя спиной назад, он бросал мелкие взгляды на собеседника, уже давно на него не смотрящего и всё докуривающего свою сигарету. Чес знал, что для того он лишь таксист и в чём-то глупый ученик на заднем плане, пустышка, ничем не наполненная и имеющая возможность лишь долго и нудно извиняться и постоянно иметь хорошее настроение. Но он ведь не таков... не так прост! Чес хотел было показать себя с другой стороны, но кроме того случая с пулями, больше не предоставлялось возможности раскрыть себя. А парень хотел, ведь и умел много всего, кроме как хорошо и гладко водить машину... Это его злило, а когда мы злимся – уже и то, что казалось противным, становится нормальным, если того требует конечная цель.

– Знаешь, Джон, я хотел тебя попросить кое о чём... – тот даже слегка удивился, опёршись локтями о стол и пристально, сузив глаза, смотря на таксиста. Не услыхав никакой реакции, Чес продолжил, всё ещё мелко поглядывая на повелителя тьмы и не смея задерживать взгляд дольше двух секунд: – Понимаешь, я хотел бы научиться курить и, если тебя не затруднит, то, пожалуйста, прошу тебя, помоги мне с этим!..

– Курить? Серьёзно? И это мне говорит человек, на прошлой неделе выдавший мне целую лекцию о вреде курения? – едва сдерживая ядовитую улыбку, с насмешкой спросил Джон. Креймер был готов провалиться туда, вниз, да пускай даже в Ад, лишь бы перестать ощущать румянец на своих щеках и жуткую неуверенность и неубедительность – в словах. Он и позабыл, что такое наговорил в прошлом... Сделав несколько шагов вперёд, Чес уселся на ближайший стул, чтобы не дай Бог колени вдруг не подкосились. А от этого испепеляющего взгляда лазеров становилось не по себе...

– Ну так это было на прошлой недели! Сейчас я всё передумал и решил вот так. Так что, ты поможешь, Джон? – Креймер вскинул на него умоляющий взгляд, хотя заведомо знал, что это никогда не помогало. – Только на тебя вся надежда...

Он хмыкнул, вытащил сигарету изо рта и стряхнул пепел в небольшую мисочку. Его пристальный и такой неприятный, тяжёлый для Чеса взгляд не торопился уходить с парнишки и всё продолжал сверлить, будто стараясь допытаться без слов до правды. Потом он вновь закинул сигарету в рот, и вновь к потолку потянулись змейки дыма. Креймер наблюдал за ними – так переносить угнетающий взгляд собеседника было легче. Наконец первое слово сорвалось с губ повелителя тьмы:

– Это всё очень странно и непонятно для меня, Чес... – звучало глухо, настороженно, а имя, произнесённое им в конце, будто бы хлыстом ударило по Креймеру, обожгло – называйте как хотите, только это показалось ему не очень приятным. – Во-первых, я перестаю, кажется, понимать тебя. Твои причины курить мне непонятны. Но это ладно, это личное дело каждого, хотя для тебя такое сильно странно... А во-вторых, что, в общем-то, самое главное и самое загадочное для меня – это то, как ты представляешь себе это обучение, – Джон ухмыльнулся, вновь едва сдержав улыбку. – Разве можно ли обучить такому?.. Ты просто берёшь сигарету, зажигаешь и куришь. Или я отстал от жизни? По-моему, нет никаких хитростей в этом.

Креймер, почесав за затылком, тут-то и понял, что попался и вообще крупно облажался. Сказать-то сказал, а обоснование отправил на все три стороны. Вот и что сейчас говорить? Однако Чес не любил сдаваться и, даже под напором вскрывающего все тайны взгляда Джона, начал беспардонно врать и придумывать на ходу:

– Мне нужно начать курить... у меня есть уважительная причина. По крайней мере, все курильщики брали в рот свою первую сигарету небеспричинно, тебе это должно быть известно, Джон, – главное – кинуть многозначительный, разбивающий стереотипы поведения в такой ситуации взгляд, и дело сделано, считайте, наполовину. – А вот насчёт обучить... это я вижу прекрасно, да ты разве не представляешь? – тот туго покачал головой. – Так я расскажу: на самом деле я уже пытался попробовать закурить, но ничего не вышло. Дорогая зажигалка выпала из рук по моей неловкости и разбилась, сигарета, как только я вдохнул дым и закашлялся, тут же выпала изо рта и приземлилась как раз таки на выписанный штраф за превышение скорости, а потом, когда я пытался ещё сохранить тот самый штраф, нечаянно смахнул сигарету на штаны и с тех пор у меня там дырка...

– Где дырка? – он слегка нагнулся, и Чес мгновенно залился краской, тут же добавив, что это на других штанах. Джон уже неприкрыто улыбался – Креймер не знал, но так улыбаются только тогда, когда знают правду.

– Джон, ты должен понять, я слишком неуклюж для этого. Научи, как правильно. Как правильно вдохнуть дым, чтоб опять не закашляться, как правильно прикрывать рукой зажигалку от ветра, чтобы при этом не обжечься, как правильно выбирать сигареты и те же зажигалки. Я совсем профан в этом! Пожалуйста! Это же... не должно отнять много времени... – чуть тише добавил он. Тот покачал головой, кинул последний внимательный взгляд на парнишку, словно для того чтобы вконец убедиться в чём-то, и ответил:

– Я всё равно не понимаю, чему здесь учиться! Однако, думаю, ты способен одной сигаретой сжечь дом и себя, так что... ладно, наверное, будет выгоднее научить тебя, чем заводить нового таксиста. «Научить»! – спародировал он Креймера, цокнув и закатив глаза. – И всё же я совсем не понимаю, как это: «научить». Но ладно, попробуем. Но ничего не обещаю.

– Спасибо, Джон, ты не представляешь, как спас меня! – Чес поднял полный восторга взгляд и благодарно, со свойственной ему мягкостью посмотрел на Джона. – По гроб буду тебе благодарен за это!

– Только по гроб? А как же Рай и Ад? – будто разочарованно спросил он и бросил окурок в пепельницу, усмехнувшись. Креймер смутился, опустив взгляд вниз. Джон встал и, видимо, направляясь к чайнику, похлопал Чеса по плечу, наклонившись и быстро прошептав: – Из всего сказанного тобою сейчас искренними были только последние слова...
Таксисту вновь стало стыдно до чёртиков, естественно, что не хотелось верить в то, что его план разгадан, а он сам кажется напарнику лишь малым ребёнком, затевающим эту игру ради какой-то глупой цели, впрочем, ему уже известной. Однако что сделано, то сделано, и это никак не исправить. Включая чайник и одновременно ища на полке чай, он заговорил:

– Но я не собираюсь делать это за просто так. Сам понимаешь... это сколько-нибудь да будет тратить время. И вообще я согласился только потому, что знаком с тобой довольно долго... – Джон не договорил, а Чес уже вскочил с места и развернулся к нему.

– Что ты! Я не прошу тебя делать это бесплатно! Говори что угодно, любое твое желание будет исполнено, Джон! – собеседник лишь повёл бровью, с неким презрением окинув воодушевлённого Креймера, и вновь повернулся назад к столу, доставая из коробочки пакетик чая.

– Знаешь, это звучит как минимум странно. Кто бы нас послушал!.. – он усмехнулся и кинул пакет в кружку. – А вообще есть у меня для тебя одно задание. Будешь готовить ужины. Или обеды. А то мне самому лень. Жутко лень, – добавил он и вновь хмыкнул. Почему-то Чеса не удивило такое желание, такая плата; он пока ещё не принял для себя то, что сможет проводить с Джоном куда больше времени, чем сам предполагал. Креймер не скрыл широкую улыбку и кивнул, задвинув стул и поправив кепку на голове.

– Я конечно же согласен, Джон. То есть я... буду готовить, получается, вместо твоей девушки? – одной из проблем Креймера была болтливость, за которую он потом получал сполна от него. Вот и сейчас Джон решил поубавить оптимизм того и ловко стукнул его по лбу подвернувшейся под руку ложкой. Чес громко ойкнул, будто бы обиженно спросил «За что?» и стал потирать ушибленное место – ложечка-то была столовая.

– Ах да, у тебя вроде девушки-то пока нет... – наивно вспомнил Чес и в следующую секунду пожалел, что произнёс эту мысль вслух – его взяли за ворот рубашки сильные руки и хорошенько встряхнули. При этом лицо Джона осталось равнодушным – вот умел же он так! Хотя Креймеру большего и не надо было: порой прожигающего взгляда было более чем достаточно.

– Попридержи язык за зубами... Чес Креймер, – прошептал он ему практически в самое ухо, прошептал вроде бы и спокойно, но с таким ненавистным подтекстом, что более так шутить не хотелось никогда в жизни. Парень прикрыл один глаз, боясь, кабы Джон не вдарил ему, но всё обошлось: холодные руки (даже сквозь ткань это было ощутимо) отпустили его, а сам он незаметно отодвинулся, секунда – и Джон уже вновь как ни в чём ни бывало заваривал себе чай, наливая дымящегося кипятка в кружку. Чес будто бы ещё чувствовал повелителя тьмы рядом с собой, а эти секунды неожиданного появления рядом, исполненные с одной стороны пускай и злостью, отчего-то сильно засели в голове, не желая выходить оттуда. «Ведь он был так рядом... близко... впервые...» – крутилось в голове у парнишки. Было не то чтобы неловко – в чём-то даже приятно, но, наверное, всё-таки больше неловко. Джон наконец сделал себе чай и понёс кружку на стол; Креймер остался на прежнем месте, глядя невидящими взором в одну точку.

– Эй, парень, оттаивай! Или всё ещё не можешь смириться с таким счастьем? – Чес развернулся и лишь хмыкнул, вернувшись к столу и сев за него; Джону он ничего не ответил.

– Так что, мне готовить ужины или обеды? – через пару минут молчания спросил он, взглянув на него. Тот покачал головой и, отпив чая, бросил:

– Посмотрим. Как получится. В обед могу не всегда быть дома.

– А как же... ну, обучение курению? – Креймер знал, как это глупо звучало, но более подходящего названия придумать не мог. Джон едва сдержал смешок.

– Самому-то не смешно оттого, как это звучит? не называй это никак. Просто обычные затяжки. Ну... – он на секунду задумался, – это вообще не проблема, если честно. Можно когда угодно. Выпадет свободная минутка – закурим. Я всегда так делаю. Можно было даже сейчас, но... – глянул на часы, стоявшие на кухонном столике, и улыбнулся, – но сегодня уже поздно, и всем хорошим мальчикам пора спать. А вот завтра – в самый раз.

Чес и не заметил, что на часах было полдесятого. Он в действительности не любил ложиться поздно, хотя пару раз и мог сделать исключение.

– Что ты, Джон, я вовсе не хочу спать, можно было и сейчас...

– Нет, иди! Видел я сегодня, как ты не хочешь спать. Да и не охота мне сегодня с тобой возиться. Завтра придёшь к девяти сюда, приготовишь завтрак и проведём наше с тобой так называемое «занятие», – Джон сделал акцент на последнем слове и усмехнулся. Креймеру вновь стало неловко, но он смог перебороть это чувство и лишь сжал в пальцах край своей куртки.

– Мы же на завтраки не договаривались, Джон.

– Мы и эти обучения особо не согласовывали. План может меняться. График у тебя будет гибкий. Но можешь расслабиться: два раза на дню я не буду заставлять тебя готовить. Только раз. Но уж на мой выбор, когда. Вот так договоримся? – Чес кивнул. – Вот и хорошо, а теперь можешь уходить.

Парню было действительно нечего добавить, потому он и просто встал со стула и поплёлся в сторону выхода. Уже около двери Джон настиг его и, положив руку на плечо, проговорил:

– Но запомни, Чес: раз взяв сигарету в рот, уже навряд ли сможешь когда-нибудь оставить её. Вот я: вроде и излечили меня от рака, и даже вернули назад на Землю, а я всё равно будто бы желаю попасть назад, в Ад. А всё почему? Потому что не могу перестать курить. Никакие средства не помогают, – Креймер судорожно вздохнул, но даже не задумался, а на такую ли уж нужную жертву он идёт. Он просто знал: в этом будет его спасение и его счастье. И отчего-то сейчас Ад... нисколько его не пугал. Погибнет и погрязнет там под грехом курильщика, и чёрт с ним, главное, хоть будет у него хороший сосед. Это действительно хорошая, но в какой-то степени жуткая перспектива.

– Но есть же какие-то препараты, специальные курсы... почему же это неизлечимо? – полуразвернувшись, спросил удивлённо и слегка наивно Креймер, своим тёплым, малость непонимающим карим взглядом уставившись на него. Джон опустил руку и горько ухмыльнулся, покачав головой.

– Уже ищешь пути отступления? Может, тебе и не начинать тогда? Себя губишь да время тратишь. Это я про готовку. У тебя есть возможность отказаться вплоть до первой затяжки. Я не настаиваю, я просто предупреждаю. В общем, подумай, время есть. А про никотиновые пластыри... всё это ерунда! Мне ни разу не помогло. Не всяким людям помогает. Нужно желание, – Джон глянул на него тем своим ясным и проникновенным взглядом, когда говорил о чём-то действительно близком ему. – А у меня его нет, Чес. И у тебя, думаю, не будет, потому что курение... это реально грех. А всякий грех сладок. И это тоже покажется неимоверно сладким и привлекательным. Ты пока не бери в расчёт свою первую попытку – поначалу всякое отклонение от правил и канонов кажется ужасным и противным, а потом... привыкаешь. Включаешься в это дело, а потом окунаешься в него с головой и уже находишь кучу приятностей в нём. Впрочем, сегодня я что-то разговорился. Иди.

Джон подошёл ближе к Креймеру лишь затем, чтобы открыть входную дверь. Чес во второй раз за день смог лицезреть самого повелителя вблизи: губы сжаты, значит, сосредоточен, запах какой-то приятный, да даже сигаретный дым и то на нём как-то притягательно пах, глаза уставшие, только сейчас парень смог увидать небольшие мешки под ними. Лицо было близко, Креймер подсчитал, что, возможно, на расстоянии сантиметров пяти или шести. Немного слева и сверху – Джон был выше. Парень понял, что как-то слишком неприлично долго для его статуса разглядывал повелителя тьмы вблизи, а когда приметил его вопросительный взгляд, резко развернулся и выбежал в открытую дверь, и к машине, к машине. Ветер по дороге слегка развеял его сумбурно настроенную голову. Уже выезжая на шоссе, Креймер понял, что поступил чересчур глупо – так быстро бегут только совершившие нечто страшное преступники. А он разве совершал что-то подобное? И да, и нет. Но бежать так было явной глупостью. В любом случае. Даже если это – бесхитростное оглядывание Джона Константина. Однако всё равно это как-то странно...
Разогнавшись до максимальной скорости и наплевав на все дорожные ограничения, Чес приоткрыл окно, чтобы резкие порывы ветра ещё чуть-чуть остудили его голову. В Лос-Анджелес постепенно закрадывалась ночь, а значит, и ночная жизнь, гремящая попсовой музыкой, диким смехом, а порой и стонами, пахнущая крепким алкоголем, естественно сигаретами и тяжёлыми духами, и ослеплявшая глаза прожекторами и ярким освещением, а также свербящая на языке какими-то острыми напитками. Креймер, проезжая по улицам, не понимал этого никогда: его достижением было сходить в тот бар. И всё. Он был явно не уличный, даже скорее очень домашний. Он хотел верить, что таков и Джон. Вернувшись к мысли о нём, парень хмыкнул и перебрал в памяти сегодняшний день и не только и задумался над его словами. Особенно над теми, прозвучавшими чуть тише за этот день: и когда Константин шёл готовить себе чай, об искренности сказанного Чесом лишь в последнем предложении, и когда тот злобно вновь шептал ему на ухо заткнуться, и наконец рядом с дверью – там Джон был, казалось, самим собой. А также вспомнил о вреде курения и о предупреждении повелителя тьмы... Однако в ту же секунду отмёл все сомнения – ему ничего не было жалко ради Джона. Ради его единственного любимого пассажира. Пускай даже если конечный пункт заведомо будет Ад – всё равно. Может, даже эта мысль уже грех? Тогда всё становится куда проще.
Нажав на газ сильнее, Чес скрылся в темноте. С завтрашнего дня он решил точно, что начнётся новая жизнь. Пускай уж не такая и новая, но, хотя бы, с приятными вкладышами, пропитанными сигаретным дымом и вкусными блюдами. А вот насчёт последних парню стоило немного позаботиться, чем он и занялся оставшееся до сна время...

«Лишь бы не подгорело!» – взмолился Чес, перебегая от раковины к плите и переворачивая яичницу-болтунью. Слава Богу, на этот раз всё обошлось – кусочки были лишь слегка поджаристыми. Вот так бешено началось его утро: как только переступил порог этого дома, сразу был втянут в активный процесс готовки, нарезки, мытья посуды. Джон, услыхав включённую воду, сразу же заявил, что с посудой он справится сам, но Креймер, вспомнив, что со вчерашнего дня гора не уменьшилась, а даже вовсе наоборот, посчитал нужным всё же помыть её, потому как она мешала ему, да к тому же постоянно требовались то вилки, то ложки, то сковородки, поэтому разумнее было сделать всё-таки так. А вообще, ему было всё равно, сколько времени и сил он потратит на это – ради Джона можно было взять и сверхурочные.
Пока Чес готовил, Константин сидел за столом и привычно курил. Если честно, то парень старался откладывать время начала курения как можно дальше, потому что, в общем-то, и не горел особым желанием, точнее, был даже жутко против этого; путь назад ещё был, но сворачивать на него, ясное дело, не хотелось. Креймер уж давно всё решил, а одолевающие с утра сомнения — это нормально. Видимо нормально, но точно таксист знать не мог.

– Джон, ты будешь чай или кофе? – Чес обернулся, устало глянув на него и утерев со лба пот – казалось бы, обыкновенная готовка, но с непривычки тратилось много энергии. Мужчина мельком оглянул его, ещё, кажется, сонно усмехнулся своей всегдашней ядовитой улыбкой и кинул:

– Кофе, – Креймер уже доставал зёрна и кофемолку. Потом резко отвлёкся на яичницу и уже убрал её с плиты; где-то в тостере выпрыгнул поджаристый хлеб, а кнопка на чайнике звонко отщелкнулась, возвещая о готовом кипятке. Парень разрывался между тремя делами, но ни разу не посетовал на выбранное им – в чём-то был даже счастлив, не считая того, что ему казалось, будто Константин на него пристально смотрит своим вчерашним невыносимым взглядом. Чес решил пока не замечать его, хотя мог сказать с уверенностью, что взгляд был не выдумкой его больной фантазии, а подкреплённым фактами событием.
Вот уже Креймер вытащил горячий хлеб и, обжигаясь, донёс его до доски, а потом быстро сделал из него бутерброды с беконом. Яичницу тем временем ещё раз встряхнул в уже остывающей сковороде и разложил по тарелкам: себе, конечно, меньше, потому что есть отчего-то не хотелось. Далее Чес справился с кофе, помолол его, и через пару минут на столе перед Джоном была уже дымящаяся, вкусно пахнущая чашка крепкого напитка и несколько кусочков сахара. После кофе потянулось всё остальное, и вот стол был уже накрыт; наконец расслабленно выдохнув, парень упал на стул и откинулся на спинку, закинув голову назад – он никогда в жизни не готовил так лихо и так много. Сегодняшний день был первым в таком случае...

– Ещё только начало дня, а ты уже выдохся. Так не годится... – неспешно произнёс Константин, дуя на кофе и слегка отпивая из него. Чес, не глядя на него, мог сказать точно, что тот пристально смотрел на него, силясь разузнать что-то даже ему самому неизвестное до конца – кажется, вчера было только самое начало.

– Нет, что ты, Джон! – Креймер принял нормальное положение на стуле, а тёмно-серые глаза мужчины вмиг переместились на что-то другое. – Просто я впервые готовил столько много и так быстро. Обычно на завтрак я привык обходится бутербродом и чаем либо кофе.

– Да я как-то тоже... – тот усмехнулся, видя постепенное замешательство и смущение Чеса. – Это было ведь твоё желание сделать такой шикарный королевский завтрак. Я был готов и на обычный бутерброд...

– Ну это как-то слишком: приходить готовить ради какого-то куска хлеба с сыром или колбасой! – вдруг будто вспыхнув, заявил Креймер и скрестил руки на груди. – Лично я не могу готовить такую мелочь тебе. Совесть не позволяет. Ты же мне одолжение сделал. А я, получается, что... – парень затих и, вновь чувствуя ненавистный румянец на щеках, схватил вилку и начал со скоростью метеора поедать яичницу. Он ненавидел в себе пока только два качества: болтливость и румянец. О, этот чёртов румянец был порой даже хуже болтливости! Ладно, если брякнул нечто лишнее – иногда это может даже идти в плюс, типа ты такой бесстрашный, раз можешь смело говорить порой неприятные вещи; а вот с румянцем было непросто – краснеют так, как он, считал Креймер, только девочки. Ладно, быть может, ещё некоторые девушки. Но уже даже не женщины!.. А он? Почему он, парень девятнадцати лет, не может скрыть этого? От этой мысли Чесу становилось ещё более стыдно, и потому всё начиналось заново по кругу. Да ещё этот противный взгляда повелителя тьмы!.. Ужас, каторга, а не взгляд!

– Оу, какой ты, – безэмоционально сказал Джон, откинув сигарету в пепельницу; парень ещё глубже уткнулся в тарелку. Последующие несколько минут прошли в полном молчании, прерываемом лишь побрякиванием вилок, чашек и тарелок. Чес изредка морщился от неприятного и непривычного ему запаха дыма, а потом не выдержал, встал и открыл окно, чтобы проветрить. Константин кинул малость недовольный взгляд скорее не на него, а на его клетчатую синюю рубашку. Или на джинсы, которые как-то плохо вязались с прошлым представлением о таксисте и его одежде, всегда мешковатой и тёмной. Короче, Креймер был уверен, что взгляд Джона был направлен явно не на его лицо. А зачем ему это – он и не знал.

– Как же ты курить-то будешь, если даже сам запах не можешь терпеть? – как и обычно насмешливо спросил повелитель тьмы, вновь возвращаясь к завтраку; Чес присел на стул и, поковырявшись в еде, отодвинул тарелку – совершенно ничего не хотелось.

– Да нет, это так, ещё с непривычки... – тихо отозвался он, задумавшись о совсем ином. Джон, глянув на него, будто прочитал это на лице и более приставать не стал вплоть до окончания трапезы. Креймеру же стало как-то невыносимо грустно: то ли здоровье его плакало от предстоящих затяжек, то ли сердце – от чего-то явно не возможного. Он не знал, однако в душе понимал, что нельзя унывать. Но беспричинную не-радость труднее всего лечить, это точно. Даже мысли о будущих частых встречах с Константином не приводили в восторг и не излечивали, не выметали, не отскабливали ту самую опухолевую грусть, тот самый осадочный сор, ту самую неприятную слизь смутных предположений; ему казалось, что ничего ровным счётом не изменится, Джон навряд ли подпустит его ближе, чем сейчас он есть, хотя верить во что-то великое и чудесное, конечно же, стоит. Потому что это он, Чес Креймер. А Чес Креймер ведь никогда не был пессимистом, верно? Парень улыбнулся, подумав, что тот самый камень с души когда-нибудь упадёт, ведь вчера он сделал правильный выбор. «Развернулся бы тогда, стал бы разворачиваться и уходить всё время», – беспрерывно крутилось у него в голове, пока он допивал свой кофе без сахара. «Наверное, правильно. Хотя и провально», – таково было его заключение в конце. Всё зависело от него самого. Но и не только...

– Ну что, юный курильщик, готов познать все таинства курения? – с иронией и вечным насмехательством в глазах спросил Джон, унося в раковину тарелку и кружку. Чес слегка встрепенулся и также отнёс свою посуду туда же.

– Да, наверное. Начнём прямо сейчас? – живо откликнулся он и столкнулся с Константином около стола. Тот лишь на секунду внимательно глянул на него и взял пачку с полки вместе с зажигалкой.

– Можно и сейчас. Только сначала – в магазин. Не буду же я потчевать тебя своими сигаретами? Да и тебе, думаю, нужно что-нибудь полегче... – Джон схватил пиджак и направился к выходу, Креймер поспешил за ним. Как только они переступили порог дома и оказались на улице, сейчас шумящей полной жизнью, Джон остановился и добавил: – Только пойдём пешком. Хватит нам кататься на машине.

Чес кивнул, и они свернули налево – вёл, конечно, Константин. Таксист с вниманием разглядывал район, доселе виденный им лишь из окна машины, но никак не вблизи и чаще всего ночью. Когда было темно, эта улица казалась неприятной и немного пугающей – сейчас она, залитая летним солнышком, будто вся преобразилась и вспыхнула. Первые этажи были частично заняты магазинами с различными безделушками или продуктами, толпы народа суетились в них или около; оказывается, совсем недалеко от квартиры Джона, где-то в метрах ста или ста пятидесяти, находился аж целый базар, где и обитало самое большое скопление народа на этой улице; это было сердцем, главной артерией сего района. Базарчик находился на другой стороне улицы; увидав заинтересованный и заблестевший взгляд Креймера, Константин направился к перекрёстку, решив дать парню вдоволь насмотреться на это глупое, но немножко занятное зрелище, по его мнению. Радости Чеса не было предела, когда они только-только вошли в торговые ряды: глаза в прямом смысле разбегались в разные стороны от такого количества всякого интересного и яркого здесь. Разноцветные шатры, наполненные всякими статуэтками, амулетами, браслетами, кольцами из различных металлов, материалов и камней, под потолком висели всякие побрякушки, ковры и почему-то широкополые шляпы; небольшие лавки, забитые до отказа разными и не объединёнными общей тематикой предметами: от маркеров и кружек вплоть до штор и расчёсок, и всё это находилось на одном прилавке, сверкая всеми цветами радуги и всеми оттенками так, что в глазах начинало рябить; ну, и, наконец, совсем крохотные забегаловки либо с одеждой, перекочевавшей из шатров, либо с едой – тогда за тридцать метров до этого был ощутим характерный запах жареного – всё это и ещё многое другое открылось перед глазами впервые здесь оказавшегося Креймера. Народа было пушкой не пробить – и все тоже разные, что глаза не могли отдохнуть на них. Обилие красок, шума, говора, запахов, смешанных из еды, едва уловимого – сигарет и совсем резкого – духов, положительно влияло на только захандривший было рассудок Чеса. Верно говорят, что прогулка способна избавить от угнетения или, по крайней мере, на пару часов заставить забыть какие-то свои проблемы. Вот и Креймер втянулся в общую базарную жизнь, не оставив ни один прилавок без внимания и даже накупив что-то, в общем, не столь важное и пустяковое. Парень даже и сам точно не знал, что находилось в его пакетике, зато мог с уверенностью сказать, что у него на душе – нечто похожее на счастье.
Да и Джон был тут же, правда, смотрел на него, как на глупого ребёнка, когда тот в очередной раз отходил от лавки с какой-нибудь безделушкой. Тогда он постоянно скептически спрашивал: «Что это? Зачем это тебе?», на что Чес, довольно щурясь не только от солнца, лишь мелко качал головой и вновь убегал куда-то. Константин хлопал себя по лбу и тяжко вздыхал; Креймер едва видел это, но не обращал должного внимания, хотя если бы пригляделся, то чуть ниже ладони, упавшей на лицо, смог бы увидеть слабо заметную улыбку... Когда они наконец вышли из толкучки и вновь оказались на более пустой по сравнению с базаром улице, то Джон, взглянув на таксиста и его огромный пакет, набитый всякой всячиной, ехидно спросил:

– Юный курильщик, у тебя хоть деньги-то остались? – последовало громкое, преисполненное искреннего удивления «Ой!» и последующее копание в карманах в поисках кошелька. После минуты тщательных исследований карманов джинс и пакетов, коих оказалось далеко не пять, на Джона был поднят неимоверно жалобный, полный почти что детской обиды и едкой горечи взгляд, сказавший за своего владельца всё.

– Джон, я, кажется, потерял... его, – зачем-то добавил Чес, хотя Константину было понятно всё и без этого; вздохнув и подняв глаза кверху, видимо, мысленно спросив, зачем и для чего было ему вести Креймера таким опасным и соблазнительным путём, Джон поплёлся вперёд, ничего не сказав вслух. Парень остался неподвижен и всё ещё в неприятном удивлении шарил по карманам и заново перебирал пакеты. Потом он нагнал повелителя тьмы и, уже чувствуя исходящего от него энергетику разочарования и недовольства, тихо повторил:
– Я его ведь действительно потерял, Джон... или украли. Думаю, нам нужно будет вернуться назад и... – Константин, как вихрь, ловко развернулся и вновь так же, как и вчера, схватил парнишку за ворот рубашки и, сделав несколько широких шагов к стене, сильно впечатал его туда. Чес и пискнуть не успел, лишь пару раз запнулся по дороге к стене и издал что-то отдалённо напоминающее хрипение, когда ощутил удар спиной. Взгляд Джона метал искры вселенского гнева, хотя лицо в общем его казалось спокойно. Креймер вновь не без восхищения удивился этой способности, но вдруг вспомнил, что сейчас он в таком положении, что вовсе не до изумлений, пускай и приятных. Мужчина слегка приподнял его над землёй, хорошенько встряхнул и вновь впечатал в стенку, только теперь намного слабее. Таксист краем глаза стал замечать, что люди удивлённо оборачиваются в их сторону. В это же время лицо Константина было слишком близко, ближе, чем когда-либо, что даже его неглубокое, слабое дыхание, пропитанное дымом, доставало до его собственного лица. Парень сжался, силясь смотреть вниз и даже вновь зажмурив глаза. Он боялся не того, что мог сделать с ним повелитель тьмы – это казалась ему вовсе не опасным, – а боялся он этой ужасающей ауры, исходившей от Джона, которая будто бы уничтожала всю его уверенность в своей невиновности. Ему хотелось, чтобы Константин начал скорее говорить, а не молчать – так будет хотя бы понятно, что у него на уме.

– Чес Креймер... ты меня нехило так удивляешь... – тихо прозвучало ему вновь на самое ухо; тело Джона прижалось к нему, таксист вздрогнул, хотя и сам не понял, от неприятного или от приятного. – Ведёшь себя, ей-богу, как малый ребёнок или нежная девушка – всё теряешь, что-то придумываешь, отвлекаешься на мелочи, – судя по звукам, Константин слегка отодвинулся и заговорил чуть громче, Чес приоткрыл один глаз. – Кажется, спокойная жизнь тебя совсем выбила из прежней колеи. Что ж, это мы исправим... А сейчас, мой «милый ученик», мы никуда не возвращаемся и идём туда, куда я хотел тебя привести, и покупаем всё на мои деньги. Потом, если захочешь, вернёшь, – в ту же секунду пальцы разжали ворот его рубашки, и Креймер едва устоял на ногах, уже не удерживаемый Джоном. Вроде, в этой речи нет ничего особенного – бывало когда-то и похуже, – но отчего-то всё равно на душе оставался неприятный осадок: а всё из-за чёртовой энергетики. Чесу было действительно неловко так опростоволоситься перед повелителем тьмы, да ещё и с самого начала, когда он хотел использовать время, пагубное для его здоровья, с пользой для его взаимоотношений с Константином. Но, делать нечего, Джон уже давно в пару десятках метров от него, а жизнь, как говорится, продолжается, поэтому Креймер побежал догонять его. Как только парень поравнялся с ним, Константин боком глянул на него, усмехнулся и зашагал быстрее.

– Сразу как шёлковый... Ей-богу, ребёнок! – яд так и сочился в его словах. Всегда. Этого-то Чес и не любил.

– Джон, я не ребёнок! Уже давно, – на полном серьёзе сказал он, нахмурив брови и пристально глянув на повелителя. Тот мельком посмотрел на него, хмыкнул, специально не скрыл колючей улыбки и небрежно бросил:

– Когда принимаешь такой вид – да, но в душе ты никогда не повзрослеешь. И я же не говорю, что это совсем плохо. В каком-то смысле это даже прекрасно... – глубоко вдохнув, вдруг серьёзно, практически так же, как и Креймер пару секунд назад, произнёс Джон, откинув голову назад и любуясь, кажется, небом. Чес задумался и тоже поднял голову: сегодня небо действительно казалось необыкновенно лазурным. Или только казалось? Парень не смог понять до конца эту требующую долгих дум мысль, так как с треском и смаком влепился в фонарный столб, спустившись с небес на землю и потирая раскрасневшийся лоб; Константин прошёл без всяких происшествий рядом, лишь, кажется, негромко ухмыльнулся. Когда всё ещё потирающий лоб Чес нагнал его, он тихо добавил:

– А вообще, лучше не меняйся. Когда-то давно я взял тебя к себе таким и вовсе не хочу, чтобы от меня ушёл второй «я», – Креймер от удивления даже позабыл закрыть рот и едва не поставил себе второй синяк на лбу, в последний момент ловко увернувшись от столба. Слова... мало сказать, что они поразили его до глубины души – больше, дальше! Но Джон не дал ему задуматься, не дал ему начать копаться в них, улавливать там новый смысл, а лишь на ближайшем повороте грубо дёрнул парнишку за рукав со словами «Сюда!». Чес малость отвлёкся от своих мыслей, завидев перед собой новый район и совершенно новые виды. Здесь он раньше не бывал, точнее, может, и бывал, как и во всех остальных частях города, но только на машине, пешком же – совсем другое дело. Конечно, ничего особенного, но парень всегда находил то, чем можно было полюбоваться, пускай этим и были обыкновенные балкончики с цветами, возвышающиеся бетонные джунгли или виднеющаяся в конце дороге церковь, всё более и более приближающаяся к ним.

– Джон, я ведь понимаю, нам туда? – Креймер кивком головы указал на видневшуюся вывеску с дымящейся трубкой над магазином. Константин приподнял бровь, глядя на парнишку, кивнул и немного ускорил шаг. Чес не отставал.
– Ты там уже бывал?

– Сам-то как думаешь? – спокойно вопросом на вопрос ответил Джон и потом добавил: – Конечно бывал. Более ста раз, наверное, точно, – таксист присвистнул от изумления.

– Ничего себе, ты так долго куришь? – Креймер глянул на его сосредоточенное лицо. Тот горько усмехнулся.

– И долго, и часто, – Чес научился по какой-то едва уловимой интонации в голосе определять, желает ли Константин продолжить разговор. Сейчас, судя по всему, нет. По крайней мере, так казалось парню, да и сам Джон был человеком таким – самим себе на уме, потому и его задумчивое выражение лица заявляло о немного ином состоянии души, чем у других людей в такое время, – о более, гораздо глубоких размышлениях, которые происходили в нём. В таком случае Креймер не решался навязываться этому человеку. Они молча дошли до двери, и Константин, слегка потянув на себя ручку, открыл её, ступая через порог в темноватое помещение; Чес последовал за ним.
Как оказалось, это был специализированный магазин всяких курительных принадлежностей: разного рода дорогие сигареты, изысканные и роскошные трубки, мундштуки, отборного сорта табак, кальяны и многое другое. Всё это лежало справа и слева под стеклом прилавка, а многое находилось и на полочках позади них. В самом воздухе стоял стойкий запах табака, под потолком почему-то стелился туман, прикрывая и затемняя сам свет, а кроме них, посетителей больше не было. Джон, не смутясь, по-хозяйски подошёл к стойке справа от них и начал пристально вглядываться в лежащие там вещи; они, благо, были подсвечены, иначе ни черта не было бы видно. Чес осторожно подошёл к нему и посмотрел, что же такое интересное находилось в том шкафчике; оказывается, это были пачки сигарет в плотных, из, вероятно, дорогого материала упаковках, а уж про их содержание и цены, значившиеся под ними, парень решил просто промолчать и даже не думать. Константин же преспокойно стоял и выбирал, тихо говоря:

– Тебе нужно что-нибудь менее сильное... хм... что же выбрать? - он вдруг краем глаза заметил, что Креймер стоял рядом, и сказал громче, кинув на него недовольный взор, будто он мешал: – Ты чего здесь стоишь? Иди зажигалку пока выбирай! Свою же вроде сломал...
Чес сию секунду скрылся с глаз долой и отошёл в противоположную сторону; там, по всей видимости, были зажигалки. Парень решил сразу отойти от супер дорогих, украшенных чуть ли не бриллиантами и золотом, к менее дорогим, но всё равно даже они стоили, по его меркам, слишком много для такой безделушки. Хотя, если подумать, для кого-то это ведь целый культ – чем навороченнее зажигалка, чем лучше. Однако Креймер не понимал таких людей, сейчас вовсю уставившись на «дешёвые», по мнению этого магазина, зажигалки. «Странно, даже продавца нет...» – таксист хмыкнул, но решил, что это, наверное, нормально, и продолжил разглядывать зажигалки.

