Реджина с детства не любит кукол. Она отдаёт предпочтение поездкам на лошадях, прогулкам в мамином саду, где растут самые вкусные яблоки в Королевстве. Вот только мать смотрит на неё строгим взглядом, заставляя Реджину съёживаться от морального давления.
— Реджина, дорогая. Ты — будущая Королева. Тебе нужно научиться управлять людьми, а не общаться круглосуточно с лошадьми и пропадать на улице.
Девушка спускается с лошади и поджимает губы, глядя на мать.
— Люди не марионетки, мама.
— Ошибаешься. Когда-нибудь ты поймёшь меня.
Кора оставляет её наедине со своими мыслями.
Реджина начинает понимать мать, когда становится Злой Королевой. Встреча с Прекрасным Принцем позволяет думать о том, что, возможно, у её сказки будет счастливый конец, несмотря на потерю Дэниела. Останется лишь избавиться от Белоснежки. Ведь она отобрала у неё любовь, теперь пришла очередь Реджины.
У их сказки уродливый конец, созданный кроваво-красными чернилами бытия. О таком не напишут в книгах, не расскажут детям перед сном. О том, как Злая Королева соблазнила Прекрасного Принца. Одно дело испортить жизнь Белоснежки, создавая неприятности, другое — отобрать любовь всей жизни.
Взгляд Прекрасного Реджина замечает на себе во время очередного столкновения со Снежкой. Конечно, они хотят увидеть её страдания, вот только Принц рассматривает её оценивающе, с интересом. Реджина в ответ лишь улыбается и подмигивает. Уж она может разжечь пожар в постели, в отличие от слишком мягкой и совестливой падчерицы. Заставить задыхаться от страсти, жаждать пощады во время поцелуя. В этом Реджина всегда преуспевала.
Когда мир поглощает проклятье, Реджина думает о том, что возможно стоит вспомнить о Прекрасном Принце, который лежит в коме. Доктор Вейл быстро ставит его на ноги. У Дэвида Нолана есть жена, которая не нравится Реджине. Она убеждает женщину подать на развод, после того, как узнаёт о её интрижке с другим мужчиной. Всё проходит быстро. Дэвид становится свободным человеком. Реджине это и нужно. Конечно, у неё есть Грэм. Красивый полицейский, который выполняет каждую её прихоть, стоит лишь сильнее сжать сердце в руке, но это совсем не то.
Реджине так не нравится. Грэм слишком послушный и скучный. Дэвид куда интереснее. Он подобен призу, который она жаждет получить. Когда он принимает её приглашение на обед, она чувствует триумф. Ловушка скоро захлопнется. Генри как раз в школе до вечера, так что их никто не побеспокоит.
— Благодарю вас, мисс Миллс, за приглашение, — Дэвид мягко улыбается, поудобнее устроившись за столом.
— Что вы, Дэвид. Зовите меня Реджиной. Всё-таки мы достаточно хорошо с вами общаемся. Вы уже нашли работу? — она ставит приготовленное ароматное жаркое на стол и садится напротив мужчины.
Реджина любит готовить, как и Злая Королева. Яблочный пирог получается отменным.
— Пока нет, но мне предложили подработку на лесопилках.
Женщина хмурится, а потом в голове загорается идея. Полицейскому участку нужен был помощник шерифа. Вакансия как раз свободна…
— А не хотели бы вы попробовать себя в полиции? Шерифу Грэму как раз нужен помощник, — она загадочно улыбается, разливая красное вино по бокалам.
— Но ведь у меня нет нужного образования и навыков. Хотя идея мне нравится.
— Вам нечего терять, Дэвид. Не думаю, что нужны какие-то определённые навыки в полиции. Не считая спортивной подготовки.
Она не может удержаться от оценивающего взгляда. Дэвид забавно краснеет, а потом всё-таки соглашается. Ему нечего терять в данном случае.
Реджина вновь вспоминает слова матери о том, что люди подобны марионеткам. У неё таких уже две. И ей это нравится.
Обед заканчивается лёгким флиртом и шутками. Реджина понимает, что ей непривычно легко общаться с Дэвидом. Хотя может дело в красном вине и в самой атмосфере уюта и доверия. Забрать счастье у Белоснежки, точнее у Мэри-Маргарет Бланшар оказывается очень просто.
Дэвид становится частым гостем в доме мэра. Реджина обсуждает с ним проблемы Сторибрука и советуется насчёт всяких мелочей. Дэвид помнит очень мало о своём прошлом. Лишь отрывки, но Реджина рада этому. Однажды они сидят слишком близко к друг другу на диване в гостиной. Женщина целует его первой, но не встречает сопротивления.
— Реджина, — в его светло-голубых глазах она замечает тревогу. — Не думаю, что мы можем…
— Мы можем всё, — она прикусывает губу, когда он пальцами касается её шеи.
Дэвид оказывается очень нежным любовником. Реджина чувствует себя фарфоровой куколкой в его руках. Лежа на кровати, она лениво водит пальцами по его груди, заглядывая глаза. Дэвид целует её в макушку и сильнее прижимает к себе.
— Думаю, что стоит рассказать Генри о нас, — Реджина понимает, что не вспоминала о сыне всё это время.
— Не сегодня. Завтра я могу устроить ужин, и вы уже познакомитесь.
Совсем скоро он вернётся домой со школы. Возможно, она поступает неправильно, но каждый заслуживает частичку счастья.
Отталкивать Дэвида бессмысленно. Он кивает, а потом поднимается с кровати, чтобы одеться. Целует её на прощание.
Реджина думает о том, что нужно порвать с Грэмом. Шериф останется её марионеткой так или иначе, но место в её постели займёт новый мужчина. Дэвид Нолан.
Когда Эмма Свон снимает проклятье с города, Реджина замечает сожаление на лице Дэвида. Ведь их связь теперь вряд ли возможна при вернувшихся воспоминаниях. Она уходит в особняк, в надежде на спокойный вечер после всех событий. Тишину нарушает стук в дверь. Реджина удивлённо смотрит на стоящего на пороге Дэвида. Судя по его выражению лица, разговор предстоит долгий.
— Не стой на пороге, Прекрасный, — Реджина вновь натягивает маску Злой Королевы.
— Ваше Величество, — усмехается он, заходя в дом. — Думаю, что нам нужно многое обсудить.
Реджина непонимающе моргает, когда Дэвид притягивает её к себе и целует в губы.
Никто не мог предположить, что чувства к Злой Королеве окажутся сильнее, чем к прекрасной Белоснежке. Возможно, Дэвид и ненавидит себя, но подумает он об этом позже.
Дверь захлопывается, оставляя их наедине.

