Гермиона Грейнджер сидела в своем кабинете, закинув ноги на стол, и курила. Сколько времени она уже в завязке? Месяц, полгода, год? Гермиона Грейнджер выше этого. Она не зачеркивала дни в календаре. Ее не ломало. Гермиона сказала сигаретам решительное «нет». И оно никогда не должно было превратиться в «да».

Она запрокинула голову и рассмеялась. Горько, больно, надрывно. Почти сразу закашлялась, разрывая легкие и царапая горло. Зло усмехнулась. Заслужила. Затушила сигарету прямо о столешницу. Какая разница — взмах палочкой и ни следа не останется. Только запах никотина на пальцах.

Подошла к окну, уперлась лбом в стекло. Ничего. Словно в насмешку на чистом голубом небе ярко светило солнце. Ни малейшего намека хотя бы на маленькое захудалое облачко. Штиль. Идеальная погода для прогулок влюбленных и семейных пикников. Лицо исказила гримаса злости, а пальцы свело судорогой. Идеал — вот к чему стремилась Гермиона. Пустота и мрак — вот к чему пришла.

Женщина, обличенная властью.

Нервный смешок разрезал тишину комнаты и повис дамокловым мечом под потолком. Гермиона достала новую сигарету и с чувством затянулась. Дым обжег слизистую, но боль приносила удовлетворение. Мрачное торжество. Она еще хоть что-то способна чувствовать. Кроме жесткой решимости и презрения ко всему. И как она до этого докатилась...

До одури захотелось, чтобы за окном копошились люди. Спешили куда-то, сталкивались друг с другом, оборачивались, даже ругались — жили. Тогда бы она обязательно хоть немного оттаяла. А так... Зеленая лужайка, окруженная низкими кустарниками и редкими деревьями. Декоративный прудик, скамейки, расставленные максимально незаметно, клумбы цветов. И не души. Пустота. Чертова магия. Чертово Министерство. Чертов обман.

Она застряла где-то на полпути между иллюзией и реальностью.

Застыла.

Женщина, которая сделала себя сама. Добилась всего, чего желала. Заткнула всех, кто когда-либо над ней смеялся. Вот сейчас она отдала бы многое, чтобы просто иметь возможность опереться на чье-то плечо. Не почувствовать себя слабой, нет. Выдохнуть. Перевести дыхание и снова ринуться в бой. Доказывать себе и всему миру, что ей еще есть, что сказать.

Гермиона залезла на подоконник и обхватила колени руками. Последний раз она позволяла себе такое года три назад. Когда впервые серьезно поругалась с Гарри. Тем единственным, кто у нее остался. Ниточка, связывающая прошлое и настоящее. Если бы не Гарри, от прежней Гермионы уже не осталось бы и следа. Если бы не Гарри, она бы задохнулась в канцелярской пыли. Только его поддержка и вера не позволяли опустить руки тогда, когда мир крошился под ногами. Последний верный друг. Единственный близкий человек.

Она спрятала лицо в ладонях и закрыла глаза. Вдохнула. Выдохнула. Вдохнула.

Резко вскинула голову, призвала пергаментом с пером и черкнула всего три слова: «Ты со мной?» Сложила самолетик и запустила.

Ей нужно напиться, а для чего еще нужны друзья, если не держать волосы, когда тебя выворачивает наизнанку.

Гермиона тряхнула головой, сжала виски и сосчитала до десяти.

Через пару минут начальник отдела магического правопорядка железным тоном раздавала указания своим заместителям. И не дай Мерлин, если что-то случится за несколько часов ее отсутствия.

— Уволю нахрен, — тихо закончила Гермиона, но от металлических ноток в голосе присутствующих пробрал озноб. Работать у нее мечтали, но еще больше боялись. Гермиона Грейнджер не жалела своих подчиненных, но себя она не жалела еще больше.


* * *
— Иногда мне откровенно жаль твоих работников, — Гарри потер переносицу пальцами, — честно-честно, — добавил, когда Гермиона недоверчиво покосилась на него, — они же пашут как проклятые.

— Сказал Гарри Поттер, у которого авроры засыпают на рабочем месте, не в силах добраться до дома, — не осталась в долгу Гермиона.

— Это было всего раз, — он даже чуть подпрыгнул, негодуя.

— И я никогда этого не забуду, — едва сдерживая смех, сказала Гермиона, — надо же мне тебя в ежовых рукавицах держать, — и довольная собой отпила вино из бокала.

