Наташа с детства не любит игры. Любые. Не тот характер, не тот образ жизни. Наташа брезгливо отпихивает совки и складывает руки на груди. Свысока смотрит на других детей и почти сразу уходит. Ей пять, но она уже другая. «Особенная», — говорят чужие родители своим детям. Наташа передергивает плечами. Только глупым нужны эти одолжения. А потом становится не до этого.
Наташа рано начинает карьеру. Адреналин, опасность — ее жизнь, не просто детские войнушки. Она не жалеет, что у нее отбирают детство. Лишь иногда, в минуты слабости, которые никто не видит. Черная Вдова делает имя на расчетливой жестокости, она не имеет права чувствовать, иначе станет уязвимой. Наташа отказывается жить в угоду привязанностям, слепо подчиняться эмоциям. Она выживает не благодаря, а назло и вопреки. В этом ее сила. Поэтому она еще жива. Жизнь, выстроенная на руинах прошлого и чужих трупах, не имеет ничего общего с высокими идеалами.
Наташа Романофф — убийца, и это ничем не исправить. Не столь важно, на какой стороне, сути это не меняет. Одна деталь в ворохе прочих. Убийство ради спасения мира ничуть не лучше убийства ради его же коленопреклонения. Разные цели, но способы одинаковы. Как и ее сущность. Шпионка, лгунья, убийца — черным по белому. Это о ней. Истина, въевшаяся в кровь. Правда, отпечатавшаяся под кожей. Ее никто не убедит, что она другая.

— Непривычно? — Наташа наблюдает за его реакцией. Он чуть хмурится, оглядывается и возвращает ей взгляд.
— Надеетесь впечатлить? — заинтересованно приподнимает брови и улыбается краем губ.
— Мимо? — она наклоняет голову набок.
А он хорош, но из другого теста, другого времени, и у них задание.
Он пожимает плечами и молчит. Жмурится на солнце и смотрит куда-то вперед.
— Доктор Беннер? Рад знакомству. — Пожимает тому руку, а она хочет откусить себе язык. И злится. Больше на них, меньше на себя. Наташа не любит, когда на ее вопросы не отвечают, даже такие пустяковые.
— Вам лучше подняться. Скоро здесь станет трудно дышать.
А ей уже трудно. Потому что солнце слишком яркое, день чересчур теплый, людей вокруг много — эмоции захлестывают. Наташа работает в одиночку и просчитывает каждый шаг, в такой толпе ориентиры сбиваются. Поэтому она не оборачивается, чтобы посмотреть, идут ли они следом. Потому что она так и не может понять, как его называть. Капитан Америка — формально и из другого века. Мистер Роджерс — безлико и отстраненно. Стивен — слишком лично. И как с этим работать?
— Агент Романофф, покажите кабинет доктору Беннеру.
Она поворачивается и невольно выхватывает его взгляд. Прищуренный и… будто заинтересованный.
Наташа не знает, как относиться и к этому. Он легенда, символ сопротивления для американцев. Ему девяносто, пусть и выглядит намного моложе. Вряд ли он вообще интересуется женщинами. Сейчас. Гипертрофированное чувство ответственности не позволит.

Иногда его правильность раздражает до зубовного скрежета. Мораль, честь, долг. Красивые сказки на ночь для детей. Хотя о чем это она, Капитан Америка — живое воплощение этих сказок. Не одно поколение вдохновляется его примером. В порыве бессилия Наташа хочет совсем не по-женски сплюнуть на землю и припечатать его покрепче. Она до сих пор не знает, как его называть, чтобы всем было удобно.
— Есть приказы, им нужно подчиняться, — его очередное правило. Вдолбленное так крепко, что не переубедить.
— А если ты не согласен с приказом, что тогда? — Наташа заводится с пол-оборота. Понимает, что спорить бесполезно, но не может остановиться. — Нельзя быть таким правильным, Стив! — добавляет, чтобы заполнить неловкую тишину. Говорят его взгляд и поджатые губы.
— Ты назвала меня по имени, — совершенно невпопад отвечает он и скрещивает руки на груди. — Почему?