– Джон, а мы точно должны покупать всё в этом дорогущем магазине? Почему нельзя удовлетвориться обыкновенными сигаретами и обыкновенной зажигалкой? – обернувшись, спросил вдруг Чес, глядя на спину Константина. Тот первую минуту ничего не отвечал, и Креймеру даже показалось, что не ответит, как вдруг раздался голос:

– Потому что так нужно и так сказал я. Ты же, надеюсь, полностью доверил мне своё обучение? – то ли спросил, то ли что, Чес лишь промолчал и сглотнул слюну. – А это значит, что покупка нужного материала лежит на мне, как и выбор, какого качества будет всё это. А если ты насчёт долга, который должен будешь мне вернуть... – казалось, сам Джон задумался, как же ему решить вопрос, – то до поры до времени считай это подарком. Но как только мне понадобятся деньги и более разумных вариантов, чем ты, у меня не будет, тебе нужно будет их всё-таки вернуть. Всё понятно?

– Да... да, спасибо, Джон, я, конечно, благодарен, но это кажется мне лишним и... – вдруг где-то загромыхало так сильно, будто в одно мгновение свалились сразу с десяток кастрюль. Чес едва ли не вскрикнул от неожиданности, а Константин оставался спокоен.

– Ого, да неужели это снова ты, Джон? – раздалось на центральном прилавке. – Да сегодня не один, кто это?
Нельзя сказать, что голос был приятный или неприятный – он был обыкновенный, никакой, словом, да и возраст человека нельзя было определить по нему. Но Креймер понял, что это явно мужчина.

– Здравствуй-здравствуй, Джордж, как поживаешь? – довольно дружелюбно, даже слишком, спросил Константин, и продавец, ещё не видимый для Чеса, обошёл, видимо, прилавки и оказался за шкафчиком, около которого стоял повелитель тьмы, и они пожали друг другу руки. Креймеру всего лишь на секундочку стало обидно – Джон так, судя по всему, по-дружески относился к этому продавцу, что хотелось от зависти кусать локти. Но парень взял себя в руки, поняв, что осталось всего немного до появления общего интереса, а соответственно, большего времени, проведённого вместе. Из-за темноты, полностью окутавшей всё, что находилось дальше прилавков, Чес не мог увидеть ни лица, ни хоть какого-нибудь клочка этого Джорджа.

– Я-то отлично, а это всё же кто с тобой? – в голосе звучал слишком неприкрытый интерес, граничащий с плохого рода любопытством. Креймеру сразу не понравилось такое.

– А, это... – небрежно отвечал повелитель тьмы, – да так, обещал помочь с выбором сигарет. Достань, пожалуйста, три пачки вот этих...

– Ого, сам Джон Константин решился помочь какому-то парнишке? Интересно, – Чес, отвернувшись, делал вид, что не услышал и выбирал зажигалку. Послышалось какое-то шебуршание и заворачивание чего-то в пакет.

– Он меня довозит. Услуга за услугу, – всё также сдержанно, спокойно и в чём-то беззаботно продолжал отвечать Джон.

– О-о, вот как! – протянул нараспев голос. – Это всё?

– Нет, ещё, кажется, он не выбрал зажигалку. Погоди минутку, – позади Чеса послышались торопливые шаги, а вскоре Джон осторожно тронул его за плечо, да так резко, что он крупно вздрогнул: – Ну что, выбрал?

– Нет, я... не совсем знаю, какую именно, да и цены... – Константин тяжко вздохнул и ткнул на чёрную с тёмного цвета небольшой стразой на ней.

– Джордж, неси вот эту, – хоть продавец и находился в другой стороне, но всё равно смог как-то углядеть, какая именно зажигалка была нужна, и вот уже в их пакетик заворачивалась и она.

– С тебя, Джон... а в общем, всё видно на дисплее. Делаю скидку десять процентов тебе по старой дружбе, а ему – пять, как впервые здесь купившему, – Константин подошёл к центральной кассе и, достав из кармана пару купюр, бросил их туда. – Как всегда не мелочишься, Джон! Держи, там сдача, – ловкая, чёрная рука схватила деньги и быстро переменила их на пакетик. Мужчина взял пакетик и, кивнув в пустоту, на самом деле тому, кто за ней скрывался, зашагал к выходу; Чес отчего-то сконфуженно поплёлся за ним.

– Пока, Джон. И... будь осторожен. Если ты, конечно, понимаешь, о чём я, – Креймер быстро глянул на Константина – ни один мускул не дрогнул на его лице, он лишь равнодушно хмыкнул и сказал перед выходом «Прощай!». Как только дверь за ними захлопнулась и оказалась позади, Чес глубоко вдохнул свежий воздух и помотал головой, отрезвляясь от душного смрада, господствующего в магазине. Заметив это явное облегчение по его лицу, Константин, сунув ему пакет в руки, тихо проговорил:

– А всё же я думаю, что тебе не стоит начинать курить, а лучше сразу сказать, чего ты хочешь на самом деле... – парень не мог позволить так дерзко и резко бомбить корабль своей надежды из самолётов допытывания до правды Джона, потому и перебил сразу же:

– Не говори глупостей! Я действительно хочу курить, – Константин неожиданно остановился и пристально посмотрел на него; Чес развернулся к нему. – Я просто хочу начать это дело и нет у меня больше никаких тайных причин или целей, с которыми бы я затевал это!

Креймер, конечно, иногда врал в прошлом, но Джону – никогда. А сейчас парнишка наврал, наверное, с три короба. А может, и четыре, и пять, и шесть; короче, наврал хорошенько на всю свою оставшуюся жизнь. Так жёстко и много он никогда не говаривал лживых слов! Джон, вздохнув, покачал головой и, развернувшись, пошёл дальше.

– Ладно, будем считать, что я тебе верю. Только предупреждаю сразу: не жди, что этим сможешь добиться от меня каких-то там откровений, рассказов и прочего! Не надейся, что я тебе стану другом... – он серьёзно посмотрел на него, а Чесу оставалось лишь беспечно кивнуть головой, улыбнуться и добавить беззаботное «Конечно же!». Всё это было, естественно, жутко напускным и – снова – лживым. «Конечно же», он не будет ни на что не надеяться. «Конечно же», он улыбнётся вновь мило, даже искренно, но всё же вымученно. «Конечно же» звучит так просто и понятно для Джона, а для него равносильно взрыву миллионов звёзд – только если это сильнее либо наравне. И, наконец, «Конечно же» явно не равно тому счастью, которое наивно вырисовывал на холстах своей мечты красками воображения и надежды Чес. Эта фраза будто немой крик его безысходного состояния. Но немой, потому что Креймер не привык отчаиваться, заглатывая боль поглубже в себя, и, сквозь рвотные рефлексы, улыбался как ни в чём ни бывало обидчику, даже не считая его таковым. Ибо обидчиком был чаще всего Джон Константин. А разве он мог брать на себя это позорное звание? Для Чеса – естественно нет.

– А кто это был? – вдруг вспомнил Креймер, решив поскорее перевести тему – так забывалась и боль. Точнее, она ещё долгие месяцы продолжала ныть где-то под сердцем, но парень старался её не замечать и жить будто бы в своё удовольствие.

– Джордж. Ты разве не слышал? – Джон высокомерно повёл бровью и усмехнулся. Чес тут же его перебил:

– Да нет, это я знаю, я про другое спрашиваю: откуда вы знакомы? – вот они уже свернули туда, откуда открывался вид на базар.

– Если говорить грубо, то с того самого времени, как я впервые взял сигарету в рот. Точнее, когда впервые зашёл туда. Но на самом деле чуть раньше... – Креймер, ясное дело, ни черта не удовлетворился и лишь обескураженно и слегка разочарованно произнёс «Ясно». То самое «Ясно», которое кажется коротким и нейтральным, но на самом деле содержит в себе много незаконченности. Но Чес привык говорить так и много скрывать вообще в общении с Джоном, так что это уже не казалось ему сверхъестественным. Он уж давно понял, каков в глазах Константина, и усиленно пытался это мнение изменить. Вопрос в другом: удастся ли?
– Не пойдём ко мне домой, а отправимся в парк. Да вот хотя бы в этот! – Мужчина коротко кивнул в сторону огромных ворот. – У меня сегодня куча важных дел есть кроме тебя. Так что сядем, я быстро покажу, а потом убегаю.

– Может, довезти? – не задумываясь, спросил парень. Джон помотал головой.

– Нет, не нужно. И... вот ещё что: я до сих пор не понимаю, что значит обучить курить. У меня это не укладывается в голове. Но раз уж я согласился, а ты выполнил моё условие, то и я обязан что-то сделать. Однако я не буду тратить времени больше, чем ты тратишь на меня, ибо...

– Ибо ты очень занят и у тебя есть куча дел, кроме меня. Это я знаю, Джон, – нетерпеливо перебил Креймер, за что получил не совсем приятный для него тяжёлый взгляд.

– Не совсем это, но пускай для тебя это будет так... – тихо и будто совершенно не по-константиновски проговорил тот. Чес как-то пропустил эти слова мимо ушей, полностью отвлёкшись на парк впереди. Наконец они зашли в него, там было всё так, как и обычно бывает в парках: зелёные милые деревьица, небольшие рощи, три озера, широкие долины, тенистые аллеи и аттракционы. Повелитель тьмы сказал что-то про то, что им нужно уйти в самое отдалённое и безлюдное место здесь, потому что ему не хотелось, чтобы эти их занятия (было произнесено не без усмешки) увидел кто-нибудь. К счастью, отыскалось хорошенькое местечко в теньке, на довольно большом расстоянии от главной аллеи, да ещё и с озером впереди. Кроме них там была какая-то парочка, но и она находилась почти что на другом конце озера, так что можно было с уверенностью сказать, что здесь никого нет. Креймеру было, в принципе, всё равно, он лишь волновался за Джона и его недолюбливание людных мест. Но вот они уселись на лавочке; Чес, доставая из пакета пачку с сигаретами и зажигалку, впервые почувствовал себя неловко, а вот отчего – чёрт его знает! Но было будто бы стыдно за всё: и за эту ситуацию, и за его глупое предложение, и за не менее глупо проведённое время (пускай оно ещё только впереди). Но уж и воротиться назад было нельзя, да и навряд ли хотелось (даже после тех слов Константина), поэтому парнишка, вытащив всё необходимое, мельком глянул на собеседника, а тот, в свою очередь, оказывается, смотрел на него. Но, быстро перенеся взгляд на выложенные предметы, Джон вдруг будто оживился и заговорил:

– Так, надеюсь, ты не думаешь, что я буду аккуратно обходить тебя со спины и нежно засовывать сигарету в рот? – при этих словах Креймер неосознанно смутился. – Делай всё сам, а я посмотрю и проверю. И вот ещё: старайся вдыхать медленнее. В первый раз все стараются торопливо вдохнуть в себя дым, это неправильно. Куда лучше сделать это медленно. Притом же, куришь ты практически впервые, не считая твоего прошлого неудачного раза, – Чес кивнул и стал неуклюже раскрывать пачку, потом достал одну тонкую, с какой-то красивой канвой сигарету и положил её в рот. Он ощущал себя белой вороной с этой сигаретой во рту, ведь знал, что она вовсе не шла его статусу. Вот Константину – пожалуйста. Курящим Джон выглядел этаким солидным мизантропом. А вот он сам, думал парень, выглядит так не лучше, чем какой-нибудь промоутер на улице, в свободную минутку закинувшийся сигареткой. Да если ещё нахлобучить кепку, которую он сегодня забыл!.. Получалось забавное, но вместе с тем и печальное зрелище.
Джон же, увидав, как тот положил сигарету в рот, едва сдержал смех, позволил себе лишь сдержанно ухмыльнуться и сказал: – Переверни, Чес.
А Чес, чувствуя, что румянец на его щеках сейчас похлеще всех румян, вместе взятых, у девушек его города, в ту же секунду перевернул сигарету и полез за зажигалкой.

– Если бы я мог, то убежал бы поскорее из парка, пока ты его не сжёг. Но, увы, не могу, – Креймер теперь жалел, что, в порыве лжи, сказал про этот чёртов штраф и штаны, которые, по его словам, он счастливо прожёг упавшим окурком. Ну, что ж, зато теперь у Константина будет повод лишний раз улыбнуться, что тоже, в общем-то, не так плохо.
– Так, дай её на секундочку, кое-что покажу. Конечно, глупо такому учить, это знают даже дети... вон, у любого шестиклассника спроси, он тебе мастер-класс покажет. Но раз уж обещал, разжую всё по кусочкам, мой «милый ученик», – всё такой же насмешливый, даже скорее ядовитый упор на последнее словосочетание. Чес уже успел сто раз пожалеть о задуманном: кажется, здоровье он попортит немало, а вот своей истинной цели так и не достигнет, ибо где в этой спешке уделить время хоть на пару слов, отличных от темы курения? Конечно, всё ещё впереди, конечно, затяжек там будет до черта (если он сам доживёт до них), но порой настрой зависит лишь только от начала, а нынешнее начало заставляло остро чувствовать безвыходность положения. Но Креймер что? Правильно, никогда не унывал и никому этого не советовал.
Тем временем парень передал зажигалку Константину, и тот, прикрыв её ладошкой от ветра, первый опробовал, пару раз чиркнув ею.

– Ну, ты понял: прикрывать надо так. Искренне надеюсь, – говорил он, передавая зажигалку, – что ценник на ней немного подуспокоил твои дрожащие руки, ибо тебе её потом никто не починит.

– Вот поэтому я и не хотел брать всё это: оно жутко дорогое и им неловко пользоваться, – насуплено промямлил Чес, принимая зажигалку из его рук и на секунду соприкоснувшись с его холодной ладонью. «Почему такая холодная?» – пронеслось на заднем плане мыслей у Креймера в голове, однако вскоре забылось.

– Зато совесть будет мучить, если вдруг потеряешь или разобьёшь. А это тоже не есть плохо. Иногда... – Джон хмыкнул, будто на мгновение задумавшись о чём-то и уставившись на свои руки, согнутые в кулаки перед ним. Парень мельком посмотрел на него, пока позволяла ситуация: тот сидел, ссутулившись, широко расставив ноги и опустив голову – такая поза говорила, что он сильно задумался о чём-либо. Но вдруг очнувшись, Джон кинул на него быстрый взгляд и тут же приказал:
– Давай уже, начинай! Мы тут не на лебедей пришли смотреть, – а в озере рядом плавали действительно красивые лебеди (хотя когда эти птицы были некрасивыми?): кристально-белые, грациозные, с ярко-оранжевыми клювами, не какие-то там задрипанные или грязные. Чес на секунду перевёл глаза с Константина на этих птиц, плавающих неподалёку: на них можно было смотреть, кажется, целую вечность. Но неприятно ощущаемый, давящий взгляд Джона заставил таки наконец поднести зажигалку к концу сигареты. Креймер ощущал, что не то чтобы переступал через себя, а будто переезжал, да ещё и на каком-то танке! Что уж и говорить, ему, человеку, ненавидевшему курение и вообще все вредные привычки, было мало сказать сложно – практически нереально взять и так просто закурить. Да, Чес был малость самолюбив, да и кому на его месте захотелось бы портить здоровье, но он прекрасно понимал возникнувшую ситуацию, когда сдаться означало навсегда выйти из игры и уж больше не иметь к ней доступа. Всё было решено ещё с самого первого слова, с, кажется «Знаешь, Джон...» и так далее. Уже тогда нельзя было разворачиваться и говорить, что вышла какая-то ошибка. «Сейчас или никогда» – было девизом вчера. И парень выбрал «сейчас», хотя знал многие преимущества «никогда»: и сохранённое здоровье с нервами, и отсутствие переступания через себя, а также возможность не слышать многих колких фразочек Константина. Хотя был один огромный минус – как бы он потом не пожалел об утраченной возможности. Ибо пока неизвестно, во что это всё выльется. Может, и не выльется, но хотя бы, чувствовал сам Чес, он уже не будет изнемогать об упущенных возможностях. А состояние душевное порой бывает важнее состояния физического...
Всё это сумбурным вихрем пронеслось в голове Креймера, пока он приспосабливал зажигалку в ладони; Константин, судя по ощущениям, не отрываясь смотрел на него, словно старался что-то понять. Чес тогда и не знал, что жертвовать целым здоровьем, которое, увы, купить нельзя, ради какого-то человека означает, что человек вовсе не какой-то, а очень даже определённый. Но какое именно определение сюда шло, парень не смог бы сказать даже в том случае, если бы понимал всё вышесказанное. А впрочем, в топку эти нудные размышления; Креймер довольно ловко (совсем вразрез с заявленной неуклюжестью) чиркнул зажигалкой и, прикрывая ладошкой, как показывал Джон, поднёс затеплившийся огонёк к концу сигареты. Та жадно поглотила его, и краешек, на секунду ставший красным, вдруг потух и зачадил сизым дымом. Чес ещё не вдыхал, напряжённо поглядывая на сигарету, и, наверное, никогда бы не вдохнул, если бы не Джон:

– Эй, давай вдыхай уже! А то так мы можем просидеть до вечера, если ты будешь делать вдохи раз в пять минут, – Креймер не посмел задерживать самого повелителя тьмы, потому и резко, полной грудью вдохнул, совсем позабыв про наставления; как итог – он, успев всё-таки вытащить сигарету, ибо кругленькая циферка под пачкой была ещё свежа в его памяти, дико закашлялся, чувствуя, как тысячи ножей едкого дыма колют, режут, тыкают ему в его бедные лёгкие. Было ощущение, будто он загрязнился, только с той разницей, что не снаружи, а внутри. Чес согнулся, содрогаясь от кашля и не видя перед собой ничего из-за выступивших на глазах слёз от дыма; это было похоже на то, когда разводишь костёр – правда, в том случае это было даже приятно; сейчас же казалось, будто костёр внутри него и нехило там разгорелся. Было больно, неприятно и стыдно. Стыдно особенно – перед самим Константином, который, кроме как того, что возился с ним, словно с ребёнком малым, так теперь видел его таким – раскрасневшимся и с позорными слезами на глазах, пускай даже от дыма, но это всё равно не оправдывало его положения.

– О, вот они, новички! – со вздохом сказал Джон и встал со скамьи, куда-то отправившись. Чес сидел, согнувшись в три погибели, и даже не мог поднять головы – в лёгких была нестерпимая боль, пожар, нет, дым, ведь это действительно хуже. Хотелось вытащить эти самые лёгкие, на пару минут окунуть хотя бы в это вот озеро, хорошенько прополоскать и вернуть обратно уже чистыми. Было желание освежить их хоть чем-нибудь: парень старался глотать воздух, но из-за частого кашля сбивался и не мог сделать этого нормально. Меньше чем через минуту вернулся Константин, и на колени Креймера, уже прощающегося с жизнью, опустилась маленькая бутылочка воды.

– На, держи! Толку от воды практически никакой, зато психологически будто бы удовлетворишься, – Джон, кажется, сел рядом. – Ох, чувствуя я, зря ты это затеял. Ещё есть возможность отказаться...

– Нет!.. – сдавленным, хриплым шёпотом сказал Чес, отвернувшись и открывая бутылку. За один присест он выпил её всю и после начал утирать слёзы рукавом. Джон откинулся на скамье, свободно расположившись и подняв голову вверх. Со стороны ещё раздавался удушливый кашель Креймера, однако он ничем не мог ему помочь.

– Вдыхай глубже. Почему ты так чувствителен к этому? Лично я пару раз кашлянул и преспокойно продолжил курить, когда взял сигарету первый раз. Всё у тебя как не у людей! – равнодушно заключил Константин, тяжко вздохнув.

– Это точно... – спёртым голосом только и смог сказать Чес, усмехнувшись уголком губ и вновь закашлявшись. Но кашель постепенно становился слабее, отпускал парнишку, и вот уже он, с побагровевшим лицом, устало откинулся, как и Джон, назад, тяжело и часто дыша. Мужчина кинул на него быстрый взгляд и вновь отвернулся, скептически покачав головой.

– Может, оставишь эту идею? – в ответ полетело хриплое «Ни за что!». «Ещё чего – вздумал меня сбивать! Ни за какие блага, Джон, слышишь?!» – со злостью думал Креймер и вдруг резко сел, взяв со скамьи оставленную сигарету – она ещё не потухла, лишь потихоньку тлела. Он быстро положил её в рот и медленно начал вдыхать, так, как и сказал Константин. Боль не уменьшилась, даже наоборот, плюс к этому стало подташнивать, но что-то в неспешном вдыхании всё-таки было полезное... если в этом деле вообще что-нибудь могло быть полезным. Грудь, казалось, готова была лопнуть от скопившегося там разгорячённого, расплавленного свинца, лёгкие каждый последующий вдох растягивались будто бы нехотя, с адской болью, а дым жаркой змейкой царапал всё, что можно, в горле. Чес кашлял ещё не один десяток раз, но не так сильно и долго, как впервые. Он морщился, кривился, проклинал всё и вся, но заставлял себя вдыхать этот чёртов дым. Креймер краем глаза видел, что Джон неотрывно смотрел на него, будто подмечая все детали. Но парню было уже жутко наплевать, главное, казалось ему, не сдохнуть вот от этого вдоха или от следующего. Боль в лёгких не унималась, свинец не торопился вычищаться; Чес чувствовал эту грязь в себе, этот грех. Кажется, за это Константин был обречён на Ад?

– Ну что, юный курильщик, уже попривык? – Чес кивнул, повернувшись в его сторону, вытащив сигарету и выпустив облако дыма. – Выглядишь по-взрослому. Будто бы. Разрешите закурить вместе с вами? – как обычно язвительно спросил он и, не дождавшись ответа, достал свои атрибуты. Вскоре повисло молчание, разбавляемое нечастыми вдохами-выдохами и редкими покашливаниями Креймера. Тот чувствовал себя, если честно, ужасно и угнетенно, но ни разу не пожаловался на судьбу или на свой безумный план – раз уж взялся, нужно довести до конца, пускай и конец ещё невидим. Он знал, что уже начинает давать обратный отсчёт своей короткой жизни, но пусть уж короткой, да яркой, чем длинной, но бесцветной.
Чес начал перебирать в памяти все симптомы и признаки курильщика, с ужасом примеряя их на себя: проблемы с лёгкими (вплоть до рака), жёлтые зубы, серый цвет лица, выпадающие волосы. Однако ничто из перечисленного (кроме болезней лёгких) он не находил в Джоне – может, только лицо не слишком здорового цвета, но в остальном... Хотелось ему верить, что и он не растеряет свои микроскопические плюсы во внешности. Хотя у него же всё не как у людей!..

– Как скоро я умру, Джон? – шутливо, но всё ещё сипло спросил Креймер, бросил мелкий взгляд на Константина. Тот выдохнул белёсый дым и покачал головой.

– Быстрее будет спрыгнуть с крыши. И лучше сейчас. А вообще умереть для нас с тобой теперь не самое страшное... – Джон усмехнулся, стряхнув пепел. Парень вопросительно на него посмотрел.

– А что страшнее? Разве ли не смерть? – Чеса передёрнуло – воспоминания от прошлого приключения, в которое он лишь чудом остался жив, уже большей частью тела оказавшись на другом свете, были ещё очень свежи.

– То, что после неё. Тогда смерть покажется нам детской забавой. Ты же знал, на что себя обрекаешь, когда шёл на это, – Джон слегка повернулся к нему и кивнул на сигарету. – И, кстати, стряхни пепел, только... О Господи, Чес! Прежде чем стряхивать, нужно убедиться, что поверхностью, принимающей пепел, являются не твои штаны, – Креймер виновато улыбнулся и поспешно стряхнул пепел с джинс – он, как всегда, был неаккуратен. Тему про Ад и все смертные грехи и наказания за них он решил умять, ибо думать о таком, когда сам грех тебе неприятен (не говоря уж о его последствиях), просто... грех, не иначе!
– И стряхивать нужно вот так, этими пальцами, а не всеми руками, как ты пытался, – Константин показал и, глянув, как Креймер повторил за ним, тяжко вздохнул. – Да-а... откуда ж ты такой взялся, ничего не знающий?

– Зачем мне знать то, что мне было раньше ненужно? Я редко интересовался вредными привычками, – осторожно сказал Чес, проговаривая слова медленно, боясь на какой-нибудь фразочке спалиться. Джон хмыкнул и, выпрямившись, вдохнул дым в себя так сладко, что парнишка позавидовал чёрной завистью, как это у него так получается. Ему же ещё каждый вдох казался каторгой неземной и отдавался болевым эхо в груди и, кажется, во всём теле. А ещё он чувствовал, будто по его венам и артериям течёт не кровь, а дым, только слегка жидкий, но всё такой же едкий и смертельный. И голова к тому же начала кружиться – видимо, в конце давался бонус такой. Короче, состояние было хуже некуда.
Креймер очнулся от ощущения по-прежнему невыносимого взгляда на себе – Константин во все эти минуты не спускал с него глаз. Парень вопросительно уставился на него; а тяжкий взгляд вдруг вовсе и не показался таким, наоборот, стал осторожным и даже слегка любопытствующим. Джон впервые смотрел на него так ясно, так откровенно.

– Чес... – и Чес вздрогнул – всегда его имя как-то странно звучало из уст Константина, особенно когда тот говорил почти шёпотом, – Чес, скажи, почему?

Креймер прекрасно понял, о чём он. «Почему я курю здесь, сейчас, с тобой, Джон? Это ты хочешь знать? Узнал бы, на месте придушил, это точно. Ты не из таких, которые гоняются за дружбой и признанием. Именно поэтому я...»

– А впрочем, чёрт с тобой! Мне это неинтересно. Пойдём уже отсюда. Для первого раза хватит, – вдохнув и выдохнув в последний раз, Джон встал и выбросил окурок в мусорное ведро подле скамьи. – И на будущее, а то вдруг спалишь лёгкие: кури не более десяти минут. А теперь идём!

Чес вскочил с места, но тут же понял, что зря сделал это так резко – голова моментально закружилась, так что пришлось на секунду опереться о скамейку. Потом стало слегка лучше, но всё ещё по страшному мутило; Креймер выбросил пустую бутылку воды и окурок. Свой первый окурок, решивший за него всё.
Они довольно медленно вышли из парка (видимо, Джон понимал Чеса и на некоторое время отбросил маску эгоизма). Как только ворота оказались за их спинами, Креймер ещё хрипло спросил:

– Получается, это была наша первая затяжка? – Константин посмотрел на него слишком удивлённо для столь простого вопроса и кивнул.

– Получается. Мне идти в ту сторону, так что бывай. Сегодня лучше не кури, – сухо произнёс он и развернулся было, как оклик парня заставил его на мгновение притормозить.

– Спасибо, Джон! Завтра когда прийти? – Константин обернулся, посмотрел каким-то странным, может быть, даже сочувствующим взглядом (или Чесу как всегда показалось?) и, бросив коротко «В пять», развернулся и пошёл своей дорогой. Взгляд будто говорил (и это опять с вероятностью сто процентов могло показаться парню) «И он говорит мне за это спасибо!» Однако в чём-то, кроме состояния физического, Чес чувствовал себя капельку счастливее. Капельку. Но счастливее. А это уже в его случае большой прогресс.
Завтра в пять – тоже важная встреча. Как и десятки других. И Чес искренне надеется, что встречи не закончатся бесплодной болезнью лёгких. Однако это лишь надежды, и уж каждому из нас решать, какими они будут.

Желания поспать и ответить на входящий звонок, особенно когда там значилось имя Джона, на равных боролись в Чесе, когда тот, лёжа на спине, жалостливо думал «Почему именно в семь?». Вчера из-за плохого самочувствия заснуть удалось не сразу, а лишь в час или два ночи. Сегодня Креймер намеревался спать весь день, вплоть до трёх дня, а потом отправиться к Константину за очередной затяжкой и готовкой ужина. Но, как это и происходило обычно в его жизни, всё получалось совсем не так, как он хотел. Наконец желание ответить Джону выиграло, и он устало сполз с дивана, стараясь достичь сейчас, казалось, недосягаемой трубки. Но вот цель была достигнута, и он, нащупав ладонью мобильник на столе, стянул его к себе, вниз и, в положении ноги на кровати, а остальное туловище – на полу, ответил на звонок.

– Алло, Джон... – тускло, хрипло и весьма сонно произнёс он. В трубке слышалась громкая возня.

– Ты ещё спишь? Как можно спать в такое время? – удивлённо и бодро спросил Константин, чем-то шурша. – Послушай, у меня есть срочное дело... ну, сам понимаешь. Отвези меня кое-куда.

– Буду через полчаса... – зевнув, ответил Чес и поскорее сбросил звонок. Потом, откинув телефон в сторону, распластался на полу и уныло подумал «Ко мне только потребительское отношение...» Однако ныть, в особенности на полу, было дело серьёзным и опасным: в его положении было не сложно заснуть. Ведь любая горизонтальная поверхность воспринимается им сейчас как потенциальная постель… да что уж и говорить, Креймер чувствовал, что был готов заснуть даже в вертикальном положении. Он не понял, как, каким образом и вообще он ли это смог сделать, но через двадцать минут он уж сидел в салоне машины и даже заводил её. А ещё для него осталось загадкой то, как он смог доехать до Джона живым и даже невредимым, ибо глаза слипались по-жуткому. Тормознув около, наверное, дома Константина, Чес протяжно зевнул и глянул на себя в зеркало, чтобы посмотреть, не примет ли его Константин за какого-нибудь демона; как оказалось, нет – кроме как бледности лица и затуманенности очей, более признаков не выспавшегося человека в его внешности не было, хотя Креймер ожидал увидеть минимум панду. Чес, уже начавший клевать носом, очнулся от громкого хлопка двери и резко обернулся назад. Джон, весь такой бодрый и готовый, кажется, свершать подвиги, заговорил быстро, резво и также скоро сунул ему какую-то бумажку под нос.

– Так, езжай по вот этому адресу... – в его руках уже оказалась бумажка, испещрённая мелким почерком. Вот это было незадачей для Чеса, ибо понять было довольно сложно, что значат все эти расплывающиеся перед глазами циферки и буковки. А когда они стали складываться в слова, появилась проблема вторая – как отыскать в ворохах своей памяти местонахождение этой улицы и дома. На это ушло около пяти минут, четыре из которых Чес старался скрыть за медленным вождением автомобиля.
Но, когда он понял, где примерно это находится, то разогнал машину, силясь не подводить Джона. Дороги были в это время суток частью свободные, а частью – нет, но Чес на то и был Чесом, чтобы строить пути объезда пробок без навигатора и карты. Глаза слипались лишь немного, в этом спасибо стаканчику кофе, стоявшему рядом – оказывается, где-то по дороге к напарнику он купил его. Конечно, Креймер понимал, какой опасности подвергал Джона, выезжая в таком состоянии, но считал, что глупее было бы жалостливо сказать «Прости, Джон, я не выспался», чем вдвоём попасть в аварию. О, Чес сейчас мог нести ахинею и жутко ошибаться, но тогда ему казалось это единственным выходом. Да и сон уже практически совсем сошёл с него, к тому же, он чувствовал, что мог довезти напарника без всяких происшествий – всё же недосып это не такая слабость, которую можно простить. По пути они ни разу не переговорились, а Креймер был и рад, потому как не хотел, чтобы Константин услыхал его отвратительный голос. А после вчерашнего он действительно стал таким…
Наконец, минут через пятнадцать, Чес остановил машину рядом с нужным домом. Джон поспешно выпрыгнул из салона и побежал в сторону приземистого, старого домишки рядом. Креймер устало проводил его глазами, для себя решив, что этому человеку нужна была лишь работа для полного счастья или хотя бы для его заменителя. Ну, и ещё сигареты. Чес нащупал в кармане свои, слабо усмехнувшись и вновь быстро о чём-то подумав, хотя на его воспалённый разум это было сложно. Он честно прождал аж целые десять минут в сознательном состоянии, но после его срубило быстро и чётко, как будто бы по щелчку. И вот руль казался уже не твёрдым и неприятным, а мягким и как будто подушкой, и здравые мысли куда-то улетучивались, давая место ветреной сонливости в голове, и внешний шум будто сам от него абстрагировался, скрывшись за плотной пеленой… Чес сладко зевнул и подумал, что, раз он не играет никакой важной роли здесь, для Джона и его дела, то можно и на пять минут вздремнуть. Да и казалось, что эти пять минут решат всё: и тугую головную боль, и свинцовую тяжесть в лёгких, и горечь во рту, и дым вместо крови – по всему телу. Креймер буквально через минуту провалился в сон, уже ничего не слыша и не понимая.
Разбудили его отчаянная тряска за плечо и слова «Проснись, Чес!». И Чес нехотя приоткрыл глаза, неодобрительно уставившись на Константина. Тот немного удивлённо поглядывал на него, а после произнёс:

– Не выспался, что ли? Всё, можем ехать домой, – Креймер было удивился, почему так быстро, а когда увидел, что на часах было уже за полдень, всё прекрасно понял. «Господи, неужели я проспал четыре часа?» – изумлялся он, выезжая от дома.

– Что так долго? – спросил он Джона. Тот усмехнулся.

– Ты, по-моему, и не заметил этого... да проблемка возникла. Демон попался крепкий, – он покачал головой. – Да потом пришлось ещё с некоторыми последствиями разбираться... вот долго и вышло.

Чес промямлил что-то типа «Ясно» и вздохнул. Самочувствие стало намного лучше, даже спать перестало хотеться. Он подумал, что, наверное, пропустил много интересного, однако выспался. Обычно он умудрялся пройти незамеченным туда, где работал Джон, и наблюдал, как там всё происходило, ведь порой можно было увидеть весьма захватывающие зрелища. Но сегодня, видимо, не тот день...

– Ну что, юный курильщик, сегодня по затяжечке? – Чес неприятно вздрогнул – вчерашние воспоминания были слишком свежи, но насилу заставил себя улыбнуться и кивнул. – Только я думаю, что сегодняшний раз будет последним... в смысле, в плане обучения, как ты это называешь...

Креймер удивлённо поглядел в зеркало на Джона: тот прямо и ясно смотрел на него. Это было плохо – Чес вовсе не хотел подрывать своё здоровье из-за каких-то двух затяжек вместе с Константином и пару раз приготовлений еды в его доме. Он явно рассчитывал на большее, хотя в его случае даже согласие Джона надо было считать манной небесной, но всё же... но всё же Креймер был тоже человеком, и ему всегда хотелось больше того, что он имел сейчас. Поэтому-то Чес резко и оживился.

– Почему так? Я же ещё ни черта не научился, Джон. Что такое ты говоришь? – как можно более наивнее воскликнул Креймер, нажимая на поворотник и ожидая зелёного света. Мимо его машины неспешно потянулись разномастные пешеходы.

– Ну, я думаю, что сегодня посмотрю, как хорошо ты усвоил вчерашнее. Скажу ещё пару секретиков, и на том закончим. Наверное, ученик должен превзойти учителя, – как всегда равнодушно произнёс Константин, разглядывая магазины на той стороне улицы. Чес вздрогнул сильнее, понимая, что теряет долгожданную возможность; она ускальзывает из его рук прямо сейчас, «онлайн». Однако, подумал он на секундочку, сильно возражать сейчас не имеет смысла – это будет слишком подозрительно, особенно если учесть, что Джон уж давно его в чём-то хочет уличить. Только вот в чём?.. Креймер вздохнул: это было что-то такое вне его понимания.

– Как скажешь, Джон... – он ответил тихо и будто бы покорно.

– Да и, наверное, ты не в восторге от готовки еды в чужом доме...

– Почему это сам Джон Константин вдруг решил позаботиться о его скромном водителе Чесе Креймере? – насмешливо спросил он, кинув быстрый взгляд в его сторону и нажав поскорее на газ. Он подумал, что тот просто проигнорирует этот вопрос либо уничтожит его взглядом, но тот неожиданно прямо и чётко ответил:

– Потому что я, кажется, уже во второй раз подвергаю тебя смерти, закуривая с тобой и давая какие-то нелепые советы. Это слишком. Мне от первого-то тошно... знал бы как, – тихо добавил в конце и опустил голову на стекло. Слова тут же пробрались сквозь кожу Чеса и прошлись мурашками по ней. А потом – ровно к сердцу. Будто кольнуло. Креймер едва справился с рулём, в последний момент услыхав тревожные гудки машины впереди себя и ловко вывернув на свою полосу. Оказывается, выехал на встречку. Ещё бы мгновение, и уже не было бы ни Чеса, ни Джона. Теперь Креймер решил, что будет думать только о дороге. Позади послышалось глухое хмыканье.
– Ты разучился водить, Чес Креймер. Думаю, мне стоит нанять другого водителя, – тот привычно проглотил эти слова, отчего-то зная, что Константин никогда в жизни не поменяет себе таксиста. Во-первых, он слишком ленив для этого, а во-вторых, с таким-то характером, как у него, он навряд ли с кем сойдётся. Чес и сам не знал, как всё это время терпел его. Хотя иногда напарник и говорил сарказмами, но Креймер понимал, что никогда бы не ушёл от него. Что-то всё-таки было между ними, какая-то связь. То самое, что заставило его самого пойти на курение. Но лучше уж не копать, что это такое, иначе можно погрязнуть в таком ужасе!.. Джон усмехнулся и вдруг неожиданно похлопал его по плечу. Чес от неожиданности вновь вздрогнул, но, кажется, понял, что он хотел сказать этим. «Успокойся, ты же знаешь – я шучу!» – в идеале это звучало как-то так. Должно было быть, но не факт.

