— С днем рождения, хозяин Драко, — домовик поспешно кланяется в пол. — Завтрак подан в столовой, — и исчезает с характерным хлопком, пока Драко снова не запустил в него чем-нибудь тяжелым. Это уже почти входит в привычку, так же, как умывание.
Он так и не смог привыкнуть. Сэр, мастер, но не хозяин. Домовики знают наверняка, когда меняется глава рода: это часть их магии. Воспоминания отдаются тупой болью в сердце.
Драко толком не помнит, что чувствовал. Помнит только мысль: «Мама». Так он узнал, что отец умер. Дико и неправильно.
Мама не выдержала этого удара. Теперь она в больнице, а Драко пытается заработать хоть какие-то деньги. С ним мало кто считается. Лишь презрительно кривятся и прозрачно намекают: «Тебе здесь не место». У Драко опускаются руки. Сбережений почти не осталось, а счета приходят с завидной регулярностью. За содержание мэнора, за лечение матери в Мунго, за одежду и продукты, в конце концов. Скоро им не на что будет жить, а Драко не в состоянии найти выход. У него нет хватки отца и обходительности матери. У него ничего нет, кроме стремительно растущих долгов, и он понятия не имеет, что с этим делать. Крутится, вертится, не сдается, но он слишком слаб. Драко хочет забиться в угол и не выходить из спальни, но вместо этого встает, одевается, завтракает и аппарирует. Проходит стандартную процедуру досмотра у дежурного целителя и привычной дорогой идет к палате матери. Его уже тошнит от этих стен, запаха, людей, идущих навстречу. Он приходит сюда каждый день, видит тех же целителей, тех же пациентов. В закрытом отделении Мунго по-другому не бывает. Тяжелые случаи, расшатанные нервы, покалеченные жизни — на всех одна история.
Драко ни с кем не здоровается, просто идет к двери в конце коридора. Уже не больно — горько. Обыденно.
Мама пережила войну, спасла сына, но потеряла мужа. Не смогла пережить пожизненное заключение Люциуса в Азкабан. Сломалась.
Отец. После объявления приговора Драко перестал его так называть даже в мыслях.