«Вампиры не болеют».
Елене кажется, что эти слова уже выцарапаны где-то у нее на подкорке, так часто она их слышит.
- Вампиры не болеют, - мрачно говорит она своему отражению в пыльном зеркале и смачно чихает.
Потом трогает лоб – кажется, ее опять лихорадит. Несильно, но достаточно для ломоты в теле и раздражения на отсутствующего Деймона. Ее отказ идти к очередной ведьме за чудо-лекарством не стал для него достаточно веским поводом, чтобы остаться. Донельзя озабоченный – как и всегда последние пару лет, он ушел, наспех чмокнув ее в лоб.
Вообще-то, его можно было понять, напоминает себе Елена. После потери брата, он не мог допустить даже мысли потерять кого-то еще, ее тем более. И тот факт, что странная, прицепившаяся к ней болячка, жить совсем не мешает и никак не прогрессирует долгие месяцы, ничего не меняет. Они мотались по стране в поисках каких-то ведьм, шаманов, экстрасенсов, да только пользы от этого было мало. Те пожимали плечами, иногда проводили сомнительные ритуалы, заглядывали в старые, пыльные книги, но ничего конкретного сказать не могли. И вот Деймон снова нашел какую-то чудо-бабку и умчался к ней на всех парах…
Елена вздыхает, подавляя приступ раздражения. От нечего делать тянется к пульту, но в последний момент передумывает, и вдруг ее поражает мысль – а ведь семнадцать лет прошло. Она снова подсчитывает – ну точно, семнадцать. Вот уже семнадцать лет как нет Стефана, а Деймон – нет, не то чтобы не оправился, но так и не стал тем, ради кого она когда-то этого самого Стефана оставила. Возможно, играли свою роль и проведенные в разлуке годы, но так или иначе он здорово изменился. Вроде как стал таким, каким она всегда хотела – спокойнее, рассудительнее, заботливее по отношению к друзьям, а уж к ней и подавно. Нет, все в меру, конечно, но… Отчего тогда в голове эта предательская мысль – будто в результате этой метаморфозы он утратил часть своего «дьявольского обаяния»? Причем довольно-таки приличную его часть. Глупости, конечно, но… Елена снова чихает и поднимается на ноги. Мысль о семнадцати годах не дает ей покоя, и она начинает мерить шагами очередной мотельный номер. Как же они ей надоели – эти мотели, переезды, непонятные поиски. Неужели нельзя, наконец, расслабиться? Не умирает же она, в конце концов. Если бы умирала, давно бы померла - у нее вырывается нервный смешок. Да она даже не может вспомнить, когда они в последний раз заходили в приличный бар и питались свежей кровью! Консервы консервами, но ведь она живой – ну, почти - вампир!
Нет, все, хватит.
Кинув взгляд на наручные часики, Елена на секунду замирает, а затем начинает быстро переодеваться из растянутого домашнего нечто в маленькое черное платье и любимые замшевые босоножки. Деймону она оставит записку – если захочет, найдет ее. Жаль только, что они сейчас в этом забытом богом городишке, где и бар-то приличный навряд ли сыщешь, и название у него такое противное, как наждачкой проехались – Шривпорт…

[hide]- Вампиры не болеют, - тихо и упрямо говорит себе под нос Елена, делает глоток дрянного виски и шмыгает носом.
Она смотрит прямо перед собой, не желая замечать пошлый интерьер и сомнительную публику, поэтому не сразу видит протянутую ей салфетку. Она слегка вздрагивает, поворачивает голову и застывает на пару мгновений под въедливым и все же слегка меланхоличным взглядом высокого блондина, который без стеснения изучает ее от кончиков ногтей до носочков туфелек. Разом из головы у нее вылетают мысли о Деймоне, который ее не ищет, о прошедших годах – каких-то муторных и долгих, о том, что зря она вообще зашла в это сомнительное место - подпольный вампирский бар «Фангтазия»… На юге страны таких оказалось немало, и Елену частенько тянуло в подобные места из любопытства, но Деймон неизменно заявлял, что контингент там для нее неподходящий, и она неизменно соглашалась. Вслух. А вот внутри росло и копилось что-то такое…
- Спасибо, - хрипловато говорит Елена и берет салфетку, не решаясь воспользоваться ею по назначению и не сводя с незнакомца глаз.
