Обманщик тот, кто берет, зная, что не сможет вернуть. © Публий Сир

Если бы ты однажды посмотрела мне в глаза и просто сказала правду. Правду, какой бы горькой она не была. Можешь сколько угодно говорить, что и сама не понимаешь порой, где правда, а где ложь, но я-то, как никто другой, понимаю, что и это с твоей стороны ложь.
Я уже когда-то любил. Разве не ты первая когда-то смогла понять мое страстное желание быть с Кэтрин? Ты поддерживала, давала понять, что тебе не безразлична моя боль, а на деле шаг за шагом все крепче привязывала к себе. И я тоже лгал. Лгал самому себе, что мне никто не нужен, кроме Кэтрин. Будто не понимая, что ты тоже привязываешься ко мне.
Ложь порождает ложь. Если человек сам бежит от реальности, пытаясь не замечать очевидного, то эта искаженная реальность начинает обрастать паутиной собственной лжи. Созданная тобой альтернатива прекрасна. Но за внешней красотой скрывается настоящее уродство. И вот однажды ты просыпаешься и сам не понимаешь, взаправду ли рад наступившему дню или просто в очередной раз двигаешься по инерции, нацепив на себя очередную маску. Ехидство, сарказм, праздное веселье — можешь выбрать любую из этих масок. Вот только ни одна из них никак не сможет повлиять то, что творится у тебя внутри.

Снова смотришь на меня виновато, но мне не нужно этого. Я не хочу! Просто не хочу, чтобы ты своим взглядом вновь возложила бы на меня часть вины. Неужели так сложно понять, что я такой же лгун, как и ты сама? Столько лет желал и превозносил Кэтрин, всегда в глубине души зная, что она любит Стефана. Знал и ежедневно душил в себе эту истину. Душил до такой степени, что однажды и взаправду поверил в собственную ложь. «Я освобожу Кэтрин из гробницы, и мы будем с ней вместе». Черт, о чем я только думал? И думал ли вообще?
Лишь недавно, наконец признавшись самому себе, что Кэтрин никогда не любила меня, я освободился. Почувствовал себя по-настоящему свободным. Но надолго ли меня хватило?
Усмешка вновь появляется на моих губах — освободился от нее и тут же добровольно позволил вновь опутать себя по рукам и ногам. Но, поверь, я даже благодарен тебе — в сравнении твоя человеческая теплота оказалась намного желаннее ее хладнокровности и изощренности. Я смотрел на тебя и думал, что мне следовало полюбить в своей человеческой жизни именно такую девушку — любящую, искреннюю.
А теперь я смотрю, как ты вновь немного удивленно смотришь на меня своими широко распахнутыми глазами. Твой изящный ротик приоткрыт, словно ты возмущена моим признанием, а крохотные кулачки сжаты. Но это все неправда! Ты не могла все это время не понимать, что я чувствую. Не могла не понимать, что я — взрослый мужчина, проживший на этом свете так долго, не смогу долго играть по твоим правилам. Не смогу долго ходить на коротком поводке. То приближаешь к себе, позволяя себе целовать меня, касаться, звонить в любое время дня и ночи; то вновь отталкиваешь — то из-за любви к Стефану, то из-за каких-то моих «проступков». А я лишь раз за разом прошу сказать мне правду. Наверное, даже не мне, а себе самой.
Ты ведь никогда меня не отпустишь? Не из-за безумной любви, а из-за того, что это так здорово, когда тебя любят настолько сильно сразу двое. Пожалуй, это должно быть здорово. Могу только предполагать, ведь я сам не знаю, что это такое — ощущать, что тебя любят.

И вот сегодня, прилично налакавшись виски и борясь с безумным желанием оказаться как можно дальше от Мистик Фоллса, я снова пришел к тебе. Стою на пороге все с той же кривоватой ухмылкой и смотрю на красивую девушку перед собой, ожидая ее вердикта. Нет, пожалуй, ты — не судья, а я — не арестант. Скорее ты — врач, а я пациент, прошедший сложный анализ и ожидающий услышать страшный диагноз. Что же, я готов, доктор! Огласите приговор. Я смертельно и безнадежно вами болен?