Край чёрного длинного платья с тихим шорохом скользит по каменному полу хранилища. Злая Королева проходит мимо ряда стеллажей, на которых стоят флаконы с зельями, различными ингредиентами и магическими артефактами. Затем нажимает на невидимый глазу рычаг, и одна из стен тайника отьезжает чуть в сторону, открывая взгляду ячейки, в каждой из которых — резные деревянные шкатулки, а в них — чужие сердца. Живые сердца, что продолжают биться даже вне тел своих хозяев. Сердца, подвластные Королеве, помогающие ей управлять непокорными. Но одного здесь определённо не хватает.

Королева сжимает ладонь, представляя в ней сердце Капитана Крюка, горячее, яростное. Вот бы в реальности его ощутить, а когда Крюк совсем разозлит — раздавить, наблюдая за тем, как сердце рассыпается в прах, а сам мужчина мертвый падает к её ногам. Но пока её забавляет, почти интригует его непокорность. Она даёт ему шанс проявить себя.

Реджина встречает Киллиана и видит в его взгляде прежнюю неукротимую силу. Ей любопытно: изменился бы он, вместе с остальными прожив столько времени в Сторибруке? Но для него всё было иначе, и он остался таким же, как в их последнюю встречу.

Киллиан смотрит на неё пристально, будто прожигая своим взглядом и желая раскрыть все секреты, что хранит её сердце. Реджина невольно ощущает волнение, а ещё — азарт. Её губы кривятся в усмешке, а в глазах загорается огонь. Джонс ухмыляется, отвешивает ей шутовской поклон, будто она до сих пор королева. Но у Реджины нет больше настоящей власти. А над ним — не имелось никогда.

— Нужно кое-что сделать. Я хорошо за это заплачу. — Реджина знает, что деньгами можно легко купить такого человека, как этот пират, и пользуется этим.

— Насколько хорошо? — уточняет он.

— Я осыплю тебя золотом, и ты никогда не будешь нуждаться, — обещает она.

— И что же такого я должен сделать ради этого? — Крюк заинтересованно вскидывает брови.

— Похитить Прекрасного Принца, в которого влюблена Белоснежка, — отвечает Королева. — Смерть — слишком лёгкое наказание для них. Я хочу, чтобы они страдали. Похить Принца, увези его на своём корабле далеко-далеко. Можешь продать его в рабство, но главное — он не должен вернуться.

