— Это странно, — сказал Артур и пожевал губу.
Мерлин не сдержал улыбки — как же он соскучился по высокомерному засранцу. Сейчас это чувство обострилось до невозможности. Даже сидя на расстоянии вытянутой руки от него, Мерлин продолжал скучать и не верил своим глазам — настолько этот Артур был похож на того, доисторического года выпуска. Хотя с последней их встречи прошло значительно меньше времени: что-то около двухсот лет.
— Это называется перерождение, — терпеливо повторил Мерлин, прекрасно понимая, что теплые чувства хоть никуда и не денутся, но довольно скоро обрастут привычным дружеским раздражением. — Что действительно странно: это то, что ты все помнишь. Так не должно быть… А еще ты должен быть членом королевской семьи или, на худой конец, политиком, но никак не звездой университетской футбольной команды.
— Ну, я бы не сказал «звездой», — Артур самодовольно хмыкнул. — Хотя кое-кто со мной и не согласился бы.
Мерлин закатил глаза.
— Бессмысленная игра мускулатурой всегда была твоим коньком, — пожал он плечами, отпивая пиво из кружки.
— Бессмысленная? Серьезно? То, что ты чего-то не… — Артур запнулся, заметив смеющийся взгляд волшебника, и решил сменить тему: — Что ты имеешь в виду под «этим разом»?
— Ты не помнишь? — Мерлин приподнял брови. — Что вообще ты помнишь?
— Помню… как умирал на твоих руках, — приглушенно сказал Артур, слегка смутившись. — А потом свою нынешнюю жизнь. Правда меня с самого детство преследовало чувство, словно что-то… не знаю, не так, — он нахмурился. — Что это все не настоящее.
— Не настоящее?
— Угу, — Артур кивнул, тоже прикладываясь к бокалу и, слегка поморщившись, продолжил: — Мне часто казалось, что я забыл нечто очень важное, жизненно важное, понимаешь? И чем старше я становился, тем сильнее было чувство. Мне снились красочные, реалистичные сны: турниры, сражения, различные проявления… магии, — он быстро глянул на Мерлина. — Но мой психотерапевт не видел в этом ничего особенного. «Это нормально в вашем возрасте увлекаться чем-то подобным, мистер Рейган», — передразнил он высоким дребезжащим голосом.
— Твой… кто? — Мерлин поперхнулся, его глаза снова подозрительно заблестели.
— Это не смешно, Мерлин, — качнул головой Артур. — Родители замечали мои странности и пытались что-то с этим делать, пока я не научился их скрывать. Честно говоря, до нашей случайной встречи на той неделе, я думал, что у меня не все дома. И я все еще сомневаюсь…
— Наша встреча не была случайной, — покачал головой Мерлин. — Кто-то подсказал мне, где искать, послав видение.
— Это…
— Странно? — хмыкнул Мерлин и согласно кивнул. — Более чем. В этом мире слишком мало волшебников, способных забраться мне в голову. Единицы, на самом деле. И навряд ли кому-то из них есть до нас какое-то дело.
— Значит, все-таки есть, — возразил Артур, невольно оглядываясь — небольшой уютный бар был заполнен едва ли на четверть, по мягко подсвеченному гирляндами залу разносились приглушенные отголоски разговоров немногочисленных посетителей, которым показалось удачной идеей провести здесь рождественский вечер. Он снова посмотрел на Мерлина. — И все-таки это… странно.
Волшебник пожал плечами.
— Я привык. Еще тогда, после твоей первой смерти, Килгарра сказал мне, что ты будешь возвращаться снова и снова, когда земли Альбиона будут нуждаться в тебе. Так что это наша шестая встреча после твоей смерти… — он запнулся, — хотя знаешь, ты прав, это странно.
— Я не о том, — мотнул головой Артур, которому, с одной стороны, ужасно хотелось расспросить Мерлина обо всем в мельчайших подробностях, а с другой — сделать небольшой шаг назад и переварить хотя бы то, что уже известно. — Этот бар… «Мерлин», мы сидим тут и пьем это… — он покосился на кружку, — скажем так, неплохое пиво, в то время как за углом есть отличный паб, где этот напиток умеют готовить по-настоящему.
— Ты имеешь в виду «Короля Артура»? — уточнил Мерлин, стараясь не рассмеяться.
— Именно, — кивнул Артур. — А еще ты… ты тоже странный, — добавил он, покосившись на кустистую бороду друга.
Вид Мерлина внушал ему невольное почтение, к которому он совсем не привык. Да и осознать возраст волшебника никак не удавалось, числа просто не укладывались в голове.
— Это дело поправимое, — усмехнулся Мерлин.
Он прошептал несколько слов, его радужка окрасилась янтарно-желтым, и не успел Артур и глазом моргнуть, как перед ним сидел лопоухий парнишка с лукавой улыбкой на губах.
— Мерлин! — возмущенно воскликнул Артур, заставляя того буквально зажмуриться от удовольствия.
— Ух, у меня аж мурашки побежали, — заявил волшебник, отправляя в рот горсть орешков.
— Тебя же могли увидеть, — Артур быстро огляделся, но никто из посетителей даже бровью не повел — похоже, им здорово повезло.
— А это уже что касается второй части твоего вопроса, — заявил Мерлин. — И «Мерлин», и «Король Артур» принадлежат нам.
— Кому это — нам? — с подозрением спросил Артур.
— Магическому сообществу Лондона. Сегодня в каждой стране и почти в каждом крупном городе есть свои магические сообщества. Как ты понимаешь, довольно закрытые: Средние века окончательно отбили у нас охоту к сотрудничеству, — невесело хмыкнул он.
— И это Лондонское сообщество… кто его возглавляет? Может он поможет нам разобраться?
— Ему придется, так или иначе, — отозвался Мерлин, ненадолго задумавшись. — Потому что это я.
Артур промолчал, недоверчиво покосившись на друга. В его голове по-прежнему с трудом умещался тот факт, что Мерлин когда-то был величайшим из волшебников Камелота, и, похоже, с тех пор мало что изменилось. Так что теперь ему придется как-то научиться понимать и принимать это. Хотя Мерлин не выглядел каким-то совсем другим: иногда его взгляд суровел, а черты лица словно бы заострялись, делаясь более прямыми и строгими — и тогда даже юная внешность мага не могла обмануть внимательного наблюдателя, в остальном же он был тем Мерлином, которого Артур помнил и знал.
— Так что пиво в «Мерлине» и «Артуре» наливают совершенно одинаковое, — насмешливо добавил волшебник, рассеивая окутавший его на мгновение ореол таинственности.
— То есть ты заделался бизнесменом? — со снисходительными нотками в голосе уточнил Артур.
— Не совсем так, — пожал плечами Мерлин. — Скорее это места сбора и отдыха. Еще мы предоставляем работу и помощь волшебным иммигрантам. Здесь сейчас, например, гораздо больше магов, чем людей. За тем столиком у окна — Дэвид и Майк, наши гости из Канады, Лиза и Маркус Левентис — семейная пара волшебников из Греции, бармен Десмунд — колдун в шестом поколении. А вон там, в углу, — Мерлин кивнул в сторону небольшого столика, за которым сидела девушка с огненно-рыжими волосами и яркой, запоминающейся внешностью — взгляд Артура несколько раз невольно соскальзывал в ее сторону, — Кайла. Она делает вид, что не слышит нас, хотя на самом деле подслушивает с самого начала. Она моя правая рука и отличная, хотя и немного назойливая помощница.
Девушка, уже не скрываясь, посмотрела на них и отсалютовала бокалом. Артур смущенно хмыкнул, слегка кивнув в ответ, и повернулся к Мерлину.
— Интересно, — пробормотал он.
— Еще у нас сеть салонов красоты «Моргана» по всему городу, — продолжал Мерлин, заставляя глаза Артура округлиться, — несколько пекарен, лечебниц, цветочные магазины и… кхм… урологическая клиника «Утер».
— Ты назвал урологическую клинику именем моего отца? — полузадушенным голосом переспросил Артур, глаза которого гневно сверкнули.
К тому же, он готов был поклясться, что расслышал женский смешок со стороны столика рыжеволосой колдуньи.
— Ага, — невинно отозвался Мерлин, оглядывая зал. — И во всех наших заведениях наложены чары забвения — если сюда попадает обычный человек, то, увидев что-то магическое, он мгновенно забывает об этом. Тебя мне пришлось защитить контрзаклятием.
