Ваниль и яблоко — волнующая, тягучая сладость и дьявольский дурман, который не заканчивается, но будь я проклят, если хочу, чтобы это произошло. Влажный язык скользит по моей шее, зубы прикусывают плечо — всегда знал, что ты лишь притворяешься пай-девочкой. Глубоко внутри тебя дремлет тьма — источник первобытной силы истребительницы. Пока ты подпитываешься от него не так часто, только в моменты неконтролируемой ярости. Но однажды, поверь, детка, ты захочешь узнать себя.

Острый ноготок царапает грудь, спускается к животу, и я задерживаю дыхание — от старой привычки сложно избавиться. Твои губы изгибаются в хищной полуулыбке, а пальцы дергают собачку молнии на моих джинсах. Если бы мои руки сейчас не были привязаны к стулу, ты бы уже оказалась подо мной на холодном полу собственной кухни. Я стянул бы узкие джинсы вместе с полоской розового кружева и показал, кто из нас сильнее, маленькая надоедливая истребительница.

— Он не спит, Джайлз, а притворяется! — голос звенит над ухом, а кулак ощутимо бьёт по плечу, и нехотя приоткрываю один глаз.

— Истребительница.

Сегодня на тебе юбка ниже колен и обтягивающая грудь кофта. Вырез на ней что надо, и если ты наклонишься ближе, то я смогу лучше разглядеть то, что скрывается под ней.

— Неужели пришла покормить меня, детка?

Сжимаешь губы в тонкую полоску, и я готов поспорить, борешься с нестерпимым желанием врезать мне.

— Мне не выгодна твоя смерть, Спайк. Пока что.

Решила побыть всепрощающей Баффи? Сегодня ты хороший полицейский?

— Подогретая до 36,6, донорская, почти такая же, как из вены, — миролюбиво продолжаешь, забирая из рук библиотекаря кружку с соломинкой, и суешь мне под нос.

Я чувствую голод, но поддаться ему — значит снова отдать тебе победу. Рот наполняется слюной, и клыки царапают губы, но я игнорирую протянутую еду. Мне нужна кровь из вены, а не из кружки — в идеале твоя кровь. Но пока будет достаточно и влажного языка во рту. Мне необходимо снова ощутить вкус истребительницы. Не потому, что он мне понравился, просто этот яд, проникнув в меня однажды, не желает отпускать по сей день.

— Ничто не заменит кровь из вены, pet. Полуфабрикат всегда остаётся полуфабрикатом, — выдержав театральную паузу, презрительно бросаю тебе в лицо. Ты сводишь брови на переносице, мгновенно мрачнеешь, но, пересилив себя, продолжаешь изображать хорошего копа.

— А что, если я предложу тебе нечто большее, в обмен на информацию об «Инициативе»?

Джайлз предупреждающе кашляет, но ты всегда поступаешь так, как считаешь нужным. Свободной рукой вынимаешь из кармана юбки ключ от наручников.

— А я думал, тебе нравится держать меня на привязи. Кровавый ад, неужели у меня сегодня счастливый день?

— Заключённым перед казнью положен не только последний ужин, но и прогулка. Моё предложение, Спайк: ты показываешь вход в «Инициативу», я не распыляю тебя. Обманешь, попытаешься сбежать или откажешься — я тебя убью. Кстати, если сделать это в ванной, твой пепел можно будет просто смыть в канализацию.

— Да пошла ты!

— Джайлз, он не согласен! Принесите мне кол, пожалуйста!

Наблюдатель, подавив тяжелый вздох, направляется к выходу. Тик-так, тик-так, тик-так, Спайк... Я забываю о гордости и, мечтая перекусить тонкую истребительскую шею, цежу сквозь зубы:

— Хорошо, твоя взяла.

Щелчок замка наручников как музыка для ушей. Ты с победной улыбкой оборачиваешься к Джайлзу, наивно полагая, что только что обставила меня. Глупый, маленький котенок, ты даже не понимаешь, что только что сделала.

Что меня всегда в тебе раздражало, так это маниакальная настороженность. Ты готова в любой момент отразить атаку или предупредить ее, бросившись первой. Мне стоило убить тебя еще в той подворотне, воспользовавшись эффектом неожиданности, или не заключать перемирия во имя убийства Ангелуса, а позволить ему покончить с тобой. Это было бы поэтично — смерть побеждает вечную любовь. Нужно было разобраться с тобой до того, как предательство закалило тебя, а коммандос вставили мне в голову чип. До того, как рыжая недоучка сделала из нас Бонни и Клайда, перевернув всё вверх дном в моей голове.

— Спайк, у тебя осталось десять минут из отведённого часа. Или ты показываешь вход, или я тебя распылю на этом милом стриженном газоне!

Я в притворной задумчивости осматриваюсь, пожимаю плечами, повторяя ту же фразу, что и пять минут назад:

— Я не виноват, что в этом городе всё одинаковое: деревья, дома… газоны. И вообще, мне некогда было присматриваться и рисовать указатели. Я торопился унести подальше ноги.