— Твое счастье, что ты моя лучшая подруга...

— А то что? В Азкабан за неуважение засадил бы? — она положила подбородок на скрещенные руки и с любопытством смотрела на Гарри, который сейчас выглядел довольно комично с взъерошенными волосами, выпученными глазами и открытым ртом.

— Нет такого преступления, — наконец выдавил он, и Гермиона от души расхохоталась. Иногда до Гарри не сразу доходили очевидные вещи. В такие моменты вспоминались первые курсы Хогвартса, когда Гарри был робким и неуверенным, но решительным за всех троих.

— Но есть неподчинение, — он сверкнул глазами, изображая грозного блюстителя порядка, и тоже улыбнулся, — о чем задумалась? — спросил, заметив затуманившийся взгляд Гермионы. Он знал его. Это было похоже на транс. Гермиона выпадала из реальности на несколько минут, а потом выдавала совершенно неожиданные вещи. — Снова за пределами разума, Трелони ты моя? — тихо спросил он, тронув за рукав.

— Поттер, когда-нибудь я обязательно тебя придушу, — слабо улыбнулась она и накрыла его руку своей, — ничего особенного. Как дела дома? Как малыши?

— Назови их так в их присутствии и узнаешь о себе много нового, — он запустил руку в волосы и улыбнулся немного растерянной, но счастливой улыбкой. Гермиона всерьез подозревала, что Гарри даже не догадывался об этой улыбке, но она всегда появлялась, когда речь заходила о детях. — Джеймс в следующем году Хогвартс заканчивает, Альбус корчит из себя ученого, зарылся в учебники, ему видите ли СОВ сдавать, это же так серьезно, — передразнил Гарри сына, — а Лили, кажется, влюбилась. — Гермиона вскинула брови и ойкнула.

— И в кого это? — с любопытством спросила, перегибаясь через стол.

— Джинни она не говорит. Когда я сам спросил, Лили затравленно на меня посмотрела и сказала, если я узнаю, совершенно точно не одобрю ее выбор, — Гарри тяжело вздохнул и помотал головой, — понятно, меня такой расклад не устроил, — он потер переносицу и откинул пряди волос со лба.

— И ты навел справки, — продолжила за него Гермиона, уж слишком хорошо знала. Поведение Гарри сказало все за него.

— Знаю, что ты скажешь. Да, я параноик, но она же моя малышка. Джеймс и Альбус могут за себя постоять. Немаленькие уже. И парни. А Лили она же девочка и такая хрупкая, ранимая. Мальчишкам ни в жизнь не скажет, что у нее проблемы, будет пытаться справиться сама. А тут мало ли... — Гермиона только покачала головой. Что с него взять. Все отцы переживают за девочек чуточку, но больше. Тем более таких прелестных девочек.

— Так Лили оказалась права? Он тебе не понравился? — Гарри как-то странно на нее взглянул и передернул плечами.

— А как бы ты отреагировала, если бы твоя дочь влюбилась в Скорпиуса Малфоя? — А вот это была новость. Скромная, рассудительная Лили выкинула такой фортель. Не иначе бунтарство. Переходный возраст, гормоны.

— У них что-то есть?

— Нет. Насколько я понял, Малфоя не особо жалуют, но и не гоняют. Думаю, она боится показать свои чувства.

— И расстроить тебя, — добавила Гермиона. Гарри опустил взгляд, ссутулился и сделал большой глоток пива. — Посмотри на меня, — никакой реакции, — посмотри на меня, — повторила она. Гарри нехотя подчинился. — У них ничего нет. Лили милая, добрая девочка. Она его пожалела, и со временем это чувство в ее романтичной душе гипертрофировалось в симпатию. Это нормально. Немного времени и все пройдет. Тем более они не общаются.

— Думаешь? — его голос звучал глухо и как-то обреченно.

— Конечно. В любом случае ты же его не знаешь. Мальчишка может и неплохой.

— Он Малфой, — громче чем стоило, воскликнул Гарри.

— И что? Он не Драко, — спокойно ответила она, снова поднося бокал к губам, — с которым заметь, ты все-таки нашел общий язык. — Гарри кивнул и задумался. Взгляд остекленел.