— Ты пьян! — твои слова вызывают во мне почти искренний смех. — Я не намерена говорить с тобой в таком состоянии!
Ты скажешь мне сейчас, что угодно, но только не то, что на самом деле думаешь. Однако мне надоело ждать и надоело бегать следом, словно комнатной собачонке. Интересно, если бы ты действительно была последовательной и не бросалась ко мне по любому поводу, насколько хватило бы моей любви? Не знаю, почему я подумал об этом только сейчас?
— Скажи мне правду, Елена, — протягиваю насмешливо — мне действительно уже до абсурдного смешно от этого нашего ставшего регулярным диалога. — Ты ведь не хочешь, чтобы я уезжал?
Смотришь на меня с возмущением, снова приоткрыв рот. Надо признаться, я нахожу очаровательной эту твою манеру почти на все реагировать с одинаковым выражением лица. Это так удобно — не париться по поводу смены маски. Так ты никогда не засмеешься невпопад или не позлорадствуешь открыто. Так можно изобразить сожаление или даже сочувствие.
— Деймон, мы уже говорили по этому поводу, — качаешь головой, словно этот разговор тебя угнетает. — Ты волен делать, что тебе вздумается. Я не могу заставить тебя остаться. И понимаю, что это твое право — решать, как поступить. В конце концов, ты не обязан до конца жизни оберегать меня… Или Стефана.
Замираю, сжав кулаки, чтобы не подойти и хорошенько тебя не встряхнуть. Вот опять ты меня «не заставляешь», но давишь на мою совесть. Как же я, такой нехороший, могу уехать, когда несчастный Стефан тут борется с нехорошим Клаусом и его гибридами? Неужели ты не понимаешь: хочу уехать, не потому что так решил, не потому, что не волнуюсь о брате или тебе, а потому что жить рядом с тобой — значит ежеминутно отравлять собственное существование?
Не хочу уезжать и потому, что это мой дом. Смешно сказать, но я вновь смог привыкнуть к этому месту. Но если останусь здесь, какое будущее меня ждет?
Быть твоей жилеткой? Каждый раз нестись к тебе, сломя голову, когда бы ни позвонила? Смотреть, как ты, проходя мимо в моем собственном доме, бросаешь на меня унылый виноватый взгляд? Твою мать, да если бы ты чувствовала вину на самом деле, то не трахалась бы с моим братом, находясь со мной под одной крышей. Не знаю, что бесит и одновременно даже как-то забавляет - то, что ты все еще мечешься, как буриданова ослица, между мной и Стефаном, или то, что я из-за тебя должен покинуть свой дом.
— Ладно, — говорю, театрально взмахнув рукой.
Ты не понимаешь еще, что я собираюсь сделать. Не понимаешь и настороженно смотришь. Одно стремительное движение вперед, и я прижимаюсь к твоим губам. Ты борешься, но недолго. Странно, но не испытываю удовлетворения, когда отвечаешь на мой поцелуй. Наверное, потому, что наконец перестал себе лгать — что бы ты там не чувствовала, ты еще не готова явить настоящую себя этому миру.
Отпускаю тебя так же стремительно, как и схватил, и начинаю спускаться по ступенькам. Кажется, до тебя наконец начинает доходить, но чувствую лишь усталость и раздражение, когда хватаешь меня за локоть, пытаясь остановить.
— Деймон, мне жаль… — опять лепечешь невнятно, пытаясь найти оправдание себе за это маленькое отступление от образа святой Елены.
Смотрю на тебя и качаю головой, словно действительно слышу всю ту чушь, которую ты сейчас несешь. О каких-то сожалениях, о чести, о любви, о искренней привязанности. Твою мать, я что действительно твой домашний питомец, чтобы ты ко мне искренне привязывалась?
— Все нормально. Я тебе верю, — ложь слетает с уст так легко, что мрачно усмехаюсь. — И поэтому, искренне тебя прошу, даже если под твоим окном начнет завывать обнаженный Клаус — не звони мне! Звони кому угодно, но не мне. Хоть это-то ты мне можешь пообещать?