И вообще, какое-то странное сегодня отношение у Константина к нему, думал Креймер, выруливая уже на знакомую улицу. Хотя он и зарёкся не думать более ни о чём, кроме дороги, во время езды, но мелкие мыслишки всё равно как-то пробирались... Появилась надежда. Надежда на то, что Джон всё же таков, каким является в его представлениях, а не такой, какой видется всем. Конечно, детские мечты и наивные размышления, но Креймер не мог перестать надеяться на лучшее. Это из него было не выкорчевать.
Чес остановился рядом с домом Константина и обернулся к нему.

– Я же приезжаю потом в пять?

– Нет, ты выходишь сейчас и со мной и идёшь в дом, – Креймер удивлённо похлопал глазами, развернулся к рулю и обескураженно проговорил:

– Странный ты человек – всегда меняешь планы. В итоге я никогда не приготовлю ужин и вновь займусь обедом? – говорил он, припарковываясь ближе к дому на свободное место, коих сейчас было очень много.

– Почему же? Вот эту твою инициативу я никогда не отменю, а даже наоборот буду поощрять: можешь мне приготовить ещё и ужин, – ехидно сказал Джон, выходя из машины. Чес закатил глаза, вытащил ключ и тоже выскочил из машины вслед за ним.

– И всё-таки, Джон, почему у тебя нет девушки? Она бы тебе и готовила, и жил бы ты в порядке, а не так, как сейчас... Конечно, в прошлый раз я что смог, то сделал, но всё же там требуется женская рука и генеральная уборка, – тараторил Креймер, ожидая, пока тот откроет дверь. Вновь испепеляющий взгляд прожёг его полностью и уничтожил даже задатки маленького несогласия. Когда дверь открылась, Джон ещё долго не спешил входить, как, собственно, и Чес. Потом, развернувшись, он подошёл к нему ближе и в итоге заставил вжаться в стенку. Нависая сверху и по-прежнему сурово глядя на него, Константин, положив руку рядом с его головой, нагнулся слишком близко к нему и прошептал почти в самое лицо, а может быть, и в губы – тогда Креймеру было явно не до этого.

– Потому что мне никто не нужен, Чес, если ты вдруг не знал. Мне не нужны ни друзья, ни любовь, ни девушки, ни деньги, ни чьё-либо сочувствие или понимание... мне нужен выход, цель. Более от этой жизни я уже ничего не хочу, – лишь одно спокойствие в голосе – это было всегда удивительно для Чеса. Во всё это время он просто смотрел на него и силился найти признаки лжи на его лице, но каждый раз сталкивался с каменным, бесстрастным выражением, которое навряд ли могло врать... Эти слова, конечно, были для Креймера не новостью, но, будто заржавевший молоток, вновь сильно ударили по его надеждам. Джон мгновение ещё смотрел ему в глаза, а после отстранился и пошёл в дом. Чес, вздохнув, поплёлся за ним.
– Приготовь что-нибудь, неважно что. Я уставший и жутко голодный, – коротко бросил Константин и плюхнулся на стул в кухне. Отыскав сигареты и зажигалку, он сладко закурил – Чес, проходя на кухню, лишь поморщился, вспоминая свои вчерашние ощущения. И как Джон мог делать такое блаженное лицо на вдохе? Вчера хотя бы не закашляться от курения было достижением, не то что выражение лица! Да и не понимал Креймер, что может быть такого крутого в курении. Ничего ровным счётом – это как бесполезная трата денег на уничтожение своего здоровья вкупе с билетом в один конец. По крайней мере, так казалось ему сейчас. Дым медленно заполонял комнату, пока Чес думал, что бы ему приготовить. В итоге остановился на пасте, хотя и не знал, любит ли её напарник.

– Джон, а ты...

– Я же ясно сказал: готовь что угодно. Я съем всё, – угрюмо промолвил Константин и вновь с облегчением заглотнул в себя дым. Креймер снова скривился и отвернулся скорее, решив приступить как можно скорее к готовке. Он слыхал, что курение будто бы снимало стресс, но на самом деле давало лишь иллюзию того. Да вот вроде и лицо Джона становилось с каждой минутой расслабленнее. Наверное, это какой-то чисто психологический фактор. Иного объяснения Чес не находил.
Готовка – процесс увлекательный, особенно если есть, о чём подумать. А уж у Чеса тем для размышлений – тьма тьмущая. Например, нарезая лук и морковь, он задумался над сказанным Джоном вчера и сегодня: всё это, в принципе, было нормально и вполне в его характере. Однако что-то, какая-то едва различимая черта, маленькая особенность, совсем крохотная мелочь, сквозила там, заставляя отчего-то цепляться за надежду и отбрасывать образ прежнего Константина в сторону. Хотелось думать, что он иной, чем представляется всем остальным. Но это, понятное дело, совсем, наверное, и невозможно...
На самом деле, кроме этого, Чес думал с ужасом лишь о будущей затяжке, а об остальном, в общем-то, даже и не задумывался, ведь всегда считал самокопание и самоанализ ненужными элементами, потому что, роясь в себе, можно наткнуться на такие дебри, что жить, кажется, было бы намного легче без них. Именно поэтому, немножко поныв о скорой надобности покурить и пожаловавшись на то, что задуманный им план пока мало походит на реальность, Креймер отстранился от всего этого и жарил пасту уже с ветром и мимолётными, секундными мыслями в голове. Джон же сидел и курил; не само курение, а дым был вкусным и в чём-то действительно сладковато-горьким, Чесу, по крайней мере, нравился его вкус и запах. Но вот когда эта самая вкуснота проходит через глотку и пробирается в лёгкие!.. Хоть на стенку лезь! И Чес действительно чуть ли не полез, но едва себя сдержал, а на деле же было так противно и тошнотворно, что раз по сто проносились в голове мысли о том, чтобы сейчас же бросить это дело. Но единственная важная цель – доверие и даже дружба Константина – ещё останавливала его. Хотя со стороны, знал сам Креймер, все, кому расскажи об его плане, уж давно крутили бы пальцем у виска, называя его полоумным и сумасшедшим. Он знал. Но шёл. Ибо так интереснее, верно? Ему нужно было хоть какое-нибудь оправдание...

Незаметно-незаметно, а время шло, и вот уже на столе перед Джоном стояла тарелка с аппетитно выглядящей пастой. Чес и сам ума не прикладывал, откуда у него вдруг такие умения в кулинарии, но, оказывается, он умел готовить резво и вкусно. Константин, попробовав немного, изумился и даже похвалил Креймера за еду. Тот вдруг в один момент почувствовал себя счастливым, а недавний разговор будто и забылся. Главное – то, что происходит сейчас, а прошлое на то и прошлое, чтобы быть где-то позади и вспоминаться исключительно редко – считал Чес. И, возможно, в его мнении была доля правды...
После обеда Джон предложил ему выкурить по одной. Креймеру, естественно, нужно было согласиться на это очередное мучение, да ещё и с улыбкой – иначе вопросов не миновать. Он достал свои вчера купленные сигареты и зажигалку и, перед тем глянув на Константина и поняв, что тот пристально наблюдает за ним, решил таки спросить, делая вид, что вытаскивает сигарету:

– Можно же закурить здесь, верно? – Джон лишь только усмехнулся. Это наверняка был глупый вопрос. Чес улыбнулся и нехотя положил сигарету в рот, потом чиркнул зажигалкой, и вот он уже по капельке вдыхал ядовитый дым; морщился, кривился, проклинал всё и вся, но вдыхал. Когда он сделал пару вдохов, Джон будто бы удовлетворился и закурил также. Было менее неприятно, чем вчера, ведь «почва» была явно подготовлена, но всё равно это занятие ещё казалось Креймеру отвратительным, да и лёгкие будто вновь подёрнулись свинцом и со скрипом раздвигались, пропуская дым, а голова слегка заныла. Чес вдыхал медленно, как и говорил Константин, вальяжно откинувшись на спинку стула и сквозь свой дым лениво поглядывая на Джона. Но это снаружи был пафос, внутри его выворачивало от своего собственного вида. Однако винить кого-то, кроме себя, в данной ситуации более чем глупо – это Креймер знал и так.
Дым обоих сплетался между собой, сливался в единое целое и таким вот облаком доходил до потолка, лишь там насильно распадаясь и расползаясь. В комнате стояла тишина, слышны были только вдохи и выдохи обоих курильщиков; откровенно говоря, Чесу нравилось даже такое молчание и безмолвное провожание глазами дыма у друг друга, чем пустые фразы ни о чём. Собственно, с Джоном говорить такими было просто невозможно – уж не такой он человек, что теперь поделать. Однако если бы был другим – навряд ли бы стал так симпатичен Креймеру. Это Чес понимал, сейчас отчего-то улыбнувшись, хотя улыбаться вовсе не хотелось, когда через тебя каждую минуту проходит терпкий и горячий дым. Чес даже не хотел задумываться сейчас о степени ужаса и омерзительности курения, а также о масштабных ударов по его здоровью из-за этого. В его случае об этом стоит думать слегка поверхностно и больше размышлять над тем, как бы приблизиться к Джону, несмотря на абсурдность и невозможность идеи. Но мыслей об этом почему-то так и не было – всё хотелось рассчитывать на судьбу, от которой, по большому счёту, пользы как от рваных носков.

– Затягиваешься уже как заправский курильщик, Чес, – насмешливо вдруг прервал молчание Константин, стряхивая пепел. Креймер проследил за его движением взглядом и тут же спохватился сделать то же самое: на конце сигареты скопилось уже много серого тлеющего вещества. Потом вновь вдохнул, нутром ощутил, как эта гадость оседает на его лёгких, и слегка хрипя заговорил:

– Тебе кажется, Джон. Я ещё курю как школьник, – обрадованный возможностью заговорить, он будто со смаком резво вдохнул в себя дым.

– И школьники порой курят лучше тебя... – тихо заметил Джон, недовольно взглянув на его слишком резкий вдох и последующее покашливание. Чес усмехнулся после.

– Значит, я хуже школьника, – он беззаботно пожал плечами и улыбнулся. Если честно, Креймер любил улыбаться, что бы ни происходило, и многие говорили, что его улыбка привлекательна и даже мила. Об этом её владелец судить не решался, поэтому счёл, что для каждого она будет своей. «Интересно, а какая она для Джона?» – на секунду промелькнуло в голове. Тем временем Джон смотрел на него так пристально, как повадился смотреть в последнее время: это не отталкивало, это не было неприятно, но и хорошее там упорно отсутствовало, это уж точно. Казалось, Константин хотел докопаться до чего-то истинно верного в его душе. Но вот до чего? И можно ли на это повесить ярлык «истинно верного», если и сам Чес порой понять не мог, где в нём самом правда, а где ложь?

– Знаешь, школьники разные бывают. Тут смотря какого... Ты, например, в сравнении с тем, что было вчера, сегодня вообще куришь практически первоклассно. Наверное, ты был прав – этому всё же учат, – заключил весьма неожиданно Константин, прищурившись и вновь со смаком затянувшись. Креймер лишь улыбчиво хмыкнул с таким самоуверенным видом, будто хотел сказать, что всегда знал то, что сейчас только что дошло до Джона.
– Но... – вдруг начал он, слегка поддавшись вперёд и внимательно смотря на собеседника, – это не значит, что я до конца понял суть этого дурацкого обучения. Всё равно для меня это звучит как бред! Нет, ну вот правда: если бы ты мне не готовил, чёрта с два я согласился бы на это! Так, сегодня, я надеюсь, наше последнее занятие, – язвительная интонация опять просквозила в голосе.

– Хочешь скорее отвязаться от меня, Джон? – полушутливо, полусерьёзно спросил Чес, загадочно улыбаясь и перенося ещё один обзор его лёгких сигаретным дымом. Константин, отчего-то улыбаясь, заново стряхнул пепел, и какой-то огонёк пробежал в его глазах.

– А ты будто и навязываешься, да, Чес? – Креймер тихо рассмеялся и последовал его примеру – также двумя пальцами стряхнул пепел, однако, как только увидел осуждающий взгляд Джона, сразу понял, что сделал что-то не так.

– Ну же, не смотри так, Джон, лучше сейчас покажи, как надо, – мягко и тихо попросил Креймер, чуть наклонившись вперёд и заглядывая в его тёмно-серые, слегка мутные от дыма глаза. Константин хмыкнул, будто заметив в его образе что-то необычное, и ответил:

– Так уж и быть, покажу это на тебе, ибо со стороны иногда может быть ни черта непонятно, – Джон грубо дотронулся до его руки, где была сигарета, однако Чес, как-то хитро перед этим на него глянув, сию секунду резко перехватил его за кисть своей другой рукой и, крепко сжав пальцы и ещё больше наклонившись, быстро прошептал:

– Показывай лучше, Джон... я так старался и готовил вкусную пасту для тебя, а ты даже не хочешь нормально показать. Я же ничего не пойму... – ещё тише и с ещё более издевательским выражением произнёс он; вид же у Константина был такой, что сейчас или секундой позже кто-то должен был, казалось, получить по морде, но, будто на мгновение задумавшись, он остепенился и сдержанно сказал:

– Значит, хочешь всё по полной программе? Ну, так я тебе это устрою! – по хитрому взгляду Чес понял, что ничего хорошего ожидать явно не стоит и что его почему-то никуда не пропадающий максимализм нашёл ответную реакцию в Константине. Опять-таки, почему?.. Тот резко встал с места и зашёл ему за спину; Креймер уже тысячу раз пожалел, что не удержал свой крайне распущенный язык. Наклонившись практически вплотную, Джон заставил пригнуться его если не своим телом, то своей уничтожающей всё к чертям собачьим аурой. Чес едва ли не касался грудью стола, а его ладонь вновь накрыли чужие пальцы. «Да уж... быть под самим Джоном Константином весьма неприятно. Теперь я понимаю, почему у него нет девушки...» – пытался ещё отшучиваться про себя таксист, хотя понимал, что сейчас явно не до шуток. Он тем временем сильно сжал его руку в своей и, подобравшись к уху, нарочно жарко и насмешливо шептал:

– Значит, ничего не знаешь? Так позволь послушать... – вторая его рука плавно переместилась на плечо и слегка больновато сжала его. – Чтобы стряхнуть пепел с сигареты, для начала нужно зажать её вот так, – Чес судорожно сглотнул, чувствуя, как пальцы Константина специально нежно и издевательски прошли по коже на тыльной стороне ладони и наконец дошли до его ослабших пальцев, ловко сжав их так, чтобы сигарета оказалась между ними. Потом Джон переместился на другое ухо, которое было со стороны «проводящегося обучения»; вторая рука, лежавшая во всё это время стокилограммовой гирей на плече Креймера, легко переместилась ему на шею, теперь будто контролируя все его отклонения в сторону. Вот тут-то он и понял, что попался...
– Ты всё понял, мой ученик Чес?.. – уже не просто жарко, а реально горячо и с несвойственным ему жутковатым заигрыванием спросил Константин, нарочно касаясь губами кожи на ухе; Чес сильно вздрогнул и зажмурил глаза: было жутко стыдно, он впервые ощутил на себе, что значат простые и приевшиеся всем слова «хочу провалиться сквозь пол». Точнее, желание сделать это. То было поистине смущающее и много безвыходное состояние, когда уже и ядро Земли показалось бы прохладным местечком, а Ад – вообще раем по сравнению с происходящим. Да, было острое желание упасть туда, да хоть разбиться – лишь бы не видеть, не чувствовать, не слышать того, что сотворял с ним Джон.

– Молчишь?.. Кажется, ты не понял... – голова Чеса зажалась будто в тиски, а шёпот на ухо превратился в просто безумное касание губ к его коже. Креймер ощутил, что в чём-то это всё-таки было приятно: что-то наподобие разряда прошлось по всему его телу. Однако он всё же собрал остатки разума в себе и поспешил ответить, ибо подумал, что такими темпами его сегодня могут запросто изнасиловать...

– Да понял я, Джон! Прекрати, пожалуйста, так шептать. Я из-за этого ничего не слышу и... – «И это действует на меня крайне...» – даже в своих мыслях Чес не смог договорить и даже постеснялся додумать, как это на него влияет. Однако мурашки по коже говорили за него всё сами... А Константин явно злорадствовал, усмехнувшись и немного отстранившись от него.

– Неужели сдаёшься? – Креймер отчаянно помотал головой. – О, ну тогда продолжаем. Далее ты аккуратно, вот этим пальцем, делаешь лёгкое движение и... – легче было увидеть в действительности, как это, чем описать на словах. Чес, кроме специально задуманного издевательства Константина, наконец смог понять, как стряхивать быстро и ловко. Похоже, зря он затеял такую пафосную прелюдию столь мелким, бесхитростным и секундным движениям. Пепел был удачно стряхнут, а щёки Чеса оказались также вовремя красны и вообще выдавали всё смущение, которое было и которого не было. По идее, на этом «обучение» должно было закончиться, но отчего-то Креймеру жутко не хотелось, чтобы что-то менялось – хоть близкое присутствие Джона и было тяжким, но одновременно оно было... да чего уж скрывать, приятным оно было! Это он для себя ещё смутно уяснил, но уже отдалённо ощущал. Константин решил же сделать последний мазок в довершении своей картины «До чёртиков смущённый Чес и сигарета» и не менее пошло спросил:

– Ты точно понял всё, что хотел? – Чес быстро-быстро закивал головой, хотя прохладная рука на шее слегка мешала это делать. – Ну смотри мне, а то опять будешь жаловаться, что меня накормил, а свои «уроки» не получил, – Креймеру показалось, или Джон действительно немного помедлил перед тем, как отстраниться? Скорее всего, показалось. Ибо для того, чтобы быть правдой, второй вариант должен был до этого подкрепляться какими-нибудь доказательствами; в случае его беспочвенности верить было очень бесполезно. Константин отошёл от него и уселся на своё прежнее место, прожигая его внимательным взглядом, да с таким видом, будто бы он не просто смотрел, а любовался проделанной работой. Чес, как уже упоминалось сто раз, бесконечно долго ругал себя за то, что вообще ввязался в такое дело. Нельзя затевать игру, заранее не зная, выиграешь ты или нет. Если инициатор ты, все тузы должны быть давно в твоём кармане, потому что ты – создатель. Хотя часто в игре, где один знает её досконально, а второй - новичок, выигрывает последний... а почему так, никто и не поймёт! Однако в данном случае объяснение было – потому что этим самым новичком был Джон Константин, повелитель тьмы. А уж ему лучше сдаться побеждённым, чем вытаскивать того самого бесполезного туза и пытаться что-то сделать с ним.
Сидел Чес последующие минуты сконфуженный и смущённый; воспоминания о том, что Джон был так близко, хотя и не вызывали бурю эмоций, но какой-то неприличный, горячий интерес – точно. Константин улыбался своей самой противной ехидной улыбкой и закурил ещё одну сигарету. В его взгляде появился доселе невиданный задорный огонёк. Креймер, чтобы не показаться совсем уж глупым и обескураженным, спросил, хочет ли Джон чаю; тот, глядя на него насмешливо и вместе с тем пристально и серьёзно, будто бы сначала и не услыхал его, а потом медленно кивнул, стряхнув пепел и откинувшись на спинку. Парень поспешно вскочил с места и бросился к чайнику, незаметно там потрогав себя за щёки – жутко горячие. И вроде бы, ничего особенного не произошло, а ощущения были какими-то странными. «Такое чувство, будто морально изнасиловали», – усмехнулся про себя Чес и, пока заваривал чай, как-то немного отошёл от произошедшего и этих нудных мыслей, которые ещё больше вгоняли его в дикое смущение. А свои щёки он готов был вырвать и променять на другие. Вот честно. А то эти слишком не подходили его характеру...

Однако продолжать молчать и делать сконфуженный вид означало объявить о своём проигрыше в этой немой, однодневной (или бесконечной?) войне. Поэтому Креймер, поставив чашку с чаем перед Джоном и всё ещё замечая на его лице насмешливо-издевательский хитрый взгляд, спросил:

– Ты же пьёшь с сахаром?

– Да... с сахаром, – сдерживая улыбку и не спуская с него взгляда, проговорил Константин, и Чес одним движением переместил сахарницу с кухонного столика на обычный, а потом сел напротив.

– Вот если бы ты так жёстко объяснял всегда, я бы ещё вчера закурил как... да хоть как школьник! Хотя бы... – «Вот это я сболтнул!.. кроме щёк, мне нужно, кажется, обрезать ещё и язык. И тогда переговариваться со мной можно будет только телепатически», – сокрушённо думал Чес, желая прислонить руку ко лбу от своих же собственных слов.

– Серьёзно? – Константин готов был залиться смехом, хотя Креймер никогда в жизни не видел его смеющимся. Он сам вздохнул, прикрыв глаза.

– Ладно, твоя взяла...

– Ты о чём? – Чес чуть даже не поперхнулся и тут же глянул на Джона: не шутит ли он? Однако его лицо вмиг стало серьёзно и задумчиво, ни единый мускул не выдавал признака лжи.

– Ну, ты выиграл... – начал было он, хотя чувствовал тонну неуверенности в своих словах.

– Я не понимаю, что такое ты говоришь, – спокойно и с прежним равнодушием произнёс Константин, склонив голову на бок и с долей удивления посмотрев на собеседника. Чес в свою очередь удивился не меньше его, а после, подумав и решив, что это исключительно он напридумывал всякие войны и игры, а также проигравших и победителей, вздохнул, опустил голову на руки, покачал ею и вновь взглянул на него, уже улыбаясь.

– Ладно, Джон, проехали, – и он затушил окурок в пепельнице в знак того, что этот разговор прекратился. Константин пожал плечами и сделал то же. Несколько минут они ещё посидели в полной тишине, прихлёбывая чайком, а после первым молчание нарушил Чес:

– Значит, сегодня последний раз?.. – Джон лишь повёл бровью – как-то подозрительно быстро смог он вернуться к прежнему пофигизму.

– Что именно в последний раз?

– А что, разве у нас много вариантов? – с явной горечью в голосе и усмешкой спросил Чес, выпивая из чашки и как-то особенно тепло смотря на собеседника. – Я про «занятия», – он сделал похожую интонацию на последнем слове, какие обычно делал сам Константин, и улыбнулся.

– А, это.. – небрежно вспомнил Джон, отставляя чашку в сторону и остановив на ней взгляд. – Да, можешь не приходить и не готовить. Я думаю, что уже достаточно показал тебе. Чему тут ещё учиться? На самом деле всё это постигают самостоятельно, я уж не стал говорить тебе в самом начале, как это глупо. Но согласился, – вдруг продолжил он, прямо глянув на Чеса, – потому что мне стало интересно, к чему это приведёт. Скажи честно, чего ты от меня хочешь.

Вопрос в лоб, причём не завуалированный, а конкретный, вконец добил его, однако даже сейчас так просто сдаваться он не собирался. Сохраняя внешнее спокойствие, он положил руки перед собой и также серьёзно глянул на Константина, словно собирался сказать нечто важное, но выдал следующее:

– Джон, почему ты думаешь... А впрочем, ты же сам говорил, что тебе это не интересно, – решил подколоть Чес, улыбнувшись и окинув озорным взглядом собеседника. Тот бы и побагровел, как это сделал бы любой нормальный человек, но не мог – звание повелителя тьмы не позволяло так просто играть по правилам какого-то мальчишки. Он лишь властно усмехнулся, как обыкновенно усмехаются, зная что-нибудь наперёд, и поддался вперёд, приняв похожую позу.

– Умно... впрочем, ты не единственный, кому удалось слегка раскрыть меня, – «Слегка» выделено специально – для пущего величия. – Но и это на то и слегка, что я разрешил узнать тебе только то, что нужно, и...

– То есть ты уже соглашаешься с тем, что побеждён? С тем, что хоть немного, но разгадан? – импульсивно перебил Креймер, заглядывая в тёмные глаза и ища там правду. А правды там и не было... точнее, была лишь какая-то несвойственная человеку пустота, но что она могла дать? У Джона лишь на мгновение промелькнуло что-то наподобие... наподобие страха? Чес не знал, как описать эту жалкую, милую эмоцию. Хотя, может, её и описывать-то незачем, ибо она могла промелькнуть лишь только в его сознании, но никак не на лице у Константина.
Он, взяв его весьма грубо за подбородок, с каплей злости прошептал:

– Ты задаёшь слишком много вопросов, мальчишка! – грубая хватка, прямо до боли, показалась Креймеру отчего-то даже приятной... «Господи, да что со мной сегодня такое?» – хотелось встряхнуть головой, чтобы отмести всякие непривычные мысли, но из-за сильных пальцев на подбородке это не получилось. Взгляд – вновь прожигающий, самый «любимый» для Чеса. Надо было что-то мямлить в ответ. Да, именно мямлить, иначе он скорее умрёт от руки Константина, чем от курения.

– Ладно-ладно, Джон, чего ты? Не горячись! Я же так, всегда глупости говорю... – нелепо улыбаясь и беспечно махая руками в знак примирения, наивно проговорил Чес. Тот, ещё секунд пять посмотрев ему в глаза и будто в чём-то убедившись, отпустил его; Креймер ощутил, что синяки на подбородке должны остаться.
– Крепкая хватка, Джон! – улыбнулся он, потирая кожу. Константин усмехнулся и вроде бы даже успокоился, хотя это было мало видно внешне. После он откинулся на спинку и закурил вновь; дым полился привычной струйкой до потолка.

– Что, не составишь компанию? – вдруг спросил Джон, как-то безэмоционально на него поглядывая. Чес покачал головой. – Ну и зря. Тебе уже должно быть всё равно, сколько затяжек в день ты сделал: хоть десять, хоть одну. Ибо если ты хоть раз попробовал вдохнуть сигаретный дым, то считай, что заражён этой болезнью навечно. И если уж твоя смерть записана на такое-то число энного года, будь уверен, что она наступит именно тогда и не раньше и не позже, так что уже нет смысла дозировать количество выкуренных сигарет.

– А какое самое большое число сигарет ты выкурил за день? – поинтересовался Креймер, оперевшись о стол. Константин задумался, стряхивая пепел.

– Если честно, не помню. Но иногда и десять бывало, это уж точно, – Чес, видимо, был в таком изумлении, что Джон усмехнулся. – Ты чего такие глаза вылупил? Разве удивлён? Сам когда-нибудь потом поймёшь меня... если доживёшь.

– Да, юмор у тебя исключительно чёрный и исключительно отсутствует, – Чес усмехнулся, сгребая пачку с сигаретами и зажигалку в кучу, а потом переложил эту кучу себе в карман. Константин стучал пальцами свободной руки по столу, безмолвно наблюдая за ним.
– Ладно, пойду я, а то мне кажется, что нам находиться рядом слишком долго и слишком часто нельзя, – Креймер говорил это в шутку, даже не замечая, что это были истинные слова его сердца, смачно политые горечью и пропитанные внутри правдой. Он встал, беззаботно улыбнулся и хотел было развернуться, но договорил: – Значит, я теперь просвещённый, Джон-сенсей?

И «Джон-сенсей» не мог не улыбнуться. Улыбнуться, а не усмехнуться – чувствуете разницу? Такой слегка тепловатой улыбки Чес не видал никогда. Так что-то всё-таки произошло, да? Хотелось бы верить. И Чес знал, что это не напрасно. Ведь в прошлом и эта улыбка была из разряда фантастики... значит, надежды изредка остаются не просто мечтами.

– Иди уже, просвещённый, – мягко, но с прежней издёвкой в голосе бросил Константин. – И кстати, в скором времени дел у меня должно поприбавиться, поэтому...

– Без проблем, Джон. Звони в любое время, – Креймер ощущал закрадывающуюся тихую грусть в сердце; она начинала тихонько поднывать. Он ещё не понимал, что печаль сквозила и в его голосе тоже...

– Знаешь, хотя это и было очень странно, но мне определённо понравилось. Эти занятия, – пояснил Джон, сложив ладони вместе и приставив их к лицу. – Глупо, конечно: кому скажи, засмеют, но если об этом знают только непосредственно участники – получается довольно милое времяпрепровождение. Но ведь всякое дело не бесконечно. Поэтому и сегодня нашим занятиям пришёл конец. Однако... – он сделал специальную паузу, уперев взгляд в пол.

– Однако?.. – поторопил его Чес, чувствуя свой собственный сильно охрипший и слабый голос; тем временем он сам стоял около выхода из кухни.

– Однако, так уж и быть, приходи завтра. А то твоя грусть в голосе тронет за живое кого угодно. Да и, кажется, завтра намечается что-то интересное, – как бы невзначай и не придавая особого значения сказанному, тихо проговорил Константин, смотря на Креймера.

«Кажется, намечается что-то интересное? Да нет, кажется, Джон Константин начинает искать оправдания!». Всякая его мысль сумбурна, заключил тогда же Чес, поэтому уныло откинул и её.

– Хорошо... подкинули работёнки? – спросил Креймер, уже полуразвернувшись к выходу. Джон хмыкнул и устало кивнул.

– Ладно, иди, Чес Креймер. Завтра будет затяжка, но уже не учебная, – он встал и направился к какому-то шкафчику.

– Третья?.. – вдруг вырвалось у Чеса, хотя мгновенно он понял, насколько это безумно звучит. Константин развернулся на секунду к нему и хитро усмехнулся, чем заставил румянец вновь напасть на его щёки.

– Господи, ты считаешь это? Забудь! Это всё глупости. Приходи ко мне завтра, потому что курить одному, когда есть знакомый курильщик – грех и грех похуже самого курения. Да и жутко скучно. В общем, ты понял, – Чес кивнул и отправился в прихожую один – если бы Джон стал его ещё и провожать, он бы не задумываясь странно посмотрел на него, ибо это было настолько не в его характере, что... а впрочем, Чес не нашёл сравнения. Уже около входной двери он услыхал позади себя (неизвестно, на каком расстоянии, но точно не в пределах прихожей): – И всё-таки это было забавно. Хотя мне до сих пор непонятны твои мотивы, но... если мне понравилось, значит, всё в порядке.

Чес улыбнулся, открыл дверь и вышел на улицу, негромко сказав: – До следующей затяжки, Джон.
А она непременно будет. Кажется, это уже становится традицией. Только плохой, но это уже никого не волнует. А Константин услышал его тихие слова точно – в этом Креймер был уверен так же, как и в своей безграничной безбашенности.

Следующий день оказался каким-то мутным и слишком быстрым. Может, оттого, что затяжка должна была быть уже «неучебной»? Возможно. По крайней мере, у Чеса не было иных объяснений. В принципе, и день-то нельзя уж на полном серьёзе назвать странным – всё только в представлении Креймера, – однако будто бы сама атмосфера кардинально поменялась.
Ничего особо интересного сегодня не произошло: Джон вызвал его во второй половине дня, где-то после обеда, и они поехали по какому-то адресу, улица которого находилась за много-много километров от его дома, практически на другом конце города. Когда они приехали, Константин привычно выбежал из машины и направился к типичной многоэтажки в типичном спальном районе. Чес опять безучастно прождал часа два, хотя раза три порывался выйти и даже выходил, но не смог отыскать нужную квартиру, в которой изгоняли демонов. В итоге он угрюмо заполз в машину и, как-то быстро глянув на небо, увидал самое обыкновенное явление – падающее зеркало. Только в отличие от первого раза, сегодня он смог ловко, быстро и вовремя отъехать; зеркало оглушающе звонко разбилось позади машины, и осколки, наверное, всё-таки немного поцарапали багажник, прикинул Креймер по звукам. Ну, это были пустяки – в прошлый раз вообще вся машина всмятку, да практически вместе с ним. Как он жив тогда остался, сам не знал. Однако падение зеркала говорило о многом: Джону сегодня попался слегка трудный клиент, но он успешно разобрался с делом, будто бы кинув стекло в знак окончания работы. Только вот Креймеру от этого было не совсем комфортно; согласитесь, немного страшновато, когда к тебе на крышу прилетает такое массивное «сообщение».
Через минут десять вернулся Константин, отирая пот со лба и глубоко дыша. Когда он сел, Чес поспешил спросить:

– Значит, падающие зеркала теперь будут оповещениями о том, что ты закончил? – Джон то ли усмехнулся, то ли улыбнулся и поправил воротник рубашки.

– Если захочешь – устрою и такое. Ты ж меня знаешь на этот счёт, – Креймер отчего-то вспомнил вчерашнее и под впечатлением воспоминаний и хитрого взгляда вновь смутился. – Однако посмотри, как ловко ты справился сегодня!

– Ага, благо, что заметил... – насуплено пробубнил он, выезжая с улицы на шоссе. – Кстати, почему в последнее время ты перестал брать меня с собой?

– Потому что твой разум полностью затмился курением, – таинственно и с пафосом проговорил Джон и сразу после этого усмехнулся. – На самом деле, работы совсем мало, поэтому я и не прибегаю к твоей помощи.

– Ага, работы совсем мало! – передразнил Чес и повернул так резко, что пассажир на заднем сидении едва удержался на месте. – А судя по тому, как активно оттуда падали зеркала, работы там было предостаточно! Я бы даже сказал много...

– Оу, неужели мой юный курильщик и бывший ученик обиделся? – шутливо заметил Константин и легонько похлопал его по плечу; Креймер вздрогнул, однако мелкая обида, любившая закрадываться в его душу, мгновенно оттуда вытряхнулась. Словно пепел с сигареты – он мешает и лежит ненужной ношей. Так же и обида. И он знал, что для него обижаться как-то слишком глупо и недостойно, однако не мог заглушить в себе того, что было частью его характера. Это равносильно его чёртову румянцу. Разогнав машину, Чес усмехнулся и мельком глянул в зеркало заднего вида: Константин смотрел прямо на него, и край его губ изгибался в нечто среднее между улыбкой и усмешкой.
– Я думаю, ты сам догадываешься, что останешься со мной надолго... взял же необходимые атрибуты? – спросил Джон, а Креймер кивнул. Ему казалось, или напарник сегодня был добрее? Как и всегда, наверняка казалось, решил Чес и, не обращая внимания на цифру в круглом дорожном знаке, посильнее нажал на газ, спеша скорее к дому Константина. Последствия курения уже мало сказывались: свинец на лёгких стал делом обыденным, горло уже не жгло, горечь частью пропала или стала незаметной, а голова давно уж не болела. Да и почему-то непреодолимо тянуло курить; нет-нет, сам процесс ещё вызывал омерзение у Чеса, однако разговорчики за затяжкой оказались ему по вкусу. Особенно то, что было вчера... хотя он и пожалел триста раз, что спровоцировал его, но сегодня это событие вызывало у него лишь лёгкую улыбку и понимание того, что сделано это было правильно. Может, со стороны то выглядело жутко странно, да и не в характере всё это Константина, но это было довольно весело. Не считая некоторых моментов...

Креймер разогнал машину, лавируя между другими автомобилями, и даже видеокамеры всюду его не смущали – штрафы в его жизни были обычным делом. Он любил риск и экстрим, хотя и выглядел этаким хорошим мальчиком, соблюдающим все правила и законы. Резко завернув на уже, может, даже и родную улицу, Чес проехал пару домов и, не останавливаясь, на ходу припарковался, въехав в свободное место. Правда, пришлось внезапно остановиться, да так, что их нехило так дёрнуло в салоне, но зато они приехали на целых десять минут раньше, чем могли приехать обыкновенно.
– Хм. Довольно быстро. А как же штрафы за превышение скорости? – Креймер развернулся к Джону и усмехнулся.

– Я их через день получаю, так что не переживай. А в полиции я так вообще частый гость и всё по неправильному вождению, – говорил он, вытаскивая ключ; машина затихла. Когда уж они вышли из салона, Константин спросил:

– Не боишься, что могут лишить водительских прав? – связка ключей звякнула в его руке. – А то я останусь без водителя...

– Всё в порядке, я же говорю: не волнуйся...

– А я и не волнуюсь, – Джон, перед тем, как открыть дверь, строго, но вместе с тем иронически посмотрел на него, а потом мелко подмигнул, словно хотел в одну секунду опровергнуть всё сказанное им ранее. Чес раскрыл рот, уже был готов что-то сказать, но в следующее мгновение был жестоко впихнут в прихожую, и уже не имело смысла что-нибудь говорить. Оттуда они молча прошли на кухню; нет, в доме была гостиная, но уже так завелось, что местом для затяжек стала кухня – это небольшое, за два дня готовки просветлевшее место, теперь вновь обречённое на захламление. Креймер, как успел, сумел навести порядок там, да и всегда помещение преображается, когда его используют по назначению. Скоро здесь всё снова должно прийти в упадок...
– Туго будет без тебя, – словно прочитав его мысли, вдруг сказал Джон, усаживаясь за стол и поглядывая на него. – Но на самом деле всё будет как обычно. А ты уж поверил? – ядовито спросил он, глядя на глупо улыбнувшегося Чеса. Тот мигом посерьезнел и лишь хмыкнул, понимая, что натура Константина – нечто неизменное в этом мире.