Похоже, у нее действительно жар… Елена чувствует, как он разливается по ее истомленному телу, струится по жилам, греет и распаляет, приобретая совсем иные свойства.
Незнакомец чуть щурится и склоняется к ней. Елена сглатывает, чувствуя, как он втягивает носом воздух. В светлых глазах мелькает удивление – по всей видимости, он принял ее за человека, но вскоре что-то маслянистое появляется в их блеске, оттенок удовольствия, предвкушения… Действительно – человеком можно питаться, можно заняться с ним сексом, можно даже и то, и другое сразу, но близость двух вампиров это нечто совершенно иное...
Никаких запретов, никакой ложной и не очень скромности. Кровь ударяет Елене в голову, когда она понимает, о чем думает. Она судорожно сжимает салфетку и пытается сообразить, как работают ее собственные, отяжелевшие ноги, чтобы немедленно встать и уйти. На краю сознания, в туманной дымке маячит образ Деймона – озабоченно хмурящегося, целующего ее в щеку и отворачивающегося к стене перед сном. Нет, конечно, у них случался секс, и нередко, но ведь когда-то он был таким… Елена вспоминает красные полосы на спине Сальваторе, она буквально чувствует его кожу у себя под ногтями, и это должно отрезвлять, но ни черта не отрезвляет…
Уж не ошиблась ли она, полагая, что хочет подарить ему свет, втайне мечтая погрузиться в его тьму?
От этой мысли ее прошивает холод, но он лишь подстегивает натянутые до предела нервы, смешиваясь с жаром, он превращается в пьянящий коктейль – взрывоопасный и возбуждающий. Поэтому на короткое, чуть ироничное: «Подсобка или дотянем до моего кабинета?» выдыхает сквозь зубы: «Все равно» и сама стискивает прохладную крепкую ладонь.
Когда эта ладонь задирает ей платье и ложится на промежность, Елена выгибается дугой и запрокидывает голову, открывая полный доступ к своему телу. До кабинета они так и не дотягивают. Он прижимает ее то к одной, то к другой стене утопающего в полумраке коридора. Ласкает грубовато и умело, доводя до экстаза даже прежде, чем обвивает ее ногами свой торс и толкается в нее в паре шагов от двери. Чувство вины вспыхивает в ней одновременно со вторым оргазмом, обостряя его до предела, делая греховнее, острее и слаще. Елена тонет в нем, упиваясь собственным бесстыдством, она запрокидывает руки за голову и смотрит на вампира сверху вниз, предлагая продолжение…
- Эрик, - говорит тот.
Подхватывая ее под ягодицы, он пинком ноги открывает дверь кабинета и заносит ее внутрь. Там есть кушетка, стол и множество других отличных поверхностей. И длинная ночь впереди.
- Кэтрин, - раздается после небольшой паузы и обрывается полувздохом-полустоном из-за захлопнувшейся двери.

Впервые за очень долгое время Елена просыпается посвежевшей. Она смутно помнит, как возвращалась вчера – ее тело измотано, и в то же время каждая его клеточка напитана тягучим наслаждением. Она вспоминает, как пряталась в душе, увидев на кровати спящего Деймона, как судорожно терлась мочалкой и пыталась понять – отчего ей почти не стыдно… Неужели совесть для вампира что-то вроде человеческого атавизма? Или дело исключительно в ней? Достало же ей смелости бросить когда-то одного брата и сразу прийти к другому за порцией горячего… Нет, конечно, тогда все дело было в любви… Елена недовольно елозит – вчера решение к ней так и не пришло, а за окном уже занимался рассвет, так что в конце концов она просто отправилась спать. И, кажется, выспалась. Она поворачивает голову в сторону задернутой шторы и едва сдерживает рвущийся наружу вскрик удивления и, пожалуй, испуга, когда натыкается на пристальный взгляд Деймона. Тот сидит в кресле и не сводит с нее глаз.
В ту же минуту где-то глубоко внутри Елена понимает, что он все знает. Или догадывается. А мгновением позже осознает, что именно ей следует предпринять... Ничего.
Она сонно щурится и улыбается, протягивая Деймону руку.
- Кажется, мне лучше, - говорит она.
Немного погодя, когда секунды складываются в минуты, а по спине струится холодок первого осознанного предательства, вампир делает ответный жест и сжимает ее тонкие пальцы в своей ладони.