Гермиона осмотрелась. Маленькое уютное маггловское кафе. Они всегда ходили к магглам. Выбора побольше, народа поменьше, и их никто не знал. Несколько парочек, держащихся за руки, сидели у стены. Смотрели друг на друга щенячьими глазами, целовались через стол время от времени и светились от счастья. До чего банально сопливо-романтично. У бара пара парней и девушек. Темноволосый парень заинтересованно поглядывал на брюнетку, а та делала вид, что не замечала. Но судя по позе, была готова ринуться в бой в любой момент. К чему эти игры. Дураку понятно, если сидишь одна у бара расфуфуренная по самое не горюй, значит вышла на охоту. Примитивно. Гермиона скользнула взглядом по второму. Неплохо сложенный блондинчик был очень даже ничего. С ним можно было и развлечься. Снять номер, скинуть напряжение. Иначе и до истерики недалеко. Сегодняшняя вспышка весьма убедительное доказательство. Парень обернулся и поймал ее взгляд. Улыбнулся и отсалютовал бокалом. Гермиона кивнула и облизала губы. Блондин выпрямился и хотел встать, но она покачала головой. Усмехнулся уголком губ и позвал бармена. Гермиона отвернулась. Дождется. Она в совершенстве владела искусством флирта жестами. В баре или кафе каждое движение своеобразный сигнал. Достаточно немного наблюдательности и сообразительности, чтобы уже через пару недель освоить их.

— Ты права, — наконец сказал Гарри после долгого размышления, — проблемы нужно решать по мере поступления. А как у тебя дела? — резко поменял тему.

— Идут в гору, — облизнувшись, протянула Гермиона и взялась за ножку бокала.

— Мартини для прекрасной леди, — вытянувшись в струнку, проворковал официант, возникший рядом.

— Благодарю, — она взяла мартини, повернулась и, глядя на блондина, сделала глоток. Тот широко улыбнулся и кинул взгляд на часы. — Передайте молодому человеку, что я освобожусь через полчаса. — Официант учтиво улыбнулся и отошел. Гарри все это время едва сдерживающийся, наконец, рассмеялся.

— Теперь понятно. Когда только успела, чертовка, — утирая слезы, проговорил он. Но тут же посерьезнел. — Не надоело еще?

— Разве хороший секс может надоесть? — она пожала плечами и снова отпила. — Ненавижу мартини, — сказала, поморщившись.

— Тогда зачем пьешь? — она посмотрела на него, как на конченого идиота.

— Это же часть игры. Что-то вроде брачного танца у животных. Только они заводят потомство, а я трахаюсь и ухожу, как только мальчишка засыпает.

— А почему всегда такие молодые?

— С ними проще. Мужчины постарше начинают задумываться о браке и детях, а мальчики кутят, веселятся, отрываются на полную катушку. А уж что в постели творят, — Гермиона мечтательно закатила глаза, — не поверишь, насколько изобретательны.

— А ты сама не думаешь, что пора остановиться. Тебе ведь уже не двадцать. — Гермиона уставилась на него во все глаза. Она непонимающе хлопала ресницами, открывала и закрывала рот. Как рыба, выброшенная на берег. Миссис Уизли начала пилить ее через полгода. Чуть позже стала дарить всякие распашонки-пенеточки, явно намекая. Гермиона перестала ходить в Нору. Джинни сдалась лет через пять. Заявила, что сделала все, что могла, и умывает руки. Гермиона умрет одна одинешенька и в старости ей никто не подаст стакан воды. Гермиона перестала общаться с Джинни. Рон говорить ей ничего даже не пытался. Гермиона думала, что отчасти он винил себя в том, что она не ограничивала себя в любовниках. И был совершенно не прав, но сколько бы она не пыталась с ним поговорить, Рон кивал головой и клятвенно заверял, что все понимает. Гермиона перестала пытаться. Но Гарри... Чтобы Гарри... Он молчаливо не одобрял, но даже не заикался об этом.

— Обойдемся без нравоучений, — в ее голосе звякнули металлические нотки, — я могу себе это позволить, остальное неважно.

— Я волнуюсь за тебя, — он накрыл ее руку своей и чуть сжал, — только и всего. Главное, чтобы ты была счастлива, просто все эти мальчики такие, — он помолчал, подбирая нужное слово, — одинаковые. Они никогда не поймут тебя, не оценят по достоинству и...

