Думаю, с понятием ревность каждый человек на этом сайте знаком.) В пятиутренних стихах это звучит примерно так:

Я человек ревнивый.
К столбам фонарным,
Коням с розовой гривой,
Бытности молчаливой.
В нашем дворе - к случайным пожарным,
С деревьев снимающим глупых котят.
(Бабки, стоящие рядом, галдят).
Ревную ко всяким прохожим,
Не на меня похожим,
А к похожим тем более!
Бешусь, но не говорю - воспитываю силу воли.
Ревную к своим и чужим
(В горле спазм и зажим),
К смеху, слезам и спорам,
Конечно, к чужим разговорам
И разговорам с чужими,
Впрочем, и со своими
Тоже...
Сердишься: "Так продолжаться не может!",
"Ты хочешь влезть под кожу!",
"Мне нужно личное пространство!"
- Ладно, - бросаю. И ударяюсь в пьянство.
И, конечно, моя опухшая рожа
Претит тебе тоже...

Слушать, ну как же быть,
Если я не умею любить
Иначе?
Когда-то на даче
Помнишь, щупался пульс - ты ждала отдачи.
Вовсе не надо было тогда тебе
Доверяться судьбе, полагаться на удачу:
Бросала бы сразу
Такую заразу -
Меня.

Вот что бывает,
Если не можешь любить по-другому,
Если так встали паззлы генома.
Хотя...

Знаешь, я всё-таки приеду.
Не стоять же зря нашим велосипедам?
Тем более, ты меня ждёшь.

Я, наверное, даже не знаю что значит любить.
Как-то не доводилось от пули тебя заслонить,
Застолбить разве место случалось в сыром кабаке
Да валяться с тобой в таврическом,в майской траве.

И еще не бывало сиделкою быть - а смогу ли когда?
Ночь не спать, с ложки кормить, укутывать в холода,
Подрываться в аптеку, за медом и за молоком...
Хотя пункт последний мне всё же немного знаком.

Не пришлось тебя - пьянь и погибель - тащить домой,
Заговаривать шишки, в сердцах угрожать тюрьмой,
Яд из ранки высасывать и стирать бельё -
Наше, не разделяя уже на твоё-моё.

Только как же мы все это переживем,
Если нет ни единой причины нам быть вдвоем?
Вот поэтому лучше давай представим,что знаем,что значит любить,
И быть может когда-то узнаем взаправду, а лучше - научимся с этим жить.
(Если постараемся, конечно)

И на сердце ноябрь.
Дремотные дни вперемешку с ветром,
Хлёсткими бурями.
Шапки-шляпки из фетра
Слишком легки,
Но мы их берём, как и раньше,
Ведь продавцы
Дурят нас.
Дождь преклоняет нам головы
И ведёт под уздцы.
Мысли, и те - в мелкую крошку смолоты.
Под скрипение старых качелей
В дом.
К батарее и чаю.
Не хватает нарнийских метелей за шкафом:
Ни разу не видел, но всё-таки
Очень по вам скучаю.
Впрочем, к чаю пирог брусничный,
В окнах закат привычный,
В книжке герой горемычный
В меру.
Ноябрьская меланхолия,
Как ты чудесна!
Вовсе не пресно,
Но больше и боли нет.
Скоро зима.

Написано для Леваны.

У меня есть страшное подозрение,
Что живу лишь затем, чтобы знать:
Цвет, фасон, сорт чая, остроту зрения,
Дни именин и причины ночного бдения,
Таблетки от головы и микстуру от несварения.
Что единственный смысл - собирать
Эти странные факты:
Сушить, хранить, мариновать, поначалу -
С остервенением свежевать.
Стиль снимков, манеру вилку держать,
Любовь к молочным продуктам
И иногда - попытки скакать зайцем
Мимо кондуктора.
Вызывает, конечно, недоумение,
Но, похоже, я создана, чтобы подсчитывать:
Людей интересующих из уютных кафе,
Сами кафе, стоимость булок, мотелей,
Опять молока и билетов до Сан-Тропе.
Выбирать между вином и элем...
Но последнее, если позволят,
Разумеется.
Вся моя функция - чувствовать,
Хватит ли соли
В супе - и лучше без мяса.
Да... Кажется, жизнь моя
Полубессмысленна и немного ужасна.

Ну а твоя?

Приходи. Я покажу тебе небо
С востока на запад, огромное, разное.
Мы разбросаем с балкона крошки свежего хлеба
И проследим за птицами из любопытства отнюдь не праздного.

Приходи. Не различить свет глаз из-за солнца сияния.
Мы закроем шторы, но в щели - ослепительные лучи.
Ты подъемом ко мне утомлена и как будто ранена...
Щуришься. Это пройдёт. Помолчим.

Приходи. Небо не будет ждать.
Через пару часов темнота, красный месяц над городом.
Я, конечно, попробую повернуть время вспять,
Но в последнее время... - ха - это страшно неловко и дорого.

Приходи. Завтра могут быть тучи и снег.
Ты можешь сбиться с пути, потеряется карта, дорога размоется...
И не добраться вовек,
Если солнце вдруг скроется!

Бухает что-то в груди.
Я споткнулась о небо.
- Чаю? - спросишь ты с кухни. - А мне бы...
В это трудно поверить - ты здесь и давно.
Но старые раны оно всё равно бередит.

А веришь, что где-то,
в параллельной вселенной,
твой двойник,
не зажигая света, разулся,
тихо приник к косяку двери,
веки прикрыв блаженно?
Что мой двойник не обернулся
и прошептал: смотри,
кто-то белобородый
там, за окном,
выключил все фонари.

Только бы это не стало слишком хорошим,
чтобы проснуться,
ясным, свободным
сном!

А веришь, что там уже снегом
всё припорошено?
И мой двойник отморозил пальцы,
беспрестанно роняя - с разбегу -
наши единственные ключи.

Что в этом мире вину никому не вменяют,
И мы - я хотела сказать "двойники" -
часто подолгу молчим.

... мне завяжи на память о нём
разноцветные узелки.
Воспоминать о счастливых вселенных и остаётся,
когда эта - только смеётся
и жарко горит огнём.

Пусть никто не прочтёт моего
ни одного
стиха,
и пускай не закоротит
от моих слов, снов, сов! -
имени моего, ставшего на пути,
сердце толпы в веках,
и пускай я рассыплюсь в прах
под сапожищами -
лет, городов, годов,
прикосновением пальца останусь
в тысяче - страх-то какой -
троганной тысячей же - воров,
и пускай, и пускай!
А не всё ли равно счастлива я была?
Прямо сейчас - глаз с меня не спускай:
рыжая, брызжется, кружится -
"ты ж её!" -
Звоном рассыпанных
бусинок слышится.

Может,
через многие зимы
бусины эти нанижет в тоске
невыразимой
кто-то в холодной Москве
и почувствует эхо
от смеха -
единственное, что сохранилось
честного,
пд крестом
неразрушимым -
моего.

Если б можно, то я бы тебя целовала на каждой лестнице!
Если б можно было найти
столько лестниц,
выбитых в скалах кренящегося
пути.
И на каждой ступеньке-ровеснице
отмечала бы крестиками
все ветки-дороги, которые нам суждено пройти.

Если б можно, то мы бы дымили без продыху!
Кочегары, стюарты, механики - одновременно -
нашего парохода.
Мы бы - капитаны бессменные -
выводили из узкой реки его,
наплевав на мосты и поребрики,
в дали синие и серебряные.

Кто сказал, что нельзя?
Может, можно... и все ружья опущены,
гарнизоны распущены,
и грехи все отпущены,
и открыты нам
все моря.