— За что ты так ненавидишь их? — спрашивает Крюк. Он фамильярен, задаёт слишком много вопросов, и Королева сама порой не понимает, почему терпит его. Но в этот раз честно отвечает:

— За то, что они счастливы. Снежка сделала несчастной меня, и я хочу, чтобы ей тоже было больно.

Капитан внимательно смотрит на неё, поглаживая здоровой рукой свой крюк. Он не осуждает Королеву, так как прекрасно понимает, насколько сильна может быть жажда мести.

— Мне нужна твоя помощь. — В её тоне, как ни странно, нет требовательности, что звучала раньше.

— Почему именно моя? — спрашивает Киллиан.

— А разве я могу рассчитывать здесь ещё на кого-то? — невесело усмехается Реджина. — Ты единственный, кто способен стать моим союзником, хотя бы временно… И я могу заплатить.

— Что от меня требуется? Кого-то убить? Похитить? — переходит к делу он.

— Мне нужен мой сын, Генри, — отвечает она. — У меня есть план, как восстановить тёплые отношения с ним. Но без чужой помощи мне не справиться.

— У Королевы появились слабости. Как интересно… — произносит Киллиан.

— Они есть у всех. И у меня, к сожалению, — признает Реджина. Она больше не собирается это скрывать. Нет смысла.

— А если у меня не получится? — уточняет Джонс.

— Я надеюсь на обратное, — просто уточняет она. В её голосе слышатся печаль и усталость. И Киллиан вдруг осознает: он хочет, чтобы на этот раз действительно получилось.

— О чем я тебя просила? Точно не о том, чтобы Дэвид сбежал и вновь воссоединился со Снежкой! — Королева в ярости меряет шагами комнату. Когда она в таком состоянии, слуги стараются держаться подальше, но Капитан не из робкого десятка.

— Не повезло, — констатирует он. — В подобных делах всегда существует риск. Быть может, истинная любовь оказалась сильнее коварных планов?

Королева стремительно подходит ближе и почти шипит ему в лицо:

— Не смей говорить мне об истинной любви!

— Не смейте угрожать мне, Ваше Величество. — Его крюк касается её шеи. Слегка, но достаточно, чтобы ощутить холод стали.

— Другой на твоём месте давно был бы мёртв, — прищуривается Королева. Она зла, но её злость нравится Капитану гораздо больше, чем привычная гордая холодность.

— Тем не менее, я до сих пор жив. — Он убирает крюк. — Почему бы не позволить им спокойно жить и попробовать самой снова стать счастливой?

— Для меня это давно невозможно. — В её тоне слышится обреченность. Пират понимает Королеву. Они оба давно обречены, так как ненависть и жажда мести давно выжгли их сердца, не оставив места для любви.

Киллиан наблюдает издали, как Реджина вместе с Генри идёт по улице, о чём-то разговаривая с ним. Тёплая улыбка освещает её лицо, и мужчина невольно задерживает на ней взгляд. Он не представлял, что однажды увидит именно такую Реджину, в сердце которой есть место тёплым чувствам, привязанности и заботе о других.

В его кошельке не лежит кошелёк с золотом, и от чека, предложенного ей, Киллиан отказался. Помочь женщине наладить отношения с сыном — не то, за что стоит брать плату, по его мнению.

Реджина словно замечает направленный на неё взгляд и поворачивается туда, где стоит Джонс. Он кивает, а на её губах появляется лёгкая благодарная улыбка.

На пристани прохладно, и чувствуется влажное дуновение с моря. Но бывалому пирату это не доставляет дискомфорт. Он замечает одинокую фигуру женщины в дорогом одеянии и по гордой осанке быстро узнаёт Королеву.

— Что привело сюда Ваше Величество? — спрашивает Крюк, подходя ближе.

— Хотела ощутить дыхание моря. Понять, каково это, когда солёные брызги бьют в лицо, — отвечает она.

— А чем же плохи стены вашего замка?

— Они душат меня.

Крюк смотрит ей в глаза и видит в них гнетущее одиночество. Он не поможет ей избавиться от него, даже если бы захотел, не в этой реальности точно. Но он всё равно делает шаг вперёд и прижимается к губам Королевы, ожидая за это пощечины, проклятий, но только не того ответа, который в итоге следует. У поцелуя вкус разбитых надежд. И всё-таки, когда Капитан обнимает Королеву, ему становится чуть легче. Он надеется, что и ей тоже.

Реджина рассматривает товар в лавке Голда, пытаясь найти нужную вещь, когда он произносит:

— Даже у Злой Королевы, оказывается, есть свои слабости.

