Аврора живет в башне из слоновой кости*, и земля от нее так далеко, что в пасмурный день – такой, как сегодня – ее не видно вовсе. С каждым днем башня становится выше. На считанные миллиметры, но принцесса это чувствует.
Каждый день Аврора вспоминает. Она бы и рада этого не делать, но иначе нельзя. Эти воспоминания – ее связь с напитанной терпкими запахами и влагой землей. Аврора до безумия боится утратить ее. Своих воспоминаний она тоже боится, ведь и они – неразбавленное безумие, взвешенное в крови и равномерно разлитое по венам.
Аврора закрывает глаза и прерывисто вздыхает.
Должно быть той ночью Мулан проснулась от ее всхлипов. Аврора хмурится, прикусывая губу: была не совсем ночь, а скорее ранее утро. Хмурое, сырое и бледное. Это важно. Каждая деталь важна.
Мулан испугалась. Храбрая, сильная, закаленная в битвах Мулан испугалась и порывисто склонилась над ней, тронув за плечо. Она ничего не спросила, только заглянула в глаза с немым вопросом.
- Все в порядке, - выдавила тогда Аврора и, подумав, прибавила: - Меня никто не обидел.
Напряженные плечи Мулан расслабились, лицо разгладилось, в глазах проскользнуло выражение терпеливой, снисходительной нежности – как это порой бывает с детьми. Она привыкла утешать свою принцессу. Раньше злилась. Потом злость ушла, прихватив с собой раздражение и недовольство.
- Мы скоро спасем его, - привычно пообещала она, присаживаясь на краешек расстеленного для сна плаща. – И ты обретешь свой счастливый конец…
Что-то особенное, прозвучавшее в ее голосе, заставило Аврору поднять голову. Мулан смотрела мимо нее.
- Дело не в этом, - сказала Аврора.
- В чем тогда? – Мулан снова нахмурилась, тревожно скользнув взглядом по хрупкому, сжавшемуся в комок телу.
Может, Аврора больна?
- Ты плохо себя чувствуешь? Ты… - она протянула руку к бледному лбу.
Аврора нетерпеливо отпрянула.
- Да нет же, - ее голос окреп, - просто… просто…
И замолкла.
- Если это так просто, то и сказать должно быть просто, - улыбнулась Мулан, снова расслабившись.
Аврора глянула на нее чуть обиженно. Ведь они, кажется, уже прошли ту стадию отношений, когда она была всего лишь надоедливым несмышленышем.
- Прости, - мягко сказала Мулан, без труда прочитав этот взгляд, и накрыла озябшую ладошку своей - крепкой и теплой. – Что тебя тревожит?
Аврора опустила взгляд.
- Счастливый конец… - прошептала почти неслышно.
- Что? – то ли не разобрала, то ли не поняла Мулан.
- Счастливый конец, – собрав все свое мужество, твердо сказала Аврора, с некоторым даже вызовом посмотрев на Мулан. – Дурацкий счастливый конец!
- Поясни, - спокойно попросила та.
- Все предопределено, понимаешь? Заранее. И это… это не кажется правильным, - слова, с таким трудом срывавшиеся с губ, одновременно пугали Аврору и придавали ей силы. В их мире это было подобно святотатству, но с другой стороны – кто установил правила? Сейчас она должна растить выводок златокудрых ребятишек в своем замке вместе с принцем, а не мотаться по лесу в его поисках, подвергая свою жизнь всевозможным опасностям. При мысли о принце тоскливо заныло сердце. – Вот и Филипп… я ведь не так уж хорошо его знаю…
- Раньше тебя это не останавливало, - заметила Мулан, и в ее голосе появилась отчужденность.
Боль в груди усилилась.
- Ты… - Аврора сглотнула, - ты любишь его?
Мулан пристально посмотрела ей в глаза, а потом грустно усмехнулась.
- Нет. Это все? – спросила с нажимом. – Тебе нужно поспать.
Аврора молчала, но когда Мулан попыталась встать, перехватила и сжала ладошкой ее пальцы, заставляя остаться.
- Это правда, - смягчившись, сказала Мулан, думая, что ее все еще мучат сомнения. – Твоя ревность, если это она, ничем не оправдана.
Аврора медленно покачала головой, по-прежнему ничего не говоря и не выпуская ее руки.
- Тогда что? – тихо спросила Мулан, разворачивая ладонь и позволяя их пальцам переплестись.
Аврора вздрогнула, опустила взгляд.
- Что тебя беспокоит, принцесса?
- Я… - Аврора замолчала.