— И не смогут стать опорой, идти по жизни рука об руку и так далее. Я с ними трахаюсь и тут же забываю. Гарри, я эмоциональный инвалид, и ты прекрасно это знаешь. Единственные отношения, которые могу позволить себе с мужчиной — секс. Без обид, но вы мне неинтересны как нечто большее. Рон был единственным. Иногда мне даже кажется, что больше экспериментом, чем отношениями. А в другие моменты кажется, что совсем спятила раз так думаю. — Гарри не понимал. Она видела по глазам это много раз. Видела и сейчас. Но принимал. За это его Гермиона и любила. Поэтому он и остался рядом. Гарри всегда был единственным, кто принимал ее такой, как она есть. И родители. Но их слишком давно нет рядом.

— Но ты не была такой, — он выглядел таким беспомощным, что Гермионе даже стало жаль его. Гарри всегда хотел, как лучше. Для всех. И для нее. Но он не понимал, а она не хотела объяснять. Не за чем.

— Просто смирись. Ты не сможешь этого изменить. А меня пока все устраивает, — она залпом добила вино и встала, — приятно было поболтать, но мере пора. Мальчик заждался.

— Гермиона, — он схватил ее за руку, — обещай, что подумаешь. — Она удивленно посмотрела на него, но кивнула. Взгляд Гарри посветлел, и он даже выдохнул с облегчением. Что-то с ним не то творится.

— А по поводу влюбленности Лили так не переживай. На каком курсе Малфой? — Гарри изумленно моргнул, но быстро справился с собой.

— На пятом.

— Вот и замечательно. На днях запланировано собрание пятикурсников перед СОВ. Посмотрим, что из себя представляет маленький Малфойчик, — она улыбнулась и напоследок сжала его руку, — все будет хорошо, — уверенно сказала, заглянув ему в глаза.

Через минуту Гермиона уже выходила из кафе. Блондин галантно придержал для нее дверь.

Каменные ступени как близнецы были похожи друг на друга, но Скорпиус упрямо вглядывался в них, пока поднимался в кабинет ЗОТИ. Будто пытался увидеть что-то новое.

Одна, вторая, третья.

Там, наверху, его ждал семинар, который мог в корне изменить его жизнь. Мог или изменит?

После смерти Темного Лорда Министерство обратило внимание на школьников: незрелые умы, легко поддающиеся провокациям, подверженные чужому влиянию, толком не отличающие светлой магии от запрещенной. После войны в Хогвартсе ввели обязательный для посещения курс воспитания нравственности, морали и патриотизма. Как будто это что-то могло изменить. Скорпиус фыркнул.

Министерские всерьез рассчитывали, что можно вытравить семейные устои и ценности, впитанные с молоком матери. Упрямо призывали к мирному сосуществованию, толерантности, равенству. Организовывали приемы, устраивали демонстрации, пикеты, издавали целые трактаты с рассуждениями о возможных новых горизонтах, стоит только магическому миру открыться для всего неизвестного.

Откровенно говоря, Скорпиусу на это было плевать. Одни и те же разговоры одних и тех же политиков об одном и том же. Он был уверен, нынешний Хогвартс мало отличался от Хогвартса десяти-, двадцати, тридцатилетней давности. Ученики по-прежнему делилась на любимчиков и изгоев, зубрил и игроков в квиддич, везунчиков и завистников. Грифффидорцы были такими же безрассудными, хаффлпаффцы — простодушными, рейвенкловцы — отстраненными, а слизеринцы — амбициозными. Менялось время, но не люди. Дед всегда говорил: «История циклична, и никому не дано знать каков будет следующий виток. Но к любым обстоятельствам можно приспособиться». Для Скорпиуса вся учеба в Хогвартсе проходила под этим девизом.

Нет, его не шпыняли старшие, не притесняли однокурсники, не придирались профессора. Скорпиуса игнорировали. Толерантность, которую так яро пропагандировало Министерство, на деле означала ненападение. И лично Скорпиуса такое положение вещей вполне устраивало.

Слизерин и вовсе был отдельным королевством, с которым никто не связывался. Не за чем. Они не высовывались, варились в собственном соку, адаптировались к изменившимся условиям. Поговаривали, что кто-то из преподавателей предлагал расформировать слизерицев, но дальше разговоров дело не пошло. Толерантность же. Победившая сторона милосердно позволила существовать факультету, с которого вышла большая часть Пожирателей смерти. Формально все оставалось по-прежнему, а что происходило на самом деле мало кого волновало.

Но и при таком раскладе Скорпиус не прижился на Слизерине. Ни друзей, ни врагов — никого. Пустое место, недостойное чьего-либо внимания. Поначалу он расстраивался, судорожно сжимал кулаки, скрежетал зубами, а потом пришло письмо от деда. Скорпиусу напомнили главную заповедь Малфоев.