Наташа хочет ему врезать. Размахнуться и со всей силы вмазать в челюсть, чтобы стереть с лица выражение удивленной задумчивости. Она даже не сразу понимает, что и вправду назвала его Стивом. Не отстраненно «он» в своей голове или максимально нейтрально «Кэп», будто и не он вовсе, а Стив. Даже не Стивен — Стив. Почему? Откуда ей знать. Она вообще мало понимает все, что связано с ним.
— Пора идти.
Наташа не будет отвечать на его вопрос. Он же на ее не отвечает. Она приходит к компромиссу с собой и выглядывает из укрытия. Действовать проще, чем думать. Это она умеет, это просто.
Выстрел, перекат, ожидание. Кивок — он следует за ней. Пригнуться, замаскироваться, подстрелить охранника. Кэп нетерпеливо сопит под боком, так и рвется в гущу событий. Обездвижить, обезоружить, проникнуть на объект. Очередная операция, одна из многих, бок о бок с ним.
Отключить чувства, освободить разум, устранить цель — это ее способ выжить. Инстинкт самосохранения, который не подводит. Но этот постоянно лезет со своими «правильно» и «должно», пытается ее переделать. Что ему знать о грязной изнанке жизни? Когда убиваешь всех без разбора, чтобы заработать на хороший обед. Когда есть только ты и никого не надо. Ни сомнений, ни сожаления. Цель — средство, жизнь — смерть, черное — белое. Люди используют друг друга, чтобы выжить, и это норма.
— Работа солдата — выполнять приказ. Без разговоров и возражений, — говорит он позже. Наташа смотрит в окно такси, которое увозит их все дальше от заброшенного склада и пары покалеченных мужчин.
— Как хорошо, что я шпионка.
Она не отрывает взгляда от мелькающих за стеклом домов. Неважно, что именно она отвечает, важно не согласиться. Иначе он наконец возьмет верх. Он перевертыш в реальном мире. Эксперимент с гипертрофированным чувством патриотизма. Он ломает устоявшиеся взгляды на жизнь, ищет хорошее в повседневном, утягивает на свою сторону. С ее послужным списком Наташа не может быть доброй, она лишь меняет сторону, но остается прежней.
— Тогда почему ты здесь?
Она слишком уходит в свои мысли, не сразу понимает, о чем он.
— Не добываешь информацию, не шантажируешь, не притворяешься кем-то другим. Почему прикрываешь меня в ангаре, полном вооруженных до зубов преступников?
— Фьюри посчитал, что так будет эффективнее.
— Именно. — Он довольно улыбается и заглядывает ей в глаза: — Мы не такие уж разные.
— Ты просто меня не знаешь.
Злость снова подступает к горлу, в голове роится множество ругательств. Она хочет сказать ему так много, что даже страшно. Он касается ее руки и чуть сжимает. Почти нежно. Будто подбадривает, будто она ему дорога, будто для него это важно. «Ты лучше, чем хочешь казаться» повисает в воздухе.
Наташа хочет истошно закричать: «Останови машину», но молчит. И даже не двигается. Он сам убирает руку. Так же ненавязчиво, как и прикасается. Он считает, что поступает правильно. В который раз. Он всегда поступает, как должно. И этим раздражает больше всего. Он из другого мира. Того, в который Наташе путь закрыт. Другого объяснения она не находит.

Наташа не верит словам. Слепо доверять — удел слабаков и неудачников. Она верит тому, что может увидеть, пощупать — убедиться. Видя умирающего Фьюри, притронуться удается только к Стиву. Он гладит ее по спине и ничего не говорит. Теплый, сильный, надежный. Прерывисто вздыхает, прижимает чуть ближе. Дает ей право выбора — почувствовать себя слабой или оттолкнуть. Наташа не думает — чувствует. Цепляется за его рубашку так, что костяшки пальцев белеют, и закрывает глаза. Рядом с ним думать всегда сложнее.
Смерть Фьюри выбивает почву из-под ног. Слишком внезапно и резко. Она и подумать не могла, а могла бы — не подумала. Наташа знает, что оправдывает себя перед собой же, но лучше так, чем признаваться в том, что задвигаешь глубоко в подсознание. Так лучше для всех. Она и сама не верит, но пытается убедить себя в этом. Наташа не верит словам, а чувства можно проигнорировать, они всегда только мешают.
