На палубе, под кремово-недвижимыми парусами,
Растеряв все буквы из позабытых адресов,
Девушка, завернувшись в шаль, письмо писала,
Не жалея ни закорючек невнятно-острых, ни слов.

"...Знаю, я у тебя уже большая, и возраст вопросов уже прошёл,
Но, может, ты знаешь, отчего я у нас такая?
Почему не плачу, прощаясь, а только ночами,
Динамикам, надрывающим сердце, слегка подвывая,
Даже, если они молчат?
Почему так бессильно желаю как все,
А когда предлагают вдруг, постоянно сбегаю?
Почему не хочу о себе? Почему я летаю
Исключительно только с теми, кто не нужен всем?
И при этом слабая. Может, я вся в тебя?
Ты прости, просто... Послушай. Знаешь, что, пап?
Я стала чаще бояться и чаще болеть.
И потому, если хочешь увидеть, ты успей,
Пожалуйста..."

В полный рост. Слёзы сушит ласковый бриз.
И закат прощается, и клянётся не прятать небо за тучами серых стен.
Ничего, ничего. Это просто другой режим.
И опять к закату мчится бумажный её самолёт.