Малфои не просят, они добиваются.

Сейчас его уважали, хоть и по-прежнему сторонились. Не задавали лишних вопросов, но принимали его точку зрения. Он застыл по середине — не свой и не чужой, не с победителями, но проигравший. В поисках места под солнцем.

Вторая магическая закончилась двадцать лет назад, но ее призраки и не думали исчезать. Они затаились, чтобы всякий раз впиваться когтями недоверия, тревоги и предвзятости. Напоминать, что нужно быть начеку. Постоянная бдительность.

Уже который год накануне СОВ приезжал кто-то из Министерства, читал с пергамента пафосные речи о Великой войне и должной сплоченности магического общества, раздавал списки наиболее значимых для Министерства профессий и призывал прочувствовать важность момента. Примерно так описывали старшекурсники эти собрания. И сегодняшний визит не обещал быть более оригинальным.

Скорпиус мысленно приготовился к нескольким бесполезно проведенным часам и толкнул дверь, ведущую в кабинет.

Первое, на что он обратил внимание — абсолютная тишина. Ни шепота, ни скрипа перьев, ни девчачьих шушуканий. Скорпиус перевел взгляд на преподавательский стол. Откинувшись на спинку стула, сидела молодая женщина. Темные волосы собраны в нарочито небрежный пучок, тонкая бровь выгнута, уголки губ приподняты.

— Да ты не стесняйся, садись, — насмешливо сказала она и кивком указала на место в левом ряду. Скорпиус часто бывал в Министерстве, чиновники как на подбор были чопорными, занудными формалистами. Но это была явно нетипичная сотрудница.

Женщина чуть прищурилась. Оценивала. Наверняка прикидывала, что может из каждого получиться. И Скорпиусу мучительно захотелось узнать ее мнение о себе. Не потому, что министерский сотрудник, а потому, что врать ей не за чем. Выгоды нет.

— Что ж, думаю, теперь мы дождались всех, — она мельком посмотрела на часы, — если нет, не мои заботы, — взмахнула палочкой и двери тут же захлопнулись, — люблю дисциплину, — ее губы тронула холодная улыбка. Она встала из-за стола и обвела всех цепким взглядом, — итак, в этом году я решила лично побеседовать с пятикурсниками. Не то чтобы не доверяла подчиненным, но с некоторых пор профессионализм некоторых вызывает сомнение. К чему я это говорю? А просто захотелось, — она оперлась руками о столешницу, наклонилась к аудитории, — кто еще не понял, меня зовут Гермиона Грейнджер, начальник отдела магического правопорядка собственной персоной. Любить и жаловать можно, но необязательно.

И вот тут Скорпиусу действительно стало интересно. Он много слышал о ней, но видел впервые. Отец описывал ее как невыносимую всезнайку, с которой он соперничал с первых дней учебы. Мама сдержано замечала, что мисс Грейнджер стоило лучше следить за своей внешностей. Дедушка только закатывал глаза и ничего не говорил. А бабушка молча вставала и уходила. Лишь однажды, на Рождество, когда Скорпиусу было пять лет, будто невзначай обронила, что девушки храбрее Гермионы Грейнджер не встречала. Тогда маленький Скорпиус решил, что непременно должен встретиться с этой мисс, но на следующий день уже и думать забыл. Мало ли у ребенка развлечений, чтобы помнить о каждом желании. Почему-то именно сейчас вспомнилось это нелепое обещание. Когда он смотрел на живую Гермиону Грейнджер и удивлялся. Не такой он представлял героиню. Не такой... роскошной.

— Кто-нибудь уже определился с профессией? — В классе по-прежнему царила тишина. Никто не шелохнулся. — Хорошо, это радует. — Несколько человек неуверенно улыбнулись. — А наметки какие-то есть? — Она внимательно оглядела студентов. — Неужели ни у кого? Не поверю. Ну же, не стесняйтесь. Я вас не знаю, ни способностей, ни умений. Вы можете спросить то, о чем раньше не

решались. А возможно и узнать вещи, которые вам знать не полагается, по мнению профессоров. — У одной половины лицо вытянулось от удивления, у второй — заблестели глаза в предвкушении. Тут же взлетела рука Молли Тикет.

— Да, мисс...

— Тикет. Мисс Грейнджер, а почему отдел магического правопорядка? — Гермиона какое-то время оценивающе смотрела на Молли, а потом села на стол и прищурилась.