— Ни для кого не секрет моя привязанность к Генри, — пожимает плечами она.

— О, я вовсе не о своём внуке, — усмехается Голд. Реджина поднимает на него враждебный взгляд. Если он думает, что сможет играть на её чувствах, то глубоко ошибается.

Голд пробивает товар и интересуется словно невзначай:

— Как давно это началось?

— Не твоё дело, Румпельштицхен. — Она называет его настоящим именем, забирает покупку и направляется к двери. Голос Голда настигает Реджину, когда она уже переступает порог:

— Ещё в сказочном мире, я прав?

Она ничего не отвечает и закрывает за собой дверь.

Когда Королева поднимается с кровати в каюте, Крюк ещё спит. Она неторопливо одевается, затем поворачивается и окидывает взглядом его тело, прикрытое простыней, и умиротворенное лицо. Как ей хотелось бы не уходить, уплыть вместе с ним на корабле куда глаза глядят. Забыть о мести, о собственной жизни, которая по сути давно разрушена. Ей не приносят счастье ни власть, ни богатство, но этой ночью она почти ощутила себя счастливой, пускай ненадолго.

Но она Королева, которая не может быть возлюбленной какого-то пирата. Она не зря так долго боролась именно за эту жизнь, принося в жертву других людей и саму себя. Забыть ради Крюка о мести Белоснежке? Ни за что!

Королева поспешно уходит, так, словно боится передумать.

Киллиан почти не удивляется, увидев Реджину на пристани. Она стоит, прикрыв глаза и подставив лицо соленому ветру, а на губах играет улыбка.

— Ты снова здесь, — констатирует он.

— А ты против? — спрашивает она, хотя вряд ли положительный ответ что-то изменил бы.

— Просто ответь: почему ты ушла тогда? — неожиданно спрашивает Киллиан. Реджина открывает глаза и чуть медлит с ответом:

— Потому что боялась быть счастливой.

— А теперь?

— А теперь я хочу узнать: каково это.

Он целует её, и теперь у поцелуя вкус надежды. Киллиан крепче прижимает к себе Реджину. А ей кажется, что её сердце бьётся в его ладони. Странно, но она не имеет ничего против.

Название: Маленькая Королева
Автор: Asya Starovoit
Рейтинг: PG-13
Фандом: Однажды в Сказке
Герои (пейринг): Реджина Миллс
Предупреждения: ООС, ангст
От автора: Маленькая Королева не должна сочувствовать