— Просто отлично, — процедил Артур, — ты колдуешь за моей спиной, оскорбляешь мою семью…
— Выходит, ничего не изменилось? — Мерлин склонил голову на бок.
Не выдержав, Артур фыркнул и расслабленно откинулся на спинку стула.
— Похоже на то… Слушай, давай больше не будем ни о чем таком сегодня, — немного помолчав, предложил он. — Голова и так пухнет.
Мерлин кивнул.
— Договорились. Только еще один, последний вопрос, — сказал он. — У меня дом в пригороде Лондона, неподалеку от Чилхэма. Довольно вместительный. Иногда я привечаю проезжих магов, которым негде остановиться, хотя сам живу там редко — приходится много путешествовать. Но пока мы со всем этим не разберемся, ты мог бы пожить у меня. К тому же он довольно старинный… не замок, конечно, но все же.
Артур кивнул.
— Спасибо, Мерлин. Пожалуй, ты прав, так будет разумнее. Ни дома, ни в студенческом общежитии мне сейчас делать нечего.
— Отлично, тогда можем отправляться прямо сейчас, — обрадовался Мерлин.
Он с трудом верил в свою удачу: Артура даже не пришлось уговаривать поступить правильно. Зато присматривать за ним теперь будет гораздо проще. Уж если Мерлин что и усвоил за свою невероятно долгую жизнь — рано или поздно у Артура всегда появляются смертельные враги, от которых его нужно спасать.
— Выберешь комнату, обустроишься, — сказал Мерлин, поднимаясь, — а потом я расскажу тебе все, что ты захочешь знать о Камелоте после твоей… твоего ухода. Или о чем угодно еще.
— Я бы послушал про одно из своих перерождений, — сказал Артур.
Мысли о Гвиневре и королевстве неотступно преследовали его последние несколько дней, но он не был уверен, что готов услышать ответы на свои вопросы, и был благодарен Мерлину, что тот не начинает разговор первым.
— По рукам, — согласился Мерлин.
Выходя из бара, волшебник слегка кивнул Кайле, и она кивнула в ответ, показывая, что поняла его.
— Слушай, твое нынешнее имя ведь Арнольд? — спросил Мерлин, накидывая куртку — Рождество в этом году выдалось снежное и холодное. — Как считаешь, я могу звать тебя Эрни?
— Заткнись, Мерлин… Но если ты этого хочешь, я буду звать тебя Бертом.
Они продолжали перешучиваться, удаляясь по переулку, провожаемые немигающим взглядом светлых глаз.

— Мы должны проследить за ними, — скрывавшаяся в тени молодая женщина подалась вперед, но была остановлена своей спутницей.
— Не сегодня, Моргана.
— Дом Мерлина наверняка скрыт чарами, потом мы не сможем…
— Мы все сможем, — перебила ее Моргауза. — Просто… не сегодня, хорошо? Сколько столетий мы были в разлуке, сестра? Считается, что сегодняшний день нужно проводить с семьей. Поэтому мы пойдем ко мне, сядем за праздничный стол, и я познакомлю тебя с племянниками.
— У тебя есть дети? — удивилась Моргана.
— Трое, — Моргауза улыбнулась. — И теперь, когда я все вспомнила, хочу сказать, что планировать очередную атаку на Камелот было гораздо легче, чем управиться с ними. Но… они вся моя жизнь. Были ею, пока не появилась ты.
Моргана в ответ крепко обняла сестру.
— Хорошо, — согласилась она. — Но потом Артур и Мерлин дорого заплатят за то, что сделали с нами.
— Мы что-нибудь придумаем, — пообещала Моргауза, взяв ее за руку, — но только не сегодня.
Она повела сестру за собой и вскоре их фигуры скрылись в противоположном конце переулка.
Какое-то время ничто не тревожило воцарившуюся тишину — ни отзвук музыки из бара, ни скрип снега под шагами случайного прохожего. Белые хлопья продолжали укутывать тротуары в искрящуюся серебром шубу, заметая следы.
Он появился из ниоткуда — тоже абсолютно беззвучно. Посмотрел в одну сторону, в другую, что-то тихонько пробормотал себе под нос, довольно улыбнулся и в никуда исчез.

Полуприкрыв веки, Яков, не отрываясь, следил за раскачивающимся маятником — громоздким и потускневшим от времени, несмотря на старания слуг. Тень привычного раздражения на вечную нехватку денег для содержания двора и даже собственных покоев скользнула мимо и растворилась в молочных сумерках. Он устал. Он чувствовал это всем своим немолодым телом — как внутри него, словно в массивных часах, иногда будивших его по ночам своим скрипом, все медленнее и неохотнее проворачиваются изношенные механизмы. Довольно парадоксально, если говорить о часах, и вполне ожидаемо, когда речь касалась него самого. Будь ты хоть трижды король, смерть никого не щадила и не подстерегала нарочно, она просто была, медленно, неумолимо приближаясь с каждым новым днем.
По телу Якова прошла дрожь и он поморщился. Стини* не одобрил бы таких настроений. Губы Якова тронула слабая улыбка. Сколько в нем было задора, запала, амбиций — в его Стини. Они не иссякали с годами, напротив, скорее росли вместе с аппетитами. В какой-то момент это стало беспокоить Якова, но он хорошо понимал: в этом и есть причина. Жажда жизни Бекингема питала его силы, подточенные непрекращающейся с самого рождения борьбой — за само право на существование, за трон, за настоящую власть, за Англию. Вечные поиски компромисса, уступчивость в одних ситуациях и непоколебимость в других, иезуитская хитрость — он всегда скользил по тонкому льду, двигаясь осторожно, на ощупь, иногда почти вслепую. Поэтому самоуверенные, граничащие с откровенной наглостью выходки Стини заставляли его внутренне содрогаться, замирая от смешенного чувства восхищения и страха. Рано или поздно это обернется катастрофой, Яков понимал это, единственное, на что он надеялся — его веки к тому времени уже будут сомкнуты могильным сном.
Ну, вот. Снова он об этом. Хотя и понятно, почему — когда от тебя уходит старый слуга, с которым ты разделил почти всю свою сознательную жизнь, это что-то вроде плохого предзнаменования. Но от понимания причины не становилось легче. Якову вспомнился тот день, когда Мартин попал к нему в услужение — долговязый, лопоухий, со сметливым взглядом и смеющимися глазами. Яков не любил плутов, его тогда вообще мало что занимало кроме желания выжить в развернувшейся борьбе за власть. Он чувствовал себя щепкой в океане чужих страстей: зависти, алчности, ненависти. Однако лукавый мальчишка ему понравился, с ним появилось это странное чувство — словно он больше не один. Яков доверился инстинкту и не прогадал.
Потом он пытался выяснить, чьим именно выдвиженцем был Мартин, чтобы наградить за усердие, но безрезультатно. Получалось, что мальчишку привел во дворец случай да известная доля настырности, с которой Яков успел познакомиться поближе. Что ж, плут он и есть плут. Но этого конкретного плута он полюбил всей душой: не так, как своего дорогого Стини, а скорее как настоящего и, пожалуй, единственного друга. Как ни странно, огромная разница их положений лишь облегчала многие моменты, которые всегда стояли между королем и первыми людьми Шотландии, а потом и Англии. Было время, когда Бэкингем даже ревновал его…
Яков усмехнулся. Эти яростные вспышки ревности ему тоже были по душе — будь то правда или же искусная игра. Джордж неплохо изучил его слабости и вовсю ими пользовался. Но он никогда не сумел бы узнать его так, как Мартин, просто потому, что никогда к этому не стремился. Яков был влюбленным, но не дураком. Так что в этом конкретном случае ревность была даже чем-то оправдана. А теперь его слуга, его наперсник, тот, с кем он привык делиться своими мыслями и заботами, кто не раз удерживал его от необдуманных поступков и проявлял сообразительность, достойную умнейших людей королевства, его друг — он уходил от него.
— Так у тебя есть родные? — удивленно отозвался Яков на просьбу Мартина отпустить его в деревню ухаживать за престарелыми родителями.
Казалось, жизнь его слуги принадлежала ему безраздельно с самого момента их встречи, и Якова это вполне устраивало.
— Но ты ведь вернешься? — спросил он со смутной тревогой, получив подтверждение.
— Время покажет, ваше величество, — тихо отозвался Мартин со странной улыбкой, заставившей сердце короля сжаться.