— Знаете, мисс Тикет, чем-то вы напоминаете меня в ваши годы. Не прете вперед паровоза, но если чувствуете, что пора, не медлите. Полезное качество, хоть и не всегда. Почему правопорядок? — Гермиона задумчиво покусала нижнюю губу. — Хотела что-то изменить. Привнести прогресс в застоявшееся болото магического мира. Защитить угнетенных и подрезать крылья привилегированным. В общем сделать мир лучше, — ее губы искривила горькая усмешка.

— И у вас получилось, — Тикет с благоговением смотрела на Гермиону. Казалось еще немного, и она взлетит от счастья.

— Возможно, — уклончиво ответила Гермиона, — но речь не обо мне. У вас куда больше возможностей, чем мы могли себе представить после войны.

— Еще скажите, перед нами все двери открыты, — голос Скорпиуса сочился ядом. Он знал, что разумнее было промолчать, но не смог сдержаться. Ее слова хлыстом ударили по щеке. Неважно, что адресованы были всем, а не ему конкретно. Внук и сын Пожирателей с уверенность мог рассчитывать разве что на место подмастерья в лавке зельеварения в Лютном. И кто сказал, что дети не отвечают за грехи родителей. Еще как отвечают. Со вкусом, толком, расстановкой. В карих глазах мелькнуло понимание.

— К любым условиям можно адаптироваться, выждать и нанести ответный удар. — Скорпиус мог поклясться, что в уголках ее губ затаилась ехидная ухмылка. — Лучший совет, который я могу вам дать: надейтесь только на себя. Бескорыстно вам поможет разве что дементор при попытке суицида. Удачно в ста процентах случаев. В остальном... вы будете должны. Неважно кому и сколько, вы будете зависеть. Зависимость убивает свободу. При таком раскладе независимость и самодостаточность — пустой пшик. Иллюзия контроля. Избегайте обмана. И не бойтесь боггартов. Страхи есть у всех, истинная смелость — посмотреть им в глаза.

— Это ваш секрет успеха? — пискнул кто-то с задней парты.

— Считайте житейской мудростью. Или напутствием. Как угодно, — Гермиона мельком окинула всех взглядом, — и на этой оптимистичной ноте я вынуждена вас покинуть.

— Это все? — удивленно прошептала Тикет, но в тишине класса почти крикнула.

— В вашем возрасте я сражалась с Пожирателями, — она усмехнулась краешком губ, кивая Скорпиусу, — делайте выводы.

Развернулась на каблуках и исчезла. Лишь аромат духов с древесными и цитрусовыми нотками витал в воздухе. Напоминал, что Гермиона Грейнджер не сон.

Лекция по профориентации. Это было похоже на что угодно, но не лекцию и не профориентацию. И с чего вдруг глава отдела лично приехала в Хогвартс. Будто более важных дел не нашлось. Тикет

поерзала на стуле. Наверняка отчаянно желала погнаться за своим кумиром. А Скорпиус переваривал ее слова. Переворачивал в голове так и эдак.

Все возможно, нужно лишь верить.

Все возможно.

Чудачка. Она может себе это позволить.

Грязнокровка. Пусть после войны, но грязнокровка.

Она была ни чуть не выше, чем он сейчас. И стала той, кем стала.

Скорпиус усмехнулся.

Все возможно.

Ложь в привлекательной обертке. Вот только не похоже, что она врала.

Гермиона шла по коридору родной школы и вспоминала. Вот за этим поворотом был гобелен, за которым она пряталась, чтобы Гарри не видел слез отчаяния и беспомощности. В этом классе у них был первый урок Заклинаний, на котором они изучали чары левитации. Гермиона была так горда и счастлива, что освоила их первой. Вот с этой лестницы она чуть не упала, когда увидела Рона, целующегося с Лавандой посреди коридора. А здесь ее успокаивал Фред. Он чуть не наступил на нее, так Гермиона сжалась. И плакала беззвучно, но горько. В последние часы перед смертью он сказал ей, что тогда хотел набить Рону морду, но не стал только потому, что Гермиона рассердилась бы. Об эту ступеньку она споткнулась и упала прямо в объятия Люпина. Он потрепал ее по плечу и попросил впредь быть осторожнее.

Губы Гермионы искривила горькая усмешка. Так странно. Этих людей уже давно нет, но воспоминания живы. Эти стены помнят слишком многое. Хогвартс — школа, ставшая ей домом. Школа, забравшая стольких достойных. Школа, разбившая жизнь на «до» и «после».