Умирать, так с музыкой, верно? Вот только проигрыватель давно сломался. Кэтрин перед очередной своей смертью, которая на этот раз не отпускает из своих костлявых ручонок, думает о том, что не так она планировала погибнуть. Не в кругу людей, которые её ненавидят. Не рядом с Деймоном, который со своим неуместным сарказмом, может идти в задницу. Не с Бонни, которая изображает доброго проводника в Загробный мир. Не от руки Стефана, который искренне любил её когда-то, а она, опять-таки, глупо повелась на его прекрасные зелёные глаза.
— Да чтоб я ещё на кого-то надеялась! — фыркает Кэтрин, вставая с грязного каменного пола, отряхивая свои чёрные обтягивающие джинсы и поправляя съехавший с плеч пиджак. — Хватит с меня мужчин и прочей романтической ерунды.
Кэтрин всю свою жизнь бежит, громко цокая каблуками шикарных туфель. Гонка началась в далёком пятнадцатом веке, а закончилась здесь и сейчас. В аду. Здесь немного жарко и пахнет странно. Она оглядывается и замечает незнакомца в чёрном балахоне. Его лицо скрыто капюшоном.
— По мою душу пришёл, дорогой? — Пирс откидывает свои длинные тёмные кудри за спину. — Веди меня к главному, если тут такой имеется.
Конечно, ей до кончиков ногтей страшно. Хочется кричать от бессилия. Но Кэтрин улыбается, натягивая маску стервы. Пятьсот с лишним лет у неё отлично это получалось.
Недоумение возникает на лице стража, когда новая пленница ада идёт впереди него, будто знает дорогу. Такие своенравные здесь появляются крайне редко, почти никогда.
— Ох, не к добру её появление. Не к добру, — бурчит недовольно страж, закрывая тяжёлые двери за мисс Кэтрин Пирс.
При первом знакомстве с бывшей вампиршей Аркадиус понимает, что она вся состоит из ужимок и приторно-ванильных вздохов. Она откровенно флиртует с ним, понимая, насколько шатко ее положение. Как и у остальных в аду. Но на него ее чары совершенно не действуют, поэтому новая пленница отправляется обратно в свою клетку.
Кэтрин не нравится Аркадиус. Слишком заносчивый и самоуверенный. Словно ее собственная копия. Поэтому, когда он отправляет её на обещанное наказание, она не удивляется. Ей показывают смерть родителей от рук приближённых Клауса. Это больно, она даже позволяет себе пару слезинок, но потом понимает, что это было давно. Половину тысячелетия назад. Тогда Катерина Петрова была маленькой испуганной девочкой. Сейчас Кэтрин Пирс — беспощадная стерва с шикарной задницей и соблазнительной улыбкой. Поэтому она наблюдает за этими событиями в маленьком болгарском домике, прикрывая рот рукой. Зевота начинает одолевать.
— Если меня кто-нибудь слышит, то можете заканчивать представление! Я давным-давно осознала, что виновата, поэтому на меня это не подействует. В моём распоряжении вечность, но скучно смотреть одно и то же. Разнообразьте программу телепередач.
Она удобнее устраивается на стуле, сложив руки на груди. Страж появляется спустя пару часов, молча открывая тяжёлую дверь. Кэтрин проходит в тронный зал. Аркадиус устало смотрит на неё, потирая гладковыбритый подбородок.
— Неужели вам скучно смотреть на смерть своих родных, мисс Пирс?
— Можно просто Кэтрин. Я слишком долго живу на этом свете, чтобы рыдать при виде их гибели. Эта эпоха прошла, — она стоит, отставив ногу в сторону. — Я смотрю, что у вас нет помощников. Не считая этих двух.
Взглядом указывает на юных девушек — судя по доносившемуся недавно пению, сирен.
— Они скоро отправятся в путешествие. Мне нужны новые души.
— А со старыми разобраться? Я могла бы придумать новые варианты пыток, вместо банального прокручивания одной и той же старой ошибки.
Он хмыкает, но молчит, позволяя ей продолжить.
— Смотреть на один и тот же момент в перемотке... Как бы это сказать? Не актуально. Не интересно. Старо как мир, короче говоря. Уж лучше тогда узнать потаенные страхи пленников, а потом мучить их.
— Опробуем это на тебе? — Аркадиус с интересом наблюдает за её реакцией, но лицо Кэтрин не читаемо.
— Пожалуй, я откажусь. Поверьте, на своём веку я повидала очень много самых разнообразных пыток. Тем более что я выбралась из своей клетки, и мне полагается бонус.
— Ну что ж. Интересное предложение. Считай это своим испытательным сроком. Если из этого получится что-то интересное, как знать… мне всегда нужны сообразительные помощники с хорошей фантазией.
Кэтрин улыбается, а потом подходит ближе к мужчине.
— В знак закрепления сделки обменяемся рукопожатиями?
Аркадиус улыбается, а потом встаёт со своего чёрного кожаного кресла. У Кэтрин очень маленькая и хрупкая ладошка.

Кэтрин Пирс хватает всего нескольких адских лет, чтобы установить свои порядки. Стражи её сторонятся, потому что за соблазнительной улыбкой и взглядом глубоких карих глаз скрывается настоящая бестия. Кад же делает вид, что его ничего не волнует, потому что скандалить с Кэтрин — себе дороже. Он отправляет сирен в мир живых, а сам часто устраивает прогулки по Аду. Благо, места хватает. Да и Пирс тогда его не находит.
Кад любит заниматься садоводством, так что большую часть времени он проводит, ухаживая за алыми розами.
— Кад! Кааад! — он слышит стук её каблуков, когда она приближается к дверям. — Ах вот ты где.
На этот раз она раздобыла где-то очки в чёрной роговой оправе. В руках держит большой свиток со списком имён пленников.
— Чем обязан? — нехотя спрашивает Кад, ставя маленькую красную лейку на стол. — Ты уже приняла новых заключённых?
— Да, вот только их катастрофически мало. От твоих сирен никакой пользы!
— Не забывай, что у нас есть просто те, кому предназначено попасть в Ад.
Кэтрин кивает, а потом заходит в его сад. Осматривает многочисленные растения с интересом.
— Никогда бы не подумала, что владыка Ада может столь увлеченно заниматься садоводством...
— Хобби, — коротко отвечает Аркадиус. — Даже у меня оно есть. Тебе бы тоже не помешало заняться чем-нибудь, кроме того, чтобы доводить моих стражей до нервных срывов.
Она обиженно поджимает пухлые губы.
— Они слишком нежные создания для этого места. В следующем месяце я планирую заняться их перевоспитанием, а также избавиться от тех, кто не справляется со своими служебными обязанностями.
Кад недовольно качает головой, закатывая рукава чёрной рубашки. Его внимательные тёмные глаза осматривают Кэтрин с головы до ног. Перед ним типичный секретарь. О такой должности он слышал несколько лет назад, когда решил отправиться на землю.
— Знай меру, моя дорогая. Меру…
— Твои сирены неэффективные работники. Тем более что у вас заключён контракт.
— Я хотел тут тебе сообщить, — он делает вид, что не слышит её недовольство. — В следующем месяце ты будешь заведовать Адом, пока я в командировке. Мне самому не нравится, что сирены приносят нам мало душ. Хочу проконтролировать их работу.
— Я буду владычицей Ада? — тёмно-карие глаза Кэтрин округляются. — Серьёзно?
— Да. Только очень прошу тебя не замучить моих преданных слуг до смерти.
— Куда уж там. Они уже мертвы. Но я постараюсь вести себя примерно, Аркадиус.
Из её уст его имя звучит с некоторой издёвкой. Кад с трудом привыкает к этому.
Она улыбается, а потом покидает его оранжерею. Кад устало вздыхает, пытаясь найти маленькую лопатку. Она ведь должна где-то быть. По плану у него пересадка нескольких роз.