Яков посмотрел на опустившийся ниже часовой груз — там, где когда-то поблескивал голубой кристалл, грубоватый и безыскусный, если говорить об украшениях, теперь зияла дыра. Странная просьба и не менее странная награда за годы преданности. И это чувство — словно они расстались навсегда, и в то же время еще обязательно встретятся, что-то неуловимо, мучительно знакомое… Яков плотнее закутался в одеяло. Стоило позвать кого-то, чтобы подкинули в камин, или даже сделать это самому: Мартин всегда говорил, что «король ты или нет, а руки, хвала господу Богу, две и ноги две, как и у прочих тварей божьих». При этом он еще посмеивался, совершенно не боясь ни королевского гнева, ни королевской же выволочки. Но шевелиться сейчас не хотелось. Наверное, он и правда стареет, раз уход слуги вверг его в такое уныние. Единственное, чего Якову действительно хотелось сейчас, это немного никем не нарушаемой тишины. И воспоминаний. Хороших, греющих душу воспоминаний — благо, он успел нажить и такие…

Проснувшись, Артур еще какое-то время смотрел в потолок, не шевелясь и почти не моргая, продолжая балансировать на грани сна и реальности. Впрочем, в последние дни понятие реальности стало слишком размытым для него. Что же, в конечном счете, реально? Его жизнь и смерть в Камелоте, магия, Мерлин, все это? Или незамысловатая судьба очередного самоуверенного мальчишки, выросшего в уютном пригороде и уже в шестнадцать стащившего отцовскую тачку, чтобы впечатлить школьную королеву? А теперь вот еще и это… Артур слегка вздрогнул, поморщился и откинул одеяло, испытывая потребность немедленно сменить положение тела и заодно — направление мыслей. Да и потом, как бы ни было заманчиво в минуту слабости поверить в собственное умопомрачение, в глубине души он прекрасно знал кто он. Всегда знал. И королева у него может быть только одна. Артур вздохнул, затем снова вспомнил о чем-то, нетерпеливо и слегка рассержено тряхнул головой, поднялся и направился в ванную. Он так и не решился задать мучавший его вопрос вчера, но сегодня непременно это сделает и плевать он хотел на какие-то там сны.
Стоя под освежающими, прохладными струями воды, Артур невольно присмотрелся к окружающей обстановке: если вид спальни и все ее убранство отвечали образу «старинного поместья», то такую ванную комнату ожидаешь увидеть скорее в современном особняке где-нибудь в Фулхаме. Вообще во всем доме Мерлина ощущался этот дух противоречия: словно кто-то взялся за его переделку, но остановился на полпути, в хаотичном, не всегда поддающемся логике порядке выбрав то, что показалось ему нуждающимся в модернизации, и начисто позабыв про все остальное. Так, возле старинного камина с покривившейся каминной решеткой стояли два шикарных кожаных кресла явно из какого-то толстенного каталога по интерьеру, которые любил его отец… ну, то есть отец Арнольда. Все туалетные комнаты были приведены в идеальный порядок, при этом ступеньки на крыльце скрипели и прогибались так, что не держаться за перила казалось опасным для жизни. Чтобы отдернуть тяжеленные портьеры, потребовалось приложить недюжинное усилие, зато светлые полы блестели свеженькой лакировкой. И так далее, и тому подобное. Интересно, что это говорило о Мерлине? Значит ли это, что ему нелегко дается такая жизнь, растянутая на века, вмещающая в себя такое огромное количество лиц, событий, изобретений?
Артур обмотал полотенцем бедра и протер тыльной стороной зеркало. Скользнув быстрым взглядом по поджарому торсу, он взъерошил волосы, уперся ладонями в раковину и еще какое-то время пристально смотрел самому себе в глаза, приблизив лицо к отражению. Да, похоже, в его новой жизни было слишком много мозгоправов. Какой смысл гадать, если можно просто узнать, пообщавшись с Мерлином подольше, пожив рядом с ним? Пусть он и не самый наблюдательный парень на свете. Артур ощутил уже знакомый приступ стыда, вспомнив, как долго Мерлин водил его за нос, как он поначалу разозлился и с каким опозданием понял, скольким обязан своему непутевому слуге. И все же он успел до конца осознать всей масштабности этой перемены. Вернее, ему тогда показалось, что он понял. Это был такой эффектный трагико-эпический момент, после которого уже не придется думать — а что дальше? Как переосмыслить весь их совместный путь, их роли в процветании Камелота? Как принять, что твой хамоватый слуга, в общем-то, храбрый и сметливый малый, а впоследствии хороший и близкий друг, на самом деле — великий волшебник, герой не меньше, а то и побольше твоего? И дело было вовсе не в уязвленном самолюбии, хотя недоверие Мерлина, его, возможно, вполне справедливые опасения и задели Артура, но в самом характере их общения, в отношениях. Какими они станут? Как изменятся? А изменятся они непременно. И это если еще не думать о том, другом… Артур нахмурился, развернулся на пятках и вернулся в спальню, где едва удержался, чтобы не выругаться.
— Мерлин, какого…! — воскликнул он. — Мерлин, — сбавил он тон, — что ты здесь делаешь?
— Жду тебя, — пожал плечами волшебник, поднимаясь из продавленного кресла-качалки, — хотел сообщить, что завтрак готов.
— Да, хорошо… спасибо, — сбивчиво поблагодарил Артур.
Теперь, когда эмоции немного улеглись, он невольно осторожничал с этим новым для него Мерлином, который пока мало чем отличался от старого. Было похоже, что и Мерлин общался с ним скорее по инерции, хотя временами в его взгляде и проскальзывало что-то незнакомое, неузнанное.
— Слушай, хотел спросить тебя кое о чем… — Артур запнулся. — Да нет, ничего, забудь.
— Спроси, — Мерлин остановился в дверях.
— В общем, — Артур колебался, но все же продолжил, — вчера ты рассказывал про короля Якова, и сегодня мне снилось кое-что на эту тему. Только это не слишком-то походило на сон. Возможно ли, что это было воспоминание?
Мерлин немного постоял в задумчивости, покачал головой каким-то своим мыслям, а затем неуверенно кивнул.
— Пожалуй… хотя так и не должно быть. Но я уже ничему не удивляюсь. Что именно тебе снилось?
— Да так, — Артур пожал плечами и повернулся в поисках своих вещей, — ничего особенного.
Мерлин, внимательно за ним наблюдавший, тихонько хмыкнул и хотел уйти, когда его снова остановил голос Артура — предполагалось, что он должен был звучать небрежно, но даже кто-то, знавший Пендрагона не настолько хорошо, как Мерлин, расслышал бы в нем нотки нервозности.
— Так ты говоришь, что я был им? Что я был всеми ими — ну, теми королями, которым ты помогал, моими воплощениями?
— И да, и нет, — немного помолчав, серьезно ответил Мерлин — уголки его губ при этом слегка дрогнули, но изображавший кипучую деятельность Артур этого не заметил. — Это не значит, что ты был Яковом, и в то же время — да, ты был им. Как бы тебе объяснить… это были другие люди. Воплощения твоей души, да, но люди все равно другие: каждый со своей историей, своим характером, своими проблемами и радостями. Иногда я угадывал в них тебя, но чаще… — он покачал головой, — чаще нет. А вот теперь ты стоишь передо мной и это просто поразительно.
Мерлин помолчал, ненадолго погрузившись в себя, — теперь уже Артур внимательно его слушал.
— Судя по всему, душа это нечто большее, чем личность одного человека, — прибавил маг, — она не имеет характеров и привычек, не имеет пола, — он уже шагнул через порог, когда вдруг обернулся, его глаза хитро блеснули, — или там, не знаю... ориентации! — и выскочил за дверь, потому что слишком хорошо знал это выражение лица Артура. — Жду тебя завтракать, — крикнул Мерлин из коридора и, посмеиваясь, направился вниз, оставив Артура с подушкой в руках, которую тот так и не успел в него запустить.

Когда Артур спустился на кухню — тоже, к слову, прекрасно оборудованную и со вкусом обставленную, стол, которым служил просторный кухонный островок, был действительно накрыт. От веселья Мерлина не осталось и следа. Он сидел с чашкой в руках, крепко о чем-то задумавшись, и даже не заметил появления Артура. Лицо его имело непривычное, серьезное и замкнутое, выражение. Впрочем, возможно Артур просто никогда по-настоящему не присматривался. Он вообще, судя по всему, не слишком-то наблюдателен, напомнило уязвленное самолюбие.