Гермиона поморщилась от пафоса.

Она не была в Хогвартсе после войны. И сейчас поняла, что не стоило вновь приходить. Ковыряться в старых ранах глупо. Боль куда проще запихнуть в дальний угол подсознания, находясь далеко отсюда. Типичная вина выжившего перед умершими. Она смогла излечить от нее Гарри, но сама так и не и оправилась. Думала, что пережила, но Хогвартс убеждал ее в обратном.

— Тетя Гермиона, тетя Гермиона, — рукав мантии кто-то интенсивно дернул пару раз и замер рядом с ней. Она чуть повернулась и наткнулась на настороженный и немного испуганный взгляд карих глаз.

— Привет, Лили, — Гермиона попыталась приветливо улыбнуться, но выдавила из себя только жалкое подобие, — как учеба?

— Неплохо, — Лили как-то механически кивнула, отпустила мантию и отошла на пару шагов. Будто вспомнила что-то, за что ей обязательно влетит. — А откуда вы здесь? Папа тоже приехал? — при упоминании Гарри Лили засияла как лампочка, хоть поза и выражение лица остались прежними. Гермиона на миг залюбовалась ей. Только ребенок способен на беззаботную любовь, не омраченную условностями, проблемами, неправильными поступками. Дети просто любят.

— Профориентацию у пятикурсников проводила, — и лампочка потухла. Лили поняла, что папы не будет. Едва заметно кивнула своим мыслям и опустила глаза. И до того Гермионе стало жаль ее, что слова вырвались помимо воли.

— Может покажешь, что у вас здесь и как, а то без малого двадцать лет не была в Хогвартсе, — карие глаза широко распахнулись от изумления, а рот чуть приоткрылся. Гермиона же готова была рухнуть на месте. Вот кто за язык тянул. Она же за всю жизнь с Лили толком и не разговаривала. Боялась привязаться. Вспомнить о своих прошлых планах. О рыжей девочке, которую она непременно назвала бы Розой. Передала бы ей все свои знания и умения, воспитала в магическом мире, как и подобало волшебнице. Дочку, которую не дразнили бы из-за происхождения. Она была бы чистокровной, хоть и в первом поколении.

— Разве у вас есть на это время? — второй прицельный удар. У Гермионы никогда нет времени ни на что кроме работы. Что уж говорить о детях лучшего друга. А ведь она крестная Джеймса. В карих глазах светился неподдельный интерес и... надежда?

— Не каждый же день попадаешь в свою альма-матер. Выделим пару часов, — на этот раз у нее получилась вполне искренняя и теплая улыбка, отчего Лили расцвела как цветок на солнце. Легкая, воздушная, светлая. Эту девчушку невозможно было не любить.

— Сейчас я вам все-все покажу, — она порывисто схватила Гермиону за руку и потащила. Лили болтала без умолку. К известным фактам добавляла забавные истории, случившиеся с ее знакомыми, и смеялась. Заливисто, звонко, заразительно. А Гермиона сгорала. И почему у нее не сложилось. Могла же просто родить, даже без мужа. И вырастила бы. Она же Гермиона Гейнджер, для нее нет неразрешимых проблем. А когда переводила взгляд на Лили, глупо улыбалась. Непосредственное и открытое для всего мира создание. Только ради одной такой улыбки она бы заново прошла скитания по всей Англии.

Гермионе стало зябко. Сегодня в голову лезли странные мысли. Неуместная сентиментальность брала верх над разумом. Заслонила собой реальность. Будь она чуть более суеверной, решила бы, что Хогвартс пытался сказать ей нечто важное и нужное. Например то, что неправильно живет.

Чушь какая.

Гермиона едва сдержалась, чтобы не фыркнуть.

Лили вдруг резко остановилась и замолчала. Она втянула голову в плечи, чуть ссутулилась и прищурила глаза, всем своим видом напоминая нахохлившегося воробья. Гермиона проследила за ее взглядом и все-таки фыркнула. Прямая спина, горделивая осанка, светлые до ломоты в глазах волосы. Скорпиус Малфой собственной персоной стремительно приближался к ним. Окинул Гермиону заинтересованным взглядом, бросил равнодушное:

— Привет, Поттер, — и прошел мимо. Судя по выражению лица, Лили была на грани обморока. Гермиона уже приготовилась подхватить ее в полете, как на лице той расцвела самая счастливая из всех улыбок, которые Гермионе доводилось видеть.