Она не выпускает его из виду не потому, что беспокоится. Только потому, что он наверняка по наивности вляпается во что-нибудь, а разбираться придется ей. Она ведь не сможет бросить напарника. Они столько вместе прошли…
Намного меньше, чем с Клинтом. Хочет влепить себе оплеуху, но вряд ли получится. До смешного нелепо. Со Стивом их связывает только Щ.И.Т., несколько заданий и ее злость на все, что бы он ни делал.
Наташа отмахивается и бросает монету в прорезь автомата. Врать себе все сложнее, признать правду почти невозможно. Надо же, вместо шоколада выпадает две жвачки. Мельком смотрит на автомат и замирает. Флэшка с корабля. Что она там делает? Совпадения складываются паззлом в голове, и она усмехается. Стив уже не такой наивный, как кажется. Или она упрямо не замечала изменений? Наташа верит тому, что может увидеть и пощупать, так вот оно, доказательство перемен. Капитан Америка уже не такой правильный. Самая хорошая новость за последнее время.

Она не замечает, как провоцирует его на каждом повороте. Он — открытая книга, каждая эмоция видна, как на ладони. Или он намеренно их не скрывает? Во взгляде целая бездна. Захватывающая, окунающая с головой в его мир. Мир, который ей недоступен. Непонятный, разноцветный — живой. Мир, в который он охотно пускает, вот только она в нем путается. Петляет, ходит кругами и, скорее всего, делает неправильные выводы. Стив слишком другой. Чтобы приблизиться, нужно чувствовать, а Наташа не умеет. Не умеет же? Уверена, что не умеет. Но Стив вызывает эмоциональный дискомфорт, чувства так и норовят прорваться и поглотить ее целиком.
Преследование — привычное состояние. Слиться с толпой, затеряться, уйти — все просто. Вот только Капитан Америка даже в кепке и очках выделяется из толпы. Даже со спины. Мысль о его классной заднице одновременно вызывает улыбку и желание удавиться. Не время, не место, не тот мужчина. Все дело в его улыбке и прикрытии. Не стоит называть его своим парнем, но легенда объясняет, почему ей нравится задница Стива. Наташа чересчур вживается в образ.
— Поцелуй меня. — Это кажется ей логичным продолжением прикрытия. Если уж игра претворяется в жизнь, ее нужно довести до конца, и никто ничего не заподозрит.
— Что? — Он удивлен. Наверное, на его месте она бы тоже удивилась. Да, не получится из него шпиона. Прямолинейный и честный, ни капли актерской игры.
— От публичных выражений любви люди испытывают дискомфорт.
Привычная ложь дается без труда, тем более что это почти правда. Мотивация немного другая, но признаваться в этом необязательно.
— Естественно, — успевает ответить он за секунду до того, как Наташа его целует.
Легкое касание губ — ничего особенного, а по телу пробегают мурашки. Дело уже не в легендах и образах — в настоящих эмоциях. Стив отвечает. Прихватывает нижнюю губу, чуть втягивает и отпускает. Неуверенность — или нежность? — сквозит в прикосновении его губ. Она хочет полнее ощутить его вкус, почувствовать руки на талии, услышать неровное биение сердца. Наташа почти притягивает его еще ближе, когда реальность вмешивается в мысли шумом и жужжанием эскалатора.
— Почувствовал дискомфорт?
Она облизывает губы, но Стив этого не видит — Наташа уже отворачивается. Признавать свои ошибки чертовски сложно, только если самой себе… Нет, себе еще труднее.
— Тут подошло бы другое слово…
Она улыбается, но ничего не говорит. Если чувства не взаимны, то похожи. И, скорее всего, это первый его поцелуй за семьдесят лет. Она не может знать наверняка, но понимает… шестым чувством.
Черт, серьезно? Она ненавидит игры в чувства. Это для детей и инфантильных недоумков. Вот только при взгляде на Стива убежденность рушится как карточный домик. Правда — вещь субъективная, все ее видят по-разному. Так, как удобно каждому. Все в жизни зависит от точки зрения, и если посмотреть под другим углом… Что если не Наташа приоткрывает сердце, а Стив мудреет? Что если его белое и ее черное сливаются воедино и образуют нечто серое, но куда более жизнеспособное? Что если?..