Повернувшись на шорох, Мерлин чуть вздрогнул, а затем растянул губы в улыбке — несколько напряженной, но вполне искренней. Мерлин снова был просто Мерлином. Но тягостное ощущение не ушло. Артур словно бы чувствовал, как расстояние в тысячелетие то исчезает, то снова появляется между ними.
— Кажется, я все помню правильно? — Мерлин указал на стол, где были собраны любимые утренние блюда Артура времен Камелота на несколько осовремененный лад — омлет с беконом, тосты с несколькими видами джемов, фрукты, сырная и мясная нарезка, сладкие булочки. — Или твои вкусы изменились?
— Не слишком, — ответил Артур, присаживаясь на барный стул и чувствуя себя неловко от такой внимательности к его предпочтениям.
— Чай? Кофе? Кажется, где-то был сок, Кайла вечно… — Мерлин принялся оглядываться, когда окончательно смущенный Артур перебил его:
— Все нормально, Мерлин, я ведь и сам могу…
— Ты у меня в гостях, Артур, — Мерлин понимающе хмыкнул. — Это нормально — заботиться о гостях. Я помню, что я больше не твой слуга, и что я — великий волшебник, — с наигранной важностью сказал он.
— И обманщик, — вставил успокоившийся Артур, сделав первый глоток кофе.
— И что теперь все по-другому, — закончил Мерлин.
— Не все, — скривился Артур, отправив в рот вилку с омлетом, — ты так и не научился готовить яйца.
— Тогда я передоверяю эту важную миссию тебе, — торжественно заявил Мерлин. — И вообще, поскольку теперь основная нагрузка на мне, предлагаю тебе заняться хозяйством.
Артур подавился омлетом и возмущенно уставился на мага, после чего оба не удержались от смеха.
— Ладно, а если серьезно, с чего мы начнем? — спросил Артур, когда большинство тарелок опустели, а в животе свернулся плотный комок из отнюдь не легкого завтрака.
Если вдуматься, не такая уж это плохая идея: самому заняться пропитанием. Со средневековыми замашками Мерлина спортивную форму будет сохранить трудно.
— Начнем… — выражение лица Мерлина снова переменилось. — У меня есть несколько соображений, но сначала я хотел предложить тебе кое-что, — он помолчал и внимательно посмотрел на Артура. — Зелье забытья.
— Зелье… забытья? — Артур запнулся, чувствуя, как настырным сорняком в сознании снова пробивается росток недоверия к колдовству. — Зачем? Я ведь уже говорил тебе, что все вспомнил до мельчайших подробностей — словно это было вчера.
— Не для того, чтобы ты вспомнил, — немного помолчав, проговорил Мерлин. — А чтобы забыл.
— Я не понимаю...
— У тебя есть своя жизнь, здесь, в современной Англии. Родители, дом, учеба, этот твой спорт. Ты мог бы и дальше жить ею, пока я…
— Это не вариант, — сухо перебил Артур.
— Сначала выслушай, — мягко, но настойчиво продолжил Мерлин. — Если ты откажешься, нам, скорее всего, придется использовать мощные чары забвения: полностью стереть память о человеке у всех, кто его когда-либо знал, совсем непросто. И эти чары необратимы, — Артур вскинул на него глаза, но промолчал. — А если не применять их, то смогут ли они смириться с тем, что ты оставил учебу, оставил близких и живешь теперь непонятно где и с кем? И насколько это безопасно для них: оказаться так близко к волшебному миру, к нам? Я не могу ручаться, Артур, извини... Нет ничего плохого, если ты согласишься принять зелье. В конце концов, как раз его действие всегда можно отменить, а я буду знать, где тебя найти. Это не предательство и не бегство, а просто разумный шаг в данных обстоятельствах. Обдумай все как следует, — попросил он.
Артур долго молчал, рассеянно катая по столу виноградину. Он думал о маме — вечно занятой, деловой, куда-то спешащей, но все-таки любящей, об отце, который недалеко от нее ушел, но всегда находил время для школьных матчей и редких разговоров по душам. Но больше всего об Аароне — мелком паршивце, который сводил с ума родителей и нянек своими выходками и просто обожал старшего брата. Родные, дорогие его сердцу люди. Надежды, мечты и планы. Вполне реальная жизнь со своими печалями и радостями. Кто-то словно сотрет ее ластиком, сотрет память о ней, о хороших и плохих моментах, о минутах счастья и горя, о первых достижениях и ошибках. У всех, кроме него. Он станет своеобразным мемориалом этой жизни. Он сам, его память и чувства, его тоска по ним…
— А ты и, правда, не изменился, — с тихим, грустным смешком сказал Артур, поднимая глаза на друга. — Нет, Мерлин, я не оставлю тебя одного разбираться с этим. И потом, я это я, и никакое зелье этого не изменит.
___________________________________
* Так король Англии и Шотландии Яков I ласково называл своего фаворита, друга и любовника Джорджа Вильерса, впоследствии герцога Бекингема. Стини — сокращение от святого Стефана, чьё лицо, по Библии, «сияло, словно лик ангела». В письмах король называл Стини то «женой», то «мужем».

Малоэтажный пригород в это время года был похож на иллюстрацию к детской книжке — из тех, что раздражают глаза своей пестротой. Впрочем, таким же было и убранство двухэтажного коттеджа: гирлянды, флажки, аляповатые украшения и елочные игрушки, еще немного гирлянд… просто потому, что их, видимо, не бывает много. А еще разноголосая, безостановочная, по большей части бессмысленная болтовня. Моргана извинилась, но едва ли была услышана, и тихонько выскользнула из гостиной.
Ей нужен был маленький перерыв от этого открыточного, приторно-семейного празднества. От осадивших ее племянников, которым она была представлена как давняя подруга матери. От попыток мужа Моргаузы (или Венди?) скормить ей кусочек этой превосходной йоркширской ветчины или, на худой конец, еще одну крохотную свинку*.
Теперь Моргана с жадностью вдыхала морозный воздух, стоя на холодной террасе, и рассеянно вглядывалась в лица редких прохожих. Почти все они были молоды и беззаботны. Вышедшие из возраста, когда Рождество нужно непременно встречать с семьей, и еще не повзрослевшие настолько, чтобы этого действительно хотелось. Они смеялись, болтали без умолку, распевали песни, толкались, выпихивая друг друга в свежевыпавший снег. Она смотрела на них, видела их модные стрижки и пестрые шмотки, слышала ставший для нее привычным сленг, но перед глазами стояли совсем другие картины, а в ушах звучали другие голоса. Алые плащи, грубоватые шутки, раскатистый хохот…
«Хей, гляньте-ка, я зарядил снежком сэру Леону прямо в его высокородный за… Леди Моргана», — молоденький рыцарь смущается и розовеет до кончиков ушей, почтительно кланяясь воспитаннице короля.
Она благосклонно кивает в ответ, но уголки губ предательски подрагивают. Она задергивает штору, и они с Гвен покатываются со смеху.
«Уверена, он уже в вас влюблен», — фыркает, отсмеиваясь, Гвиневра.
«Или в тебя», — парирует Моргана и гладит пальцами мех на оторочке бархатного плаща глубокого темно-синего цвета.
Сегодня у них запланирован семейный выезд с королем и Артуром, а вечером в замке будет пир. Гвен слышала в людской, что Утер задумал устроить детям сюрприз и пригласил бродячий театр…
Моргана зябко повела плечами. Губы привычно скривились от едкой, разъедающий горечи. Все было ложью. Каждый миг, каждое доброе слово, каждый широкий жест. Все было отравлено предательством с самого момента ее появления на свет и даже еще раньше — в момент зачатия.
За спиной открылась дверь, на плечи лег мягкий плед.
— Ты замерзнешь и простудишься, — пожурила ее Моргауза, привлекая к себе за плечи.
— Вряд ли обычная простуда может мне теперь навредить.
