Во дворе дома Оружейников семнадцать жил фонарь. Вещам отмерен иной срок жизни, но даже по людским меркам он был молод, а для фонаря так и вовсе юн.
То, что происходило во дворе днём, его не интересовало, потому что, как и положено всякому порядочному фонарю, днём он спал. Спал глубоко и спокойно, так спят обычно те, у кого спокойно на душе и хороший характер. Характер у него, в самом деле, был подходящий для фонаря – ровный и доброжелательный. И просыпался он всегда легко, в хорошем настроении, с весёлым удивлением отмечая произошедшие днём изменения.
Бывало, заснув поутру, он пропускал начало зимы. Ночью ещё чёрная земля преображалась, покрытая тончайшим слоем белейшего снега. Против того фонарь ничего не имел: играючи, его свет золотыми нитями расшивал снег, превращая в роскошное парчовое покрывало.
Лизнуть пролетающую рядом одинокую снежинку, на мгновение осветив тонкое эфемерное создание, будто хрупкую балерину на сцене, тоже было забавно. Но вот когда в дело вступал кордебалет, и снег летел густыми, крупными хлопьями, фонарю становилось сложнее. Он не жаловался, не старался посильнее раскачать цепь, на которой висел, чтобы противным скрипом привлечь чьё-то внимание, фонарь добросовестно делал свою работу. И потому, конечно, люди его не замечали.
Хорошо гореть просто только на первый взгляд. Обыкновенно замечают тех, у кого перегорает лампочка, кто светит мутно или вовсе не горит. А фонарь светил ярко, ровно, почти не моргал, разве что изредка, под утро, когда его свет, сливаясь с солнечным, становился ненужным.
Иногда фонарь заглядывал в окна. Он знал, что это не совсем правильно, но для него это было всё равно как для человека в разгар рабочего дня присесть на минутку и выпить чашку горячего чая. Фонарь висел довольно высоко и мог видеть то, что происходило в квартирах на втором этаже - тонкие шторы не помеха, ведь у него было великолепное зрение.
Фонарю была дарована способность видеть ясно, правда, эту свою особенность он не осознавал, так как считал её обыкновением присущим каждому. И он видел: люди, как разноцветные фонарики, и у каждого свой свет. Высокий мужчина из третьего окна остро сверкал синим, его жена мягко светилась яблочно-зелёным, когда они были вместе их свет успокаивал пугливое фиолетовое мерцание маленькой дочери. Две старухи из крайних окон имели оттенки красного: одна цвета густого малинового варенья, жгучий перец другой уже подёрнулся серым пеплом времени.
Седьмое окно неизменно горело дольше других - его хозяйку фонарь знал хорошо. Она была, что называется, поздняя пташка, возвращалась домой за полночь, когда фонарь уже давно заступил на свой пост. Как только она входила во двор, его свет приветливым щенком скакал навстречу, радостно виляя длинным хвостиком, провожая до подъезда. После фонарь терпеливо ждал появления света в окне. И фонарю никогда не надоедало любоваться хрустально-звонким, чистым сиянием, каждый раз неожиданно разным. Потому что девушка, как палитра художника, собрала все оттенки радуги и в зависимости от настроения очаровывала непредсказуемыми гранями.
В пору скучных зимних ночей случилось следующее.
Как обычно люди бледными огоньками двигались по комнатам, факельно вспыхивали, соприкасаясь, что-то рассказывая друг другу, потом успокаивались, меркли, устраиваясь на диванах и в креслах. Понемногу дом засыпал, люди и окна один за другим гасли, фонарь остался в одиночестве.
Девушка вбежала во двор - завидев милый свет, фонарь протянул ей тёплые ладони навстречу. Но на сей раз она была не одна, что-то преследовало её. Нечто чудовищное, безнадёжно мрачное, жирно-грязное жадно тянулось за хрупкой радугой. Фонарь светил изо всех сил. Никогда ещё он не светил так ослепляюще ярко, светил изо всех сил, но его света было недостаточно. Как и того, что она кричала – окна были слепы и глухи. В гениальном озарении фонарь понял, что не может допустить, не должен позволить, чтобы тьма настигла её! Раскалённое фонарное стекло, треснув, брызнуло в разные стороны. Жаркие, острые осколки как маленькие, меткие дротики впились в нечто, заставив взвыть - полыхнуть чёрной яростью. Но оно всё ещё было живо. И тогда фонарь сделал единственное, что ещё мог – шагнув вниз, он, упав, размозжил чудовищу башку…
Каждому приходящему в этот мир отмерена своя доля талантов, не в равной степени, и есть различие в величине и значимости. И не всякий довольствуется тем, что имеет, поскольку видеть главное в своей жизни - талант столь же счастливый, как и редкий.