Растерянно киваешь головой - явно не ожидала такого поворота событий. Наверняка думаешь, что я вновь погорячился. Но не в этот раз, Елена. Не в этот раз. Сама упрекаешь меня в том, что я не человек слова, но наверняка в эту минуту вновь мне врешь. Уверен, не пройдет и пары дней, как среди ночи вновь раздастся твой звонок. Только вот я больше не стану отвечать на него. И мне действительно очень хочется, чтобы это не была очередная моя ложь самому себе.

Я ошибся. Твой звонок раздался через несколько месяцев. Ты настойчиво звонила раз за разом, а я, мокрый после душа, сидел на кровати и смотрел на вибрирующий на ней мобильник. Странно, но с каждым новым звонком, мне становилось все легче, хотя, признаться по правде, я слегка засомневался, когда впервые увидел твое имя на табло.
Маленькая лгунья, ты же обещала мне. Я бы мог понять, если бы ты была в опасности, но всего пару дней назад я созванивался со Стефаном. Вам удалось справиться с Клаусом, и угрозы для тебя больше не существовало. Меня просто убило недовольное «она переживает, что все так вышло», услышанное от брата. Ага, еще бы тебе не переживать. Теперь, когда ваша жизнь начала налаживаться, наверняка не хватает остроты в заботливых объятьях Стефана. Никто грязно не домогается святой Елены и никто не борется за нее, наплевав на родственные связи.
Качаю головой и падаю спиной на кровать, закинув руки за голову. Смотрю в потолок и усмехаюсь, слушая, как телефон умолкает, а затем сразу же начинает вибрировать снова. Где-то на пятом звонке в приоткрытых дверях, ведущих в ванную комнату, появляется красивая брюнетка, обернутая белоснежным полотенцем.
— Ты не возьмешь трубку? — удивленно морщит она свой хорошенький носик и, сев на кровать, начинает втирать в свою кожу увлажняющий крем. — Вдруг там что-то важное.
Смотрю на Элизу и улыбаюсь. Весьма странная девица, с которой я познакомился пару месяцев назад в видео-прокате. Совершенно помешена на всем мистическом и поэтому пришла в неописуемый восторг, когда поняла, что я вампир. Хотел уж было зачаровать ее, как и всех остальных, но… Внезапно я осознал, что хочу хоть раз в жизни попробовать отойти от привычного плана. Не знаю, конечно, что из этого выйдет, но ведь всегда можно или зачаровать ее, или свернуть шею. Люди сказали бы, что я вру несчастной девушке, однако они удивятся тому, что Элиза и сама знает то, о чем я думаю. Я решил больше не начинать отношений со лжи.
Удивительно, но девушка лишь пожала плечами и просто ответила: «Вампирам тоже иногда нужно спать. Да и в наше время, вербена продается в любой аптеке.» Знаешь, а ведь она не похожа ни на тебя, ни на Кэтрин. И, пожалуй, я еще какое-то время побуду рядом с ней.
— «Там» всегда что-то важное, — обхватываю Элизу руками, подтягивая к себе поближе и зарываясь носом в ее влажные волосы. — Но сейчас я собираюсь заняться чем-то куда более важным…
Говорю честно. Ведь мне важнее сохранить то, что строилось кирпичик за кирпичиком все эти месяцы. Попытку жить самостоятельно, не привязанным к тебе. Не волнующимся за тебя. И не надеющимся на чудо. Хотя, пожалуй, я все еще верю в чудеса.
Смеюсь, вызывая этим у Элизы недоумение. Черт подери, я, убивший без сожаления столько людей, искренне верю, что иногда в этом мире случаются чудеса. Мать мою, я или неисправимый оптимист, или же — конченный идиот. Верю в то, что однажды, когда признаешься себе в том, кто ты есть и чего хочешь, то захочешь найти меня. И найдешь. Когда-нибудь… Когда Я тебе это позволю.