Сила еще не до конца пробудилась в ее теле, но Моргана уже чувствовала ее мощь и наслаждалась этими жаркими, нетерпеливыми импульсами. Накануне она попробовала несколько заклинаний и поняла, что помнит их все. Результат был неидеальным, но у нее будет время поработать над точностью, а то зеркало ей все равно не нравилось. Оно помнило слишком много. Ее одиночество, ее слезы, ее потерянный и несчастный вид. По большому счету, в той крохотной квартирке в центре не было ничего, что стало бы ей особо дорого за последние три года, когда она строила свою взрослую жизнь и безуспешно пыталась отыскать свое место в мире, казавшемся ей чужим и враждебным чуть ли не с самого ее рождения.
Но теперь это в прошлом. Она больше не одна и она не бессильна. Черт, да она сильнее, чем когда-либо, и тому есть причины… Она довольно усмехнулась и повернулась к сестре.
— Значит, Сенред, да? Неожиданно. Здорово же ты наверное удивилась, когда вспомнила…
— Не то слово, — хмыкнула сестра. — Хотя, пожалуй, не так чтобы очень.
— Вот как? — Моргана пристально посмотрела на нее.
Моргауза пожала плечами и отвела взгляд.
— То, что было тогда между мной и Сенредом, не имело шансов на будущее… все, что было искреннего и настоящего с тех отношениях умерло, не родившись. Вместе с детьми, которых я лишала права на жизнь, едва ощутив их в своей утробе, — приглушенно сказала она. — Но между мной и Джоном все иначе. И наши дети сидят сейчас за столом вместе с нами.
— Что ж… я рада за вас, — прохладно сказала Моргана и прищурилась. — Выходит, он ничего не вспомнил?
— Вспомнил, но… — Моргауза дернула плечом. — Мне пришлось помочь ему снова забыть. Эти воспоминания, вся эта прошлая жизнь делали его несчастным. И потом, если со мной что-то случится, у Оливера, Чарли и Эйлин будет отец.
Моргана нашла и сжала ее руку.
— Обещаю, что в этот раз…
Моргауза качнула головой, прерывая ее.
— Давай обойдемся без обещаний, хорошо? Слишком много их было дано когда-то... Пойдем, скоро будет десерт.
Мягко улыбнувшись сестре, она вернулась в дом, и вскоре до Морганы донеслись радостные, возбужденные крики. Дети с нетерпением ждали сладкого, и Сенред, или скорее Джон, предлагал самой младшей, Эйлин, помочь ему с сервировкой.
Моргана не спешила возвращаться, кутаясь в плед и скользя взглядом по размытой, иссиня-черной линии горизонта. Воздух звенел от мороза и внезапно наступившей тишины. Она окружила Моргану, протянула свои ласковые руки к самому горлу, легонько погладила и вдруг сжала до навернувшихся на глазах слез. Снова, как когда-то очень давно, Моргана остро ощутила собственную ненужность, одиночество и пустоту, пожирающих ее, словно трехголовый монстр. Ее личный Цербер, сторож ее преисподней. Вот только раньше был еще Камелот. Цель, смысл и символ всего, что у нее отняли, и что принадлежало ей по праву. Сейчас осталась только месть… и сестра, для которой очередное дурацкое рождество было важнее того, что они снова вместе и могут стать сильнее, чем когда-либо прежде.

Волосы у Бретты были темные и блестящие, как напоенная лунным светом летняя ночь. Тугими кольцами они рассыпались по плечам, доставая до самой поясницы, а сейчас, когда она так низко склонилась над ручьем, показывая что-то своему бессменному другу, и вовсе полоскались в прозрачных водах иссиня-черными кисточками.
— Прекрасное наследство, — с тихим смешком сказал Эглер, подходя ближе и коснувшись плеча Морганы.
— Во-первых, не смей читать мои мысли, — поморщилась она, — а во-вторых, похоже, это единственное, что я сумела ей дать.
И действительно, все прочее досталось Бретте от отца: смуглая кожа, карие глаза, спокойная уверенность в своих силах и образ жизни. И только роскошные черные локоны с первого взгляда подсказывали любому, чья она дочь. Бретта не любила убирать их, сдергивая любые гребни и заколки, бросая их наземь, где придется. В конце концов, они сдались. Точнее — сдалась Моргана. Смирилась, вычеркивая из своего личного списка очередную привычку. В этом списке было много всего: мягкая постель, дорогие платья, вкусная и горячая пища в любое время дня.
На ее талию легли теплые, крепкие руки.
— Ты скучаешь по ней? По этой жизни? Прости… ничего не могу поделать, когда твои мысли звучат так ясно.
Моргана откинула голову ему на плечо. По губам ее скользнула рассеянная улыбка.
— Скучаю ли я? По сытой и спокойной жизни в королевских покоях? — спросила она. — По тем временам, когда мне не приходилось срываться с очередной нашей стоянки и жить в страхе за тебя и Бретту? Нет, — помолчав, покачала головой Моргана. — Я не скучаю.
Она обернулась и посмотрела ему в глаза.
— Потому что та жизнь была насквозь отравлена ложью и полна притворства, — она потянулась и коротко поцеловала его в губы, а затем положила голову ему на плечо. — А эта — магией и любовью.
— Вот и еще наследство, — сказал Эглер, обнимая ее. — Самое лучшее из возможных. Магия и любовь.
— Магия и любовь, — эхом отозвалась Моргана, прикрывая глаза.
Рядом раздалось деликатное покашливание.
Старший товарищ Бретты ненадолго оставил свою маленькую подругу, но продолжал поглядывать в ее сторону.
— Разведчики говорят, что в пяти милях отсюда прошел рыцарский отряд. Будем сниматься или…
— Да, уйдем глубже в леса, — немного подумав, со вздохом сказал Эглер. — Или подождем до вечера? — он посмотрел на Моргану.
На мгновение она задумалась, прикусив губу. Что было бы, останься они и покажи утеровским прихвостням, на что на самом деле способны. Глаза ее потемнели, в них блеснула сталь. Эглер нашел и сжал ее ладонь.
— Нет, — она покачала головой. — Не станем рисковать. Давай, Мордред, поможешь нам с Бреттой собраться… Хей, осторожней, милая! — окликнула она дочь, которая наклонилась слишком низко, оступилась и теперь балансировала на краю неглубокого, но бурного потока.
На мгновение радужка Морганы окрасилась золотом, и вот мягкая волна приподняла и отнесла ребенка на пару шагов назад.
— Ой, мама, это ты, да? — Бретта обернулась и звонко рассмеялась. — А можно еще так? Ну, пожалуйста!
Моргана покачала головой и, опустившись на корточки, распахнула объятия. Бретта полетела к ней стрелой, едва касаясь земли ногами, и, кажется, сама не замечала, что тоже колдует.
Моргана подхватила дочь на руки и закружила. Воздух зазвенел, заискрился, столько в нем было магии. Мордред и Эглер переглянулись. Их переполняло волшебство этой минуты, счастье этой близости, и все же внимательный наблюдать заметил бы тень тревоги в глазах Эглера. Каждый раз, забираясь все дальше в лес, он надеялся только на одно: что они снова успеют скрыться. Что рыцари Камелота не преградят им путь. Что рука их не поднимется на близких Морганы... В противном случае — помоги им тот бог, которому они молятся. Ибо никогда прежде он не видел и не ощущал столько силы, как у его жены и дочери.

Моргана открыла глаза, чувствуя, как трепетное светлое чувство утекает из ее тела, сползает по простыням, просачивается между половицами. Какое-то время она лежала, не шевелясь, скользя невидящим взглядом по светлым стенам гостевой комнаты. Окна были плотно зашторены, но ровный белый свет все равно пробивался сквозь ткань и узкие щели, играя на лаковой поверхности трюмо.
Тихонько скрипнула дверь.
— Прости, ты еще спишь? — тихо спросила Моргауза, и Моргана покачала головой, жестом подзывая ее к себе.
— С добрым утром, — хриплым ото сна голосом проговорила она, сжимая ладонь сестры.
— С добрым, — Моргауза коснулась губами ее лба. — Хотя уже почти полдень. Похоже, проблемы со сном остались в прошлом? — добродушно усмехнулась она.
— В очень далеком прошлом, — Моргана приподнялась на подушках. — А ты все такая же ранняя пташка?
Когда-то, впервые обретя то, что у нее так грубо отняли в момент рождения — настоящую семью и магию, она с восхищением и затаенным стыдом наблюдала за тем, как самостоятельно справляется с любыми трудностями ее сестра, как рано встает и сколько всего успевает за день. Сама она, наконец избавившись от кошмаров, была не прочь понежиться в кровати дольше обычного. Но Моргауза только поощряла это, посмеиваясь. Приносила ей завтрак, гладила по волосам, рассказывала о маме. Они были счастливы тогда, по-настоящему счастливы… Мысль эта странно потянула внутри.