Ты шумно выдыхаешь и сжимаешь ладони в кулаки. Руки чешутся врезать мне, детка? Поверь, злость и страсть — две универсальные составляющие, которые вынуждают любого, даже самого сдержанного человека, потерять контроль. Всего-то надо знать, на какие нажимать кнопки. Мне вдруг становится интересно, что ты будешь делать, если спровоцировать тебя не при помощи злости? Что будет, котенок, если я начну совершенно новую игру?

— Хорошо, Спайк, попробуем еще раз, — взяв себя в руки, произносишь ты миролюбиво, хотя тон больше похож на тихое рычание. — Попытайся вспомнить что-нибудь еще, помимо деревьев и газона.

— Скамейка.

— Отлично. Какая? Где?

— Обычная. На аллее.

— Тогда почему мы ищем вход здесь, если парк в квартале отсюда?

Забавно, но сегодня ты выходишь из себя быстрее. В чем дело, давно не ощущала прилив адреналина? Или причина в новом мальчике на поводке, свидание с которым сорвалось из-за твоей миссии? Может, ты не знаешь, как открыть ему свой секрет? Или уже сейчас понимаешь, что не выдержишь тошнотворной скуки с ним?

— Ты не задавала наводящих вопросов.

Какое-то время ты молча идешь рядом. Только на подходе к парку резко останавливаешься и подходишь вплотную:

— Если ты снова ошибся, я убью тебя, не дав прочесть последнюю молитву.

— Я их не знаю, сладкая, — наклоняюсь так, чтобы наши лица оказались на одном уровне.

— Тогда тем более — сэкономлю время.

Ты приближаешься еще на сантиметры, надеясь усилить давление, но результат получается обратный. Холодная кровь мгновенно разгоняется по моим венам вместе с твоим ядом. Как же ты надоела мне, истребительница!

Я сминая твои губы с жаждой измученного зноем путника. Ты вырываешься, отталкиваешь, кусаешься — и я глотаю солёную кровь. Бьешь меня, хочешь дотянуться до кола, но я делаю подсечку. Мы падаем на мокрую после дождя землю: разозленные, ненавидящие друг друга сильнее обычного, возбужденные новым противостоянием.

Желание вытравить твой образ становится тем сильнее, чем больше ты сопротивляешься. Вжимаю тебя в землю, стискивая тонкие запястья, и надавливаю языком на зубы, требуя впустить меня. Твой влажный язык борется с моим, выталкивая, и я кожей ощущаю твое отвращение. А еще, дикую ярость.

Да брось, детка, я не так уж и плох. Точно не хуже святоши Ангела.

Большим пальцем нежно провожу по запястью, и ты напрягаешься от резкой перемены, а когда я на миг отрываюсь от твоих губ, смотришь с диким ужасом и непониманием. Провожу языком по нижней губе, и на этот раз мое касание — не принуждение, а просьба. Откройся мне навстречу, котенок, дай себе немного свободы. Отчасти я не верю в удачный исход, но ты вдруг поддаешься. Кровавый ад, как в моих снах, ты отвечаешь на мой поцелуй, обрушивая свое отчаяние, отрицание и дремлющую в глубине страсть. Возбуждённый член упирается в твое бедро, а от мысли, что очень скоро окажусь внутри тебя, я почти кончаю.

Кровавый ад, мне не стоило так забываться…

Резкая боль в паху вынуждает отпустить твои руки и скатиться с тебя. Я глухо рычу, проклиная все вокруг, и, подняв голову, встречаюсь с тобой взглядом.

— Хоть так, но я успел поиметь тебя, Саммерс.

— Ненавижу!

Ты заносишь руку с колом для удара. Я втягиваю сквозь зубы ненужный воздух, и тягучая сладость тотчас окутывает меня: укладывается на дне сознания, отравляет и без того проклятую душу. Всё кончено. Похоже, теперь только смерть избавит меня от тебя. И чем быстрее, тем лучше.

— Ну, давай, истребительница! Сделай свое дело!

Я на самом деле этого хочу! Уж лучше ад среди чертей, чем ад, в который погружаешь меня ты.

Твоя рука дергается, во взгляде вспыхивает пламя, а я прикрываю глаза.

Удар приходится в челюсть, я падаю в грязь. Поверженный, но по-прежнему не мертвый. Твой ненавистный враг. Наблюдая за тем, как ты уходишь прочь, с крепко зажатым в руке колом, я не могу найти причину, по которой ты оставила меня в живых. Это не милосердие и не жалость, и уж точно не надежда на получение информации об «Инициативе». Так почему, pet? Неужели я оказался прав и с тобой, в самом деле, что-то не так? Ангелус утверждал, чтобы убить тебя — нужно тебя полюбить. Выходит он прав. Ты тоже отравлена, девочка. Яд вампиров проник в тебя так глубоко, что избавиться от него уже невозможно. Твой мальчик с автоматом не поможет, как и любой другой. Тебе нужен Ангелус. Или кто-то лучше него.

Мои губы кривит довольная ухмылка. Похоже, мы все же станцуем с тобой, pet.