Деймон никак не может отвязаться от назойливого образа. Седая, повязанная цветастым платком бабуля перебирает какие-то травки на чадной кухне и, совершенно его не боясь, недовольно ворчит себе под нос что-то про невоспитанных упырей, которые даже ног не оботрут, а все прутся.
«Поди прочь, окаянный. Я с вашим братом делов иметь не люблю», - заявила она с порога, как только вампир шагнул за покосившуюся калитку.
Представший перед вампиром домишко был довольно любопытным – явно не новый, с облупившейся кое-где зеленой краской, из-под которой выглядывала ядовито-синяя, он казался инородным среди прочих – белых и относительно аккуратных коттеджей небогатого, но чистенького загородного квартала. На небольшой лужайке возле дома буйствовало пышное разноцветье – словно бы вопреки царившим вокруг запустению и сухости.
Впрочем, большая часть насаждений показалась Сальваторе обычными сорняками, и в целом ему было плевать и на них, и на домик, и на хозяйку, лишь бы все это оказалось не напрасно. Странная болезнь Елены изводила его второй год, заставляя просыпаться от бередящих душу кошмаров – тем более что насмотреться на нее в гробу он уже успел. Он видел, что она устала, да и сам был вымотан, но сдаваться не собирался. Что угодно - лишь бы помогло.
Поэтому, когда очередной «маг и волшебник» заявил, что сам он бессилен, но, возможно, его бабуля сможет помочь – Деймон даже не сомневался, ехать или нет.
«Бабуля много где пожила и много чего повидала. Правда, характер у нее … - парень усмехнулся, - ну да ничего, она отходчивая».
Поверив на слово, Деймон долго сидел за накрытым странной скользкой материей столом и просто ждал, когда хозяйка соизволит доделать свои дела и заговорит с ним. В конце концов, в дом-то она его пригласила.
Наконец, она грохнула перед ним тяжелую кружку с каким-то варевом, от которого шли пар и вонь, и строго велела:
- На вот, выпей, а то совсем извелси.
Деймон сделал осторожный глоток и чуть не поперхнулся от горечи.
- Рассказывай, - сказала «МарьСеменна», и Деймон выложил все, как на духу, между обжигающими глотками, которые продолжал послушно делать.
Где-то на задворках сознания шевельнулась мысль о том, что слишком уж церемонным он стал, но утонула в тупом равнодушии, по временам накатывающем на него последние семнадцать лет.
- Понятно, - подытожила бабка его рассказ и вернулась к своим занятиям, словно тут же о нем позабыв, и когда Деймон начал уже по-настоящему терять терпение, села напротив с кружечкой чая со сладковатым душком, подперла ладонью щеку и добродушно посмотрела на вампира:
- Ромашечка… хорошо, знаешь ли, нервы успокаивает. Тебе бы тоже не помешало, - и, помолчав, добавила: - Заскучала твоя девка-то. Обычная вампирская хворь. Да не зыркай на меня так – развлекётся как следует и будет опять как новенькая. Что с вами, с упырями, сделается-то… А вообще это штука редкая. Я такую только один раз встречала – у Катьки Петровой, может, слышал?
Деймон поперхнулся. Бабка хитро глянула на него и крякнула.
- Вижу, слышал. Да ты не вешай носа… Бывают такие горе-девки, куда деваться… Тут или терпи, или беги. Ну и о себе лучше побеспокойся – высасывает тебя горе-то. Не то чтоб мне до вашего брата было дело, но раз уж принесла нелегкая…

Деймон возвращается в настоящее, когда Елена откидывает одеяло и оказывается под ним полностью обнаженной. Он скользит взглядом по знакомым изгибам, и на пару мгновений его захлестывает ярость - такая сильная, что он не может пошевелиться. Так и сидит истуканом, пока она поднимается и рассеяно оглядывается в поисках халата.
– Присоединяйся, если захочешь, - говорит она, ничуть не смущаясь его молчанием, и, так и не удосужившись прикрыться, идет в ванную.
Деймон еще какое-то время сидит не шевелясь. Перед его глазами до боли знакомый образ – взгляд через плечо, легкое передергивание тонких, фарфоровых плеч, снисходительный изгиб пухлых губ...
- Чертовы гены, - бормочет он и зачем-то нащупывает в кармане джинсов тряпичный мешочек, который всучила ему на прощание вчерашняя знакомая «чтоб поскорее отлегло».
Затем поднимается и идет следом, чувствуя наливающуюся в паху тяжесть.