— Боюсь, в этот раз у меня не было выбора, — покачала головой Моргауза. — Вот и сейчас я снова вынуждена покинуть тебя, поскольку имела неосторожность пообещать кое-что... Но это только до обеда, а потом я вернусь, и мы обо всем поговорим, — пообещала она. — Или, может, ты захочешь присоединиться к нам? Ничего особенного: просто небольшая прогулка и умеренно количество фаствуда в ближайшем торговом центре…
— Нет-нет, идите, — улыбнулась Моргана, чувствуя знакомую приторность этой улыбки. — Мы еще успеем наговориться.
— Ну, хорошо, — Моргауза поднялась. — Внизу есть свежий кофе, яйца, тосты, жареный бекон и куча другой еды... Пожалуйста, не стесняйся.
— Не буду.
— Кстати, — Моргауза обернулась на пороге, — я заходила чуть раньше, и ты улыбалась. Снилось что-то хорошее?
— Очень, — помолчав, сказала Моргана, ограничившись одним этим словом.
Как только за сестрой закрылась дверь, она резко откинула одеяло и поднялась. Что ж, если у Моргаузы нет на нее времени, она знает того, у кого оно может найтись.

_____________________________________________

* «Свинки в одеяле» — традиционное рождественское блюдо в Англии (маленькие сосиски, запеченные в беконе).

— Так чем займемся? — спросил Артур, как только с завтраком и сложными вопросами было покончено.
Конечно, оставались еще вопросы о Камелоте, но для них стоило найти более подходящее время. Сейчас ему хотелось действовать.
— О, тебе это придется по душе, — Мерлин поманил его за собой в сторону холла. Они прошли почти все здание от крыла до крыла, когда хозяин наконец распахнул широкие двери и закончил начатое предложение: — Исследованиями!
— Очень смешно, — фыркнул Артур, но невольно замолчал, пораженный открывшимся ему зрелищем.
Просторная комната в два этажа располагалась в одной из двух боковых башен и была битком набита книгами, окольцовывающими ее стены десятками пестрых рядов. В свете, льющемся из узких стрельчатых окон, искрилась в танце многовековая пыль. Посреди библиотеки стояло несколько тяжелых столов и стульев, чуть в стороне: длинный стол со всевозможными склянками, пузырьками, минералами и связками трав. Сердце кольнуло, и Артур взглянул на Мерлина. Ответная улыбка друга была мягкой и грустной.
— Ты же шутишь, да, Мерлин? — спросил Артур, подыгрывая. — Нет, не шутишь…
— Нисколько, — покачал головой маг. — Сначала исследование, потом план и лишь затем — действие. Никто еще не придумал ничего лучше. Вот здесь, — он указал на довольно широкую секцию, уходящую под самый потолок, — у меня собраны книги по перерождению и путешествиям душ…
Артур присвистнул.
— Смотрю, ты всерьез увлекся темой.
— У меня были на то причины, — напомнил Мерлин. — И хотя я читал все это не по одному и даже не по два раза, что-то могло забыться или потеряться. Так что сначала мы посмотрим здесь — будем искать прецеденты, возрождение души в одном из своих прошлых воплощений, а потом… — он замешкался.
— А потом? — насторожился Артур.
— А потом займемся магией. Посмотрим, нет ли на тебе каких-нибудь следящих или иного рода заклятий. На первый взгляд, все чисто, но я мог что-то пропустить…
Мерлин говорил неуверенно, словно заранее предвидел активное сопротивление или даже отказ, поэтому Артур просто кивнул. И не только из чувства противоречия, но и вдруг ощутив вину. Мерлин словно продолжал извиняться за то, кто он такой, но ведь никто из них не выбирал кем родиться. И если бы не паранойя отца, ни его страх и боль, возможно Артур сам ходил бы на поклон к Мерлину за советом. Он даже вспомнил старикашку, которым вынужденно притворялся Мерлин, и это его неожиданно развеселило.
— Ну, хорошо, — согласился он, придвигая к себе одну из лестниц, — начнем с книг. Я сверху, ты снизу.
— Как скажешь, — кивнул Мерлин и взял с полки первый фолиант.
Он явно удивился такой сговорчивости, но решил не подавать вида.
Спустя пару часов энтузиазма у них поубавилось. Стопки книг на столах росли, искомых упоминаний не находилось, хотя они и сделали множество закладок на тех местах, в которых хотя бы отдаленно говорилось о чем-то похожем.
Артур как раз пытался пристроить очередную тяжеленную, но совершенно бесполезную книжищу на ее законное место в предпоследнем ряду под потолком, когда заслышал какой-то звук в холле. Хотел было обернуться, и это стало его роковой ошибкой. Книга начала выскальзывать из рук, а его попытка поймать ее привела к тому, что нога соскочила с перекладины, лестница покачнулась, и он совсем неизящно полетел вниз, ни издав, к своей чести, ни звука: звать Мерлина в такой момент было бы унизительно.
— Артур? — Мерлин обернулся на шум, но не успел ничего сделать.
До столкновения с полом оставались считанные мгновения, когда Артур вдруг завис в воздухе.
— Осторожнее, принц, — улыбнулся та самая колдунья, что следила за ними вчера в баре.
Теперь она стояла на пороге библиотеки, наблюдая за его падением с насмешливой полуулыбкой. Рыжие волосы были убраны в косу и перекинуты через плечо, руки сложены под грудью, а глаза горели каким-то потусторонним огнем. Но стоило огню погаснуть, уступая весенней зелени, как Артур все-таки растянулся на полу.
— Спасибо, — буркнул он, поднимаясь на ноги.
— Всегда пожалуйста, ваше высочество, — она присела в неловком реверансе и издала смешок.
— Кайла, — с легким упреком сказал Мерлин, но уголки его губ подрагивали. — Спасибо, что пришла.
Ее «Всегда, пожалуйста» прозвучало почти одновременно с артуровским «Так это ты позвал ее?», заставляя Мерлина сначала закатить глаза, а потом уж кивнуть.
— Но сначала мне нужен кофе, — сказала Кайла, утрачивая былую веселость. — Отец решил окончательно свести меня с ума.
Мерлин вопросительно изогнул бровь, но ведьма лишь мотнула головой.
— Сначала чашка хорошего эспрессо, потом все остальное.
— Наколдовать тебе? — предложил Мерлин.
— О, нет! — она фыркнула и развернулась на пятках, воздев руки к небу. — Та кофемашина, что я купила тебе в прошлом месяце, вот где настоящая магия, Мерлин! Можешь попробовать напоить своим кофе принца, но сомневаюсь, что оно придется ему по вкусу, — и с этими словами она вышла за дверь.
Артур поймал себя на том, что хочет улыбнуться, глядя вслед рыжей бестии.
— Ну и кто это? Твоя подружка? — не сдержавшись, спросил он у Мерлина некоторое время спустя, когда все-таки пристроил злосчастный фолиант на место.
— Кайла? — Мерлин взглянул на него с удивлением. — Нет, я же говорил тебе, она моя помощница. Весьма способная и несколько…
— Нахальная? — подсказал Артур.
— Напористая, — усмехнулся Мерлин.
— Кажется, у нее какие-то проблемы с тем, что я… был принцем, — заметил Артур. — Есть идеи на этот счет?
Мерлин покачал головой, не отводя взгляда от очередной причудливой иллюстрации.
— Мерлин? — с нажимом произнес Артур.
Маг пожал плечами, но затем, не сдержавшись, прыснул.
— Ну, возможно, все дело в том, что я немного рассказал ей, какой высокородной занозой ты был когда-то, — признался он. — А может, в том, что она и сама в некотором роде королевская особа…
— Она? — недоверчиво переспросил Артур. — Королевская особа?.. Дай угадаю, королева выпендрежа?
— Очень остроумно, — пропела вновь показавшаяся в дверях Кайла.
Перед ней по воздуху плыли три маленькие кофейные чашки. Осторожно забрав одну из них, прилетевшую прямо ему в руки, Артур был вынужден выдавить из себя очередную благодарность.
— Дело в том, что Кайла…
— Мерлин, — предупреждающе произнесла ведьма.