В Аду хорошо, но дома лучше. Кэтрин часто вспоминает мир живых, когда Кад отправляется в свою «командировку». Её голос снится в кошмарах слугам, потому что они настоящие лентяи.
Когда новости о смерти Када достигают её ушей, то Пирс выдыхает с облегчением. Он раздражал её своим спокойствием и безучастностью. Хотя, возможно, это она раздражала его своей напористостью и лихорадочными попытками хоть как-то заполнить целую вечность в Аду. Впрочем, это уже не важно.
Когда тронный зал начинает рушиться, то девушка откладывает свитки и снимает очки для чтения. Стражи со страхом оглядываются по сторонам.
— Ну что, дорогие мои… Приятно было с вами работать, но мне нужно бежать. Если у вас всё-таки есть остатки мозгов, то вы пойдёте со мной, — она замечает полный мольбы взгляд Келли Донован и кивает ей. — А тем, у кого их нет, приятно оставаться!
Кэтрин вскакивает с места и быстро идёт к выходу из тронного зала. Хватит с неё приключений в Аду. Пора начинать жить по-человечески. И на этот раз никаких братьев Сальваторе. Не хватало еще, чтобы они вновь отправили её сюда.

Название: Natural born killers
Автор: Asya Starovoit
Бета: Levana
Рейтинг: PG-13
Фандом: Дневники Вампира
Герои (пейринг): Кэтрин Пирс/Кай Паркер, Келли Донован, Викки Донован
Предупреждения: АУ, романтика, ООС
От автора: Кэтрин Пирс всегда выживает