Все мысли разом вылетели из головы, и новое, почти шокирующее понимание подобралось совсем близко. Причина ее сомнений сидит напротив – выжидательно смотрит и ждет каких-то ее слов, объяснений. Но у Авроры их не было. Уже нет. Конечно, свобода, путешествия, опасные приключения – все это так восхитительно и волнующе, когда читаешь об этом в книжке. Узнав эту жизнь поближе, Аврора пришла в отчаяние и ужас, но со временем сумела смириться и почти привыкнуть. А потом… потом случилось нечто необъяснимое: она, приученная спать на мягких перинах, начала с удовольствием кутаться в походный плащ у догорающего костра, ей стал нравиться вкус жареного дикого мяса и прохлада лесных родников, в которых она умывалась по утрам. Она одинаково полюбила долгие разговоры и молчание вдвоем. То ощущение безопасности, которое давала ей Мулан вне зависимости от обстоятельств, и свою собственную готовность расстаться с жизнью ради нее. Но все это – Аврора осознала сейчас с пугающей ясностью - теряет всякий смысл без самой Мулан. Стоит к любым трудностям добавить Мулан – и она готова справляться с ними. Она готова продолжать это путешествие еще очень долгое, долгое время. И совсем не готова к его завершению. Особенно сейчас – когда их цель так близка.
- А ты сама любишь Филиппа? – хрипловато спросила Мулан, наблюдая смену выражений на ее лице и придвигаясь ближе.
По телу Авроры прошла дрожь. Имя жениха должно было отрезвить ее, но лишь крепче стянуло обвившие грудь путы, делая ощущение невыносимым. Остро чувствуя свою неправоту и правоту одновременно, она медленно покачала головой.
Казалось, можно было услышать треск. Не в притихшем, ставшем их молчаливым сообщником лесу, а внутри. Что-то ломалось и рушилось, складываясь, словно карточный домик – легко и почти изящно. Одуряющее страшно. И так прекрасно.
Собственная безрассудная смелость смешалась с ощущением настоящей, ничем не стесненной свободы, а в следующее мгновение губы Мулан накрыли ее губы.
Замешательство было огромным. Испуг. Непонимание. Понимание. Снова испуг.
Мулан отстранилась. Заглянула ей в глаза и снова поцеловала – коротко и жестко.
Желание. Невозможное. Пульсирующее. Заставляющее задыхаться.
Мулан попыталась встать. Ладонь Авроры легла на ее плечо, останавливая в последний момент. Принцесса подалась вперед и, обхватив ладонями смуглое родное лицо, привлекла к себе, уже не в силах отстраниться или отпустить. Веки прикрылись сами собой. Губы дрожали, касаясь суховатых губ, и прижимались теснее, избавляясь от дрожи. Робкий поцелуй становился требовательным.
Больше, чем просто желание. Изнуряющая жажда. Нужда.
Нетерпеливые пальцы путались в складках одежды. Ладони обжигали, скользя по телу. Руки Мулан сжали тонкий стан, притягивая как можно ближе и одновременно подминая под себя. Мир сузился до размеров плаща. Ощущая спиной узловатые корни, Аврора уже тогда знала, что до конца своих дней будет помнить, куда впивался каждый из них. Будет касаться этих мест рукой, закрывать глаза и снова чувствовать сильное, обнаженное тело, вминающее ее в прохладную землю, ощущать кожей тягучие ласки, губами – опьяняющие поцелуи, душой – раскаленную добела страсть и единение …
И она будет слышать шепот «Моя», и будет соглашаться. Будет лгать и говорить правду снова и снова…
- Снова болит спина?
Заботливый голос Филиппа вспарывает внутри что-то трепещущее и живое, и оно медленно истекает кровью. Аврора убирает руку и поднимает на бесшумно приблизившегося мужа невидящий взгляд. Хочет отмахнуться. Закричать. Заплакать. Послать к черту, наконец! Она не умеет, но… она бы могла. Она слышала, как это делает Мулан.
Но ведь Филипп ни в чем не виноват, верно? Дрожь в груди проходит, сжимаясь до крохотной, пульсирующей точки. Губы знакомо растягиваются в улыбке - от нее у Авроры часто болят скулы.
– Ты должна реже носить малышку на руках, - озабоченно хмурится Филипп. - Ну же, не сиди на ветру, пойдем, - принц с улыбкой протягивает своей принцессе ладонь, и по закону жанра она принимает ее.
Они спускаются по ступеням беседки.
Аврора ступает по земле – влажной от недавнего дождя, пахнущей луговой травой и свежестью, но не ощущает ее под ногами.
Аврора живет в башне из слоновой кости, и с каждым днем земля от нее все дальше.



_____________________________________________
* башня из слоновой кости
символ мечты; о предмете мечтаний, оторванных от жизни.
Выражение, метафорически означающее теорию «искусства для искусства», впервые использовано Ш. О. Сент-Бёвом в письме к Г. Флоберу (стихотворное послание к Виллеману, вошедшее в сборник “Мысли августа”), символизирует отделённость художника от общества, погружённость в творчество. По словам Флобера, в «башне из слоновой кости» можно «наблюдать звёзды и не слышно дураков». Со временем приобрело более широкое употребление, в т.ч. не связанное с творчеством, ироническое и др. (Справочник по фразеологии 2013, Литература и язык.)