– Нет конечно. Я же знаю тебя, – увидав приподнятую бровь собеседника, он добавил: – Частично.

Тот удовлетворённо хмыкнул и кивнул головой вперёд, словно призывая Чеса сесть. Тот присел и тут же заговорил:

– Джон, знаешь, я срочно хочу закурить!

– Ого! – Константин выразил напускное удивление и слегка нагнулся вперёд. – Ученик начинает превосходить учителя? Ну... что ж, ладно, давай закурим. Я, в принципе, не против. Только... не спеши, – приказал он, увидев, как Креймер судорожно полез в карманы. – Давай сделаем немного по-другому... – хитрый блеск в глазах не говорил ему ни о чём хорошем.

– В смысле по-другому? – смотря на него исподлобья, осторожно спросил Чес, положив зажигалку и пачку на середину стола. Джон ухмыльнулся и, бегло пройдя взглядом по предметам, а потом – и по лицу собеседника, ответил:

– Ну... ты же вчера обвинил меня в том, что я показываю достаточно плохо. Получается, первое занятие насмарку. Сегодня, конечно, нет никакого «урока», но я хочу показать тебе, как стоит закуривать, в стиле вчерашнего. Ты же помнишь? – Сколько иронии в голосе! Даже в килограммах не сосчитать. Креймер сглотнул и кивнул: вчера было и смешно, и страшно. Спорить сейчас бесполезно, а уж отнекиваться – тем более, ибо упадёт он в глазах Джона ниже плинтуса... Поэтому и приходилось наивно улыбаться и непонимающе хлопать глазами, хотя картины в голове были отчего-то далеко не радужными.
– Возьми сигарету в рот, но не зажигай её. Я покажу тебе кой-какой способ, но... – Константин пристально смотрел на него, – но не советую тебе использовать его на мужчинах, ибо могут не понять. Си-и-ильно не понять... – чуть тише добавил он и тоже взял в рот зажигалку. – Может, тебе наконец удастся познакомиться с какой-нибудь девушкой и отстать от меня. Такой способ работает, если либо у тебя, либо у неё нет зажигалки, – Чес слушал молча, лишь перекатывая сигарету из одного угла рта к другому. Джон зажёг свою сигарету, сделал смачную затяжку и, выдохнув, слегка поддался вперёд, взяв за подбородок Креймера и притянув его ближе. Тот ощутил, что скверный румянец вновь начинает выдавать совершенно лживые его мысли. А может, и не лживые?.. О, поверьте, в тот момент ему было вообще всё равно на это – он полностью увлёкся процессом. Сначала попритягивая его за подбородок, Константин после взял его одной рукой за затылок и придвинул ещё ближе.

– Почему твоя голова резко стала каменной?.. – прозвучало это где-то явно не здесь, не в кухне. Чес точно не помнил, что происходило, но ощутил наконец кончиком своей сигареты конец сигареты Джона. Наблюдать, что происходило впереди, было малость неудобно, но, кажется, его сигарета начинала тлеть. Эти, наверное, секунд десять он запомнил надолго; рука сильно держала его за затылок, будто бы он мог сорваться и убежать, а в нос било крепким запахом табака. На лице впереди не было больше ни одной эмоции, кроме злорадства, а воздух оказался отчего-то спёрт и удушлив, так что даже вдохнуть было нельзя. Креймер чувствовал, что в этом действии поистине было нечто интимное; а как Джон согласился на это, он не мог понять даже в конце всей этой истории. А ещё ему жутко не хотелось думать, что там выражало его лицо – наверное, стыд и позор было сидеть с таким блаженным лицом от каких-то глупых действий. Впрочем, сам Чес не понимал, почему ему это так понравилось, но в этом было явно что-то такое... Только вот он не мог решить: экстаз был от такого способа прикуривания или от того, что его «зажигалкой» был сам повелитель тьмы? Этот вопрос ещё долгое время не давал ему покоя.
Наконец Джон отпустил его; на конце сигареты действительно затлели угольки; Креймер чуть резвее вчерашнего вдохнул и сегодня уже не ощутил неприятной тошноты или головной боли, а также отвращения. Нет, это ещё казалось ему ненормальным и безумно грешным, но грешить с Константином было, согласитесь, куда приятнее, чем одному, поэтому эти мысли постепенно уходили, хотя их призрак будет витать рядом с таксистом всегда. Чес не верил, что это он так безболезненно вдыхал сигаретный дым и выпускал мутно-серые облачки, уходящие наверх. А ещё на его лице появилось даже выражение некоего удовольствия... может, таким способом зажжённая сигарета всегда вкуснее?

– Ну что, ты решил все свои проблемы с помощью курения? – ехидно спросил Джон, откинувшись на спинку стула, подложив руку под голову и смотря на потолок. Креймер вспомнил, улыбнулся и кивнул.

– Частично...

– Вот как... – Константин покачал головой и выдохнул дым, мельком потянувшись. – Ну-ну.

– А почему ты начал курить, Джон? – поинтересовался Чес, стараясь этими мелкими вопросами по грамму выуживать информацию из него. Тот вдохнул, будто хотел ответить что-то, но тут же расслабленно выдохнул и сел нормально, облокотившись о стол и бегло глянув на него.

– Ты же не говоришь... а впрочем, я не хочу равноценного обмена, – голос тихий, серьёзный – такое бывало редко и означало, что Константин готов сказать что-то правдивое. – Мне просто было тяжко. Надоело многое. Тогда ещё и алкоголь попался под руку – вообще адская смесь получилась. Собственно, немного меня того ты должен помнить... – Джон осторожно заглянул в его глаза и слабо улыбнулся. А Креймер был крупно удивлён: такого искреннего Джона он видел если не впервые, то весьма редко. А может, даже и никогда – граница между всем известным Джоном и настоящим была расплывчата, одна черта плавно переходила в другую. Чес задержал дыхание, будто боясь ляпнуть чего-то лишнего и сбить тем самым настрой собеседника на, если это можно назвать так, доверительный разговор.

– Вообще, нет здесь ничего удивительного: я начал курить примерно по той же причине, что и остальные тысячи курильщиков. Но, знаешь, все они, и мы с тобой, слабаки. Потому что дали слабости прогнуть нас так, как она того захотела. И в итоге получаем рак лёгких и остальные осложнения со здоровьем. Поэтому и ты там... тоже смотри: покури-покури, побалуйся немного, а потом уходи с этой стязи, ибо оно не твоё, уж поверь, – пристальный взгляд тёмных глаз вовсе не давил, как обычно, а наоборот, будто старался что-то понять, но без насилия – такое бывало с Константином не так часто. – Ты это, не думай, что я волнуюсь о тебе или беспокоюсь: я просто говорю как есть. Хрипотца в голосе идёт только мне, – он улыбнулся слабо, едва заметно, так, что можно было вполне предположить, что это лишь показалось, но даже такая улыбка была роскошью, непозволительной роскошью для Чеса. А эти драгоценные секунды тех наконец-то искренних слов были во сто крат весомее хоть сотни затяжек, похожих на вчерашние и позавчерашние. Креймер не заметил, как в горле пересохло, и с трудом кивнул головой, словно та была свинцовая. Константин опустил взгляд, ещё раз усмехнулся каким-то своим мыслям и закурил теперь уже молча.

– Может быть, я и брошу: я не знаю, Джон. Всё это слишком сложно, – тихо сказал Чес, также смотря на дымящуюся сигарету между пальцев. – Это оказалось поначалу вовсе не приятно, я даже подумывал было отказаться от этой идеи, но порешил довести дело до конца.

– Да, ты всегда был целенаправленным человеком. Но нынче твоя энергия, кажется мне, направилась совершенно не туда... ладно, не мне тебе нравоучения читать, – саркастически заметил он, с наслаждением затягиваясь. – Я просто высказал своё мнение. А так... ну, хоть в одном котле будем вариться, – Креймер тихонько рассмеялся и тут же спросил:

– Кстати, ты не подумывал бросить? А то, получается, ты идёшь на поводу у Люцифе...

– Не напоминай! – в глазах вновь застреляли гневные огоньки, голос приобрёл прежнюю сталь, но всё это было лишь на мгновение, потом Константин спокойным, слегка сдавленным шёпотом договорил: – Я не знаю, Чес... что-то вновь пошло не так. Я запутался. Заставить меня бросить курить должно какое-то важное событие. И оно, я чувствую, скоро нагрянет.

Он ясно и прямо глянул на Креймера; от такого серьёзного взгляда даже дух перехватило. Чес поёжился и начал активнее курить, чтобы закрыть себя в облаках дыма; казалось, что Джон чего-то от него ждёт. Но что может дать он, простой водитель? Ответ был ясен. Лично ему. А уж что там напридумывал Константин – неизвестно.

– Ладно, я и сегодня, кажется, разговорился. Короче, надеюсь, что такой способ зажигания ты взял на заметку, – сказал чуть более громче и чуть менее правдиво Джон, стряхивая пепел.

– Да уж... – Чес улыбнулся и тут только заметил за собой одну странность – он всегда забывал стряхивать. Джон увидел поспешность в его действиях, когда тот последовал его примеру, и понял это.

– О да, я тоже первое время, как только начал курить, забывал стряхивать. Но забывал ровно до того момента, пока осыпавшийся пепел не прожёг мне новую рубашку, – Креймер рассмеялся и тут же ответил:

– Наверное, это хороший урок. Думаю, если я не научусь, обстоятельства мне помогут, – Константин кивнул и выпустил облачко дыма. Чес почувствовал, что наступает то самое время, когда слова становятся ненужны... да в общем-то, всё становится ненужным, главной остаётся атмосфера. А уж она у них пускай и пропахла горьким сигаретным дымом, зато была уютная и благоприятная. Креймер где-то слышал, что с особо близким человеком и помолчать приятно. Он ещё пока не знал, каким человеком был ему Джон, но ощущал, что молчать с ним, действительно, тоже хорошо. Да и стеклянных, как бы для того, чтоб они просто были, фраз невозможно было произносить рядом с ним; хотелось почему-то вкладывать значение в каждое слово и в каждую интонацию. Даже сейчас Чес бросал частые, но недолгие взгляды на Константина и понимал, что поза того и редкие смачные вдохи тоже ведь о чём-то говорили... только понять бы о чём. Наверно, об его исключительной уверенности в себе... или не такой уж исключительной? Он хотел думать, что и сам Джон может иногда чувствовать себя неопределённо, наперёд не зная, чем закончится то или иное его действие. Хотя это маловероятно.
Креймер не задумывался, стоили ли эти редкие минуты взаимопонимания, но никак не дружбы того, что он резко подорвал себе здоровье и нарисовал в конце своего пути точку с подписью Ад. Он бессознательно знал, что определённо стоили. Он не считал себя глупым ребёнком, но нутром ощущал, что в последнее время поступал совсем наивно и порой необдуманно, слепо доверяя свою судьбу круговороту жизни и... Джону Константину. А такое слепое доверие есть что?..

– Сегодня странная затяжка, как думаешь? – Креймер сначала не понял, кто это сказал, и хотел было ответить, как осознал, что те слова принадлежали ему.

– В чём-то да, – он удивился, подумав, что Джон должен был обязательно удивлённо спросить, что он имел в виду. – Потому что она, наверное, «неучебная».

– Определённо отличается. И мне так больше нравится, – Константин глянул на него, словно хотел сказать, что «мне тоже». Или эта лёгкая вуаль теплоты лишь показалась Креймеру?

– А они будут повторяться в будущем? – зачем-то, весьма глупо и много наивно спросил сразу же Чес, затушив окурок в пепельнице и вопросительно взглянув на него. Тот последовал его примеру и, пока запихивал окурок в горку, совсем мелко и явно не специально задел тыльной стороной ладони пальцы Креймера. Парнишка слегка вздрогнул.

– Если будет будущее, будут и они, – просто ответил Джон, убирая руку и смотря на собеседника своими пронзительными тёмными глазами. Чес не сразу убрал руку от пепельницы, за что потом был осмеян со стороны Константина, но улыбнулся и отчего-то, хотя ответ того и не отличался определённостью, был уверен точно, что, как бы смешно это ни звучало, будущее у них будет, как и эти затяжки. Стоит быть лишь чуточку терпеливее...

Дни незаметно проходили. Также быстро проходили и затяжки... каждый день по одной – стало нерушимой традицией. Чес неуклонно соблюдал эти правила, поэтому ежедневно навещал Джона; пускай и иногда вовсе не было времени или не хотелось, но он старался всегда находить пару минут на затяжечку вместе с Константином. Более одной сигареты в день он не выкуривал принципиально: как был верен сложившемуся правилу, так и не смел отклоняться от него. Во-первых, было скучно курить одному, да и не очень-то хотелось, ибо хоть в девятый, хоть в сотый раз Креймеру был неприятен сигаретный дым; во-вторых, делать затяжку без Джона стало как-то... не по себе, что ли. Чес пытался однажды зажечь сигарету, но без напарника это дело не задалось и закончилось едва ли не потерей дорогой зажигалки. Чес прекрасно помнил, сколько та стоила, поэтому побоялся пробовать во второй раз, понимая, что если всё-таки потеряет её, то будет винить свою криворукость до конца дней. Вот так и получалось, что курил он только тогда, когда курил Константин: рядом с ним и руки мгновенно вправлялись в нужное место, и пропадала неуверенность, и дым переставал казаться противным – да даже за каким-нибудь разговором он начинал приобретать тот непередаваемый сладковатый привкус; уж никогда Креймер не подумал бы про себя, что когда-нибудь в жизни ему начнёт нравиться курение. Но, действительно, это было так – Джон неосознанно приучил его к этому, привив, сам того не замечая, ему убеждение, что делать затяжку с ним хорошо и приятно. А таксист, ясное дело, не мог думать иначе, чем так. Ибо если он начинал доверять кому-то слепо, то не снимал с глаз повязки почти что детской веры до самого конца.
А затяжки медленно утекали, таща за собой и дни. Или наоборот? Креймер, если честно, и сам не знал, да и вообще запутался сильно в происходящем, потому что был втянут в желейноподобное беспечное настоящее, сотканное из дыма, контуров привычной, слегка потрёпанной кухни и блистающее иногда тепловатой улыбкой Джона. Он любил её. В общем, это было ожидаемо, потому что всё редкое автоматически становится привлекательным и приятным для нас. В особенности исключением никак не мог быть Чес – он никогда в жизни не считал себя кем-то выдающимся. Он просто обыкновенный человек, чьи порывы души в определённых ситуациях весьма ожидаемы. Только вот, что произошло позже, не поддалось никаким прогнозам и гороскопам...
Но об этом ещё только впереди, ибо даже будущим, видимым нам событиям своё время.

Как и говорилось, дни постепенно шли. Когда-то у Креймера и его вечного пассажира (уже сильно приелось название, не находите?) появлялись дела, порой сложные; времени на отдых не было – только на перекур. Вообще все последующие дней пять прошли быстро, резво, редко лениво и неспешно – такое бывало либо вечером, либо ночью. А восьмая и девятая затяжки даже объединились в один день; Чес позволил себе впервые выкурить не одну сигарету, а аж целых две, потому что Джон как-то ободрительно похлопал его по плечу и немного улыбнулся, а все мы знаем, что значила эта улыбка для него. Да и денёк выдался несладким, нужно же было как-то снять стресс? Креймер качал головой, называл себя дураком, но не мог не признать, что начинает приобретать привычки и словечки курильщика: вот уж и докатились до того, что сигаретка снимала стресс. Раньше он не понимал этого, однако... однако и сейчас, в сущности, это тоже осталось для него загадкой, хотя он сам был уже давно вовлечён в этот круговорот. Лишь Константин не давал ему надолго задумываться над этим, постепенно утаскивая его в своё «грешное ложе»... а разве Креймер был против? Ему только в радость идти хоть на дно океана, лишь бы Джон был рядом под боком...
Несмотря на довольно радужный и короткий обзор этих четырёх дней, на деле же всё было куда менее весело и мило. Да, в эти четыре дня случилось много интересного, Константин даже изредка бывал откровенен, но... чувствуете, опять то самое «но» – двигатель человеческого эгоизма и навеватель неудач? Именно оно довело Чеса до такого состояния: до хрипоты в голосе, вовсе не приятной, до постоянного кашля и уже начинающихся проблем с лёгкими, и наконец до какого-то странного, полусонного состояния без сигареты в нужное время. Последнее было хуже всего – словно ломка. Креймер догадывался, что это нечто психологическое, да и читал вроде где-то, однако какие книжки могут сказать правду так, как её скажет сам человек, испробовавший или испытавший что-то? Всё это сухая правда в чёрных буковках на белом фоне яркого экрана! Джон тогда сказал мало и скомкано, зато, как понимал сейчас Чес, до зубовного скрежета правдиво. А правда разве когда-нибудь была принята своевременно и без отторжения? Ответ ясен.

Однако, кажется, мы слишком отошли от этого «но», которое опять мешало спокойно жить Чесу. Этим «но» оказались сами разговоры, происходящие во время затяжек – то самое, на что возлагал все свои надежды Креймер. Они... не то чтобы не удовлетворили паренька – как было сказано, Джон иногда мог позволить себе сказать что-нибудь эдакое личное, – но просто ощущение оставалось странное после каждой такой сказанной фразы или целых предложений; даже казалось, что и эти слова какие-то неоконченные, обрубленные. Хотелось услыхать их продолжения, а уж Константин подсыпал ему новую порцию чего-то личного, тоже, впрочем, непонятного и обрубающегося, как чувствовалось, на самом интересном. Чес жаждал большего, а получал лишь эти огрызки. Конечно, грех ему жаловаться – он и сам себя за это корил, но неосознанно было желание получать больше отдачи на свои жертвы. Это естественно (эгоизм в нём лидировал, он знал), но это естественное Креймер старался подавлять, и в итоге получал ещё большую жертву и ещё большее желание узнать правду о Джоне. Линия его мыслей замкнулась, и теперь он мотался по кругу, словно по карусели, только уже не радостно, как это бывает, а как будто катался там раз сто и вовсе не рад сто первому, ибо удовольствия это не приносило.
В итоге он имел далёкое от лелеемого в мечтах настоящее, хотя, дабы не признавать в себе кажущегося со стороны эгоизма, прочно упрятывал эти претензии, считая их глупыми и необоснованными. Но ведь в конечном счёте и его недовольства должны вскоре вскрыться, как и многие остальные. Только вот будет ли это нужно самому адресату всех этих претензий? Креймер уже заведомо знал, что навряд ли. Поэтому, до поры до времени, оставалось проглатывать их молча.

Таким, немного странноватым способом, и прошли их последующие шесть затяжек. Чес уж давно привык к сигаретному греху внутри и снаружи себя; мелкие симптомы и недомогания прошли ещё в первые дня два, а тяжесть в груди стала привычной. В голову потихоньку начали закрадываться мысли о бесполезности принесённой жертвы, но Креймер их упорно не замечал, стараясь, как только те появлялись на пороге, занять себя чем-нибудь другим. На самом деле он запутался и не мог понять себя: то ли он доволен происходящим, то ли сетует на своё безумство. Однако Чес не старался разобраться в себе, распутать тот жуткий ком тугих мыслей, а лишь всё отбрасывал на сотни провалившихся в бездну «потом». Он и чувствовал, что в итоге это не приведёт его ни к чему хорошему, но даже страх перед неизвестностью будущего был жалок по сравнению со страхом обнаружить в себе то, отчего может быть жутко тошно и не по себе. И тогда даже не поверишь, что это – часть тебя. Чес надеялся на что-то, что чудесным образом, взмахом волшебной палочки или хлопком в ладоши, должно решить все его проблемы и наконец рассказать ему, что с ним. Это удел слабых, он отчасти понимал, но готов был опуститься на ступень ниже, лишь бы не связываться с самим собой. Так и дошли до того, что курение привело его не только к проблемам со здоровьем, но и с самим собой – теперь и, кажется, навсегда злейший враг Креймера он сам. Кто бы поверил в это!

Чес усмехнулся и тут же заткнул свой внутренний голос, а то недавно из-за него такая фразочка проскочила, что хоть стой, хоть падай! Он встряхнул головой и обернулся назад, на подъезд, в котором скрылся Джон. Да, сегодня они вновь на работе после целого лениво проведённого дня; а, как говорится, любишь отдыхать, люби и работать, поэтому звонок Константина настиг его в два часа ночи; пришлось чертыхаться, зевать, спешить, обозлиться на весь мир, но ехать. Зевая и наблюдая за светлеющей дымкой тумана над головой, Креймер сонно думал о причинах столь раннего появления демонов: в ход шло всё от того, что им попросту могло не спаться, вплоть до мысли о различных часовых поясах между Адом и земным миром. Глупо, конечно, но всякий вариант хорош и имеет право на существование.
Чес не вытерпел, наконец отошёл от своей машины к дому, обычной многоэтажке, и уселся на ступеньку, решив подождать его так. Хотелось курить. Такое желание появилось сравнительно недавно; однако сейчас он попридержал свои амбиции, ведь со всей серьёзностью взял за правило не курить без Джона. Последний, кстати, был сегодня чем-то определённо взволнован и взвинчен, даже беспорядок дома устроил такой, будто собирался переезжать. Хотя куда уж ему – Константин слишком ленив для этого. Точнее, Креймер хотел верить в это и в то, что тот навряд ли бы собрался куда-то так резко уезжать, даже... даже не предупредив его. Но мог – это же сам повелитель тьмы, и он не обязан ни перед кем отчитываться в своих действиях и решениях. А уж в особенности перед ним, перед каким-то курякой Чесом Креймером.

Прошло уж два часа с тех пор, как Джон скрылся за обшарпанной красной дверью; таксист успел поскучать, съездить в маркет за хотдогом, заехать в ближайшее отделение полиции, чтобы заплатить за давно уж просроченные штрафы, а потом вернуться назад и подумать обо всяком, три раза выйти из машины и вновь залезть обратно, после всё-таки решив остаться снаружи. Было невероятно скучно, Креймер пытался пойти за ним, но в итоге все четыре попытки закончились неудачей, ибо этажей оказалось аж целых двадцать, а квартир – вообще бесчисленное количество и непонятно, в какой из них происходило действо. Конечно, можно было пройтись по каждому этажу и чисто интуитивно и по звукам и суматохе определить, где властвовал Константин, но Чес как-то отбросил этот вариант, боясь навязаться ему. Раз не брал с собой – значит, не нужен. Это было почти всегда... парень усмехнулся: он так практически и не сдвинулся с места – как был далёк от Джона, так и не приблизился ни на йоту. Это, между прочим, логичный финал его истории... глупо не признавать. Креймер улыбнулся, а рука непроизвольно полезла в карман. Курить он любил и ненавидел. Никогда не думал, что начнёт питать противоречивые чувства к чему-нибудь; Константин, оказывается, умел менять чужие жизни. В этом убедиться можно было с лёгкостью и на нескольких примерах.

Чес удержал себя в пятидесятый раз от затяжки, ибо, во-первых, принципы не позволяли, а во-вторых, сегодня должна быть затяжка номер десять. Как никак, круглое число. Может, у него были какие-то предрассудки, но не хотелось портить такое красивое число столь отвратным курением в одиночку. Хотелось, чтобы Джон был рядом; кажется, зависимость от курения было не таким уж и страшным, как зависимость от него и его редких словечек. Креймер выдохнул и посмотрел на проехавшую мимо машину; его же собственная стояла на другой стороне улицы. С каждой минутой скукоты и света становилось в два раза больше, постепенно теплело, а улица стала изредка пестрить рано проснувшимися прохожими. У Креймера появилась мысль вновь наведаться к Константину, точнее, попытаться его найти. Конечно, было одно «но» (опять): тот мог выйти в любое время и, не увидав своего водителя после трудной работы, сильно разозлиться, ибо домой после такого хотелось сильно-сильно, Чес представлял. Но любопытство, что же там такое происходит, взяло верх, поэтому он, ещё минутку посидев около подъезда, вскоре встал и вошёл вместе с первым вышедшим господином в очках. Он очень редко позволял себе такое, ведь каждое его появление сопровождалось неодобрением и долгой, иногда короткой гневной речью Джона, да и практически всегда его помощь была ненужна. Да и что он, в принципе, мог сделать такого гениального для самого Константина? Джон был сам себе помощником. Всегда. Ему, наверняка, что есть Чес Креймер, что его нет – всё равно, курил бы и добирался в одиночку, либо задействовал каких-нибудь людей, чьи лица и фамилии навряд ли бы трудился запоминать. Так, по крайней мере, считал сам Чес, минутами иногда доходящий до такого отчаяния, что даже и не верилось, как с такими мыслями он мог жить спокойно, да к тому же ещё и улыбаться. Но как-то мог. И сам даже и не задумывался над этим.

Лифт со скрежетом распахнулся, и таксист вошёл туда: первый этаж был давно обследован и снят с подозрения. Также он проверил шестой и девятнадцатый этажи. Почему именно их? Да для того чтобы ещё раз убедиться, что интуиция у него отвратная. Наверное, именно поэтому всё настоящее оказалось далеко от ожидаемого. Хотя, возможно, оно так всегда. Чес решил обследовать каждый этаж по-быстрому; боязнь перед Константином прошла, может, совместные затяжки повлияли или что-то ещё, но тот теперь не казался ему таким уж устрашающим. И, конечно, может Креймеру показалось, но в последнее время, по его наблюдениям, Джон, иногда высказывая ему своё недовольство, уже не прикладывал ту экспрессию, те злобные едкие слова и не оставлял неприятного осадка на душе, а немного журил, будто младшего брата за мелкую проделку. Была вероятность, что такое наблюдение могло быть неверным, но Чес старался судить критично, будто со стороны, и каждый раз получался один и тот же вывод. Приходила иногда мысль, что курение обволакивало едким дымом особой связи двух различных людей и яростно, совсем как-то непропорционально сближало их. И потому ругать человека, с которым куришь, было не то чтобы невозможно, а немного странно и необычно.
В итоге Креймер сделал два вывода: курение всё-таки сближало и чувство юмора у Джона напрочь отсутствовало. Это всё самое главное, что он мог понять. И он действительно гордился сделанными заключениями, несмотря на то, что первое было прописной истиной, а до второго, наверное, можно было догадаться и без вреда собственному здоровью. Но Чес был в любом случае рад и, как уже говорилось много раз, ни о чём не жалел. Однако, кажется, это явно не те мысли, которые должны быть в голове, когда продираешься сквозь какого-то пьяницу на этаж, отпихиваясь и отбиваясь от него, и заталкивая его в лифт, дабы как-то отделаться. Справившись с дурно пахнущим источником собрания всех алкогольных ароматов, Чес, выдохнув, направился по тёмному узкому коридору дверей и каких-то громоздких шкафов.

Обойдя это место вдоль и поперёк, он вернулся назад, но решил не ехать на лифте, а пройтись пешком. Ничего интересного в последующие минут десять он не увидал; лишь, оказавшись на тринадцатом этаже, Чес услыхал над собой через этаж какой-то шум, возню, беготню и, кажется, перетаскивание чего-то тяжёлого, но порешил не бежать сразу туда, а проверить сначала пустынный четырнадцатый. Сделано это было тупо для галочки и из-за его прирождённого занудства, но нетерпение всё равно по-страшному жгло в груди. Наконец он смог вернуться на сумрачные лестничные площадки и подняться наверх; по резвой и оживлённой обстановке на этаже можно было с лёгкостью догадаться, что там что-то происходило. Когда Креймер проходил по коридору, его то пихали, то толкали, сопровождая это многочисленными «Извините» или просто угрюмыми взглядами. Квартиры были частью открыты, некоторые люди боязливо выглядывали из-за дверей, а впереди кто-то истошно кричал и плакал. Впрочем, картина типичная для обыкновенного изгнания демона. В конце коридора дверь была открыта настежь, там концентрация криков оказалась выше, что, в общем-то, и понятно; Чес сразу понял, что там происходило главное зрелище. Мимо него то и дело кто-то пробегал, все были напуганы до чёртиков и непонимающе оглядывались на него и робко обходили проклятую квартиру. Креймера никто не спрашивал и не останавливал, только удивлённо посматривали на его олимпийское спокойствие; на деле же никто ничего не понимал, но все знали, что происходит что-то страшное. Собственно, сам Чес также находился в небольшом недопонимании происходящего, но ему было действительно как-то всё равно на это. Он без проблем вошёл в квартиру и сразу в прихожей, рядом с каким-то сундуком с разваленными старыми вещами, увидел причитающую и ревущую женщину преклонного возраста.

– Мой сын, мой сын! – словно молитва, вылетало у неё, а её руки периодически отрывались от лица и взбрасывались вверх. Она сквозь слёзы, показалось Чесу, даже и не заметила вошедшего, а может, увидела, только ей было уже всё равно, ибо прихожая, как потом огляделся он, оказалась наполнена ещё не менее десятью людьми. Кто-то пытался хлопотать рядом с женщиной, кто-то стоял тихо в углу и сдавленным шёпотом переговаривался с соседом, а другие просто нечаянно забежали сюда, с интересом и тихим ужасом поглядывая на дверь и каждый раз вздрагивая от доносящихся оттуда криков и стенаний, а также раз минуту рушащейся мебели. Креймер сразу понял, что его пассажир орудует как раз там, и незамедлительно отправился туда. Кто-то перед тем, как он нажал на ручку двери, предупредительно крикнул ему:

– Парень, осторожнее! Там даже непонятно, кто опаснее: человек или это существо! – Чес удивился лишь слегка и мелко кивнул, нажав на ручку и толкнув дверь. Про себя он улыбнулся и хмыкнул. «Вот уж этот Джон! Распугает всех...» Однако его светлым и милым мыслям пришёл конец, как только он оказался в комнате; не успев толком ничего разглядеть, он оказался грубо откинутым кем-то назад ударом в грудь, из-за чего резко сократилось дыхание, и так сейчас находящееся не в самом лучшем состоянии, а потом вообще упал на спину, головой ударившись о пол; в глазах заплясали огоньки, в мозгах затуманилось, и Чес как во сне увидал перед собой истощенное, бледное лицо с чёрной разинутой пастью и налитыми кровью, безо всякого выражения разума глазами. Креймер в следующую секунду пришёл в себя, увидал, как острые зубы начали целиться в его направлении, а тощие руки схватили его за горло, и приступил к скорой защите. Люди кругом звонко завизжали и мгновенно выбежали из квартиры; лишь ревущая женщина хотела было подползти к захваченному дьяволом сыну, но кто-то с силой оттащил её. Чес быстро и жёстко отпихивал брыкающегося парня и старался откланиваться в разные стороны от щёлкающих буквально в паре сантиметров от его ушей зубов. Силы у охваченного демоном было немного, поэтому даже редко ввязывающийся в драки таксист смог отбиться и последним ударом отбросить его в сторону от себя. Парень приземлился и довольно сильно ударился головой о тот самый сундук, около которого сидела его мать. Пока он очухивался, Чес резко вскочил и побежал к входной двери, чтобы прикрыть её и не дать парню сбежать. Когда это было сделано, Креймер обернулся и увидал: жертва очнулась и теперь стремительно надвигалась на него. Ему пришлось, слегка дёрнувшись в сторону, ловко стукнуть локтем по голове пригнувшегося для толчка ему в живот парня; нечто похожее на удар всё-таки произошло, однако Чес даже не заметил этого, зато получил сполна каким-то острым предметом по тыльной стороне ладони – видимо, когда парень приземлился около сундука, то не стал терять время, а захватил ножик либо спицу. А может, что-то другое – Креймер так и не понял, что там звякнуло об пол и закатилось в угол, ведь был больше озабочен тем, чтобы жертва демона вновь не встала.
Глянув вниз, под ноги, Чес смог увидеть, что удар его оказался силён. Парень был повален навзничь; Креймер ощутил в левой руке жжение, но не обратил должного внимания, всё ещё тяжко дыша и отходя от произошедшего – случилось ведь это всего в какие-то считанные секунды. Таксист нагнулся, а потом и присел на корточки, заглянув в лицо парню и точно теперь убедившись, что тот не опасен. Вдруг тень накрыла его, и он быстро поднял голову, потом как обычно тепло улыбнувшись.

– Джон, а ты знаешь, что люди бояться тебя как демона? – шутливо спросил он, вставая с пола и добродушно глядя на хмуро смотрящего на него человека. Тот лишь хмыкнул и, кивнув в сторону распластавшегося парня, бросил:

– Хороший удар, – как всегда, произнесено с равнодушием. Но Чесу и этого хватило для широкой улыбки. Креймер встал и, продолжая смотреть на Константина, почувствовал, что в его собственном взгляде проскальзывает та самая нотка детского восхищения, из-за которого чувство собственного величия Константина обострялось до небывалых высот.

– Спасибо, Джон, – ответил Креймер и пронаблюдал за тем, как тот взял бедную жертву за шкирку и потащил назад в комнату. – Почему ты не берёшь меня? У вас, я так заметил, очень интересно, – добавил Чес, дойдя до порога и не решаясь пройти дальше, ведь знал привычку Джона изгонять демонов без помощи посторонних. Тот дотащил почти что бездыханное тело до середины комнаты, грубо кинул его и навис, словно что-то пытаясь понять. Потом вдруг вспомнил, что его, оказывается, спросили, и коротко бросил:

– Стоит тебе попробовать делать одно и то же пятьдесят раз, так всякая, даже самая интересная работа покажется нудной и рутинной. И нет здесь ничего интересного, – он вновь встал в полный рост и хмуро глянул на своего помощника. – А вырубил ты его славно – долго ещё не придёт в сознание, – усмешка, ленивый зевок и многозначительный взгляд, явно намекающий на то, чтобы Креймер прикрыл дверь.

– Вот всегда так... – слегка обиженно произнёс Чес и, насупившись, закрыл дверь. Он отошёл было всего лишь на метр, но щёлка приоткрылась, и шёпот возвестил ему:

– Это настолько скучно, что намного интереснее покажется сидеть в машине. Это я сказал не для того, чтобы тебя успокоить, а для того, чтобы ты поспешил спуститься и перепарковать машину, иначе у нас есть великолепная возможность пройтись пешком. Я думаю, два километра до дома после бессонной ночи не есть хорошая перспектива.

Чес прицокнул, закатил глаза, подошёл к двери ближе, заглянув в щёлку на надсмехающееся лицо Константина, и проговорил в ответ, почему-то также тихо:

– Почему ты не можешь обойтись без выбрасывания зеркала на улицу? Мне кажется, в скором времени я пропишусь в автомастерской как постоянный клиент... – он не смог скрыть раздражения, хотя вовсе его не испытывал, а это было так, из-за постоянных очередей на ремонт и довольно крупных сумм. Но и это на самом деле он уж давно простил Джону.

– Оу, неужели мой дорогой Чесси сердиться? – с каплей наигранной приторности и килограммом сарказма спросил он, потом негромко рассмеялся и закрыл дверь. Ещё долго слышался его смех оттуда, а Креймер не мог перестать смущаться от этого странного «Чесси», которое продолжительное время не могло выйти из его головы. Он плюнул, мысленно проклял дар Константина ловко подстебать и покинул квартиру, решив всё-таки, что тот предупредил его не просто так. Около входа в прихожую, рядом с дверью, преданно ожидала мать обуянного демоном, и, только повернулась ручка двери и Чес высунул голову, она сразу накинулась на него с расспросами. Он уверил её, что всё будет нормально, нужно только подождать, и скорее направился к лифтам. Пришлось опять преодолеть туеву кучу народа, где каждый считал своей обязанностью спросить Креймера о том, что происходит и насколько это опасно. По возможности ответив многим общими словами, таксист смог подобраться к лифту и всё же уехать. Опускаясь неспешно вниз, он опёрся спиной о стенку и, вдохнув-выдохнув, закрыл глаза. Что-то его всё-таки сегодня взбудоражило; румянец не спешил сходить с щёк; вы не представляете, сколько раз за всю жизнь Креймер проклял это своё наказание. Наверное, это была плата вперёд за какие-то его ещё несовершённые грехи. Только какие? И когда они должны совершиться? А может, уже совершились? Чес часто спрашивал себя об этом, но потом всё-таки начинал считать, что от таких мыслей можно свихнуться, потому и резко переключался на что-то другое.
Как только двери лифта раскрылись, он услыхал звонкий, переливчатый удар и мысленно попросил, чтобы это было не на его машину. Но, сколько спеши, не спеши, сколько ни старайся успеть вовремя, как много ни проси, карма есть карма; Креймер понял это остро, когда выбежал на улицу и увидал, что злосчастное зеркало приземлилось не иначе, как на его машину. Всё всмятку, даже спасать нечего. Этот раз оказался хуже предыдущих, Чес научился распознавать степень запущенности положения и происходящее сейчас оценил самим высшим баллом по своей шкале. Он выбежал из подъезда, всплеснул руками, крикнул «За что?» и без сил упал на колени. Он понял, что остался без машины, ибо собрать из этого жалкого шлепка металла нечто похожее на автомобиль было невозможно.