— Можно сказать, что Кайла — принцесса драконов, — Мерлин примирительно улыбнулся. — Прости, рано или поздно он бы все равно узнал.
Ведьма демонстративно застонала вслух и покачала головой.
— И ты туда же, — пробормотала она.
— Как… как это? — спросил Артур, покосившись на нее.
— Она прямой потомок первого человека-дракона, Эйсузы.
— Эйсуза… — Артур задумался, — это имя почему-то кажется мне знакомым. Кто она?
Мерлин и Кайла переглянулись.
— Дракон Морганы, — приглушенно сказал Мерлин.
— Тот самый, что закалил своим дыханием меч, ставший твоей погибелью, Артур, — прибавила Кайла, впервые назвав его по имени.

Мерлин забыл об Эйсузе. Слишком много было всего, но особенно — горя. Горе заволокло все его мысли, утопило их в прогорклом тумане. Он говорил с Гаюсом, с Гвен, с рыцарями. Он отвечал, делал то, что должно, иногда даже улыбался чьим-то шуткам, но все это была лишь малая его часть, своего рода марионетка, которую нужно дергать за ниточки в правильный момент.
— Иди спать, Мерлин, — бывало говорил ему по вечерам Гаюс, присмотревшись к нему повнимательнее, и вздыхал.
И он шел спать. Снимал одежду, заворачивался в одеяло, закрывал глаза. И видел Артура. Решительного, сердитого, смеющегося… умирающего. Что можно было сделать иначе, думал он? Многое. Можно было рассказать Артуру правду гораздо раньше, можно было удержать Мордреда от падения в пропасть, раз и навсегда избавиться от Морганы, позвать Килгарру не в самый последний момент… Многое. Но они упрямо шли навстречу проклятому року. Артур шел, а Мерлин не помешал ему. Не справился с возложенной на него миссией, не сумел разорвать проклятый замкнутый круг судьбы лучшего друга.
— Прости, — шептал он, стиснув зубы.
Но прощать было уже некому.
Так что Эйсуза сама нашла его… вышла навстречу в одну из его ночных вылазок, когда оставаться в стенах Камелота было особенно невыносимо. В ее водянистых глазах плескалась такая боль, что Мерлину на секунду показалось, что они есть одно. Он обнял ее за шею, уткнулся лбом в холодную чешую и зарыдал. Эйсуза прижалась к его спине своей огромной головой. Они должны бы ненавидеть друг друга, подумал Мерлин. Она закалила своим дыханием проклятый меч, а он убил ту, что была Эйсузе дороже всего на свете… Но они жались друг к другу в отчаянии и одиночестве, и в сердцах их не было ненависти, только боль и безрассудное желание новой встречи.
Тогда он снова позвал Килгарру, не найдя другого решения. Магия в Камелоте больше не подвергалась гонению, но никто не установил предела человеческой глупости или жестокости. От мысли, что кто-то может причинить Эйсузе новую боль, внутри все сжималось.
Старый дракон грузно опустился на влажную траву и склонился перед ним. Мерлин ломко улыбнулся в ответ. Встреча двух последних драконов была исполнена торжественного молчания.
— Ты должен отпустить ее, — сказал Килгарра.
— Что? Отпустить? — Мерлин растерялся. — Я думал, ты заберешь ее с собой…
— Я стар, Мерлин. Дни мои сливаются воедино, а настоящее мешается с призраками прошлого и грезами о будущем, — проговорил Килгарра. — От такого наставника больше вреда, чем пользы. У Эйсузы свой путь в мире магии и людей. Отпусти ее, не бойся, она не пропадет.
Мерлин послушал.
Он отпустил Эйсузу, пожелал отыскать свою дорогу и боялся, что она не поймет, что придется гнать ее от себя, но этого не случилось. Она растворилась в предрассветной дымке, словно была соткана из туманного серебра, а вернулась спустя несколько месяцев, неуверенно ступая по влажной траве босыми ногами.
Мерлин стоял ошеломленный, пока Эйсуза не подошла вплотную и не положила холодную, тонкую ладонь ему на щеку. Она так и не научилась говорить, или ей это было просто не нужно.
«Это я, Мерлин. Эйсуза», — раздалось в его голове звенящим девичьим голосом.
И хотя он понял это с первой же секунды, с первого взгляда на нее, ему потребовалось еще немного времени, чтобы прийти в себя и принять чудесную метаморфозу.
— Кто… кто сделал это с тобой? — прошептал он.
Кто обладал достаточной силой? Вот каким был правильный вопрос. И как только он задал его себе, то предугадал и ответ.
«Верховная жрица Старой религии, — подтвердила его догадку Эйсуза. — Тебе нечего бояться, Эмрис, — добавила, словно почувствовав, как закаменели его скулы под ее ладошкой. — Жрица не желает войны. Как и знакомства с тобой или кем-либо, кто не считает себя последователем старой религии. Отныне ваши пути расходятся, и если им суждено сойтись вновь, это будет уже другая история. На прощание она просила передать тебе кое-что. Как акт доброй воли и залог невмешательства в дела друг друга. Перед гибелью Моргана колдовала, и эта магия до сих пор не знала равных себе».
— Спасибо, — Мерлин не слишком сейчас задумывался о смысле произнесенных слов. Моргана мертва, и едва ли сможет причинить вред кому-то еще.
Он думал о том, знал ли Килгарра, что такое возможно — обратить дракона в человека, и почему не подсказал ему, как это сделать. Не потому ли, что способ едва ли пришелся бы Мерлину по душе? Или все дело в том, что теперь последнему повелителю драконов было некем повелевать? Обманчиво хрупкое человеческое создание, что стояло рядом, больше не подчинялось его воле.
Но Эйсуза была настойчива. Откинув со лба длинные белоснежные пряди, она приподнялась на цыпочках и заглянула ему в глаза.
«Я хорошо знала, Моргану, Эмрис, — прошелестела она. — И любила ее всем сердцем. Но это правда: у нее всегда был запасной план».
— Прости, — вырвалось у него.
«Ты не слушаешь, — ему почудился легкий вздох. — Не терзай себя, Эмрис. Никто не виноват. У каждого своя судьба».
Она на короткий, болезненный миг прижалась к нему. Мерлин осторожно обнял худые плечи и почти сразу же отпустил. А потом долго смотрел ей вслед, чувствуя странное облегчение. Больше их пути не пересекались. Но сменилось несколько поколений, и он начал встречать тех, в ком текла драконья кровь, слыша ее беспокойный ток и тихое, призывное пение. Она пела для него, хотя он уже не имел над ней никакой власти.

— У вас красивый дом, магистр, — сказала Моргана, оглядывая высокий холл, обшитый панелями темного дерева, с тянущейся вглубь портретной галереей.
Особняк действительно производил впечатление и был не менее внушительным внутри, чем снаружи. К тому же, ей нравилось, что магистр с семьей не прятались по темным углам, а жили в самом сердце Лондона, у всех на виду.
— Благодарю, миледи, — статный седовласый мужчина поклонился, касаясь губами протянутой руки. — Молан Рейли, к вашим услугам. Мы с моим сыном, Лоркканом, рады приветствовать вас в нашем доме, — он жестом пригласил ее пройти в гостиную.
Стоящий по правую руку от него молодой человек сдержанно кивнул и последовал за ними, не потрудившись скрыть свой скептический вид.
— А это, должно быть, ваши предки? — вновь заговорила Моргана, скользя взглядом по выразительным и по большей части надменным лицам.
Все они были чем-то неуловимо похожи помимо очевидного фамильного сходства. То были красивые, гордые, волевые люди, независимо от того, кто был изображен на портрете — мужчина или женщина, юный наследник или престарелая глава рода. Их навеки замершие взгляды приковывали к себе и, казалось, все еще таили в себе опасную, готовую в любой момент пробудиться силу.
— Верно, — подтвердил хозяин дома. — В нашей лондонской резиденции собраны почти все, не считая отступников и предателей крови.
Позади раздался отчетливый, хоть и приглушенный смешок, но ни Моргана, ни Молан даже не повернули головы.
— Что ж, это делает вам…
Она замолчала на полуслове, когда взгляд ее остановился на изображении, растянутом, наподобие знамени, почти под самым потолком. То был вытканный искусной рукой гобелен: сверкающая серебряная нить, россыпь мелкого жемчуга и два крупных полупрозрачных топаза. Длинное, мощное, гибкое тело. Такое, каким оно должно было стать однажды.