Он смотрит в небо, хотя вовсе не уверен, что это оно. Есть ли тут вообще небо? Но если лежишь на чем-то твердом, холодном, опутанном бугристыми корнями, и смотришь вверх – где всё бесконечно-серое и однообразное настолько, что будешь счастлив даже потрепанной вороне, то, наверное, можно назвать это небом. Условно. Ведь никакой вороны это небо не видело и в помине. Как и самого крохотного облака, солнца, дождя… Дюк прикрывает глаза от мимолетного и мучительного образа. Он бы душу продал за дождь! За эту свежесть, кипучесть, за бурлящую в нем жизнь. Вот только кому она нужна – его душа? Учитывая обстоятельства, можно с уверенностью сказать – абсолютно никому во всем мире. Во всей долбанной Вселенной и за ее пределами.
- Что, Крокер, опять пялишься в одну точку?
Кажется, он слегка поторопился с выводами – кое-кому все же есть до него дело. Но едва ли это к лучшему.
- Нет, серьезно, что ты там высматриваешь? Смысл собственного существования? Или – ооо – может свое предназначение? – в голосе слышится издевка, и он отлично знает почему – впрочем, это злит еще больше. – Давай я просто скажу тебе, что ни того, ни другого не бывает – их придумали убогие людишки, которые не справляются с собственным никчемным существованием. А после мы займемся, наконец, делом. Потому что ты ведь знаешь эту банальную штуку? Хочешь предсказать будущее – сотвори его. Ну да, раньше у тебя хреново получалось, я понимаю… но теперь у тебя есть я, и дела должны пойти в гору. Ну, давай же, Крокер, соберись! – она садится на корточки возле него и пытается заглянуть в глаза, но он закрыл их, как закрывают ставни от чрезмерно любопытных (а в данном случае — еще и откровенно сумасшедших) соседей.
Он знает, почему она столь многословна. Она тоже устала. От этой серости, бессмысленности, пустоты – в прямом и переносном смысле.
- Проклятье! Ну и упрямый же ты…
Голос растворяется в вязкой тишине, словно бы его кто-то проглатывает вместе с обладательницей. И никаких отзвуков, ничего. Всегда так.
Дюк заставляет себя пошевелиться, открывает глаза. Он хотел бы испытывать радость от того, что она ушла, но, во-первых, она все равно вернется, а во-вторых – он на самом деле чертовски боится обратного. Да, она бесит его, да, ему не хочется слышать то, что она говорит, но не слышать больше ничего и никогда он не хочет гораздо сильнее.
Что если она однажды действительно исполнит – осознанно или же нет – одну из его неизменно коротких просьб? «Отвали», «Исчезни», «Заглохни». Еще один интересный вопрос – почему он так настойчиво ее гонит? Не дают покоя лавры героя? Вот только на лаврах принято почивать, а не гнить в гребанном Нигде-и-никогда…
Как скоро он сойдет с ума, если она действительно больше не вернется?
Дюк резко садится, но едва ли чувствует это – нет тела, нет перепадов давления, нет слабости, сердцебиения, ничего нет. Просто дурацкий осколок сознания, застрявший… где? Он медленно оглядывает до тошноты знакомый пейзаж. Хотя пейзаж это громко сказано. Чуть больше серого, чуть меньше, странное нагромождение форм, выжженная, сухая земля и камни. И это даже не Пустота – по крайней мере, она так сказала. Это место что-то вроде порождения той самой Пустоты, межпространственная ловушка (или же тюрьма) для таких, как он – сросшихся с этой мерзостью, пропитавшихся ею, измененных. Она говорила что-то еще… он не очень-то слушал тогда. Но понял главное: его душа не может переродиться, не может двигаться дальше, что бы это ни значило. И все из-за этой дряни, которая сначала разрушила его человеческую жизнь, а теперь и вечное существование…

- Идиот! Я говорю, какой же ты упрямый идиот, - продолжает она как ни в чем не бывало, снова оказываясь рядом.
Она садится напротив и скрещивает ноги по-турецки. От обыденности ее поведения неприятно тянет под ложечкой, но он не подает вида.
Он уже давно привык к этим внезапным появлениям, так что когда не погружен в себя, может запросто делать вид, что не замечает их. Но в этот раз он вдруг усмехается – такой знакомой крокеровской улыбкой, и в упор на нее смотрит:
- Ну какого черта тебе от меня надо? Нет, серьезно, ты действительно думаешь, что я соглашусь?
Мара слегка приподнимает брови – в легком, вполне искреннем удивлении.
- Конечно, согласишься. Если не свихнешься раньше, - продолжает она, вторя его собственным мыслям. – Но я сделаю все возможное, чтобы этого не случилось.
- По-моему, ты делаешь обратное.
Она ухмыляется. Но не той демонической ухмылкой, от которой у него мороз по коже, а просто. Иногда он даже думает – может быть, она играла на публику? Ну и, конечно, сама ею и была. Дюк не уверен, но здесь она все же немного другая. Проще, понятнее, от нее не так остро веет опасностью и злостью. Хотя, пожалуй, последнего еще предостаточно.
- Никто не останется в тюрьме навечно по собственной воле – это очередной романтический бред, - она пожимает плечами. – И уж точно не ты, Дюк Крокер. Но твоя медлительность… раздражает, - Мара отворачивается.
Они долго молчат.
- Я никогда не сделаю того, что ты предлагаешь, - произносит наконец Дюк и надеется, что его голос звучит достаточно уверенно.
Потому что где-то в самой глубине сомнение подтачивает его – конечно, он не хочет и не станет вредить тем, кого когда-то любил, но… Вот это «но», такое крохотное и такое необъятное, иногда что-то пребольно задевает внутри.
- Нет никакого предназначения, Дюк, - монотонно говорит Мара то, что уже говорила, наверное, сотни раз до этого, но в этот раз как-то иначе – она не смотрит на него и не пытается задеть. – Ты не должен был становиться тем, кем стал – тебя толкнули на этот путь, и ты не должен был ничего исправлять, а теперь «держать лицо». Можно просто жить… и нужно. Я этого не понимала… Отец спас меня от смерти, и я думала, что должна ему. Я любила его, конечно, но вот эта мысль – что я теперь другая, что у меня есть особый долг перед ним и перед эфиром, и привела меня в ваш мир, и сотворила… - ее голос с каждым словом становится все глуше, - все это. Но эта мысль принадлежала мне, так что в конечном счете я и была тем, кто принимал решение.
Дюк дотрагивается до ее плеча просто так – потому что, возможно, хочет ощутить что-то хотя бы отчасти живое под пальцами, или потому, что все смыслы давно утеряны. Двусмысленность и неоднозначность утрачивают самое себя в серой коробке без крышки. А еще ему жаль ее. И себя. Но ее почему-то больше. Не вообще, а вот именно сейчас, в этот отдельный, отрезанный от прочих момент. Вся ее жизнь представляется ему чередой фантастичных, нелепых и чудовищных каверз. Чем-то похожей на его собственную, но гораздо, гораздо более долгую. И потом – он знает, на что способен эфир. Теперь действительно знает.
- То, что ты предлагаешь – нереально, - вырывается у него прежде, чем он успевает подумать.
- Потому что ты мертв? – она живо оборачивается, в глазах ее снова горит этот огонек – упрямство и злость. – Когда ты уже, наконец, поймешь? Ты, который видел столько воскрешений, рождение вещей и людей из ничего? Все телесное - не более чем проекция. Важен только импульс. Ты и я – мы импульсы, запертые здесь ровно до тех пор, пока не договоримся о том, чтобы уйти. Только объединившись, мы саккумулируем достаточное количество энергии.
- Откуда такая уверенность?
- Я просто знаю это. И ты знаешь. Даже если делаешь вид, что нет.
Дюк не отвечает. Он и правда знает. Он это чувствует. Каждой фиброй своей изможденной души ощущает это место, и та связь, что есть между ними – взаимная. Точнее, это связь троих. Даже несмотря на то, что Маре позволено на время его покидать… Эта мысль отрезвляет.
Он качает головой.
- Я не могу, - тихо, но твердо говорит он. – И не буду.
- Ну и дурак, - почти вздыхает Мара и растворяется в пространстве.
Она не ушла «туда» - эти переходы почти всегда непроизвольны и от нее не зависят, но не захотела больше говорить с ним и поэтому перенеслась куда-то еще – возможно, вон за тот здоровенный валун. Неважно, на самом деле. Но с другой стороны – сейчас он ее, по крайней мере, чувствует. И от этого самую малость легче.
Дюк закрывает глаза.