Но сокрушаться долго Креймер не стал и вскоре присел прямо на поребрик, со стороны поглядывая на машину и на до чёртиков удивлённые лица прохожих. Даже проезжавшая мимо полиция остановилась, на минуту вышла, поспрашивала прохожих, чья эта машина, и, не удовлетворившись, поехала обратно. Таким образом Чес просидел минут двадцать, а после очнулся от ладони, довольно мягкой опустившейся на его плечо. Он не мог не вздрогнуть и после снова обругал себя – уж слишком это было не по-мужски.

– Ну что, пройдёмся пешочком или предпочитаешь угнать машину? Лично в моём районе это возможно, хотя нам всё равно придётся идти и довольно долго, – Чес встал и, хмыкнув, улыбнулся.

– Пошли пешком, если ты не против. А с машиной сам разберусь, не беспокойся, – дружелюбно сказал он и пошёл вперёд, плечом слегка толкнув Джона, будто подгоняя его, но сделав это совсем нечаянно. Но Константин не поддался и даже не шелохнулся, а наоборот своим плечом притормозил Чеса и, нагнувшись к нему, тихо проговорил:

– Делаю одолжение... даже не знаю, по какой причине. Может быть, через неделю ты увидишь новую машину. А может, и не увидишь...

– Нет, я сам с этим разберусь, – твёрдо проговорил Креймер и продолжил движение вперёд. Уж чем-чем, а своими проблемами он не собирался обременять Джона. Развернувшись, он добавил: – Тебе же наверняка в скором времени нужна будет машина. Через неделю не подойдёт. К тому же, я сам виноват, что поставил её туда. Думаю, что даже можно было что-нибудь сделать с этими обломками, но надо посмотреть.

Константин обернулся в его сторону, растянул губы в ехидной усмешке и сделал шаг.

– Вот ты какой... нет, твой максимализм мне понятен. Однако мне не понадобится машина. В этом и вся загвоздка. Свою вину признавать не буду, со своей делай что хочешь, но от своих слов насчёт новой машины за мои деньги я не отказываюсь, – он зашагал вперёд по улице, оставив позади себя удивлённого Чеса. Тот пару раз моргнул, переварил всё это в мозгу, а после, догнав его, прямо сказал:

– Тогда и мне не будет нужна машина!.. если и тебе не нужна... – говорил, исподлобья смотря на него, Креймер, а после хмыкнул. Тот усмехнулся и покачал головой.

– Какая забавная преданность, – равнодушно и с долей иронии произнёс Константин и зашагал быстрее. Это было единственным ответом на его восклицание, далее последовала тишина; Чес не знал, как продолжить беседу и как воспринимать это молчание. Так-то он был сильно удивлён сказанным Джоном; впрочем, такое изумление от каких-то слов было не впервые. Однако в голове явно не укладывалось то, что сам Константин дарует ему машину; по крайней мере, Креймер не хотел с этим мириться и в любом случае решил, что откажется от ненужной, слишком неприемлемой для него помощи. Правда, всё это было только в мыслях – а так пойди, скажи это ему. Чес понимал, что плохо не уметь давать сопротивление, но отчего-то учиться этому за счёт Джона не хотелось – спасибо, уже кое-чему он научился у него, и это кое-что было отнюдь не хорошим.
Но порешив всё-таки на том, что потом сам восстановит машину, Чес, глянув на адрес улицы и запомнив его ещё раз, лениво поплёлся за ним. Улицы были пока пустынны, люди только-только начинали выползать из своих сонных нор, а дороги стали понемногу заполняться автомобилями с зевающими водителями. Креймер тоже не помнил, как сегодня вообще живым добрался до места встречи, ибо спал от силы часа три-четыре. И сейчас спать хотелось жутко. Или курить. Курить, наверное, больше. Креймер про себя горько усмехнулся и покачал головой: никогда бы в жизни он не подумал, что такие мысли для него действительно возможны. Хотя, вероятно, после встречи с Джоном вообще всякое возможно, пускай и самое нереальное. Только в определённой степени... что-то всё же оставалось в разряде фантастика. А вот что – Чес сформулировать не мог. По крайней мере, на трезвую голову.

– Ждёшь десятой затяжки как нечто особенного? – издевательство было в Константине всегда неизменно, это Креймер понял ещё давно, но до сих пор ему было как-то не по себе слышать это. Казалось, что это должно было пройти и освободить место доброте. Но, во-первых, с какой стати, а во-вторых, Джон и доброта уже по определению вещи несовместные.

– Почему я должен считать, что номер десять что-то значит? – как можно более равнодушно спросил Чес, даже удивившись довольно реалистично выдвинутой лжи в своём голосе – обыкновенно его враньё ощущалось с первого слова. Так повлиял Константин? Или что-то ещё?
Он же пристально посмотрел на него, заметно потряс головой и тихо прошептал, казалось, только для себя:

– Ты становишься похожим на меня... – Чес всё же услышал и с неподдельным удивлением воскликнул:

– Почему? – какие-то остатки детской наивности Джон, видимо, услыхал в этом возгласе и мелко улыбнулся. Эта мелкая улыбка была порой многим для Чеса. И даже сейчас, по прошествию столького времени.

– Почему? – Константин поправил ворот рубашки и стряхнул с плеча прилипший листок. – Да потому что ты дурак, вот почему!

Креймеру, как всегда, пришлось удовлетвориться этим ответом. Он уж давно привык слушать какие-то обрывки, обглоданные остатки и довольствоваться лишь ими. Мы же ещё помним про его роль королевского придворного и эту самую участь? Можно смело заявить, что ничегошеньки не поменялось за эти девять затяжек – всё также. И если уж сегодня уже десятая,то о какой глобальной перемене может идти речь? Чес понял,что уж и не врал, говоря так Джону – наверное, оно потому и звучало правдиво, а врать он так и не научился. Вообще ничему не научился, кроме как курению – так понял сам Креймер.
Знакомые серые, только сейчас малость сонные улицы куда-то сворачивали, извивались, поднимались в горки; Чес вовсе не чувствовал усталости, наоборот понял; в ранних утрах что-то есть. Было прохладно, малолюдно, небо кое-как подёрнулось розовым светом, ветерок был слаб и приятен, а атмосфера сама не была перенасыщена той активной городской жизнью, которой был пропитан каждый, даже самый малый, мегаполис; разница была лишь в том, что вокруг находились многоэтажки, а не тенистые леса с полями. Да даже если прикрыть глаза на пару секунд, то можно было без труда оказаться в воображаемой деревне, а не здесь – уж так похожа была атмосфера. Креймер вдыхал глубже, однако, сколь чист или грязен не был бы воздух, для него он всё время будет с привкусом дыма, а уж хорошо это или плохо – определить было нельзя.
Чес остановился только тогда, когда его спутник неожиданно притормозил около разветвления улиц. Он вопросительно глянул на Константина: тот выглядел хмуро и задумчиво. «Кажется, далее он хочет пойти один...» – бегло пронеслось в мыслях у Креймера; не за много лет, а за эти полторы недели научился он определять намерения Джона.

– Твой дом там. Иди. И приходи к... – он на секунду замялся, подумал и договорил: – К восьми. Сейчас времени нет с тобой возиться. И ещё у тебя что-то с рукой, – указал кивком головы в сторону его располосованной руки и быстро зашагал по мощённой камнем дороге, плавно ведущей вниз. Лишь его плащ как-то слишком красиво развевался на ветру; Чес ощутил, как под сердце ему ввели необходимую ежедневную дозу печали; даже руку саднило менее отвратительнее. Укол был и так болезненный, а само снадобье оказалось куда хуже; однако это горькое лекарство ему нужно – прописано принимать раз в день, можно больше, от приступов феерических мечтаний и грёз. Подписано и заверено доктором Джоном Константином под его страшным диагнозом дурацких мечт с заголовком... какой заголовок дать? Как обозвать эту лабуду? Манерно покачав головой, Креймер нервно улыбнулся и скорым шагом поспешил по своей улице, вовсе не смотря под ноги. С какой стороны к вопросу не подходи, в какие метафорические формы его не обличай, всё равно главное остается загадкой. Он уж, честное слово, не знал, что делать с собой и своим прирождённым глупым ребячеством. А впрочем, вскоре он отбросил эти лишние философствования – всегда считал, что это явно не для него. Чес точно не знал, его ли эта улица и туда ли ведёт эта большая замшелая дорога; кровь с руки удалось кое-как стереть, удивительно, но ничего не запачкалось. Креймера даже выбесила эта его удачливость, ведь он знал, что если повезёт в таких мелочах, значит, он облажается в чём-то более крупном. Собственно, это уже не должно удивлять, правда?
Чес, сжав в руке салфетку, быстро и с безумным видом шагал по улице, совсем не заботясь о том, куда вела та. Больно не было ни внутри, ни снаружи; только как-то странно и пусто. Короче, ужасно. А может, это было таковым только в его видении. Креймер шёл податливо, согласно тому, как вела улица, и не обращал внимания на происходящее вокруг. Он даже не мог сказать точно, где его дом и куда нужно свернуть. Он просто слепо следовал маршруту, указанному Джоном. Снова, в который раз. А не верить означало нечто такое ужасное, что, по мнению его самого, уже нельзя было искупить в Аду. Как и всегда, Константин стал его путеводной звездой; уж было видно, что путь опять окончится каким-то жёстким провалом и стремительной летящей вниз кривой, но Чес был и рад.

Остановило его бесконечный круг размышлений жжение на тыльной стороне ладони, где, как оказалось, хорошенько прошёлся лезвием тот парнишка. Салфетка давно превратилась в красную мокрую тряпочку, Чес выбросил её в первую попавшуюся урну и достал другую. Даже несмотря на кровь, Креймер решил не идти домой, а пройтись где-нибудь вокруг да около – к тому же, кровотечение вскоре остановилось, и боль стала утихать. Но эти глупые мелочи были, ясное дело, не самой главной мыслью в его голове. У парня было такое неприятное предчувствие, когда, вроде, всё вполне себе идёт своим нормальным чередом, то есть не плохо и не хорошо, а всё равно возникают смутные сомнения и волнения. Они мелкие, но столь противные, что, кажется, будь они огромными, можно было умереть сразу только от их представления. Немного удручающее состояние, одним словом. Безо всякой на то причины хотелось напиться и загрустить в какой-нибудь из многочисленных забегаловок, желательно ко всему этому – заказать какую-нибудь шлюху. Да, Креймер и сам удивлялся своим необычным мыслям, столь нехарактерным для него. Но, кажется, он уже давно перестал быть собой. Тогда, когда взял в рот свою первую сигарету. Тогда он изменил всем своим принципам; а всякое изменение сопровождается глубокими последствиями. В его случае итогом была крайняя разбалованность и распущенность, которые, словно пиявки, ловко присосались к его душе; сразу налицо все слабости и невозможность устоять перед ними.
Чес прошёл ещё пару кварталов, прежде чем понял, в какую сторону ему пойти, чтобы встретить нужное заведение с нужными обитателями. В итоге дошёл сначала до многолюдной дороги, потом, пройдя по ней лишь немного, свернул на боковой переулок, ещё большой и опрятный, но постепенно становящийся всё более узким и грязным. В конце концов со всех сторон вокруг него стали виднеться обшарпанные стены, перевёрнутые мусорные баки, странноватые личности с безумными глазами (только сейчас Креймер понял, что шёл в забегаловку, прославленную не только ядерно продирающими напитками и красивыми женщинами, но и сильно действующими наркотиками, которые продавались за мизерные цены во всех углах того здания). Попрошайки сидели практически на каждом шагу, укутываясь в свои лохмотья; вонь стояла не то чтобы дикая, но резко бьющая в нос, а под ногами то и дело попадались картонные пачки и объёмные упаковки. Это была воистину самая грязная улочка в Лос-Анджелесе. Где-то в конце неё должен находиться бар, соединяющий в себе элементы и стриптиз-клуба, и питейной, и танцплощадки, и публичного дома; короче, для разгульных людей находка и только. Ну, может, туда хаживали не только разгульные люди, а ещё и потерявшиеся, но, кажется, это совершенно ненужные мелочи, ибо кто хочет называть себя несчастным, когда впереди его ждёт нечто приятное?.. Конечно о таком не задумываешься, всерьёз при этом не зная той самой причины, что привела туда... а в ней-то и кроется ответ на довольно сложный вопрос.

Вот уж впереди стал виднеться тупик; где-то рядом, знал Чес, находился и бар. Это место ему однажды показал, между прочим, сам Джон, но так, мимоходом и впопыхах, хотя ему раньше и не хотелось туда идти. А теперь было желание просто поселиться там. Хотя это уж чересчур; Креймер решил посмотреть по обстоятельствам. Притом же к восьми нужно было быть у Константина, желательно в трезвом виде; Чес боялся скорее не напарника, ведь тот мог попросту не обратить внимания на то, что его подмастерье под шафе, а себя самого... неизвестно, что он мог наговорить в нетрезвом виде. Алкоголь сильно ударял ему в голову, иногда даже чуть ли не со второй рюмки или стакана, поэтому он не любил выпивать. Последний раз он напился тогда, когда выпускался из школы; помнил юный выпускник из того адского дня, вечера и ночи не многое: полностью место сбора, какой-то захудалый ресторан, все разговоры ровно до половины третьего стакана... чего? Вот на этом и образовывалась огромнейшая пропасть в его памяти, очнулся Чес тогда только на следующий день ближе к вечеру под каким-то деревом. Сначала всё было хорошо: свежий ветерок обдувал, птички заливисто пели, травка была мягкой и не мокрой. А потом началось: свинцовая голова, мышцы болели, сознание отказывалось приходить в себя, на теле – лишь какие-то обрывки рубашки, благо, что штаны были на месте, правда, показалось много странным, что куда-то всё-таки делись трусы, но тогда это было неважно. Все остальные человек двадцать развалились беспорядочной массой на полянке впереди; около деревьев удалось место занять, кажется, немногим. Его бывшие теперь уже однокласснички находились в примерно таком же состоянии: часть одежды отсутствовала, все в дичайшем похмелье, денег в карманах нет, только лишь потом, когда все очухались, удалось собрать кое-как общими усилиями десять долларов и этим оплатить проезд в автобусе, водитель которого сжалился над ребятами. Да-да, ушли от тихого ресторанчика они тогда действительно далеко – аж за семьдесят километров. Наверное, позаказывали машины, которых после не увидали и которые наверняка кто-то угнал. Как оказалось, одна машина всё-таки осталась, но и та была в озере. И вот такие вот, с огромнейшими долгами за плечами, с тяжёлыми головами, без денег, голодные, обмёрзшие, они, прижавшись друг к другу, ехали в автобусе. Чесу едва удалось вспомнить смутные обрывки, однако тогда он решил всё же узнать, что конкретное вчера говорил и делал. Спросив сидящую вблизи одноклассницу, миловидную, но глупую брюнетку, насчёт этого, он увидал весьма странный ответ: девушка, встряхнувшись и едва узнав его, вдруг хитро улыбнулась и покачала свой кудрявой головкой. «Много чего делал... после этого я даже стала тебя уважать». Подробностей он так и не узнал – девушка отключилась. Парень, на чьё плечо опустилась её головка, также улыбнулся и также покачал головой: «От такого тихони, как ты, этого мы не ожидали. А вообще не парься – все вчера были хороши, да ещё пуще твоего». Что говорил и делал в тот роковой вечер, Креймер так до конца и не узнал, но даже по неясным отрывкам таких же подвыпивших людей ясно вынес один урок: алкоголь совершенно выбивает из него человека. Более одного стаканчика чего-нибудь спиртного ему нельзя.

Об этом сейчас почему-то задумался Чес, толкая тяжёлую и железную, безвкусно сделанную под старину дверь. Она никак не вязалась с полусовременным интерьером внутри; казалось, что бар обставляли вообще люди без элементарных знаний дизайна. Здесь ажурные подсвечники, там уж виднеется блестящий шар под потолком, столы и стулья – все сплошь из разных наборов, про посуду и скатерти говорить вообще нечего; а сама барная стойка была вообще будто бы выдолблена в Средневековье из камня и кое-как дожила до наших дней. Впрочем, само помещеньице было довольно приличных размеров для такого рода заведений; в распоряжении были даже два следующие этажа для... а в общем, понятно для чего. Бар назывался «Диана», а отчего так, а не по-другому, вообще неизвестно. Правда, постоянно не горели одна либо две буквы, поэтому и запоминался бар каждый раз по-разному: то Дина, то Дана, то Дна. Снаружи это было неприметное здание, но внутри... говорят, это было одно из рентабельных заведений в районе. Весь первый огромный этаж делился на разные зоны: танцпол, сам бар, столики, пару шестов для стриптиза. Здесь всегда было темно, казалось, окон нет, дым плавал вечным, не ослабевающим облаком под потолком, ибо курили здесь безбожно, лишь подсветка как-то разбавляла это царство тьмы и бесконечно льющегося спирта. Днём в баре было довольно спокойно, но по-прежнему многолюдно; можно было представить, какие вакханалии начинались ночью. К тому же, Креймер пришёл ровно в то время, когда основное веселье заканчивалось и усталые пьяные гости отправлялись по домам. В зале тихо звучала клубная музыка, уборщицы, лениво зевая, убирали горы мусора с пола и со столов, бармены сонно пересчитывали купюры и изредка протирали стойку в одном и том же месте, а подсветка в виде разрозненных синих кружков как-то печально остановилась на танцполе и некоторых столиках рядом. Кроме него, в зале было человек десять, но все выглядели напрочь уставшими и либо курили, либо тихонько тянули из стакана водку. Запах перегара был Чесу больше неприятнее, чем запах сигаретного дыма... хотя он, как вошёл, сразу поморщился, определив, что курили здесь весьма посредственный и дешёвый табак.
Креймер прошёл к бару; молодой, с грубыми чертами лица парень кинул на него удивлённый и презрительный взгляд, потирая какой-то бокал вот уже как минут пять. Чес присел около стойки и сказал:

– Джину, пожалуйста, – кажется, это «Пожалуйста» было слишком неуместным в таком случае; бармен кинул на него теперь уже насмешливый взгляд и достал ловко откуда-то маленькую бутылочку из тёмного зелёного стекла и рюмку. Креймер отсчитал нужное количество денег и положил их на стойку; если бы он пил джин каждый день, то через две недели такой роскоши стал бы совсем бедняком, ибо джин здесь славился отличным вкусом и хорошим качеством, а также заоблачной ценой. Чес схватил бутылку и рюмку и направился к ближайшему столику. Сев за него, он стал с интересом оглядывать присутствующих здесь. Слегка впереди него сидели два мужика, вдрободан напившиеся, но не хотевшие езжать домой; сейчас они что-то негромко обсуждали, заливая каждое предложение рюмочкой. Чуть поодаль и немного влево сидел тоже какой-то парень, слушавший музыку и спавший на своей руке; было странно, что его не выгнали, как и всех засыпающих в клубах. Это были все люди, что находились перед Чесом; посмотреть, кто позади, удалось не слишком хорошо, ибо было темно и неудобно. Да даже лица этих мужчин он не смог увидать из-за сумрака и смрада в помещении, но, кажется, за его спиной сидели в разных углах тоже какие-то в нетрезвом состоянии парни и даже пару женщин – ещё красивых, но уже переходящих в такую стадию, когда ночные тусовки и безмерное количество алкоголя начинают сказываться на их внешности. Но все они были на приличный порядок лет старше Креймера. А сам он точно и не знал, на что надеялся. Просто в душе было какое-то волнение и жуткое напряжение, перемешанное с недовольством, которое ему надоело глушить собственной мужественностью. Хотелось дать себе слабину хотя бы сегодня, когда было странное предчувствие, будто Джона у него забирает неведомая сила... Ах, мы и забыли про это сказать, но в последние два дня его не покидало чувство, что должен прийти скорый конец их затяжкам: то ли по его собственной вине, то ли по вине Константина, то ли в силу внешних обстоятельств...

Но это уже прошлое – после первой рюмочки славного джина в голове мгновенно прояснилось, мир стал казаться более светлым, а проблемы решились какими-то глупыми успокоительными словами. Настроение поменяло свой знак с минуса на плюс, и окружающее заиграло новыми красками; Чес ощутил себя так, как никогда за последний год не ощущал – было хорошо, тепло во всём теле, да и джин уже перестал с непривычки казаться противным и горьким, даже хотелось выпить его весь и за один заход. Некоторое время Креймера останавливали воспоминания прежних буйных лет, из-за которых он вляпался в сомнительные мероприятия, но вот уже была мягкосердечно разрешена ему вторая рюмка, а через минут двадцать – и третья... Чес, кинув блуждающий взгляд на ополовиненную бутылку, звонко икнул и повертел мутную рюмку в руках, чуть не разбив её, однако поймав коленями. В голове уже приятно шумело, тепло в теле превратилось в жгучий жар, будто бы в необъяснимую энергию, которую хотелось куда-то растратить, а на столе давно появились всё те же, неизменные пачка с сигаретами и зажигалка. Было острое желание закурить, но что-то его уже опьяневшую голову всё-таки останавливало... чувство долга? привязанность к привычному? что-то иное? Чесу было не до этого, однако факт оставался фактом: курить в одиночку он отказывался. Соображал он мало, по большей части неправильно и скомкано, всё в каком-то иллюзорном, перевёрнутом виде. Он был готов сейчас на самые отчаянные поступки, но только не на «закурить». Хотя это как посмотреть... если уж слишком сильно на него повлиять, то возможным становилось и это.
Креймер чувствовал какое-то неудовлетворение внутри себя; ему впервые в жизни захотелось поиметь какую-нибудь шлюшку с третьим размером груди и аппетитными бёдрами прямо здесь, на столе, при всех. Ну, или растратить свою пылающую энергию другим способом, однако никакого иного, кроме секса, в мире придумано не было. В особенности для пьяных, коим раздумывать трудно, а следовать примитивным желаниям – легко. Однако никого подходящего рядом не было, а умениями пик-апа Чес не обладал, поэтому и приходилось ему, стиснув зубы от злости, заливать в себя оставшийся джин. Его мысли были частью светлы, а мир представлялся сказкой, правда, с каплей горечи, но всё же сказкой; вскоре сказка наступила уже не в его мыслях, а в реальности – будто по какому-то мановению волшебной палочки в поле зрения вдоволь напившегося Креймера появилась сексапильная красотка. Рассмотреть её хорошенько не удалось, она лишь лёгкой рысцой пробежала через зал к другой двери служебного помещения; Чес сумел заметить лишь её гибкий стан, прекрасные формы и шикарные волосы, завязанные в конский хвост и несущиеся за ней шлейфом. Судя по всему, она – стриптизёрша; он определил это, ясное дело, не по названию двери, за которой она скрылась и куда имели доступ только рабочие клуба, а по её каким-то мелким, но слишком соблазнительным движениям – как она легко ставила ножку, как плавно наклонилась, забрав со стола что-то, как повела своей головкой в сторону что-то крикнувшего ей бармена... Как только она убежала, Креймер ясно понял для себя, что безумно хочет её, хотя и не видел её толком.

Джин сделал своё, это уж точно: всё было будто бы в каком тумане, подсветка начала кружиться, но не в реале, а в его голове. Было настолько хорошо, что от понимания этого становилось дурно. Чес чувствовал, что готов покорять горы, несмотря на свою малую выносливость, готов кататься на американских горках (которых он, к слову, боялся до жути и обходил за километр) и готов всё-таки соблазнить ту красотку, хотя в жизни отличался сильной робостью по отношению к девушкам. Он ощущал в себе до этого невиданные силы и считал, что, имея только их, сможет сделать абсолютно всё; а какие-то ошибки прошлых лет успешно забылись и остались занавешенными новыми чувствами и эмоциями. Креймер уже хотел было встать и идти начать делать хоть что-нибудь, как чудо резко произошло перед его глазами: та самая девушка выпорхнула из комнатки, причём не в переносном значении слова, а практически в буквальном – наряд на ней показался икающему и с глупым выражением сидящему Чесу похожим на бабочку. Но и это было не всё – сегодняшние чудеса продолжались. Он даже удовлетворённо подумал: «А после алкоголя живётся счастливее!», хотя думать тогда особо не мог, а уж вспоминать сделанные выводы во время такого состояния – и подавно. Девушка свернула к его столику и, повернув зачем-то голову в сторону барной стойки на пару секунд, смелее продолжила свой путь, хотя до этого робостью явно не отличалась. Она шла дерзко, покачивая бёдрами и пошло улыбаясь. С её приближением Чес мог разглядеть её лучше, но не разглядел из-за того, что глаза отказывались фокусироваться на чём-либо определённом, а будто хотели обхватить сразу всё и понемножку. Достижением Креймера было хотя бы то, что он перестал икать; а глупое выражение лица и безумно блуждающие глаза с вполне себе понятным желанием никто не отменял.
Девушка оказалась совсем рядом с его столиком и с размаху приземлилась на стул, закинув ногу на ногу и хитро облизнувшись. Чес затаил дыхание, ожидая чего-то, хотя знал, что заговорить первому следовало бы ему. Девушка была действительно красивая, по крайней мере, так разглядел Креймер: узкий лоб, тонкие светлые брови, заострённый носик с пирсингом, пухлые, ярко-красные губы, немного подпудренные впалые щёки, острые скулы, придающие лицу холодность и сексуальность, серо-голубые большие, может быть, выразительные, но никак не умные глазки с пушистыми ресницами, волосы золотисто-блондинистые, забраны в высокий конский хвост до пояса, разноцветные длинные серёжки в виде перьев в ушах, сверкающее, но дешёвое колье на шее, все тонкие кисти в толстых и тонких разномастных браслетах, на ногтях какой-то хитромудрый маникюр, который Чес не смог разглядеть; пальчики изящны, собственно, как и её обладательница – девушка имела отличную фигуру: грудь туго стягивал кислотно-зелёный топик с какой-то надписью, на худом плечике виднелась татуировка в виде пирожного, далее на ней были, как успел заметить Креймер, латексные тёмные брюки с тяжёлым огромным поясом; на ногах, естественно, острые, все в стразах шпильки. В общем вид девушки был привлекателен, лицо имело даже какую-то загадочность, а правильно накрашенные глаза так вообще сбили бы всякого наповал. Чес и сам не понял, как глупо и криво улыбнулся, когда красные губы слегка тронулись в усмешке.

Он успел рассмотреть её хорошенько в те десять секунд, пока она не заговорила с ним, слегка поддавшись вперёд и положив локти на стол.

– Скучаешь, да? Здесь с утра действительно не с кем повеселиться. Почему ты не приходил ночью? И вообще я тебя впервые вижу... новенький, да? – голосок нежный, обволакивающий, глаза смотрят приторно-ласково, а сладкий запах духов делает своё главное дело, и вот уже Креймер навряд ли сможет выбраться из её плена.

– Я давно знал про этот клуб, – начал он, чувствуя в себе развязность и спокойствие. – Но почему-то не приходилось сюда заглядывать. Если бы я раньше знал, что здесь водятся такие красотки, то незамедлительно бы пошёл сюда... – Креймер сам себя не узнавал, дивясь каждому своему слову, причём чувствовал внутри себя такое, будто это было нормально и вполне естественно для него. Это успокаивало его, а вскоре и удивление насчёт своего поведения улетучилось; по-хорошему он назавтра это уж и не вспомнит, это и сейчас было отдалённо понятно.

– Оу, это уже намёк... – девушка облизнулась, но после быстро и ловко сменила тему, протянув ему свою ручку. – Я Роксана.

Он сжал её мягкую ладошку в своей, улыбнувшись и произнеся:

– Чес. Какое красивое и необычное имя, можно я буду называть тебя Рокси? – Он наклонился к ней ближе и не отпускал руку, вскоре поднёс её к лицу и, как-то лукаво глянув на девушку, легонько поцеловал. Та хмыкнула, удовлетворённо улыбнулась, даже как-то разомлела и смягчилась, но ручку свою резво вырвала, ответив:

– Можно-можно. Только осторожно, – она тихо рассмеялась, Креймер рассмеялся вслед за ней. – И не всё сразу, мой мальчик, – с напускной серьёзностью добавила она, излишне нежно коснувшись ноготком его носа. Тот остепенился на минуту, но лишь на минуту.

– Ты такая строгая, Рокси. Не хочешь ли выпить? – Чес повертел в руках рюмочку.

– Хочешь сразу напоить порядочную девушку и воспользоваться ею? – дразняще весело и игриво пролепетала она и вновь рассмеялась; Креймер усмехнулся также. Потом Роксана с излишней насупленностью опустила голову на ладонь и произнесла с тем видом, с которым девушки обыкновенно начинают рассказывать нечто сокровенное незнакомым людям, при этом успевая кокетничать: взгляд её будто бы погрустнел и опустился вниз, губки поджались.
– А знаешь, я становлюсь такой откровенной, когда напиваюсь, потому и боюсь пить больше одной... люди потом этим так пользуются... – с тяжким вздохом произнесла она и грустно прикрыла глаза. Он без раздумий бросился её утешать, взяв её руку в свою и нежно поглаживая.

– Ну-ну, брось грустить, Рокси. Ты же такая красивая, зачем тебе грустить и бояться? – Чес улыбнулся и прижал её руку к своей груди. – Притом же мне ты можешь верить – вот увидишь, во мне нет ни капли лжи или притворства, – она тут же оживилась и как-то пошло улыбнулась в ответ, кивнув головкой и теперь позволив себе переплести свои пальцы с пальцами Креймера.

– Я тебе уже и сейчас верю, Чес... Что там у тебя, джин? – хищно спросила она, уже с задней стороны определив напиток. Глаза её загорелись тем особым вожделенным блеском, а губы слегка приоткрылись в предвкушении. Чес отпустил её руку, слегка погладив пальцами до локтя, и не спеша ответил:

– Да, джин. Любишь? – Рокси уже перехватила из его рук рюмку и задорно ответила:

– Если из твоего стаканчика – то да, – Креймер, как мог на свой сильно помутневший рассудок, оценил по достоинству эти слова и ухмыльнулся. Девушка заправски открыла бутылку, налила себе целую рюмочку, даже с «шапкой» и залпом выпила. Чес присвистнул.

– Ого, такая хрупкая девушка, а так резво пьёт! Я удивлён! – Рокси приняла соблазнительную позу и томно проговорила:

– Я ещё и не то умею, милый Чесси... – И Чеса на секунду передёрнуло, будто вспомнилось что-то весьма родное сердцу, но искажённому до неприличных высот; что-то, что звучало из других уст пускай и насмешливо и грубо, зато в чём-то приятно, а не так, как сейчас – пошло и развязно. Его неприятно передёрнуло, кажется, изменения в нём заметила Роксана и тут же поспешно спросила, погладив его по щеке:
– Что с тобой? Ты стал таким бледным...

– Нет, ничего, – Креймер приуныл ненадолго – веселящая сила алкоголя взяла вверх, потому он и в следующее мгновение перехватил руку девушки, легко коснувшись её губами. – Ты говорила, что можешь ещё и не то? Ну, начнём с приличного: ты куришь? – весёлость возвратилась на его лицо, улыбка вновь засверкала беззаботностью, а глаза залоснились озорным блеском. Рокси хмыкнула, усмехнулась, но руки не отняла.

– Курю конечно. Нынче жизнь такая нервная – не курить грешно. Я так люблю расслабляться. Реально помогает, – Чес покачал головой и ухмыльнулся. – А ты куришь?

– Да, – просто ответил Креймер, почесав за затылком. – Недавно, правда, но очень активно. А как давно ты начала курить?

– Лет с пятнадцати или даже с четырнадцати. Но это уже поздно – мои подружки и с двенадцати начинали. И не только курить... – Рокси многозначительно на него глянула, наконец вернув себе руку и скрестив их на груди.

– Хм... – Креймер ощутил на своих губах лукавую улыбку. – А ну-ка закури. Мне хочется кое-что сделать...

Роксана удивлённо поглядела на него, кокетливо повела головкой и достала из кармашка дешёвую (Чес уже знал толк в этом) пачку с сигаретами и зажигалку. Чиркнув огоньком, девушка поднесла его к концу сигаретки и в следующую секунду сладко задымила. Он вновь позавидовал наслаждению, с которым она курила; ему ещё казалось, что он курит надрывно и тяжко, будто это какая его обязанность. А может, это сейчас и действительно так... Но Чес ни о чём не задумывался – лишь достал свою сигарету и положил в рот.

– Какие дорогие... ты богатенький мальчик! Но чего ты хочешь?.. – девушка выдохнула облачко дыма и пристально глянула на него. Креймер усмехнулся, слегка нагнувшись к ней, и взял её за подбородок, притянув к себе. Рокси издала удивлённый возглас, но позволила Чесу делать всё, что он пожелает. И тот пользовался этим вовсю; как и когда-то это делал с ним кто-то другой, он коснулся концом своей сигареты её и стал ждать несколько секунд, пытаясь отыскать в них ту самую особенность, как и в прошлый раз. Хищные глаза девушки смотрели на него, её грудь упруго вздымалась, чем-то вкусным запахло ещё сильнее, как сильнее и стало желание трахнуть эту девицу у самого Креймера; но того самого чувства, какого-то особенного и нежного, в душе отнюдь не возникло – лишь от пародии на него стало как-то тошно и противно. Чес отстранился от Рокси – его сигарета затлела, – но вдыхать дым не стал. Будто медным ковшом его ударило или холодной водой окатило, однако вдруг стало жутко и неприятно от понимания, что курить он будет так, без Джона, не как привычно, что испортит десятую затяжку этой порочной девушкой и гадким клубом. Да и не было того приятного оцепенения в теле, когда и секунды растягивались в неизвестно что, и хотелось навсегда запомнить те ощущения!.. Ровно ничего, никакого удовольствия, хотя перед ним и была абсолютно сексуальная девушка, которую редкий парень не захотел бы поиметь.
Креймер ещё не вдыхал, будто глубоко задумавшись, хотя кислород постепенно кончался, а разумно мыслить в таком запущенном состоянии он явно не мог. Он чувствовал, что готов даже задохнуться, но не вдыхать дым десятой затяжки, проведённой не с Джоном. Это казалось ему чем-то похожим на предательство, как бы глупо это ни звучало. Рокси с каждой секундой изумлённее смотрела на него, ожидая его следующих действий. Чес разрывался между несколькими вариантами того, что бы сделать, но, в силу какой-то оставшейся капельки разумности и памяти в его пьяной голове, он мигом выбросил сигарету куда-то в сторону и, резко встав, обошёл стол; оказавшись над Роксаной, он резко выхватил сигарету и у неё изо рта и тоже выбросил, в следующее же мгновение припав губами к её пухлым и мягким губкам. Девушка издала что-то наподобие сладкого мычания и податливо двинулась вперёд. Креймер целовал её, схватив за плечи и грубо сжав их, и практически насиловал её рот своим языком (никогда не ожидал от себя такого). Только лишь на секунду он отстранился от неё, но и только лишь затем, чтобы сказать:

– Ты сама знаешь, чего я хочу, детка. – И Рокси успела лишь хищно облизнуться перед тем, как губы Чеса вновь накрыли её собственные. Он и кусал их, и пытался проникнуть глубже, и не позволял девушке делать лишний глоток воздуха, словно мучая её и находя в этом удовольствие. Та лишь мелко вздрагивала, позволяя Креймеру распоряжаться ею, как он пожелает. Собственно, это было её жизненным кредо, хотя Чес и не догадывался. Да тот вообще теперь думал явно не о том: его переполняло неимоверное желание. И он знал, что, не достигнув задуманного им, не уйдёт сегодня отсюда. Где-то внизу живота начала бешено пульсировать кровь, той нескончаемой энергии стало теперь в два раза больше, а девушка в его руках, кажется, вовремя начинала млеть и становиться мягкой, словно ручной. В тот момент он отдал себя полностью на попечение своих диких желаний.