— Это… прекрасно, — ее голос чуть дрогнул. — Она прекрасна.
Молан согласно и почтительно опустил голову.
Остаток пути до гостиной прошел в молчании. Перед глазами Морганы все еще стоял мерцающий в полумраке облик. Сердце болело все острее, в голове помутилось…

Белые крылья, развернувшись во всю мощь, закрывали полнеба, затмевая солнечный свет. Она была похожа на птицу. Прекрасную, огромную, сияющую птицу.
— Как она хороша, — тихо сказала Моргана, ощутив, как и всякий раз, волнующую дрожь восхищения.
— Она пугает моих людей.
Мужской голос был властным, но всегда почтительным. Тот, кому он принадлежал, не привык просить, но умел это делать. Он был умен, хитер, прозорлив и не прощал обид. И он никогда не делал той глупой ошибки, что так ее раздражала: не считал, что разделенное ими ложе дает ему какую-то власть или превосходство над ней. Не участвовал в этой бессмысленной возне для слабых и малодушных... Хлодвиг не был ни слабым, ни малодушным. Он ценил ее силу и способности, она — его пыл, юность, решительность и все те качества, что делали его настоящим королем и воином. Понадобилось некоторое время, чтобы она призналась себе: Хлодвиг был во многом похож на Утера, но еще больше — на Артура. Нашлось однако и немаловажное отличие: его честность с самим собой и с теми, кто был по-настоящему важен. Не говоря уж об умении расставлять приоритеты, действовать жестко и не прятаться за двуличными рассуждениями о чести и псевдоморалью.
«Возможно, однажды мне придется принять их нового бога», — сказал он ей как-то, лежа на сбитых, влажных еще простынях и задумчиво глядя в потолок.
Она улыбнулась. Давно прошли те времена, когда подобное заявление было бы приравнено ею к предательству.
«Конечно. Если это будет нам выгодно».
Он поднял голову и взглянул на нее.
«Это не станет проблемой?»
«Нет, — она покачала головой. — Делай то, что должен. Поклоняйся любым богам, бери в жены любую знатную девицу себе по вкусу или хочешь — заведи гарем на манер варваров. Это не имеет значения пока ты тот, кто ты есть, и находишься там, где и должен быть».
«Я начинаю думать, что тебе нужен не столько я, сколько моя армия…» — пробормотал он, целуя молочно-белое плечо и оглаживая бедро горячей ладонью.
Моргана хрипло рассмеялась. Приподнялась на локте, коснулась пальцем его рта, провела ногтем по подбородку, шее, широкой груди… Наклонилась и запечатлела на губах долгий, сочный поцелуй.
«Мне. Нужно. Все».
«Не сомневаюсь, — пробормотал он, наматывая на кулак темные кудри. — Ты ведь хочешь добраться до своего брата…»
Она позволила ему подмять ее под себя, запрокинула руки за голову и выгнулась навстречу сильным, резким движениям, гортанно застонав. Тогда еще мысли о кровавой расправе над Артуром возбуждали не меньше самых умелых ласк…
Но теперь что-то изменилось.
— Ей нужно летать, — сказала Моргана, позволяя мужским рукам обвить ее раздавшуюся талию и устраивая затылок на плече Хлодвига. — Просто скажи своим фанатикам, что она — божье благословение. Дар и гроза небес. И ее белоснежный цвет лишнее тому подтверждение. Или еще какую-нибудь чушь в этом роде…
Холдвиг расхохотался.
— Знаешь, а ведь это может сработать, — сказал он. — Так ты уверена? — помолчав, спросил он. — Насчет Сиагрия… он падет?
— Я видела это так же ясно, как вижу сейчас Эйсузу, это высокое небо и обступившие замок леса. Как видела нашего сына, который явится на свет в канун равноденствия.
— Сына? — он развернул ее к себе за плечи. — Ты уверена, что будет сын? Моргана?
Его глаза горели, на щеках заалел румянец. Она прикусила губу, сдерживая улыбку. Сколько же в нем было горячей, живой жизни. Она кивнула, и Хлодвиг сжал ее в объятиях, ничуть не заботясь об осторожности. Но если мать твоего сына — ведьма, это ее дело. Никто не защитит будущего младенца лучше нее.
Когда Хлодвиг выскочил из спальни, Моргана вернулась к созерцанию парящей в небесах Эйсузы. Каждый раз, глядя на нее, она заново ощущала себя свободной, никому ничем не обязанной, способной на все. Знакомый холодок пробежал по спине при воспоминании о том жутком колодце в Амате. Если бы не случайность… если бы не сжалившийся над нею мальчишка, по неосторожности или незнанию спустивший им с Эйсузой кувшин воды на крепкой бечевке, то не видать бы ей растерзанного Саррума у своих ног. Не попасть бы на тот корабль, скрываясь от его кровожадных приспешников. Не повстречать бы Хлодвига и не признать в глубине души, что есть и другой путь…
Да, поначалу она все еще лелеяла планы мести. Но сейчас, когда под сердцем ее росла и крепла новая жизнь… Это было не так уж важно. Все было не так уж важно. Этот их новый бог. То, что Хлодвиг не успеет сдержать обещания, слишком занятый объединением своих земель. Не имело даже значения, какую девицу он выберет себе в законные супруги, скольких она родит ему и скольким из них Моргана позволит жить… То были незначительные помехи, короткие остановки на том пути, который однажды приведет ее сына к власти. К престолу, права на который уже никто не посмеет оспорить.
Об этом она позаботится.

— Леди Моргана! — кто-то звал ее, аккуратно растирая похолодевшие ладони.
— Что… что произошло? — она вздрогнула и отшатнулась, прижимаясь к спинке дивана.
— Вы потеряли сознания, — магистр почтительно отступил. — Хотите воды? Или, быть может, вина?
— Нет, все в порядке, — она сглотнула. — Должно быть, мои силы все еще не пришли к балансу.
— О, да ладно, — процедил сквозь зубы молодой Рейли. — Мы действительно должны смотреть этот бездарный спектакль?
— Замолчи. Сейчас же, — на этот раз отец все-таки обернулся к нему, и одного взгляда было довольно, чтобы Лорккан опустил плечи и голову, признавая его превосходство.
Но все же недостаточно, чтобы окончательно сломить его упрямство.
— Ты ведь и сам это понимаешь, — пробормотал он, глядя себе под ноги.
Моргана наблюдала эту маленькую семейную сцену с насмешливым интересом, а затем поднялась и медленно подошла к Лорккану Рейли. Она уже почти полностью овладела собой, и в крови ее загудело знакомое темное предвкушение.
— Я вижу, ваш сын сомневается в правдивости моих слов, — сказала она и чуть усмехнулась кончиками губ. — Это ничего, он еще так юн… — мгновение, и ее тонкие пальцы с силой впились в бледный узкий подбородок, приподнимая его.
Глаза Лорккана полыхнули яростью, но первая же попытка вырваться обернулась полным провалом. Он с ужасом осознал, что не может шевельнуться.
— Однако детенышам следует знать свое место и молчать, когда говорят взрослые, — сказала Моргана, отпуская его. — А если они этого не умеют, что ж… — она взмахнула рукой, и рта на лице Лорккана не стало.
Зеленые глаза заметались в ужасе, остановились на отце в беззвучной мольбе, но тот смотрел только на Моргану.
— Это вы… — выдохнул Молан, — это действительно вы!
Моргана снова опустилась на диван.
— Вы что-то говорили о вине?
И лишь взяв в руки поспешно налитый бокал, щелкнула пальцами, возвращая сыну хозяина прежний вид.
— Считай это первым и последним актом моей доброй воли. Предупреждением тебе и прочим неверующим, — сказала она. — А теперь прочь, нам с твоим отцом нужно серьезно поговорить.
Бормоча неловкие извинения, Лорккан поспешил убраться из гостиной, презирая самого себя за выступивший на спине пот и захлестнувшую его панику. Но никто, ни единая живая душа за все двадцать шесть лет его жизни не смела практиковать на нем темные заклятия.
А Моргана, проводив его насмешливым взглядом, расстегнула перекинутую через плечо бархатистую сумку и извлекла из нее голубой кристалл, при виде которого глаза Молана загорелись алчным огнем и неприкрытым восторгом.
— Это действительно я, Моргана Пендрагон, последняя истинная жрица Старой религии, — сказала она. — И нам есть, что обсудить.