— Получилось. Я сдвинулась с мертвой точки, — она вдруг закружилась вокруг Гермионы, обнимая себя за плечи и улыбаясь ошалело улыбаясь.

— Лили, — осторожно позвала она, мало что понимая, — Лили. — Но та не обращала внимания. — Лили. — Почти крикнула Гермиона.

— Да? — Лили глупо хлопала ресницами, но хотя бы остановилась. Пару минут непонимающе смотрела на Гермиону, прежде чем пришло осознание. Ее щеки стали пунцовыми, а взгляд смущенным. Лили опустила глаза и шаркала левой ногой. И выглядела настолько же умилительно, насколько жалостливо.

— Хочешь об этом поговорить? — осторожно начала Гермиона, сама не вполне понимая, что хотела услышать в ответ. Лили не отвечала, изучая взглядом пол, и Гермиона не торопила. Она догадывалась, что внутри Лили идет внутренняя борьба.

— А можно? — Гермиона охнула и кивнула. Что же Лили о ней думала, если с такой неуверенностью и опаской спрашивала. Известно что, тетка помешанная на карьере и не замечающая больше

ничего вокруг. Вдруг стала чертовски стыдно. И следом пришла злость на себя. Столько неуместных эмоций за раз Гермиона не испытывала лет десять. Не иначе, магнитные бури или вспышки на Солнце. Более разумного объяснения она не могла найти. Почему именно сейчас, почему именно здесь, почему именно рядом с этой девчушкой.

— Он весь такой холодный и замкнутый, нелюдимый. И думаю, что очень несчастный. Мама всегда говорит, что счастье — это любовь и близкие рядом. А он всегда один. Везде. И это неправильно.

— А что правильно? — Гермиона даже хотела присесть перед Лили на корточки, но быстро опомнилась. Ей тринадцать, а не три. Еще обидится. Гермиона бы в свои тринадцать еще бы и разозлилась.

— Каждый заслуживает счастья. Даже самый плохой. Папа всегда говорит, что сила любви безгранична, — Гермиона покачала головой. Ох уж этот Гарри. Своими собственными руками подтолкнул дочь к Малфою. Ему ли не знать, как невинные слова могут обернуться. Но ведь именно любовь огромная и беззаветная помогала ему идти по жизни, даря свет и надежду окружающим. Гермиона и забыла, каким он мог быть идеалистом. Она давно разочаровалась в вере в лучшее. Так может поэтому сейчас чувствовала себя несчастной и одинокой. Каждый ли заслуживает счастья? Или только тот, кто хочет его получить?

— И ты хочешь подарить счастье Скорпиусу? — Лили серьезно посмотрела Гермионе в глаза и кивнула.

— Я хочу быть его другом. И он совсем не плохой. Недавно я видела, как он защитил первокурсника от старших. Ему изрядно попало за это, но мальчик успел убежать. Я уверена, что он только пытается казаться грубым и злым. Но ведь нельзя уйти от себя, правда? Ты такой, какой есть. И сколько не притворяйся, рано или поздно окружающие узнают твое истинное лицо. — «Ты и не представляешь малышка Лилс, как долго и успешно можно притворяться. Настолько удачно, что сам начинаешь верить в придуманную ложь. Срастаешься с маской», — невесело подумала Гермиона. Но не смогла сказать это доверчивой, наивной Лили, так открыто и с надеждой глядевшей на нее.

— Просто иногда человек сам не видит в себе хорошее. И тогда его нужно подтолкнуть. — Лили чуть нахмурилась, но тут же просияла.

— Я могу, точно могу. Я стану его другом и открою его лучшую сторону миру. Спасибо, тетя Гермиона, — она подпрыгнула, поцеловала Гермиону в щеку и переполненная восторгом убежала. А Гермиона стояла посреди коридора, ошарашенно глядя ей вслед.

Сумасшедшая девчонка. Такая же слепая вера в лучшее, что и у Гарри. Такая же импульсивность и порывистость, что и у Джинни. Нелегко им с ней придется. Гермиона улыбнулась. Тепло и искренне. Впервые за долгое время. «Я стану его другом», — звучал в голове звонкий голос.

Поттер и Малфой — друзья. Девчонка Поттер и мальчишка Малфой. «Драко удар хватит», — злорадно подумала она и быстро пошла к выходу. Зато Гарри выдохнет с облегчением. Правда, надолго ли. С Лили станется решить, что Скорпиуса Малфоя просто необходимо утопить в ее любви и нежности. Несладко парню придется.