– Пойдём же, скорее!.. – нарочито сдавленно прошептала она, оторвавшись от его губ и томно заглядывая в его глаза. Чес кивнул, мало чего соображая; Рокси же взяла эту часть дела на себя, легко вскочив со стула и взяв его за руку. Она поволокла его сквозь гряды столов и стульев; Креймер не понимал, что на них смотрят удивлённо и немного насмешливо, а также не заметил той ядовитой улыбки, которою одарила его спутница бармена за стойкой; он лишь видел её прекрасное свежее личико, колыхающуюся грудь, манящие губы и явно лишние обтягивающие латексные штаны. Рокси куда-то вела его, и он подчинялся, позволив ей отвести его на лестницу, а после в какой-то коридор, потом слегка грязная, порядочно обшарпанная дверь и следом – небольшая комнатушка, залитая серым светом из окна и неопрятно убранная. Креймеру не было нужды её рассматривать, он лишь оглянул её мельком единственно для того чтобы отыскать в ней кровать. А найдя эту горизонтальную, наскоро заправленную желтоватыми покрывалами поверхность, Чес уже не мог остановиться.
Загадочность Роксаны пропала в следующую же секунду, когда Чес рьяно начал сдирать с неё лёгкую одёжку. Но, будучи ещё наполовину раздетой, девушка, когда Креймер нагнулся, чтобы поцеловать её, положила на его губы палец и тихо проговорила:

– Не так быстро, парень… Ты же не хочешь оставить такую красивую девушку, как я, без должного ей награждения? Я заберу лишь вот это и возьму, сколько нужно, хорошо? – её тоненькая ручка ловко забралась в его карман, по пути как бы невзначай задев горящий огнём орган, и вытащила маленький кошелёк, положив его потом на тумбочку рядом. – А я сделаю так, чтобы тебе было хорошо и ничего не горело. Ты можешь верить мне: в постели я профессионал.

Чес вообще не понял, о чём говорила сейчас Рокси, а лишь безумным согласным взглядом отреагировал на её последние слова. Он вновь накинулся на неё, стягивая последние остатки одежды как с себя, так и с неё. Всё, что было дальше, представлялось ему смутным, хотя и приятным сном; как они только не барахтались на этой утлой кроватке, пару раз даже свалились с неё. Хохот, страстный шёпот, ласковые, хотя в чём-то ненатуральные прикосновения заставляли Креймера задумываться, почему же он раньше не видел всего этого в своей жизни, почему болтался, как какой-нибудь отход, в грубости и сарказме, с какой-то едва заметной надеждой внутри себя, которой, впрочем, так и не удалось сбыться. Эта праздность, что сейчас так рьяно поглощала его, была спасительным кругом; Чес не догадался, что скорее обманчивым, а не спасительным был этот круг, но да разве это те мысли, когда между ног пристроилась сексуальная блондинка и явно не на пару минут?
Креймер откидывал голову, закусывал губу и даже впал в будто бы какое меланхоличное состояние, когда явь смешивалась со сном, а из-за ударившего алкоголя в голову нельзя было точно понять, что есть что. Его мотало из стороны в сторону, хотелось лезть на стену от того, как было приятно; ему казалось, что скоро он сойдёт с ума. Ну, или попросту кончит. Однако на пару мгновений Чес будто бы окунулся в свой какой-то похожий на реальность сон и с удивлением заметил, что блондинка стала принимать столь знакомые, но никак не вспоминающиеся черты лица. Точнее, их не хотелось вспоминать в такое время, а это две разные вещи. Однако он, почувствовав, что может совладать со сном, быстро-быстро рассеял их, вновь наслаждаясь сосредоточенным личиком девушки. Он просто понял, что сейчас не место глупым воспоминаниям о ком-то. А особенно в таком виде – от этого становилось жгуче стыдно, как никогда.

Если честно, Креймер не помнил в точности происходящее, лишь запомнил, что его нехило так унесло в далёкие дали, ибо кричал он что-то глупое и вообще смешное. Единственное ощущение, которое запомнилось на несколько часов вперёд, это то, что было до безумия, до зависти, до пульсирования крови в голове приятно. Правда, всё время что-то мешало полностью расслабиться – в основном, какие-то дурацкие мысли, из-за которых вдруг становилось будто стыдно и даже неприятно. Но Чес их откидывал, хотя и с трудом, потому что понимал: сейчас ему время дано для другого.
Так и прошёл час или полтора, а может, больше; Креймер ощутил в себе небывалые силы, поэтому не отставал от яростно стонавшей девушки. Уж какие они выкрутасы совершали, он точно бы потом описать не смог и на себя бы не подумал, что он это делал. Это было самое лучшее и доброе утро из всех предыдущих; Чес, наконец почувствовав усталость, как только оторвался от Рокси, уже тоже вяло постанывающей, сразу заснул и больше ничего не помнил. Только помнил, что облегчение и тепло вспышкой пронеслись по всему его телу, а девушка, присвистнув, задрала ноги кверху и жадно хватала ртом воздух. После этого снилось ему что-то мутное и непонятное, сильно напомнившее ему какой-то момент из прошлого. Впрочем, это всё было уже не так важно…

Пробуждение, а особенно после пьянки, когда было хорошо и благостно, бывает не слишком добрым и желанным. Придя в сознание, Чес ещё долгое время не мог открыть свои слипшиеся глаза; когда смог это сделать, с удивлением посмотрел вокруг себя, обнаружил, что его любовница так же легко и ловко исчезла, как и появилась, и, откинув тяжёлую голову на подушку, жалобно простонал: он ничего, кроме приятного конца и расплывчатых черт девушки, не помнил. Ему казалось, что дел натворил он самых ужасных и преступных – только сейчас до Креймера дошло, что он переспал с какой-то шлюхой из-за отчаяния, навалившегося на него после встречи с Джоном. Это всё казалось ему глупо, неразумно и совсем по-ребячески; взрослые люди так навряд ли поступают. Стало стыдно, ещё хуже, чем было в какой-то момент секса; он, вскочив с кровати, нашёл взглядом свою одежду разбросанной по полу и одеялу, коим его заботливо укрыла Рокси. Это для нас она Роксана – Чес же не помнил её имени, хоть убей; да даже лицо было будто в тумане, а остался в памяти лишь её светлый конский хвост.
Креймер усиленно тёр виски и собирал волосы в кулаки, грубо сжимая их и чуть ли не вырывая. Ему хотелось вспомнить, что было: может, это случившееся не так ужасно и всё не зашло дальше обыкновенных ласк?.. Но нет, он, хотя ничего и не вспомнил, убедился по собственным ощущениям, что хорошенько развлёкся с девушкой, как нужно. Только легче от этого отнюдь не становилось – наоборот, стало тошно, а ощущение внутри оставалось такое, будто он кого предал. Голова не то чтобы раскалывалась, а давно уж раскололась на две большие части, собрать которые нужно, но никак нельзя; Чес тихонько взвыл от боли, от того, что его жутко мутило (хотя такое вполне нормально для похмелья), вновь принял горизонтальное положение, проклял себя и свою… как бы мягче это обозвать – крайнюю неразумность. Хотя Чес назвал это по-другому: кретинизмом. Он накрылся с головой подушкой и издал что-то похожее на стон – стон этот напоминал обыкновенное восклицание пьяницы во время похмелья, который в сотый раз божился, что не притронется к бутылке ни разу, а на следующий же день уже напивался вдребезги. Креймеру было ужасно как физически, так и морально; всё же он решил для себя, что спонтанный секс удовольствия не приносит никакого. Зато потом совесть ноет. Правда, из-за чего? Он хотел думать, что всё-таки из-за его прирождённой порядочности, но не знал, что дело не только в ней.

Полежав минут пять под подушкой, Чес вскоре вскочил и бросился куда-то опрометью – к горлу подступила какая-то дрянь, живот просто выворачивало от нестерпимой боли. Он едва отыскал дряхлую, с облезлой краской дверь, за которой был треснутый и заплесневелый унитаз, и наконец смог освободить рот от неприятной жижи; тошнило его ещё минут десять. Сидя на коленках на каком-то осыпавшемся, кафельном полу, Креймер, голый, продрогший, с грязным ртом и худым мертвенно-бледным лицом, тысячу раз проклял себя и свою затею, которые привели его, как он сам выражался, к такому жалкому состоянию. Чес ненавидел себя в тот момент так, как только может человек ненавидеть что-либо. Развернувшись и усевшись на ледяной кафель разогретой в кровати пятой точкой, он запрокинул голову на ободок унитаза и глянул наверх, на серый, бывший когда-то белым потолок с трещинами и островками желтоватой плесени. Голая лампочка мерно покачивалась на ветру; кто-то открыл все окна настежь, поэтому комната сплошь состояла из прохладных потоков воздуха. Сквозняк стелился и по полу в туалете, доставая его; но тот уже не обращал внимания ни на что, прикрыв глаза и ещё приходя в себя. Голова мало того, что болела, так ещё и кружилась: но это ничего, считал Чес, по сравнению с тем, что клокотало в его душе.

Гнев. Не злость, но ещё и не ярость, а именно гнев. Гнев к самому себе. Креймер глубоко сожалел, что прикоснулся к девушке, но причину не нашёл, хотя и пытался смутно её для себя придумать. И дело было явно не в его принципах, не позволявших связываться с шлюхами, и не в излишней порядочности, а в чём-то явно другом.
Как бы ни было его нынешнее состояние после похмелья отвратительно и жалко, Чес готов был напиться ещё раз – только теперь уже с горя и в одиночку. Ему хотелось помучить себя, вновь заставить себя страдать от нестерпимой головной боли и ураганов в животе. Он считал, что виновен в чём-то, но в чём и почему – вопросы, так и оставшиеся тайной. Думая об этом хладнокровно и в другой раз, Креймер бы, может, и понял, что такое состояние вполне приемлемо и нормально после выпивки и развлекалова, но только не сейчас – сейчас ему казалось, что он совершил самое низкое преступление. Даже курение виделось теперь ему не таким уж и страшным, как то, что произошло. Там, хотя бы, причина была героическая, даже рыцарская, а здесь… Он рьяно ненавидел себя в тот момент и если бы было такое возможно, то покинул бы своё тело на пару часов, чтобы прийти в себя. Но оставалось Чесу довольствоваться лишь глупым лежанием на полу в каком-то отвратном туалете…

Пришёл в себя он довольно скоро, встал, пошатываясь, и огляделся, заметив, что кроме побитого унитаза, была ещё здесь и узкая душевая кабинка, у которой одна стенка куда-то делась, а по второй уже пошла глубокая трещина. Креймер поспешно забрался под душ и включил прохладную воду, решив взбодрить себя; это пошло на пользу, потому как мысли стали чуть яснее, и даже начали вспоминаться некоторые нюансы сегодняшнего дня… Нет, не те, что произошли прямо в этой комнате, а немного другие, ещё слишком ранние. Чес вышел из ванной мокрым – полотенца нигде не было – и присел на край кровати, начиная тихо собирать свои вещи с пола. Благо, что почти всё было в нормальном состоянии, лишь футболка слегка разорвалась на рукаве, но это, кажется, незаметно. Он бросил взгляд на комнату, медленно натягивая на себя трусы: помещение было похоже на номер в хостеле, только в слишком убогом и дешёвом хостеле, ибо всё здесь дышало смрадной трухлявостью и однообразием. Комнатка была сама по себе маленькая, а тёмные громоздкие шкафы и комоды делали из неё вообще какую-то крохотную норку. Чес тускло и без интереса проводил своими усталыми глазами с предмета на предмет, постепенно одеваясь, а в мыслях будто что-то силясь вспомнить. Ему казалось, что ближе к вечеру у него что-то намечалось… Кинув взгляд за окно, он оторопел, увидав темнеющие тучи над городом и серый, уже как будто вечерний свет. Надевая футболку и лёгкий джемпер, Креймер уловил взглядом коричневые часы с чёрным циферблатом и белыми стрелками прямо над дверью; время было полвосьмого. Что-то вдруг стукнуло в его голове, и он с неприятным холодком по коже вспомнил, что в восемь Джон приглашал его к себе… Если начать бежать прямо сейчас, то можно успеть оказаться там кое-как к восьми. Чес присвистнул, выдохнул, запустил ладони в волосы, немного оправил их, сделал зачем-то пять кругов по комнате и наконец отыскал мутное зеркало, в котором увидел себя в версии мертвеца: и синяки под глазами, и волосы никак не укладывались и не расчёсывались, и губы какие-то потрескавшиеся и синие, и глаза не чище самого стекла, в которое он смотрел. Плюс ко всему прочему от него разило алкоголем и теперь неприятным ему самому приторным запахом духов. Да и походка была нетвёрдая, к тому же мысли прояснились не до конца – поспать бы ему ещё часика четыре, несмотря на то, что позади него где-то около десяти часов сна. И всё бы пришло на круги своя. Но – нельзя; это Креймер отчего-то чувствовал. Нельзя опаздывать. И этот вывод шёл не из тех размышлений, что Джон не любил опозданий, а из чего-то явно другого. Из какого-то глупого предчувствия.

Чес, конечно, заметил, что кошелёк, добрая половина его сигарет и славная зажигалка пропали безвозвратно, но времени (да и желания) сокрушаться над этим не было. Он припомнил, что денег у него было, слава богу, не так много, но и не так мало, чтобы простить себе такую распущенность; но он уже устал ругать свою грешную личность, поэтому решил, что будет корить себя за это когда-нибудь позже. Креймер, выбегая из душного зала, уловил на себе ядовитый и дико насмешливый взгляд бармена, который показался ему в два раза хуже разгневанного взгляда Константина. В голове всё скрипело и жужжало, каждая мысль отзывалась каким-то скрежетом и болью. Чес не мог, но бежал, иногда его заносило в другую сторону, но он предостерегающе хватался рукой за стену или за столб. Так и прошли для него впопыхах следующие тридцать минут.
Вот уже Чес, тяжко дыша и жуя мятную жвачку от неприятного запаха, свернул на знакомую улицу. Даже собственный дом не казался ему таким родным, как этот – хоть и обставленный рядом однотипными домишками, но всё же одинокий; как и его владелец. Креймер любил и эту улицу, и эту квартиру, и всё в ней… но до конца ли всё? Этого он не знал, уже подбегая к двери и увидев часы на противоположной стороне улицы, на которых было пять минут девятого. Чес вздрогнул. «Господи, уже пять минут девятого!..» – не без ужаса пронеслось у него в голове, и он ощутил на своей шкуре, что значит «кровь застыла в жилах». Несколько раз он лихорадочно нажимал на звонок, пока за дверью не раздался привычный, почему-то успокоивший его, но всё же раздражённый голос Джона:

– Да хватит трезвонить, дурак!
Пока тот открывал дверь, Креймер понял, что расчувствовался от этих слов. Ему казалось, из-за всех его приключений сегодня, что прошло не полдня, а вечность – столько, думалось ему, не видел он Константина. Чес не знал, откуда у него такое желание, но он очень хотел увидеть сейчас Джона – от его пускай грубого, но такого родного лица всегда веяло чем-то тёплым. Точнее, не совсем всегда, но сейчас он не мог думать иначе. Он бы в сию секунду по-хорошему и обнял напарника, но побоялся, ибо чего-чего, а такие нежности могут стоить ему жизни.
Когда дверь начала приоткрываться, Креймер услыхал гулкие, нетерпеливые стуки своего сердца, ощутил, как в голову ударило что-то такое пьянящее, хотя алкогольный эффект должен был давно пройти. Дверь наконец открылась, и слегка недовольная мина Джона встретила его. Чес чувствовал, как подкосились ноги, и просто ввалился в прихожую, слегка оперевшись о него и проговорив каким-то жалким и дрогнувшим голосом:

– Я действительно дурак, Джон! Ты прав… – тот хмыкнул, попытался отойти, но, увидав, что без него Креймер может рухнуть, с напускной брезгливостью придержал его за плечи.

– Это, конечно, всё правда. Ты был и есть дурак. Но с чего это ты вдруг стал признавать это? – Чес усмехнулся, ощущая, что что-то в его словах вскоре должно выплеснуться наружу. Что-то важное, но вместе с тем и ужасное. Ему стало как-то спокойнее, когда руки пускай далеко не нежно, зато надёжно удержали его. Это было куда лучше тех объятий девушки. Он ещё раз нервно улыбнулся и, не удержавшись, опустил голову на плечо Джона.

– Я сегодня всё понял… насколько я ужасен и отвратителен. Мне плохо. Ты не представляешь, что я натворил с утра пораньше, – Константин дёрнул плечом, заставив голову Чеса вновь принять вертикальное положение, и далеко не удивлённым голосом произнёс:

– Ну-ну, я тебе не плакательная жилетка и вообще не для того позвал. А насчёт того, что ты сделал утром и над чем сокрушаешься, так я примерно представляю, судя по такому вкусному запаху женских духов и так и не скрытому – от алкоголя, что ты повеселился на славу. Что ж в этом плохого? – Джон пожал плечами и слегка отошёл от него, продвигаясь вглубь прихожей и словно заманивая парнишку туда. Голос его не дрожал предательски, он действительно говорил это спокойно и, как знать, может, и откровенно. Креймер изумился, а внутри как-то туго и протяжно завыло. Константин на секунду обернулся, хмыкнул и последовал дальше, к знакомой коричневой двери, ведущей на кухне. Ему казалось, что он не видал её уже год, но спешить туда не хотелось; Чес ловко подбежал к нему и схватил его за рукав пиджака, заставив остановиться. Точнее, Джон пошёл бы дальше и не обратил должного внимания на эту мелочь, но что-то всё-таки заставило его приостановиться…

– И зачем это? Чего ты хочешь? я не понимаю. И, кстати, уже давно перестал понимать тебя, – Джон слегка повернул голову и глянул на него из-за плеча; в полумраке Чес не смог разобрать этого взгляда, но отчего-то ощущал, что тот был ясным, прямым и до жути пристальным. Однако от него уже не веяло холодом или той неприязнью; Креймер бы не променял этот пускай не ласковый, зато такой родной взгляд на тысячи нежных и влюблённых взглядов красоток. После случившегося – уж точно.
– Чес, да что с тобой? – после минутного молчания, в которое парнишка так и не отпустил рукава, вдруг спросил Константин; уже некоторая тревога слышалась в его голосе. А Чес и сам не знал, что с ним. Он бы с радостью спросил у себя так же, как его спросил Джон, и послушал бы ответ, какой-то ровный и чёткий ответ, только со стороны. Увы, такого в этой жизни не предусмотрено и изволь самому разбираться с собой. Прошло несколько секунд, отщёлканных стрелкой на часах в прихожей, и он не вытерпел, поддавшись вперёд и осторожно высвободив свой рукав из пальцев Чеса. Тот оживился, только сейчас догнав, что ситуация начала принимать нелепые обороты.

– Джон, я сам не понимаю, что такое происходит. Кто бы дал понять… – Креймер не узнавал своего подавленного голоса. «Да что ж я раскис-то как тряпка?..» – со злостью спрашивал он у себя, и ему вдруг стало стыдно. А Константин не остановился, пройдя в кухню, и только оттуда, когда тот уже не ожидал ответа, громко сказал:

– Кроме тебя самого, больше никто тебе не расскажет о том, что делается в твоей душе. А особенно я. Ты же знаешь, от меня это всё далеко, – Чес вздохнул, покачав головой и поняв, что Джон говорил правду. Всегда. Пускай изредка это и казалось цинизмом, но это была сама правда жизни.
– Я могу только спустить тебя с небес на землю. Вот и всё… – Константин говорил всё тише и вдруг задумался, почесав подбородок. – Ну, чего же ты стоишь? – начал он. – Садись. Мне нужно будет тебе кое-что рассказать. А потом закурим на дорожку.

Креймер не совсем услышал его, потому и просто прошёл за стол, сев за своё привычное место. Джон разлил в это время заранее приготовленный чай и вскоре подал на стол две аккуратные дымящиеся чашки. Чес понял, чего ему так недоставало в последние несколько часов – крепкого напитка, только на этот раз уже безалкогольного. Константин сел напротив и, некоторое время понаблюдав за своим подмастерьем, вдруг выдал:

– Хорошо же ты повеселился! В темноте было не разобрать, но теперь я вижу прекрасно, что время с утра ты провёл не зря, – Джон как-то слабо, но обязательно ядовито улыбнулся.

– Что, так сильно видно? – Чес похлопал себя по лицу, стараясь взбодрить; собеседник усмехнулся, кивнув, и отпил чаю.
– Ты не представляешь, как я себя отвратительно чувствую от этого… – он безвольно упал головой на стол, звонко стукнувшись и ойкнув. Со стороны собеседника он услыхал тихий смех.

– Да ладно тебе врать-то! Уж можешь говорить это кому угодно, но только не мне – я прекрасно знаю, каковы бывают ощущения после такого отдыха, – Джон, как показалось Креймеру, довольно натянуто улыбнулся. Да и вообще его движения, да даже походка стали какими-то… напряжёнными, что ли. Куда-то пропало былое величие. Ну, или так виделось Чесу на его воспалённый рассудок. Хотя всё-таки хотелось верить, что Константин хоть на денёк скинул свою приевшуюся маску.
Он тяжко выдохнул, запил свои безумные мысли чаем и слегка опёрся о стол, внимательно глянув на собеседника. Взгляд того, в отличие от слов, был также прям и ясен.

– Нет, ты не понимаешь, Джон… – тихо начал Чес, опустив глаза и голову. – Прости, что заставляю тебя слушать всё это, но у меня такое чувство, будто я кого-то предал этим своим поступком и…

– Чес, – перебил его начавшую становиться жалобной речь Константин, выпрямившись, – Чес, посмотри на меня, – Чес нехотя поднял глаза, исподлобья теперь на него посматривая. – Скажи, разве я похож на задушевного собеседника или друга, или психолога?.. Ты же знаешь, что, рассказывая всё это, ты получишь только насмешливый ответ и ничего более. Зачем ты доверяешь мне, такому чёрствому человеку? И вообще, зачем терпишь?

– Я не знаю это. Я знаю лишь то, что ты называешь насмешками, зовётся хорошими советами. Лично для меня. И, кажется, ты сегодня больно разговорился, Джон, – Креймер улыбнулся своей традиционной, немного слабой, но такой милой улыбкой. – Что-то на тебя не похоже.

– Может, так оно и нужно… – неожиданно холодно проговорил Константин, вытащив из кармана пачку сигарет. – Я забыл тебе сказать: я уезжаю нынче.

Чес оторопел, и на секунду ему показалось, что он просто заснул и услышал в этом сне нечто фантастическое. Будто какая ледяная сталь коснулась его сердца и больно прижгла какое-то теплеющее чувство. И всё какое-то, всё непонятное. Он несколько раз поморгал, потом невидящими глазами уставился на отвернувшегося в сторону и разглядывающего пейзаж за окном Джона и заметно охрипшим голосом спросил:

– Как… уезжаешь? Куда? – потом добавил ещё тише: – На сколько?..

Константин как ни в чём ни бывало повернулся к нему и едва видимо сжал губы.

– В Лион, во Францию. Пока не знаю, на какое время – минимум рассчитываю на полгода. Не меньше, – спокойно и как бы невзначай (ровно также он оповестил о своём отъезде) проговорил Джон, вертя в руках откуда-то взявшуюся зажигалку. Креймер вперил взгляд в одну точку на столе, не смея шевельнуться или заговорить и молча переваривая эти прозвучавшие набатом в его голове слова. Возникли сразу и куча вопросов: "Зачем? Почему не сказал раньше?", и злость на то, что вся правда о его бесполезных жертвах открылась слишком не вовремя и слишком больно, как старая рана, и, конечно, тянущая грусть под вновь развороченным и растревоженным сердцем, и жалкое понимание того, что теперь навряд ли ему улыбнуться как обычно, проглотив и эту боль – такое никак не проходило в глотку, застревая где-то твёрдым куском и заставляя задыхаться, а силы на прежний оптимизм испарились вместе с алкогольным опьянением. Только сейчас, видя это немного нервное равнодушие, Чес наконец открыл глаза на происходящее всё это время; и имя этому всему было одно – глупость. Он едва заметно усмехнулся: теперь уже пустое слово значило для него когда-то важную цель, на которую затрачено было много и сил, и времени, и здоровья. Ладно, со всем этим, но то, что казавшееся раньше главнейшей целью теперь имеет название "глупость" – этого Чес не мог принять никак. Он тихо сжал пальцы, постарался встряхнуть себя и взять в руки. Уж он давно понял, что далеко не настоящий мужчина, но сохранить хоть остатки мужественности в этой ситуации стоило. Нужно было что-то ответить, молчанию уже скоро должна исполниться аж целая одна минута, а такое непозволительно. Особенно с Джоном.

– Вот как... – прокашлявшись перед этим и тем самым избавив себя от сдавленности в голосе, спокойно, но как-то нервически сказал Креймер, до боли в мышцах сжав кулаки. – Понятно... понятно. А что такое случилось? Что-то срочное? – он попытался изобразить улыбку и с удивлением обнаружил, что получилось довольно неплохо. «Кажется, я начинаю учиться у тебя этому равнодушию. Или его маске. Только если у меня это – маска, то у тебя – стиль жизни. Поэтому-то я и не смогу быть твоим вторым «я», Джон...» Константин как-то странно хмыкнул, немного прищурив глаза, и отложил зажигалку, теперь взяв своими пальцами чашечку с недопитым чаем и начиная ею тихонько вертеть.

– Да, срочное. В последнее время оттуда стали приходить странные слухи и приходить очень часто. Я обязан с этим разобраться, – Чес понимающе закивал, также обратив внимание на свою чашку с чаем и отпив из неё прохладные остатки, чего делать не любил, но сейчас всякое движение было спасением, ибо он боялся, что за отсутствием действий сможет ляпнуть нечто абсурдное. Что вот уже как год, или два, а может, неделю или месяц или день роится в его голове. Что это, когда возникло – вопросы явно не для его случая.

– Один едешь? – зачем-то спросил Креймер, хотя ответ был ему давно известен. Просто этим он хотел дать себе время на то, чтобы немного скорректировать голос и убрать ту ненужную никому горечь в нём – когда-то однажды, когда подходила к концу их вторая затяжка, Константин заметил это. «Господи, раньше это было проблемой!» – недоумевающе ужасался Чес, теперь лихорадочно вспоминая о сегодняшнем положении. Может статься, когда-нибудь и оно покажется смешным, но явно не в этой жизни. Или спустя какие-то серьёзные испытания. Но только не сейчас...

– Естественно один. Тебя брать опасно – боюсь, во второй раз не донесу, – Джон усмехнулся своей привычной, холодной усмешкой – будто всех тех едва теплеющих улыбок, которых силой добивался Чес, в один момент и не стало. Будто они вновь закоченели и превратились в ледышки. Константин сейчас намекнул на прошлый раз, из которого Креймер едва выбрался живым. Если честно, сейчас ему было всё равно – он готов на смерть и во второй раз. Хотя, наверное, это слишком ребяческие мысли...

– Ну а что, если я не буду попадать в передряги? Я только останусь твоим водителем и там? Просто буду тихо себе сидеть в машине и дожидаться тебя... разве так нельзя? – Чес чувствовал, как опасно ходил по грани, за которой можно без проблем сорваться на ураган, на вихрь совсем бесполезных слов. Он опустил руки на колени, до побеления костяшек сжав их, и, весь как струнка натянувшись, пытливо смотрел на тяжко вздохнувшего Джона. Тот покачал головой, искривил уголок рта в будто бы улыбке и как-то совсем ясно, прямо, много говорящим взглядом уставился на него. Креймер сразу понял, что невозможно... что ничего в его жизни невозможно.

– Нет, – слишком просто для своего непростого взгляда быстро и легко ответил он, вытащив зачем-то пачку сигарет и оперевшись о стол локтями. – Ты же знаешь, если бы я был уверен, то взял бы тебя с собой. Но так... нет, я точно знаю, что тебе там не место. Я даже сам не могу знать, вернусь ли...

– Вернись, – перебил его Чес, чувствуя своё неровное дыхание и горящий взгляд, а в мыслях подумав «Мне нигде не место...». – Лучше вернись, Джон. Да ты и не можешь не вернуться. Ты же повелитель тьмы. Ты всё сможешь... – произнёс совсем тихо, уже опустив глаза. Константин вновь по-своему усмехнулся и кивнул, замолчав. А Креймер ощущал ту напряжённую атмосферу, видневшуюся для него во всём: в туго отворяющейся от ветра форточке, в хмурой, неприветливо тёмной кухне, в пепельно-серых невзрачных лучах, ложащихся на их стол, в наконец, них самих, так остро чего-то не договаривающих. Он сам знал, что вся эта пустая болтология до этого – лишь какая-то глупая и не очень уместная прелюдия. Только как начать саму кульминацию? Чес и не знал, стараясь смотреть на всё, кроме Джона, хотя взгляд беспрестанно падал на того. Некогда бывшая родной кухня на него теперь неприятно давила, и хотелось встать и разом что-то прокричать. Какие-то смутные слова, которые, кажется, должны остановить. Но должны остановить любого, а Джон не любой. С этого и начинался его ком нераспутанных проблем...
Часы непривычно глухо отбивали драгоценное время; Чес бросил на них быстрый взгляд и с удивлением отметил, что уже скоро половина девятого. Появлялась в душе паника и призыв к действиям, к разговорам, к хоть чему-нибудь, лишь бы потом не сокрушаться над потраченным зря временем.

– Когда поедешь в аэропорт?

– Через час, наверное. – «Боже, всего один час! Время, ты неисправимо». Константин немного помолчал, а после оживился, будто и сам нехотя заметил, что остался всего час и нужно как-то развлечь себя разговором с этим мальчишкой, а то впереди долгие двенадцать часов перелёта и поговорить будет не с кем... Так подумал сам Креймер, когда тот заговорил, и даже охотно поверил в это придуманное нечто.
– Я потому тебя и позвал, что не хотел уезжать, не попрощавшись. Да и десятую затяжку я тебе обещал, помнишь? Жаль, конечно, – продолжил он, доставая из пачки тонкую беленькую сигарету, – что так мало покурили. Но ты, я думаю, среди своих друзей найдёшь много курильщиков. Сейчас это повальная мода. Будет с кем затягиваться, уж не переживай, – Чес и хотел бы верить в эту обнадёживающую, приторно хорошую речь своего кумира, но не мог, ибо ни друзей, ни желания продолжать дальше курить у него не было. И это никак не радовало, но лживую улыбку на своих губах было не остановить. Нужно было показать Константину, что всё хорошо, что он думает также, а не иначе. Чес достал свою практически пустую пачку и вытащил сигарету.

– Можешь уже потихоньку переходить на что-нибудь посущественнее. Но это так, на будущее. Вдруг пригодиться, если ты продолжишь курить... – Джон говорил сегодня всё ровной, но какой-то немного напряжённой интонацией, словно выверял каждое слово и неспешно допускал его во всеуслышание.

– Конечно продолжу. С тобой курить было, конечно, веселее. Да и те учебные затяжки, помнишь? – Чес усмехнулся, кладя сигарету в рот. – Это было забавно! Однако навряд ли что-то теперь сможет отучить меня от курения... Кстати, Джон, я тут опять всё потерял... – он виновато опустил голову, но лишь для вида, всё равно улыбаясь. – Не дашь ли свою зажигалку?

– Потерял или украли? – пытливо спросил он, хитро на него глянув. Креймер сдался, разочарованно вздохнув.

– Украли... – Константин усмехнулся.

– Ты бы был поосторожнее со всякими шлюхами, так ничего бы и не терял, – Чес вытащил сигарету изо рта, чтобы было удобнее говорить.

– Я напился... был очень пьян, – Креймер чувствовал, что как будто оправдывался, и становилось стыдно-стыдно, что аж щёки вновь краснели. Джон присвистнул, отодвинув свою чашку в сторону и нагнувшись вперёд, словно заинтересовавшись.

– Ого, а вот эти подробности я не знал. Тогда всё понятно, – он слегка распрямился с видом знатока. – Скажи ещё спасибо, что жив остался. Ибо эта категория девушек так коварна, что способна на всё. Смею догадаться, что у тебя пропал ещё и кошелёк. Немного хоть там было?

– Немного... – Чес совсем опустил голову, ощущая себя младшим братом, которому было почему-то стыдно даже от таких неказистых речей старшего.

– Что ж это ты, три бутылки выпил что ли? – насмешливо спросил Константин, уперевшись одним локтем и слегка развернувшись в сторону. Креймер резко вскинул голову и весь зарделся.

– Какое там! Одну не допил – уже ничего не помнил, – Джон искренне удивился и покачал головой.

– Ничего себе. Какой ты... странный! Теперь я знаю, как добиться от тебя правды, – оба усмехнулись.

– Ты думаешь, я буду говорить правду? – удивлённо, с улыбкой спросил он, внимательно вглядываясь в собеседника. За таким разговором начиналась забываться главная беда сегодняшнего вечера...

– Я уверен. Расскажешь всё подчистую. А вообще ты, кажется, хотел закурить. На! – Джон, бегло взглянув на часы, напомнил тем самым ему об ограниченном времени. На минуту поднявшееся настроение Чеса мигом упало, и он неохотно взял в руки пододвинутую к нему зажигалку. Он хотел было зажечь свою сигарету, но неожиданная мысль, словно огненная искра, чиркнула в его сознании, и Креймер протянул руку с зажигалкой обратно.

– Ты первый, Джон. Я буду после тебя, – Джон лишь повёл бровью, подозрительно на него глянул, но зажигалку всё-таки принял. Закурив и пустив к потолку первое грязное облако дыма, он молча передал свою зажигалку обратно скрестившему руки на груди и явно о чём-то задумавшемуся Чесу. Тот первые секунды прожигал безумным взглядом этот изящный предмет, а потом, подумав, что, раз сегодня их практически последняя затяжка и можно делать что угодно, резко встал, упираясь руками о стол, и с грохотом отодвинул стул. Неторопливая, тихая атмосфера в кухне пошатнулась и разом вся осыпалась; говорят, с таких моментов начинается совсем иная «жизнь». Или «микрожизнь» – как в их случае. Константин всё также безразлично на него посматривал, но уже с небольшим вниманием.
– Знаешь, Джон, для того, чтобы сказать следующее, мне нужно будет стать немного смелее, – Креймер ощущал, как руки его мелко тряслись, а голос то и дело неровно мотался из тона в тон. Он понимал, что говорит глупости, делает глупости, живёт по глупости, да и, «став немного смелее», усугубит это всё ещё в два раза, но чувствовал в себе то безрассудство, которому, кажется, отчего-то стоит следовать, иначе профукаешь ты всю свою дальнейшую жизнь в скукоте и серости. Чес, подходя к небольшому шкафчику над вытяжкой около плиты, не ручался за себя и свои слова, не знал точно, в какую сторону развяжется его язык, но точно верил, что сейчас это необходимо. Для храбрости, так говорят? Да-да, он помнил, но вновь бесполезно об уроках прошлого, о том, что слишком много ему нельзя, что последствий потом – ой-ёй-ёй, не разгребёшь до конца дней своих, но мог ли остановиться, когда порыв души снова нашёптывал ему, что это единственно верное решение? Да, возможно, сегодня утром идти в тот бар было не самой лучшей идеей, но ведь то произошло по совсем другой причине – от какого-то странного отчаяния. А сейчас что? Креймер, открывая ящик и осматривая все разнообразные запасы алкогольных напитков у Джона, вдруг призадумался: а сегодня, сейчас, не от того ли же он хочет приложиться к бутылке? Если да (а кажется, что да), то глупых последствий ему не миновать. Он это знал, знал всегда, но ведь нужно было как-то поддержать свой статус безбашенного парнишки? Для Джона? Напоследок?

– Эй-эй, парень, не слишком хозяйничай в моём доме, – предостерегающе промолвил Константин, уже серьёзно и даже немного беспокойно. А Чес ловко вытащил зелёную бутылку абсента, развернулся и стал нагло улыбаться, потрясая ею в руках.

– Это поможет мне развязать язык, Джон. Точнее, я хочу стать немного смелым. Сегодня же можно всё, верно? Мы навсегда прощаемся, я тебя больше не увижу. Так почему бы не выпить по рюмочке? – отчаяние уже не то чтобы сквозило в его словах, а каждое его слово было просто пропитано им и звучало только им. Каждый бы, кто услыхал эту речь, без раздумий сказал, что движет этим человеком. А Константин лишь вновь скептически дёрнул бровью, как-то презрительно, но вместе с тем тревожно наблюдая за своим подмастерьем. Тот, захватив из того шкафчика две рюмки, направился обратно, ощущая дико пульсирующую кровь в голове. Поставив их на стол, Чес быстро откупорил бутылку и налил сначала себе, потом ему и, не дождавшись, выпил залпом полную рюмку. Джон малость угрюмо, малость неспокойно на него посматривал, не прикасаясь к рюмке.

– Чес, ты это... не налегал бы. Мне же уезжать скоро. Что с тобой прикажешь делать, если ты напьёшься в стельку? – Джон напряжённо присел на стуле, поглядывая на него своими тихими, серыми глазами. А Креймер, чувствуя приятное тепло по телу после первой рюмки и получая удовольствие от резкой горечи во рту, уже наливал себе вторую, совсем позабыв, что напиток перед ним далеко не джин... В голову уже что-то ударило, всё начало казаться достигаемым и возможным. Чес не смог допить, так как Константин не вытерпел, вытащил сигарету, резко встал, отобрал у него рюмку и отправил её в долгий путь в сторону шкафов, о которые она звонко и разбилась. Только этот яркий звук будто вернул Чеса из затягивающего его болота пьянства и заставил посмотреть на Джона. А в нём всё говорило о его если не злости, то хотя бы встревоженности.

– Прекрати, Креймер, – спокойно произнёс он, взяв обеими руками своего водителя за ворот и встряхнув его. – Я знаю: это не приведёт ни к чему хорошему. Ты напиваешься от отчаяния. Только от какого? По какому поводу? Знаешь, мне совсем это неинтересно, но... – Чес как во сне видел его лицо в десятке сантиметров от себя и от подступившей дури к голове мало чего понимал, – но я, пожалуй, одно узнаю точно. Чего. Ты. Хочешь от меня? – с расстановкой докончил Константин, теперь уже пристально, совсем недружелюбно на него смотря. Чес откинул голову назад, громко засмеялся и, продолжая находиться в цепкой хватке, промямлил:

– Я, Джон, много чего хочу... Я хочу улететь с тобой, навсегда, в Италию... или куда ты там улетаешь? – язык уже не поддавался, слова выходили скомканными и непонятными, думать о чём-либо разумном было невозможно. Константин тяжко вздохнул, крепко встряхнул его и грубо отбросил на стул, о спинку которого Чес больно ударился.
– Джон, зачем же ты так со мной? я же так...

– Ты пьян, кретин! – не зло, но уже с подскочившей интонацией воскликнул Константин; зато глаза его метали искры. Креймер на это заявление лишь глупо улыбнулся, потёр свои раскрасневшиеся щёки и нелепо икнул. Джон с минуту смотрел на него, потом перевёл взгляд на часы и вскоре хлопнул себя по лбу.
– На свою голову пригласил, чёрт! – тихо, себе проговорил он, уселся на свой стул и глубоко задумался. А Чес, чувствуя в себе необыкновенную весёлость и лёгкость, немного нагнулся вперёд, уперев локти в стол, и начал:

– Ну, Джон, не сердись. Ты сердишься, а я не хочу так... – гневный взгляд в его сторону заставил на секунду потупиться и приумолкнуть, но лишь на секунду. – Лучше выпей вместе со мной и давай уже закурим. Я ведь, кстати, ради этого и выпил немного, чтобы суметь сделать кое-что... Только закури ещё раз, а то так, от этой сигареты, не получится, – Константин продолжал быть безмолвным и лишь изредка кидал настороженные взгляды в его сторону. Пару раз с его губ слетело что-то вроде «И почему ты так быстро пьянеешь?»; а Чес, поначалу ожидавший какого-то ответа, потом вовсе устал и положил голову на руки, пока ещё не засыпая, но словно ожидая чего-то. Ему хотелось сделать что-нибудь, но он боялся – видимо, мало абсента в себя влил – и потому решил пока подождать до поры до времени. Ситуация начинала принимать слишком комичные обороты, и Джон не мог долго находиться в ней, ведь это было не в его характере, поэтому через пять нудных минут упорных размышлений выдал следующее:

– Так, Чес, я не то чтобы о тебе волнуюсь, но всё же... Я вызову такси, посажу тебя, и ты поедешь домой, хорошо? Сам не смогу с тобой возиться, ибо мне через пятнадцать минут уже выходить нужно. Договорились, горемычный ты пьяница? – Джон пытался говорить спокойно, это было видно, но лишь пытался – какая-то паника мелко проскальзывала в его выражениях. Он смотрел прямо на своего приподнявшего голову на столе водителя; тот глупо заулыбался, что говорило о его явной несерьёзности.

– Уже выпроваживаешь меня, Джон? А как же десятая затяжка? – приторно грустно заговорил Креймер, проводя пальцами по зелёной бутылке. Константин хлопнул себя по лбу и выдохнул.

– Не будет никакой десятой затяжки, о чём ты! Ты сейчас еле языком ворочаешь. Твоим достижением сегодня будет хотя бы добраться до дома живым и невредимым, – он встал и направился в прихожую. Чес лениво проводил его глазами, что-то подумал у себя в голове и тут же выдал с хитрой улыбочкой на губах:

– А что, разве сам Джон Константин обо мне заботится? В твоих словах теперь только и слышно: ты, ты, ты. Совсем куда-то пропало «я»! – Креймер усмехнулся и встал с довольным видом, решив пойти вслед за собеседником в прихожую. – Почему ты стал таким, Джон? Где твой эгоизм, наплевательское отношение ко всем? Я жажду их, потому что мне они нравятся!

Он хотел проследовать за ним, а в итоге где встал, там и остановился, опёршись о стол рукой и не сводя глаз с тёмного проёма. Где-то там, во мраке прихожей, что-то искал напарник, отвечая пока спокойным молчанием на его вызовы. Когда его силуэт резко выделился на фоне тьмы и вдруг появился на кухне, Чес трусливо икнул, только глянув на него – если бы жизнь была не жизнью, а комиксом, то в нём бы Джона нарисовали с кроваво-огненным ореолом вокруг. Ибо гнев так и пёр чем-то невыносимым на него; и дело было не только во взгляде, а, казалось, во всём.

– Чес Креймер, – начал не то чтобы холодно, а даже леденяще Константин, продвигаясь вперёд, – заткнись. Ты можешь наговорить сейчас кучу всего ненужного, а за себя я не ручаюсь: возможно, ты и не выйдешь после своих слов живым. Поэтому тебе сейчас лучше прикрыть свой ротик и следовать моим действиям, – он подошёл ближе и брезгливо посмотрел на него. Сначала Чес боязливо сжался, а потом, будто припомнив, что он пьян и ему можно чуточку больше, чем обычно, смело выпятил грудь вперёд и воинственно глянул на напарника.

– Не переводи тему, Джон! Я же спросил и хочу знать ответа... И дашь ли ты мне наконец сегодня закурить? – Креймер с манерной усталостью уселся обратно за стол и достал откуда-то свою первую сигарету. Константин остался безмолвным и лишь поднёс к его лицу зажжённый огонёк; Чес, видно, что недовольный, закурил, пуская дым хаотично во все стороны и морщась.
– И всё же я не понимаю, как ты это любишь... – скривившись, говорил Чес и пару раз закашлялся. Джон отошёл к кухонному столику и упёрся об него, что-то набирая в телефоне.

– Будто ты это не любишь. Добровольно же пошёл курить, а значит, не можешь не любить это дело, – Креймер хмыкнул и тут же встал, направившись к нему. Когда мобильный уткнулся в грудь Чеса и толкнул его самого, Константин удивлённо оторвал взгляд от каких-то расплывающихся для того циферок и буковок. Креймер видел когда-то его лицо слишком близко, чтобы говорить, что сейчас был так уж рядом с ним; однако даже и эти десятки сантиметров, и твёрдый мобильный телефон, и этот грозный, предостерегающий взгляд не смогли остановить Креймера от того, чтобы он не взял и не коснулся лбом его подбородка, опустив голову ему на плечо (сигарета была, конечно, предварительно перед этим выплюнута). Джон не успел и слова сказать от такой неожиданности, как Чес глухо начал говорить; его почти было не слышно, он и сам знал, из-за того, что слова ударялись в плечо и не разлетались эхом.

– Эх, Джон, а я так и не смог сделать того, чего хотел сделать перед твоим отъездом. А ещё желал тебе сказать всяких красивых слов о том, что ты мне дорог, но я знаю, ты этого не любишь. Вместо этого я веду себя как полный кретин. Впрочем, ты был прав. И нет, я не трезвею, Джон, – добавил он чуть громче, повернув голову в сторону шеи. – Я бы вечно ходил пьяным, если бы мог говорить так прямо и не стесняясь. Но даже так я не мог выплеснуть всех тех слов, которых по-хорошему и не знаю. А понимаешь ли ты, о чём я? Человек, которому ты высказываешь заведомо неизвестные себе мысли, называется...

– Не знаю, как он там называется, и знать не хочу, – на ухо прошептал ему Константин, отстраняя от себя за плечи ослабшее тело. – Мне ничего это неинтересно. Ты просто напился и несёшь чушь. Пускай довольно сознательную, но чушь.

– Сознательную чушь!.. – тихо усмехнулся уголком рта Креймер и прикрыл глаза. – Теперь это называется сознательной чушью! Великолепно!

– Креймер, встань на ноги, – призыв был благополучно проигнорирован, и Джону пришлось придерживать его за плечи. – Я вызову такси, хорошо? А ты сядь пока, не вечно же мне тебя держать!

Но Чес, вновь насилу открывший глаза и уже ощущающий в себе сонливость, зевнул, помотал головой и, не беспокоясь за свою жизнь, беспардонно опёрся рукой о его грудь, а потом и вообще занял головой прежнее место на плече. Константин вновь как язык проглотил, и он решил этим воспользоваться:

– Джон, а ты такой тёплый... Раньше я не позавидовал бы твоей девушке, а теперь бы облился чёрной завистью. Но её у тебя, конечно же, нет, – он ощутил, как сильные пальцы больно сжали его плечо, явно намекая на скорейшее отставание. – Ай, Джон, не спеши меня убивать. Дай мне хоть в последний раз ощутить это... а что это, чёрт его знает! Я и сам не знаю, веришь, нет?

– Чес, отойди от меня, – Константин был пропитан ледяным негодованием, а это лживое тепло Креймер себе придумал: от тела веяло холодом, от слов веяло холодом, от самого его существования уже было ощущение, будто ты на северном полюсе. А тому хоть бы что: верно говорят, пьяному и море по колено. Он лишь сильнее вжался, чувствуя, как тот невольно отступает назад, но назад некуда, поэтому медленно садится на стол всё больше и больше.

– Ты такой грубый, Джон. Но даже так я обожаю тебя. Обожаю, Джон, слышишь? Нет, даже не так... – Чес задумался, потерев лоб об его плечо, и сильнее сжал в пальцах ткань пиджака. Он чувствовал, что наполовину счастлив, и даже не знал, что лишь несчастье ждёт его в конце. Пока Креймер думал, обожаемый им Джон медлить не стал, в одну секунду отделив безвольное тело от себя, развернулся, держа его за плечи, и нагло, больно, резко усадил на стол, нечаянно заставив его удариться головой о верхний шкаф. Чес ойкнул, принявшись потирать затылок, и обиженно, как-то совсем по-детски посмотрел на своего кумира. Константин вдруг поубавил силы, увидав, что ударил своего водителя, хотя вовсе того не хотел, однако ж злость его была ещё сильна. Он, сжав его плечи до скорых синяков, заглядывал ему в глаза и ежеминутно встряхивал, словно стараясь согнать с него пелену алкогольного опьянения и добиться правды.

– Хватит нести чушь, придурок! Ты можешь помолчать хотя бы пять минут? – Джон выпрямился, отошёл от Чеса, вскинул руки и нервно начал зарывать пальцы в своих волосах, при этом шепча: – Господи, ну зачем ты пьян, зачем вообще прикоснулся к этому абсенту, зачем я его купил? – Креймер недоумённо сидел на кухонном столике и, пару раз икнув, глядел на ходящего кругами. Видимо, всё-таки услыхав его последние вопросы, он поспешил ответить:

– Хочешь знать, почему я пьян? Почему стал курить? Почему всё это время терпел тебя?.. – Константин резко замер на месте и недоверчиво на него посмотрел. Вопросы, с улыбкой думал сам Чес, выдались соблазнительными, и ответы на них не помешали бы Джону, да только ради этого последнему нужно было нехило так переступить через свой характер. Креймер сидел на столике и ждал ответа, безумно улыбаясь и покачивая ногами. Тот скоро разморозился и равнодушно ответил:

– Нет, не хочу знать. Потому что и так знаю. – Нет, это, кажется, слишком всем приелось «слова ударили словно громом». Да и эти слова не были так красивы, чтобы ударять громом: они просто ударили, грубо, жёстко, как будто кулаком в живот или ещё ниже, заставляя корчиться от боли. И Чес бы хоть сейчас упал и закорчился бы от боли, да оставшиеся после всей этой истории клочки гордости не позволяли. Да и пьяная завеса как будто открылась от этих неожиданных (или ожидаемых?) слов, хотя это пока что очень условно, и вообще навряд ли такое могло произойти столь быстро.

– Знаешь?.. Значит, во всё это время ты знал? – дрогнувшим (теперь эта слабость разрешалась) голосом спросил он, сжав пальцы в кулаки и нервически перебегая взглядом с пола на собеседника. Джон тихо проговорил, будто себе: «Я не понимаю, о чём ты конкретно, но положим, я знаю и вижу много», а потом добавил громче: «Да».
– Всё знал и никак не реагировал? – изумлённо посмел спросить Чес, благодаря вовсю свою пьяную головушку за практически отсутствие робости и за возможность спрашивать что угодно. Джон хмыкнул, несколько секунд подумал, а после пододвинул к себе стул и сел на него, вальяжно развалившись и вновь закурив.

– Если бы я счёл нужным что-либо отвечать или что-либо делать, то давно бы уже ответил или сделал. Но, как мне кажется, это очередная твоя глупость. Не более, – Креймер послушно принимал все те ножи, что плотно входили в его сердце и в его надежды с каждым новым словом и звуком. Он не мог противиться, не мог сказать «Прекрати, Джон!» или «Не называй это так!», ведь сам считал это не более чем глупостью. Хотя да, чего он удивляется: это прозвучало ещё в начале разговора. Всё это – глупость, разве сам Креймер не знал? Представлял, но как-то отдалённо, всё ему казалось, что это не про него; а когда правда вновь прозвучала, деваться стало некуда. Это уже не отчаяние, а глухое, слепое уныние; его, увы, уже не зальёшь алкоголем и не закуришь сотнями сигарет – его можно вычистить только в Аду. На деле же Чес только беспокойно повёл плечом, повернул голову в сторону, хмыкнул, засмеялся нервическим смехом, потом встал и молча направился к выходу.

– Тогда всё понятно. Тогда прости, Джон, что тратил твоё время. Только почему ты не преломил тогда это всё на корню, в самом начале? – горечи в голосе уже не было – горечью звучало каждое слово; Креймер остановился около дверного проёма, повернув голову. – Ты же был так близок к этому. Почему не прекратил?
Чес постарался сделать равномерный вдох, чтобы успокоиться, но получилось нечто сдавленное, беспокойное. Думаете, внутри него всё закипало и буянило? Как бы не так: лишь тихая подавленность и угнетённость напрочь засели там, иногда проявляясь в виде срывающегося голоса снаружи. Он действительно научился некоему внешнему равнодушию от Константина; а может, лишь делал вид этого, но факт оставался фактом: внутри, как обычно, не было фонтанирующих всплесков эмоций. Он чуть-чуть развернулся, чтобы глянуть на Джона и понять, стоит ли ждать ответа; хоть даже через темноту он понял, что тот навряд ли удостоит его какими-либо словами. «Наверное, вновь считает это глупостью. Хотя это, безусловно, и правда: всё глупость».
– Ах, тебе же было, наверное, интересно понаблюдать за мной. Понять, чего же я хочу добиться в конце концов, – вновь начал Чес, решив сегодня сказать всё. – Ну, вот ты и добился своего; поздравляю, ты стал вновь свидетелем чьего-то поражения. Но всё-таки было бы лучше, если ты прекратил бы это сразу...

– Чес, я не совсем понимаю, о чём ты, – с тяжким вздохом и хладнокровно произнёс он, потирая лоб и отчего-то не поднимая головы. – Лучше сядь, и давай последуем моему плану...

– Нет, мне ничего не нужно: ни твоей помощи, ни такси, ни денег. Я всё понял!.. – усмехнувшись и всплеснув руками, воскликнул он и развернулся. – Я понял, что хочу сейчас для полного счастья: я хочу напиться. Ещё бы парочку рюмок абсента, и жизнь заиграет...

– Только через мой труп ты прикоснёшься к этому чёртову абсенту, – жёстко перебил его Джон, встал с места, взял в руки бутылку и отнёс её в шкаф. Креймер издал полушутливый, полусерьёзный разочарованный возглас и опёрся о косяк.

– Джон, ты всегда был жестоким. А впрочем, мне хватит и того, что я выпил, сполна. И всё-таки... – Чес с усилием заставил себя вновь приподняться и направился к нему, – и всё-таки, Джон, знаешь что? Десятая затяжка у нас с тобой не получилась, – говорил он и медленно шёл, спотыкаясь на ровном месте и ударяясь о стулья. – Это плохо, так плохо, ведь я надеялся. Ведь ты был прав, чёрт бы тебя побрал, что я возлагаю на это красивое число какие-то надежды, думаю, что затяжка станет особенной. А в итоге, – он развёл руками и смешно икнул, – в итоге я опять в пролёте. Впрочем, тебе не знать, каково это – проигрывать! – Креймер сделал слишком торжественный упор на последнем слове и едва удержался за край кухонного столика, рядом с которым неподвижно и молчаливо стоял и смотрел на него Константин. Он уже оставил попытки заткнуть разговорившегося таксиста, заставить его сесть и следовать своим советам; он просто решил, что вызовет машину незаметно и также незаметно сгрузит бренное тело парнишки туда. Но порой даже решения самого Джона расстраиваются из-за каких-то глупых проделок... Чес же понял давно: раз такая ситуация, нужно говорить как можно больше всего. Говорить, конечно, но не заговариваться, однако попробуйте объясните это пьяному человеку.
– И знаешь, как нынче зовётся наша затяжка? – он хитро глянул на Константина. – Затяжка номер девять с половиной! Не может быть такого, верно? А вот в нашем случае может быть всё что угодно! – Чес полностью облокотился на столик и усмехнулся. – Только, Джон, не вызывай для меня психушку – на самом деле я нормальный. Лишь немного дурак и ублюдок, а впрочем, не немного.

Константин слушал молча, угрюмо скрестив руки на груди и сурово глядя на него. Креймер не мог этого не заметить, не почувствовать, поэтому вскоре заткнулся и полностью уперся о стол. Вновь повисло молчание, вновь тиканье часов раздражающе действовало на рассудок, и так помутнённый, вновь Чесу казалось, что перед ним совсем незнакомый человек, такой злой и жестокий. Он потихоньку начинал понимать, что своим немногословием Джон намекает на самое явное, что здесь может быть – Креймер здесь лишний. Был им он, собственно говоря, всегда, но сейчас осознание будто остро врезалось ему в спину, резко заставив дойти до того, до чего в неторопливой обыденной жизни он дошёл бы нескоро. А сейчас, с каждой тяжёлой секундой и просто невыносимой минутой, Чес начал понимать это. Вздохнув, он слегка приподнялся, глянул на часы, так и не поняв, сколько сейчас, но почему-то ощутил, что Константину выходить нужно будет именно через пять минут, и тихо, спокойно заговорил, тоном и голосом вовсе не выдавая в себе и капли пьянства, но на деле же смутно соображая о своих действиях:

– Джон, осталось совсем мало времени. Ладно, забудем про затяжку... я другое хотел сказать. Поверь, трезвый Чес такое навряд ли выдаст, так что слушай, пока есть возможность, – Креймер улыбнулся – уже не безумно, а грустно, тихо, одиноко, как улыбаются перед чем-то не слишком радостным, но этой самой улыбкой пытаются доказать, что они сильные люди.

– Может, я не хочу это слушать? – ядовито спросил Константин, засовывая руки в карманы и опираясь о стол. Его взгляд скользил острым лезвием по Чесу; тот было стушевался, но тут же собрал свои силы.

– Чего это тебе стоит? Всё равно улетаешь. Да и я быстро – не смею задерживать вашу персону, – ухмыльнулся и сделал насмешливый поклон. – Просто, Джон, я хотел сказать, что возлагал что-то особенное не только на десятую затяжку, а на все. Ты уже это знаешь, зачем я повторяю – не знаю, но скажу, что курить я начал по кое-какой причине – здесь лжи не было. Но ложь была в том, что я отнекивался от твоих предостережений насчёт дружбы, мило улыбаясь и постоянно говоря, что это вовсе не моя цель, – Чес выдохнул, отёр лоб, нечаянно икнул и продолжил: – О чём я говорил? Ах да, ложь... я врал тебе, поверишь ли, Джон? Тебе! – он усмехнулся уголком рта и потряс головой. – Я знал, что ни до чего хорошего моя затея не доведёт, но слепо верил. В первую очередь, тебе. Признаться, Джон? – Чес подошёл ближе, чувствуя, что с каждым словом всё больше падает в яму невозврата.

– Не нужно, – сухо процедил тот, скрестив руки на груди и как-то странно на него посмотрев. Чес звонко рассмеялся и подошёл ближе: теперь между ними было менее полметра.

– Я хотел стать твоим другом, представляешь? – с отчаянной улыбкой произнёс Креймер, ощущая предательскую дрожь во всём теле и непреодолимый жар в груди. – А может, я и сейчас вру и чего-то недоговариваю? Как думаешь? А я ведь только ради твоей дружбы пошёл на это курение, пропади оно пропадом! – он со злостью вытащил почти пустующую пачку и бросил её на пол, растоптав. – Я никого не виню, кроме самого себя, ты не думай, Джон. Я лишь просто зол, что позволил такой слабости взять над собой контроль. Прекрасно же понимал, как нелепа идея, затея, что ты жуткий социопат, что сам сто раз говорил мне, что тебе не нужен никто, а лишь какая-то цель... Знаешь, – голос слегка охрип, поэтому ему пришлось прокашляться, а потом он вновь смело и прямо взглянул на собеседника, – знаешь, я бы хотел даже стать этой целью любой ценой. Чтобы быть тебе нужным – только ради этого. Но это невозможно. А какой человек станет интересен самому повелителю тьмы? – горько усмехнулся, всплеснув руками. – Да никакой, ровным счётом, если это не какая-нибудь полицейская с модельной внешностью!

В глазах Константина на секунду вспыхнули яростные огоньки; Чесу показалось, что ещё мгновение, и он получит по морде. Но его это не страшило – хоть убей его Джон прямо здесь, ему было бы всё равно. Он уже и сам себя убил. Своими собственными словами. Своим жутким признанием.

– Ну, вот ты наговорил мне тонну чего-то ненужного, а мне-то что прикажешь делать? Пожалеть тебя? Типа «Ах, какой несчастный Чес Креймер, что мученически вынес эти испытания не по своей воле ради дружбы, так и не свершившейся!» и «Ай-яй-яй, какой плохой Джон Константин, который игнорировал бедного своего водителя как мог и всячески унижал»? Так получается? – Джон на секунду приостановился, сузив глаза. – Ты желаешь слишком глупых вещей. Лучше бы о своей будущей жизни подумал, ей-богу. Всё, что надумал обо мне, ложь. Правдой во мне являются только сарказм, цинизм и равнодушие; больше, слышишь, ничего. Я ни добрый, ни милый, ни хороший, я ужасный и прогнивший изнутри. Ты судишь слишком поверхностно. И, как мальчишка, жертвуешь всем ради ничего. Я это знал... – Чес стоял, жадно слушая каждое слово – редко тот говорил так много и о важном. Сказанное заставило его даже слегка протрезветь, но он понял, что это не лучший выход, ибо горечь легче принимается на пьяную голову, поэтому если не в действительности, то хотя бы вымышлено он захотел изобразить, что мало чего понимал. Джон же дышал слегка напряжённо, пытливо смотрел на него и будто бы ждал ответа. И тот не заставил себя ждать.

– Вот как... Я не прошу жалости – это мерзкое чувство, – твёрдо начал Креймер, вздохнув. – Я же говорю, что вообще ничего не прошу и не просил. Уже привык ничегошеньки от этой жизни не получать. Точнее, не получать сильно желаемого и невозможного. Ты говоришь, что я глуп и добиваюсь глупой цели... – Чес улыбнулся, на пару секунд прикрыв глаза, – не буду спорить, ты прав. Господи, я говорю, кажется, совсем как трезвый, правда? Это плохо... Но: ты можешь называть мои цели глупыми сколько хочешь, однако они будут моими. И продолжат так же, как и обычно, много значить для меня. Понимаешь, я чувствую, что совсем-совсем не мужчина и не веду себя так, как предписано моему статусу... – Креймер почесал голову, отведя глаза в сторону, – но вместе с тем я хочу думать, что некоторая мужественность во мне всё-таки есть. Мне кажется, не каждый ненавидящий курение так запросто в один момент сможет переменить своё мнение и начать курить. А впрочем, я всё жалею себя и говорю не по теме.

Он подошёл ближе к отодвинувшемуся от него Константину и, приподняв голову, пристально взглянул на него.

– Но ты, Джон, в одном ты ошибаешься. Ты другой... я верю, я знаю. Да, пусть я не отличаюсь ни особой сообразительностью, ни наблюдательностью, ни знанием людей, но... – Чес слышал, как неровно скакал его голос, а нервы уж, наверное, и подавно все истратились – по крайней мере, было такое ощущение, – но у меня есть на душе такое ощущение, что ты хороший человек. И оно из того рода ощущений, которые навряд ли могут ошибаться. Уж я-то знаю... – голос невыносимо хрипел, он вновь прокашлялся.
– Однако, видимо, – начал чуть позже он, подняв голову и горько улыбаясь, – это теперь всё не имеет значения. И никогда не имело, – тут же поправился. – Ни все эти затяжки, ни мои глупые затеи, ни пару лет знакомства. Ничего это не могло заставить самого повелителя тьмы сдружиться с кем-то. Да и заносчивый водитель много чего требовал. Ужасный эгоист! А теперь ещё и напился и несёт всякую чушь, не давая уехать. Я понял, знаешь, я понял. Всё понял, – улыбка уже на грани срыва в отчаяние... хотя стоп: Чес уже там давно. – Моё простое желание оказалось слишком жёстким требованием, так? – мягко спросил Креймер. – Я соглашаюсь со всем, что ты сказал, кроме одного, но ты это уже знаешь... Я хотел, чтобы мы распрощались дружно, но это было бы очень скучно. Но прости. Прощай, Джон, – с этими словами он стал делать широкие шаги назад, уже не имея возможности остановить дрожь во всём теле. – Кажется, тебе скоро нужно выходить. О такси не заботься: станет меньше на одного пьяного – ничего страшного!

Чес стрелой выбежал из душной кухни, всё теперь давило здесь на него: и стены, и запах табака, и родной стол, и Джон. Он чувствовал, как ежесекундно что-то подступало к горлу; он прикрыл глаза, словно боясь чего-то, поэтому бежал вслепую, лишь только по звукам машин поняв, что оказался на улице. Хотелось бежать как можно быстрее, хотелось развить скорость, как у самолёта, и вылететь, желательно из своего тела, и лететь, лететь; лишь бы скорее, поскорее от этого места. Бежать, и всё равно, что творится вокруг, сколько сбито им пешеходов, сколько сотен раз засигналили ему машины. Но это метафорично; на деле всё оказалось куда проще и быстрее. Креймер не знал, сколько уже бежал – часы в его голове сломались уже давно. Он также не знал, куда бежал: сквозь плотно закрытые веки лишь изредка просачивался резкий свет фонарей или чего-то ещё. Чес лишь помнил, что куда-то слишком резко свернул, далее яркий свет откуда-то слева резанул по глазам, громкое, прямо истошное бибиканье заставило его будто бы проснуться, а какая-то сила быстрым рывком откинула его назад. Креймер приоткрыл глаза, провожая глазами уехавшую машину, и не понимал, почему остался жив. Рывок был не его, а искусственный. Чья-та рука ощущалась на затылке. Чес усмехнулся, подумав, что кто-то только зря сжалился над бедолагой, – уж лучше, по его мнению, ему было дать умереть. Ибо это довольно непросто, когда неожиданно понимаешь, что всё, к чему стремился, полная лажа и чепуха. Нет-нет, Чес не был суицидником, но если бы смерть наступила сейчас легко и внезапно, то смиренно и без сожалений он принял бы её холодные объятия.

– Ублюдок, так и знал, что ты чуть не сдохнешь! – но родному раздражённому голосу Креймер всё понял, улыбнувшись. Его жёстко развернули, грубо схватили за одно плечо; Чес увидел сквозь пелену дождя (Господи, был ещё и дождь?) полыхающие неестественной злостью глаза, а после какого-то резкого маха не удержался и повалился прямо в лужу, ощущая пульсирующую боль на правой щеке. Во рту стал ощущаться неприятный привкус крови, Чес сплюнул её, едва удерживаясь на локтях. Его вновь подняли сильные руки, заставляя встать; Креймер старался увидеть Константина, но видел лишь расплывчатый силуэт и чувствовал исходящий от него гнев. Он искренне не понимал, что происходит: лишь дождь глухо бренчал по крышам, слышались надрывные вздохи и мерный шум проезжавших мимо авто. Люди, если и были, наверняка поспешили отойти от них; Чес бы с радостью последовал за ними, если мог, ибо Джон Константин в злости – зрелище не из приятных.
– Креймер, твою мать, так и знал, так и знал! Гадёныш мелкий!.. Сначала что-то боробит не своё не наше, – говорил уже далеко не спокойно Джон, схватив его за грудки и с каждым словом грубо встряхивая, – а потом бежит под машины! Дурак, идиот ты, понял? Самоубийца грёбаный! – Чес не ощущал боли, не ощущал стыда, лишь какое-то приятное удовлетворение внутри – ведь Константин сейчас заботился, пускай жутко по-своему, но заботился о нём. Он принял с улыбкой даже второй удар по левой щеке, только на этот раз его удержала от падения крепкая хватка. Ему нравилось чувствовать эти удары, заставлять вечно равнодушного Джона сейчас так беситься. Может, «беситься» слишком громкое слово, а «раздражаться», наверное, в самый раз.
– Ну, что, доволен? Из-за тебя я опоздаю на самолёт... чёрт бы тебя побрал, глупый мальчишка! – Константин больно схватил его пальцами за подбородок и сжал его, приблизив лицо к себе и вглядываясь в него. Его дыхание, ощущал с горящими щеками теперь уже не от смущения Креймер, было неровным, к чертям сбившимся, но таким тёплым и приятным, что он не смог сдержать улыбки.
– Что ты улыбаешься, кретин? Тебе, конечно, смешно! Но мне не до смешного, когда такое происходит! – Джон отпустил его подбородок, жёстко толкнув руками в грудь так, что Чес едва устоял на ногах, а потом вообще подошёл ближе к готовому ударить его хорошенько ещё раз Константину, не боясь быть насмерть избитым. Пока тот был в замешательстве, Креймер решил использовать эту возможность, потому и, легко поднявшись на носочках, взял напарника за ворот рубашки и, добравшись до его уха, быстро прошептал что-то, из чего сам понял только начало: «Джон, прости, но я...» Чес не понял, что было дальше, кажется, он отключился, упав головой на плечо Джона с беспечной улыбкой на губах; сквозь угасающее сознание к нему гулко прорвалось: «Креймер, чёрт возьми, нет!» Ему уже стало всё равно, какой бред он там шептал, чем потом всё закончится, где он очнётся – на душе появилось чувство удовлетворения. Наконец натянувшаяся и готовая порваться в любой момент струнка в нём ослабла; наконец он смог заснуть спокойно, зная, что что-то важное он всё же брякнул. Пускай Джон вновь сочтёт это глупостью, зато на душе было легко.
Чесу уже даже во сне казалось, что вся история завершилась, хотя он не знал, что всё только начиналось...

Чес думал, что проснётся или на улице, или в больнице, или в полиции, но никак не там, где оказался в действительности. Как только сознание вернулось к нему, он ощутил под собой тёплую кровать, под головой – мягкую подушку, а на себе – тонкое одеяло. Правда, тогда это ещё не означало, что он находится не в больнице, однако уже отбрасывало самые худшие варианты с полицией и улицей. Не сказать, чтобы он чувствовал себя прекрасно, но, за исключением головной боли и какой-то смутной эмоции внутри, всё было довольно хорошо. Вчерашнее казалось, естественно, неким кошмарным сном. А может, и не кошмарным, но пронеслось это так лихо, что теперь Креймеру нужно было приложить много усилий, чтобы вспомнить, что такое вчера он говорил и делал. А ощущал он, что говорил и делал очень много... За себя было, конечно, стыдно, однако Чес понимал, что иначе поступить не мог. Да и сейчас на душе было так спокойно, будто он сделал и сказал то, что так давно желал: некоего рода свобода теперь ощущалась им заместо прежнего волнения. Хотя он не мог знать, поступил ли правильно, не высказал ли какой-нибудь абсурдной мысли. Впрочем, ему казалось, что сделал он не только это и что краснеть ему придётся долго, если когда-нибудь он встретит Джона.
Мысль о Константине как-то разом заставила его взбодриться и даже приоткрыть один глаз: в комнате было светло, сквозь щели между шторами пробивались лучики света, и вообще таким уютом веяло здесь, что Креймер не сразу понял, где находится. И понял он это даже не через минуту – нет, он не был глуп, просто стал с чего-то недоверчив к происходящему. Будто, разочаровавшись в своих действиях за последние две недели, он решил относиться с подозрением теперь ко всему, что начинало походить на его мечту. Ведь всем ясно, что мечты не сбываются, по крайней мере, в нашем мире. Чесу казалось, что это простое правило он вывел для себя вчера, хотя вчерашние события помнил ещё совсем смутно.

Он быстро сел на постели, отодвинул одеяло в сторону и неловко дотронулся до своей щеки, потом зашипев от несильной, но острой боли – и сразу всё мгновенно вспомнилось. И его безумный, лихорадочный бег с закрытыми глазами, и едва не сбившая его машина, и спасший его Джон, который и оставил такие смачные удары за всё, не только за мнимое желание самоубийства, и он сам, нелепо радующийся чему-то в той безнадёжной ситуации и прошептавший ему, вероятно, какую-то очередную глупость. Всё это пронеслось слишком резким, поставленным на двойную скорость фильмом-экшном в его голове, что Чес даже не сразу поверил, с ним случилось ли это в действительности. Но щёки жгла приятная боль, и яркие воспоминания вырисовывались в мозгу быстрой кисточкой какого-то художника. «Значит, правда...» – изумлённо заключил Креймер, согнувшись и зарыв пальцы в волосах. Он был и рад, но как-то мгновенно начинал немного расстраиваться, понимая, что напрочь ничего не помнит из сказанного вчера за весь день: может, лишь слегка слова Джона, но и то отчётливо и достоверно лишь последние. Чес помнил весь букет обзываний, что собрал вчера для него Константин, но от этого вопреки всему чувствовал себя счастливо.
Он понимал, что тянуть время нельзя: пока в памяти свежо хотя бы представление о вчерашнем, нужно завершить начатое. По крайней мере, внутри него было такое ощущение, а ощущения не спрашивают, хотим мы того или нет, они просто берут и заставляют нас делать, хотя мы можем вовсе не подозревать, что говорить и как действовать. То же было и с Креймером. До него только сейчас дошло, что он в доме Константина. Это было ему, в принципе, всё равно; волновал вопрос, а где сам хозяин? Улетел? Остался? И тот, и другой варианты, хотя в корне и были разными, имели некий неприятный осадок за собой. Чес даже запутался, во что ему верить, когда вставал и направлялся к двери.
По пути он заметил зеркало и погляделся в него, чтобы понять, не всё ли так страшно: оказалось, что правая щека слегка припухла, а на месте второго удара, в левую, красовалось небольшое красное пятнышко. «Видимо, всю свою ненависть Джон вложил в первый удар», – с усмешкой подумал Креймер, в итоге решивший, что с таким видом можно выходить на люди. Теперь оставалось сделать последний шаг: открыть дверь. Чес даже не старался прислушиваться, были ли звуки за стеной, а лишь молниеносно открыл дверь и ворвался на ту самую кухню, служащую одновременно и гостиной.

Он точно не знал, можно ли ему, после стольких своих слов, так беспечно радоваться тому, что Джон здесь, преспокойно сидит на стуле и выкуривает очередную сигарету. Он даже не знал, что ему говорить, что делать, как смотреть. Не сказать же «Джон, я проснулся!» или «Доброе утро»? Не начинать же сразу с главного, не говорить же сразу огромных речей, не просить же прощения?.. А что делать? Тупо стоять, прижимаясь к двери, словно нашкодившему ребёнку, с понурой головой и непомерным чувством стыда? Беззаботно сесть за стол и выпросить чашку чая, потом получив ею по голове? Чес, только выйдя из комнаты, сразу остановился и так никуда и не сдвинулся больше, чувствуя, что сама кухня начинает напоминать ему то, о чём он вчера здесь так развязно рассуждал. Константин медленно перевёл свой взгляд со стола на него и хмыкнул. С этого-то момента стыд и стал наполнять его, словно вода ванну. Креймер не мог сказать, что выражал взгляд того: или он сам разучился распознавать взгляды Джона, или тот научился хорошенько прятать их значения, было непонятно. Голос раздался столь неожиданно, что Чес боязливо вздрогнул, сам от себя такого не ожидая – казалось слишком большим счастьем вот так запросто на следующий день слышать Константина.

– Выспался? Дурь сошла? – Креймер бросил быстрый взгляд на него и мелко кивнул, потом вновь опустив глаза. Проговорил это Джон обыкновенно, без злости, но и без шуток – так он разговаривал всегда. И это также двояко повлияло на его водителя: вроде, не гневается, значит, всё в порядке, но из-за отсутствия хоть какой-нибудь мягкости в голосе становилось неуютно.
– Ну, тогда можешь смело уходить – больше предоставлять койко-место я не собираюсь, – Чес резко вскинул на него свой взгляд, испытывая бурное несогласие в душе. Но от его спокойного вида, флегматичного тона и равнодушного выражения глаз начинаешь скатываться в тихое, жалкое повиновение, смешанное лишь с каплей несогласия, но и то оно окажется подавленным. Креймер знал, что нельзя так тускло заканчивать вчерашнее яркое представление; да-да, свои слова начали потихоньку вспоминаться. И он посчитал, что они были слишком важны, чтобы сейчас преспокойно уходить, ни в чём не разобравшись.

– Джон... – Чес хотел начать смело, но получилось как-то скомкано и вяло. – Джон, ты же не думаешь, что я всерьёз уйду, не поговорив с тобой?

– Думаю, – кивнул Константин. – Потому что вчера я наслушался вдоволь.

Чес медленно подошёл к столу и аккуратно сел на стул рядом, судорожно выдохнув. Нужные слова никак не шли в голову, а просто так что-либо говорить было бесполезно, ибо убедить напарника не так-то и легко.

– Но... Джон, я хочу сказать совсем иное, – потирая виски, напряжённо начал Креймер. – Мне безумно стыдно за вчерашнее. Однако проблема в другом: я, кажется, говорил правду, и... – он запнулся, кинув быстрый взгляд на него. Тот усмехнулся.

– И что? Может, выпьешь для храбрости? – ядовито спросил он, стряхивая пепел. Чесу стало жутко стыдно в сто тысячный раз.

– Прекрати, пожалуйста! Я хотел сказать только, что во всех моих словах, по сегодняшним воспоминаниям, была лишь правда, – он прямо глянул на него. – И я уверен, ты имеешь какое-то мнение на этот счёт.

– Я его уже вчера сказал.

– Но я его так и не понял, когда ты меня спас. И вообще зачем-то побежал за мной. Ты не провидец, чтобы знать, попаду я под машину или нет.

– А я ещё раз доказал своё мнение, пару раз хорошо по тебе треснув.

– Тогда я не понял твоего мнения вновь, когда сказал тебе что-то шёпотом, помнишь? (Тут Джон напрягся) Я не понял, проснувшись живым и не на улице, не понял, когда вошёл сюда и увидел тебя совершенно спокойным, в то время как обычно такое бы заставило тебя поубивать всех и вся, не понял, наконец, когда начался этот спор и ты растерял все свои доводы, цепляясь за нечто мелкое и несущественное. Значит, ты сейчас имеешь, что сказать, – да, Чес и сам был поражён, однако понимал, что с каждым словом начинал убеждаться в своей правоте. Голос звучал смелее, а последняя фраза вообще выглядела приказом; он, конечно, так не хотел, но понял, что с прирождённым упорством Константина нужно бороться только так. Собеседник же отчего-то усмехнулся, покачал головой и неспешно произнёс:

– Какой ты!.. Уже не тот глупый мальчишка... Однако точно ли ты уверен, что хочешь знать, что я думаю насчёт твоих слов? Точнее, не так: уверен ли ты, что помнишь всё, что сказал? – Креймер ощутил серьёзность в голосе собеседника и начавшую проявляться откровенность – значит, нужно использовать эту возможность, пока Константин благосклонен, на всю катушку.

– Да, уверен, – будучи не совсем уверенным, сказал Чес. – Правда, ещё со вчерашнего дня не помню, что я произнёс в конце. Перед тем, как потерял сознание. Что-то типа «Джон, прости...» А так можешь говорить своё мнение, я жду этого, – Джон тихо, даже как-то горько рассмеялся, вновь хмыкнул, покачал головой и встал с места, направившись к нему.

– Ты всегда был таким – никогда не обращал внимания на самое важное, – он подошёл ближе и слегка нагнулся. – Также и сейчас: думаешь, что знаешь всё, а на деле позабыл, упустил из вида свои самые главные слова.

– Главные слова для кого? – решил уточнить Креймер сразу, пристально глядя снизу на него. Предчувствие уже начинало подсказывать ему, что такое мог тот сказать. Константин нагнулся к нему ниже, упёрся рукой о стол, а второй взял его за подбородок.

– Вот уж не знаю. Но всё же ты их забыл. Напомнить? – Креймер, чувствуя сильнее забившееся сердце, медленно кивнул. – Ты сказал: «Джон, прости, но я... я, как последний дурак, люблю тебя». Ну, теперь твой ход, – он усмехнулся, наблюдая за полным замешательством Чеса, и выпрямился, засунув руки в карманы. Креймер покачал головой, нервически засмеялся и согнулся вдвое, прикрывая лицо и зарывая пальцы в волосах, иногда до боли сжимая те. Джон, видимо, желавший увидеть нечто другое, разочарованно вздохнул, легонько потрепал его по плечу и тихо добавил: – Ладно, забудь о своём очередном проигрыше. Чего не скажешь на пьяную голову! Я же хотел просто проверить, сколь ты уверен в себе. Видимо, не время.
Он было развернулся и стал отходить; Чес ощутил на своём плече это мягкое прикосновение, услышал эти слова совсем не о том и сжался, чувствуя свою уродскую беспомощность. Он запутался, совершенно запутался в себе. Но ему и надоело спрашивать себя после этой новости ежесекундно «Правда это или нет?» Он просто на мгновение решил довериться тому, что это правда; а раз правда, за неё нужно бороться. Какая-то неведомая сила заставила его вскочить со стула и схватить за рукав Константина. Тот развернулся и удивлённо (действительно удивлённо) окинул его взглядом.

– Нет-нет-нет, Джон, даже не думай так легко переводить тему! Не думай её так легко и запросто сливать, подставляя другие, ненужные слова! Не получится... – он чувствовал, что дыхания не хватало, что смотреть на напарника становилось невыносимо. – Ты не понял меня, нет: я же сказал, что весь вчерашний вечер говорил только правду. И эти слова, увы, не исключение, как хотел бы ты думать.

– Я не хотел бы так думать, – прошептал он, взяв руку Креймера и легонько её отсоединив от своего рукава. Полностью развернувшись, Константин прямо и как-то необычно мягко (здесь подошло бы слово «побеждённо», но оно никак не подходит Джону) посмотрел на него и слабо улыбнулся.

– Что? – робко спросил Чес, думая, что ослышался, а сам уже находился в таком состоянии, когда в предвкушении ждёшь счастье.

– Ничего, – Джон помотал головой. – Просто я не так силён, как ты думал. И у меня есть слабости. Но я от них бежал... А теперь бежать некуда, я в тупике. Но, кажется, я даже желал этого тупика, – он говорил медленно, отчётливо, необыкновенно спокойно для своих слов, однако всё же напряжение невольно проскальзывало в них. Креймер запутался совершенно.

– Я тебя не совсем понимаю, Джон... – Джон же вновь усмехнулся, вновь горько, и отвернулся – может, так ему было легче говорить.

– Тебе когда-нибудь приходилось видеть, как доселе сильные люди ломаются на твоих глазах? – неожиданно тихо спросил он, слегка повернув голову в его сторону и посматривая из-за плеча; Чес, серьёзно задумавшись об этом, так и не смог ответить. – Если да, то скажи: мой случай оригинален или нет? Если не видел никогда, то смотри и наслаждайся...

– Да о чём ты, Джон? – практически взвыл он, подступив на шаг ближе. – Ты говоришь слишком красивыми словами. Уж куда мне, обычному человеку, их понять?

– Вот я говорю красиво, а у тебя красивая душа. А ты говоришь чаще всего так себе; а моя душа ещё хуже. Понимаешь? – вновь взгляд из-за плеча. – Ты имеешь больше достоинств, в то время как кажется, что наоборот. Вообще... я не люблю длинных речей – это всегда что-то угнетающее, – поэтому скажу... – Константин развернулся, подошёл, но не столь близко; Креймер старался поймать его взгляд, потом поймать какое-нибудь выражение в нём, но их было много, все ускользали – такое многообразие было видно впервые; Чес ощутил на своей груди лёгкое прикосновение ладони.
– Поэтому лишь скажу, что мне нравятся все те качества, вложенные в эти восемнадцать грамм души. Нравятся... наверное, слишком жестоко, не находишь? – улыбнулся. Улыбка эта прошла куда-то глубже, да, в те восемнадцать грамм неизвестного никому вещества и залечила все раны, что когда-то оставил её хозяин. Исцеление. Как будто в каком мире фэнтези! Да и вообще, сейчас, ощущая теплеющую ладонь на разогревающемся сердце, этот слегка насмешливый, но уже чуть-чуть ласковый взгляд, слабую, но такую искреннюю улыбку, Креймер особенно не верил, что это происходит в реальности, а не в каком-нибудь его сне. Хотелось чуда всю жизнь – сейчас оно свершалось. Кажется, банально. Но не плевать ли?

– Ты это, смотри, не растекись тут счастливой лужицей, ладно? Притом же, мне кажется, что повода для особого счастья тут нет, – чуть строже добавил Константин, убрав свою руку; Чес же улыбался и пытался сдерживать этот свой порыв, и в итоге улыбался снова, ведь сдерживаться вообще не получалось.

– Ну-ну, может, для тебя это и нормально, но, согласись, не каждый день посланники Ада так просто признаются в любви... – Креймер почесал затылок, опустив взгляд вниз. Напарник подошёл ещё ближе, наклонился и прошептал на ухо:

– А я и не признавался в любви... – он выпрямился, Чес изумлённо, даже слегка обиженно на него посмотрел.

– То, что ты меня не убил ещё при моих первых словах, уже многое значит. Хотя бы то, что ты относишься к моим чувствам нейтрально.

– Я и не смог бы тебя убить, глупенький, – пальцы взяли его за подбородок – только уже мягко, аккуратно, но ещё далеко не нежно. Чесу пришлось привстать на носочки и, слегка прищурившись, отвести лицо в сторону, ибо прежнее чувство, что между ними расстояния и расстояния и такое непозволительно, было ещё сильно. Он ощутил, как лицо Джона вплотную наклонилось к нему, дыхание прошлось по левой стороне шеи, наконец последовал шёпот: – Не смог бы, потому что ты сильнее меня. А убивать того, кто заставил тебя сломаться (может, и в хорошем смысле), крайне безумно.
Губы просто коснулись его кожи на шеи; нет, это не было поцелуем – Константин разве мог быть настолько банален? Чес вздрогнул, почувствовал, как стало невероятно хорошо, и вот уже стоял в исходном положении, снизу глядя на Джона. Он не знал, как мило выглядел со своим извечным румянцем, не знал, что его глаза были в тот момент, может быть, не эталоном кротости и тихого счастья в них, но, по крайней мере, в какой-то степени имели в себе эти эмоции и чувства, не знал, не понимал, что все его страхи, думы, размышления, абсурдные цели теперь развеялись несколькими простыми предложениями. Он ещё также не понимал, что любил давно, долго и тихо и что таких жертв достоин лишь довольно близкий человек. Не понимал и, как знать, может, и никогда не поймёт; впрочем, меньше размышлений – больше дела, так всегда считал сам Креймер. Поэтому и сейчас, в чём-то чувствуя в себе данное ему разрешение, он сделал короткий шаг, беспардонно обвил руками так долго не покорявшегося ему человека за талию и тихо заговорил:

– Только, пожалуйста, не делай это из жалости. – Холодная рука опустилась ему на голову, слегка пройдя по непослушным курчавым волосам.

– Я уже забыл это слово. Хотя поначалу мне было действительно жаль тебя. Впрочем, ты говоришь и действуешь так, будто свыкаешься с тем, что... – запнулся. Чес не смог не улыбнуться: вероятно, за тем словом, что сейчас скажет тот, будет скрываться простое и всем понятное, только превратится оно в его устах во что-то другое.
– С тем, что... ладно, если уж падать, то падать до конца: с тем, что ты мне дорог. А вообще, сказать я хотел другое... – Чес готов был поспорить, что на этом моменте Джон улыбнулся. – Неужели ты запросто соглашаешься с этим? Ты ещё не понимаешь, как тебе будет тяжело.

– Ну, меня теперь трудностями не напугаешь, – продолжая обнимать, беспечно говорил с улыбкой Креймер и поднял голову. – Если ты вновь хочешь предоставить мне свой список минусов, я лишь разорву его и скажу, что всё это неправда. Лично для меня.

– Ты не вытерпишь. Говорят, такие, как я, не умеют любить.

– Тогда ты будешь учиться. И я тоже, – Чес беззаботно улыбнулся и отошёл от него, глядя прояснившимся взглядом. – Вообще, Джон, это всё глупости: «ты не вытерпишь». Тебе говорить это должно быть совестно. Уж кому-кому, а мне, твоему водителю, выслушавшему не одну раздражённую тираду, будет в этом плане куда легче.

– Ты думаешь, что любовь изменит меня, но я останусь прежним, – заметил Константин, отойдя от него насовсем и усаживаясь на стул. – Я всё также буду курить, останусь циником и слегка мизантропом, вообще не обещаю тебе славных и светлых деньков, наша... наши отношения не будут напоминать хоть сколько-нибудь любящих друг дружку людей, времени будет ничтожно мало из-за работы, опасность, сам знаешь, станет поджидать нас на каждом шагу, будь мы с тобой кем угодно... Сможешь ли ты вытерпеть это, Чес?

И Чес звонко, от души рассмеялся, подошёл к нему и, утирая слёзы смеха, взял его лицо двумя руками, приподняв.

– Я уже ответил тебе, Джон. Это пустяки. К тому же, ты напрасно пытаешься перефразировать слово «любовь», ведь ты уже произнёс его, – он улыбнулся, а Константин лишь хмыкнул. – И ещё... ты изменился. Как ни крути, но прошлый Джон, кажется, не умел хоть сколько-нибудь любить. А ты можешь.

– Зачем ты говоришь это так, будто знаешь точно?

– Я верю, – прошептал Креймер уже в самые волосы – тёмные, жёсткие, пропахшие родным табаком. Константин не смог ему отказать и слегка раздвинул колени, подпуская ближе. Чес слегка отстранился и с улыбкой посмотрел на него; Джон, словно о чём-то задумавшись, вдруг резко вскинул голову и зачем-то взял его за руки.

– Я не умею нежно обнимать, сладко целовать, меня тошнит от всяких ласковых словечек. Словом, возлюбленный из меня плохой, – улыбка Чеса не пропадала, он лишь сжал в пальцах пальцы Джона и сказал:

– Мне этого ничего не нужно. Ты меня предупреждаешь так, словно я тебя впервые вижу, – это показалось забавным не только Креймеру. – А ведь я знаю тебя уже более двух лет. А раз знаю это, значит знал и то, на что шёл, когда произносил роковые слова. В моём случае земным, но недосягаемым Раем считалось то, что происходит сейчас.

– Рай с посланником Ада, – Константин полупрезрительно, полунасмешливо фыркнул. – Нечего сказать, парадоксально!

Креймер усмехнулся и покачал головой.

– Такие вещи не должны тебя удивлять. Всё сейчас должно пойти как-то странно... – говорил он, отходя от него и усаживаясь на другой стул. Джон лишь хмыкнул. Через пару минут, вовсе не показавшихся неловкими, а наоборот, какими-то нужными именно сейчас, именно для них, он заговорил первым:

– Может, я спрошу и глупость, но таки сделаю это: понимаешь ли ты, что ждёт нас в конце такой любви? – Константин, сложив руки перед собой, пытливо на него глянул; Чес принял довольно серьёзный вид и кивнул. – Нет, ты, наверное, не слишком хорошо понял меня... Я говорю: ты понимаешь, какой огромный грех взваливаешь на свою душу, как перекрываешь себе путь в Рай, отдаваясь мужчине?

– Я уже не попаду в Рай, Джон, это точно, – усмехнулся он, подперев голову рукой. – Я сам отказался от него, когда начал курить. После этого уже ни о чём не жалею...

– Господи, до сих пор ума не приложу... как же ты должен был ко мне привязаться, чтобы начать курить. Честно сказать, я никогда не верил, что такие люди, как ты, так запросто начинают. Я бы хотел подозревать что-то и даже подозревал, но никогда не надеялся... – Константин слегка опустил голову, – не надеялся, что такие жертвы обозначают лишь одно. Впрочем, это очень глупо. То, что ты сделал. И я никогда не переменю своего мнения об этом, слышишь?

Креймер тихо улыбнулся и коротко кивнул; ему было уже не важно, что именно говорил Джон, он просто не мог ещё свыкнуться с мыслью, что так просто его чувства нашли ответную реакцию в душе того. Не верилось, что он, обыкновенный мальчишка, смог чем-то зацепить самого повелителя тьмы. Чес думал об этом, не находил ответа и восхищённо смотрел на Константина, сам того не замечая. Джон некоторое время ещё сидел, но скоро встал с места и подошёл к нему, приподняв лицо пальцами и пристально заглядывая ему в глаза.

– Перестань на меня смотреть таким взглядом, Чес... – шептал он; в глазах, кажется, промелькнула искорка нежности. – Не считай меня великим, будто бы снизошедшим до тебя. Я самый обыкновенный, может, даже хуже. И тем более я не великий, лишь слегка особенный, да и то... лучше б не было этой особенности. Не в моём характере такое признавать, – сказал он чуть громче, – но великий по-настоящему здесь ты. Ибо вытерпеть меня... сам знаешь, дело нелёгкое. Надо быть исключительно преданным.

– Джон... – начал Чес, а сам удивлённо прислушался к своему штилю на душе – давно такого не было, – Джон, мне ещё просто не верится. А кумиром ты для меня будешь всегда, – он коснулся своими пальцами рук Константина и улыбнулся; тот покачал головой, нагнулся немного и тихо проговорил:

– Да и я ещё не могу до конца принять это... поверить. Только чувствую, что ты меня меняешь, Чес, вот даже сейчас. Кто бы мог подумать, что сам повелитель тьмы будет, наклонившись, что-то обещать, признавать свои слабости, да и вообще: любить? – Креймер видел, как лицо Джона понемногу приближалось, как тёплое, с запахом табака дыхание (как и у него самого) обдавало его щёки, как казалось, что с каждым сантиметром он падает в какой-то свой, дико порочный Рай на Земле, одновременно другой ногой утопая в трясине Ада; он чувствовал, что сходил с ума, хотя не знал, что потерял разум ещё давно. – Прости, Креймер, что это будет так гадко, – шёпот в самые губы; Чес слегка прикрыл глаза, не отпуская руки Константин из своих. – Я буду целовать не так нежно, как твоя вчерашняя шлюха. Я и вообще многое делаю грубо... уж прос...

Джон не успел договорить: послышался нетерпеливый шёпот «Хорош болтать», и вот уже Чес резко притянул его к себе за ворот, неловко коснувшись губ. Константин мало сказать удивился, но в следующее мгновение взял власть в свои руки: положил ладонь на его затылок, дерзко ворвался языком в его рот, разрешив удивлённому и слегка протестующему возгласу раздаться, и осторожно провёл по его шее, спустившись на грудь и проведя пальцами по открытому участку кожи над рубашкой. Креймер не расцепил своей хватки, даже ещё больше сжав пальцы и едва удерживая себя от падения в какую-то нирвану – он знал, что его «пассажир» не любил таких сравнений и такого экстаза. Наверняка посчитал бы выдумкой Чеса. А Чесу нравилось, нравилось в сотни раз больше, чем вчерашний поцелуй, ласкаться в ответ и неумело давать отпор всем тем бешеным и грубым действиям Джона, которые ещё более согревали его и вовлекали в какое-то странное, блаженное состояние. Он чувствовал, что губы все были пообкусаны, что от недостатка воздуха в голове становилось мутно, что мышцы языка уже, кажется, ныли, но продолжал страстно, будто в первый раз, целовать Джона, сам того не замечая, как руки того медленно перебрались в его волосы и теперь, наверное, до боли сжимали их.
Наконец Константин оторвался от его губ, как-то насмешливо посмотрел и присел на одно колено. чтобы быть на уровне с Чесом, однако рук своих с его лица не убрал. Креймер только сейчас понял, как глубоко дышит, как часто хватает губами воздух, словно рыба, и не может надышаться. Уж про румянец он не вспоминал, иначе бы со стыда убил себя. Джон пару секунд смотрел на него, потом погладил по щеке и встал в полный рост; Креймер молча наблюдал за ним.

– Ну что, увидел, какой из меня отвратный возлюбленный? – саркастически произнёс он, засунув руки в карманы и ехидно на него глянув. Чес, кое-как отдышавшись, с живостью ответил:

– Ничего себе отвратный! Да от одного твоего поцелуя уже хочется закурить, как после хорошего секса! – он наивно улыбнулся, а Джон сделал пару шагов и уселся на стул.

– Оу, вот уже куда метишь... что ж, а ты, оказывается, довольно наглый и дерзкий мальчишка, – спокойно заключил Константин, доставая из пачки две сигареты: одну протянул Креймеру, вторую положил себе в рот. Чес охотно принял её и зажал между зубов, так как желание покурить увеличивалось в нём с каждым днём. Конечно, теперь это было жутко необязательным, но что-то ещё не могло заставить таксиста оказаться от сигареты. Он и сам смутно и отдалённо понимал, что именно. Чиркнув и пустив огонёк по своей сигарете, Джон поманил пальцем Креймера к себе. Когда тот встал и подошёл, он быстро взял его за руку, потянул к себе, схватил опять за затылок и заставил концы их сигарет сомкнуться. Чес чуть не упал, но вовремя удержался за его плечи и стал покорно ждать, когда сигаретный дым заменит обычный воздух и прожжёт его лёгкие снова. И дождался; Константин отпустил его и усмехнулся, выдохнув серое облако.
– Ты же вчера это хотел сделать?

– Как догадался? – неподдельно удивился Чес, решив не уходить на своё место и присесть прямо на стол перед Джоном. Тот оглядел его каким-то хищным взглядом, ухмыльнулся и не спеша ответил:

– Это было несложно, поверь, – Креймер сладко затянулся и выдохнул: в самом деле, наверное, всё, что касается его – слишком очевидно и понятно. – А ещё ты сделал затяжку с необычным для себя удовольствием. Поздравляю, теперь ты – точно пропавший с концами курильщик. А ещё и содомит...

– Джон! Будто бы это всё не относится и к тебе тоже... – Константин тихо рассмеялся, встал, выдохнул дым в сторону, подошёл ближе к Чесу, уперевшись руками позади него, и, вытащив из его рта сигарету, тихо прошептал на ухо:

– Бросай курить, Чес... вот правда: лучше брось. Я уже когда-то говорил. Это не твоё. Тебе не идёт, – Чес усмехнулся, уткнувшись носом в его плечо, и покачал головой.

– «Зато в одном котле вариться будем», помнишь, Джон? Так вот: я не брошу, пока ты будешь курить. И мне всё равно, что я сокращаю свои дни до смерти, приближая её. Просто хочу быть уверен, что если ты летишь в ту пропасть, бездну, то я буду лететь следом за тобой. Так веселее, верно? К тому же, бросив курить, я буду чувствовать запах дыма от тебя, который будет мне противен и одновременно будет искушать меня. Так что решение остаётся за тобой, Джон, – Константин тяжко выдохнул, слегка отстранился и серьёзно заглянул ему в глаза, взяв лицо руками:

– Ты. Маленькая. Язва. И самый непослушный в мире мальчишка. И чёрт разберёт, что у тебя на уме: то научи курить, то кури вместе со мной, то давай бросим, – он остановился, на секунду задумавшись и глянув вниз; Чес внимательно и с улыбкой ждал продолжения. Вдруг Джон резко поднял голову и досказал: – Ты не представляешь, гадёныш, сколько значишь для меня, если уж я бросаю курить. Но помни... – уже шептал на ухо, – что делаю я это только ради тебя, ради того, чтобы ты, чистый душой, не приземлился в мою собственную грязь. Господи, я уже что-то ради кого-то делаю!.. И как у тебя это получается? – Джон пару раз легонько стукнулся головой о его плечо и усмехнулся. Креймер молчал, понимая, что Константин в душе знает ответ на этот вопрос. А лучше о таком вообще не думать.

– Значит, это наша последняя затяжка? – тихо спросил он, позволив себе коснуться пальцами его рук. – Получается, их всего-навсего было десять штук?

– Да... а осталось ощущение, будто прошла вечность. Как думаешь, десять – это много или мало?

– Это неважно... – заметил с улыбкой Чес. – Просто давай уже докурим наши последние сигареты. А оказывается, ты любишь обниматься.

– Я не обнимал, дурак, – серьёзно ответил Джон, отстранившись и заглянув ему в глаза. – Я просто, в каком-то смысле, прилёг на тебя. Обнимать я не умею. Впрочем, как и любить.

Чес тихонько рассмеялся даже от этого; на душе было необыкновенно светло и хорошо. Он лишь прошептал в ответ – ещё робко, неуверенно, боясь вновь получить подзатыльник: – Это ты дурак, Джон... всё-то ты умеешь.
И тот, ухмыльнувшись, дал ему не подзатыльник, а нечто посущественнее: нагнувшись, быстро и мелко коснулся его губ своими и тут же отошёл, не забыв схватить свою сигарету, а вторую ловко успев положить в рот Чесу. Потом он немного отошёл и присел на стол рядом с ним; Креймер же в это время тихо курил, наблюдая за своим дымом и за тем, как он сплетался с «облаком» Джона; да, могло меняться действительно многое, если не всё: в их отношениях, в мире, да хоть где, – однако сигаретный дым будет так же, как и всегда, несмотря ни на что, сплетаться друг с другом, уходить под потолок и медленно стелиться там, расползаясь к стенам. Чес не знал, почему подумал об этом; хотя, вероятно, он просто желал постоянства. Но понимал, что с таким человеком, как Константин, жить спокойно будет нельзя. Только курить – да и то не всегда. Изредка мельком поглядывая на него, Креймер негромко заметил:

– Только ты это, Джон... потерпи немного, прежде чем я отыщу, каким способом нам бросить, – тот едва сдержал улыбку и лишь покачал головой.

– Берёшь это на себя? Разве? А что, если я признаю найденный тобою способ недействительным? – Чес чуть ли не поперхнулся, закашлявшись, но тут же ответил:

– Нет недействительных способов! Есть только ленивый Джон Константин... и его нежелание бросать, – Константин кинул на него насмешливый, но вместе с тем и удивлённый взгляд. – Да-да, это правда. Только помни, Джон, что возьмёшь сигарету ты – возьму и я. Я не смогу оставить тебя погибать в той вонючей яме для курильщиков-грешников, а отправлюсь прямиком за тобой.

– Да... – сладко выдохнул Константин, положив свою ладонь на его руку на столе. – Дело дрянь, – и усмехнулся; Креймер также не мог не улыбнуться. – Ведь после этой ямы нас ждёт другой котёл, более опасный, – Джон успел к нему пододвинуться и прошептать это на ухо – до ужаса горячо и нереально пошло. Чес лишь глубоко затянулся, судорожно выдохнул и сверлил взглядом пол, боясь приподнять голову, ведь... чёртов румянец!

– Ну, – он привстал и развернулся к нему, – на это мы пошли сами, Джон. Единственное, что в наших силах, это бросить курить. А уж за «это»... поплатимся, так поплатимся. Ничего не поделаешь. Как видишь, душа моя не так уж и чиста, как ты хотел бы думать, – Креймер улыбнулся и пустил облако дыма в его лицо. Последнему было, в общем-то, всё равно, чем дышать: воздухом или дымом, поэтому он даже не прикрыл глаза, оставаясь совершенно спокойным. Неожиданно взяв его за руку и притянув к себе, Константин тихо проговорил:

– Только помни, Чес, на что согласился и ради кого. Сейчас ещё всё возможно изменить... А дай пройти дню – и я тебя уже навряд ли отпущу. Ты всё ещё наивно полагаешь, что любить меня небезответно – счастье непомерное, – Джон осторожно провёл по его щеке, стараясь не дотрагиваться до места вчерашнего удара. – А на самом деле это – самое плохое, что только может случиться с человеком. Хотя и я хорош: сколько ни пытался отвлекаться, так и не смог забыть тебя.

– А мне кажется, что ты знаешь мой окончательный и бесповоротный ответ, – Креймер прошёлся пальцами по рукаву Джона, далее оказался на его кисти и вот уже взял его ладонь, которая была на собственном его лице. – Не скажу, что всегда, но я часто был с тобой в прошлом и сейчас... поэтому мне не впервой следовать за тобой хоть в самую... хоть в самую жопу, – он усмехнулся. – И да: любить тебя для меня огромное счастье, что бы ты ни говорил. Я уж обо всём давно подумал. Не стоит более ворошить эту тему.

– Ты как-то сильно помудрел за одно утро, – Константин ухмыльнулся и придвинул его лицо ближе к себе, далее сказав шёпотом: – Что же это может значить?..

И Чес уже не отвечал, зная наперёд, что слова в такие моменты даже чуть грешнее их теперешнего положения. Он лишь прикрыл глаза, чувствуя на своей коже далеко не нежные, холодные, но родные прикосновения Джона, иногда – его шершавые губы, слыша его хриплое дыхание и хриплый голос и понимая, что его жертва наконец окупилась и что это самая сигарета во рту, видимо, счастливая. Говорить про «не верилось» уже банально; впрочем, где-то в глубине души это ещё вызывало удивление. Ему не хотелось сейчас думать о чём-то, размышлять какими-то глупыми, заурядными мыслями и спрашивать себя «а что же будет дальше?». Не хотелось... потому что было одно-единственное желание: упиваться настоящим – сладким, словно мёд, неожиданным, как гроза, и лишь слегка горьковатым – как родной сигаретный дым. Чесу было действительно всё равно, в какую яму или в какой котел, или в какой уголок Ада они упадут. Да и в реальности на такую мелочь глубоко плевать, когда знаешь, что не один. Когда понимаешь, что будешь даже громко смеяться, низвергаясь в ту бездну... потому что будешь слышать похожий смех рядом с собой. А Креймер знал, что Константин так обязательно сделает. Ну, или по старинке: покажет фак. По крайней мере, повелитель тьмы так просто не смириться. Как и его водитель. Не зря же на том и сошлись?..


Прошло, кажется, пару дней. Джон так и не смог уехать, хотя дело было важным; Чес же так и не смог выпросить себе официальную поездку во Францию, так что теперь скрыто от того заказывал путёвку через турагентство. Ибо отпустить Константина одного было пока непозволительной роскошью; короче, оба чего-то не смогли сделать, но вообще во многом сумели добиться каких-то результатов. Каких именно? Оставим это лучше на их совести.
Джон каждый день говорил, что купит билет и полетит, так как Лионские демоны не могут долго ждать, но к вечеру что-то заставляло его менять решение и говорить себе «Ну ничего, это можно перенести и на завтра». Креймер лишь для вида слегка грустнел, хотя знал, что отправится вслед за ним как только тот сядет в самолёт и взлетит. Он и сам уже желал смены обстановки, новой страны, нового мира, но не понимал, каким таким словом неосознанно заставлял Джона откладывать свои дела каждый божий день. Хотя в чём-то безумно понимал его: Джон ведь не ведает о том, что его возлюбленный упорно последует за ним, потому и не мог так сразу проститься с ним, ещё даже не насладившись счастьем. Он говорил, что уехать придётся действительно надолго и тот срок (полгода), о котором он поведал в тот вечер, был взят неспроста; Константин всё сам рассчитал и вывел именно эти полгода. Иногда, в особенности вечерами, Джон любил рассказывать о предстоящих миссиях во Франции; Чес удивлялся, как ребёнок, и тем больше возбуждалось его любопытство.
В действительности всё оказалось так, как и предостерегал Константин: он не был ласков, нежен, как обыкновенно становятся люди, влюблённые по уши. Он и не любил уж прямо так безбашенно, дерзко, как любят молодые люди; зато в его тихой, искренней любви было куда больше преданности и ответственности. Джон не выражал свои чувства в поцелуях через минуту, вечных обниманиях, зато Креймер был уверен, что если его возлюбленный что-нибудь обещает, так выполнит это без промедления, и что за его спиной, образно говоря, крепкая, нерушимая стена, за которой он сам сможет спрятаться и найти защиту, будучи убеждённым, что в жизни его ничто не спасёт так же, как Константин. Чес был доволен таким распорядком, да к тому же иногда тот преувеличивал, говоря, что не умеет быть нежным. Ещё как умеет!.. Однако кому скажи такое – навряд ли поверят.

Всё было прекрасно, кроме курения: в присутствии друг друга они кое-как сдерживались, но стоило одному выйти, как второй безбожно начинал затягиваться. Причём было это не только с Джоном, привыкшим к курению так же сильно, как и поклонник здорового образа жизни – к стакану воды с утра, но и с самим Креймером, однажды вкусившим этот запретный плод. И теперь он с невероятным усилием воли заставлял себя не курить хотя бы денёк, чтобы на завтрашний быстро выйти из дома рано утром, пока Джон спал, и сладко затянуться. Конечно, курить одному было ужасно; но не курить вообще казалось пыткой. Так и бегали друг от друга; Чес же говорил, что скоро-скоро найдёт способ, на что Константин сквозь зубы цедил что-то недовольное и, грубо притягивая к себе, называл его дураком.
Так уж получилось, что жить стали у Константина; Креймер спал на матрасе в комнате Джона, тот – на кровати, хотя каждый вечер уговаривал поменяться местами, ибо так ему казалось несправедливо. Чеса же, на это лишь беззаботно смеющегося, всё устраивало. Так и зажили практически маленькой, в чём-то дружной, зато весьма неординарной семьёй.
Однажды, проснувшись с утра и выкурив аж целых две сигареты, Чес, проходя в ванную, остановился около раковины, стал привычно чистить зубы, и тут его взгляд упал на себя самого в зеркале; Креймер едва не присвистнул от своего нездорового вида, слишком бледной кожи и тому подобного и в то же утро решил, что отправится в первый книжный магазин за пособием по тому, как бросить курить, ибо других способов, по-хорошему, не было, а этот поход он постоянно откладывал. Сделав завтрак себе и ещё спящему Джону, он поел, оделся и, что-то быстро прошептав на ушко возлюбленному, быстро юркнул за дверь и появился дома только во втором часу дня.
Заходя в квартиру с огромным пакетом всяких пластырей, леденцов и тому подобной ерунды и с книгой подмышкой, он удивился немного, когда увидел курящего на кухне Константина. Тот лишь усмехнулся и неторопливо сбросил пепел, сказав:

– Ну вот ты и поймал меня, Чесси... – И «Чесси» с улыбкой покачал головой, зайдя в кухню и поставив свой огромный пакет вместе с книгой на стол. Джон опёрся о кухонный столик и неспешно докуривал, прикрывая глаза и пуская облака дыма вверх. Креймер подошёл к нему вплотную, практически прижавшись к нему грудью, и с хитрой улыбкой вытащил из его пальцев сигарету, положил себе в рот и разок затянулся. Дым опять пришёлся на лицо Константина, но тот лишь прищурился, чтобы глаза шибко не заслезились.

– Нет, я тебя не поймал, я сам такой же балбес, – улыбаясь, говорил он и сам сладко курил. Джон лишь хмыкнул и немного недовольно глядел на него, хотя прекрасно помнил об уговоре. Вскоре он незаметно приобнял его; Креймер немного покурил, положил окурок на стол и пытливо посмотрел на возлюбленного – тот, в свою очередь, смотрел на него.
– Я купил книгу о том, как бросить курить, и ещё кучу совсем бесполезных вещичек. Купить тебе желание бросить я, увы, не могу, как бы ни хотел, – Чес глядел на него серьёзно, сжав в руках ткань его футболки. Константин вновь покачал головой, немного подумал, смотря в сторону, и нескоро выдал:

– Значит, это полный и тотальный конец затяжкам?

– Да.

– И начало чему-то новому? – говорил он, медленно приближаясь к лицу Креймера и с улыбкой наблюдая его смущённость, которая не пропадёт, наверное, и через год отношений.

– Определённо, – Чес усмехнулся, потом вдруг мгновенно стал серьёзным и прикрыл глаза, вновь ощутив на своих губах сухие, горьковатые губы Джона.
Константин ещё мог спрашивать, точно ли это начало, Креймер ещё мог отвечать, что определённо да, но никто из них даже не догадывался, что нечто новое уже давно началось. Впрочем, сейчас оно, наверное, уже и не новое...
«Главное, не закурить, Джон, слышишь?» И Чес был уверен (не без улыбки на лице), что Джон теперь не закурит. Или наоборот. От перестановки мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. А особенно такая сумма, в которой слагаемые сам повелитель тьмы и его водитель – а это поистине гремучая смесь. Уж поверьте.