- Крокер, ты знаешь, что такое синдром выученной беспомощности? Это когда тебя бьют, а ты, имея возможность встать и уйти, а то и оторвать башку обидчику, продолжаешь терпеть. Потому что в твоем мозгу что-то поломалось, и тебе кажется – так оно и нужно. Так и нужно – свалить из города, который тебя убивает, а потом вернуться, чтобы тебя добили. Или просить о смерти, когда она ровным счетом ничего не решает. Или оставаться в месте, которое вызывает перманентное желание покончить с собой, хотя это и невозможно, когда можешь просто поднять задницу и выйти. Или вот еще…
- Я понял, - он прерывает ее, и хотя каждое ее слово – правда, не это заставляет его морщиться, а ее злость.
Злость почти отчаявшегося.
- Меня скорее удивляет, что ты это знаешь, - он зачем-то пытается отвлечь ее.
Это срабатывает. Она закатывает глаза и фыркает.
- Да потому что они все здесь, - она стучит кончиком пальца по своему виску. – Все их знания, воспоминания…
Она замолкает, на ее лицо набегает легкая тень. Дюк смотрит и снова видит ту, другую. Не уловка и не самообман. Просто одна из граней ее личности. Одна из самых сильных, хоть и подавленных граней.
- Кстати, - она снова оживляется, - а ты в курсе, что Винс и Кроатон тоже будут до бесконечности торчать в этом идиотском Амбаре, пока мы здесь? Только вот они, похоже, проводят время с большим удовольствием, чем мы с тобой: обсуждая перипетии любовной жизни очередной копии, как два старых сплетника… впрочем, так ведь оно и есть.
- Что? - Это звучит безумно даже для нее. Но почему-то ему кажется – это не просто вымысел. – Откуда ты можешь знать?
- Когда я бываю там… я помню все, абсолютно. Даже то, что пропустила благодаря мамуле, - она поджимает губы, несмотря на то, что пытается иронизировать – предательства ранят независимо от срока давности. - По всей видимости, Винс понял, что коротать вечность с врагом – сомнительное удовольствие.
- Кроатон ведь убил Дейва, – все-таки это не укладывается в его голове.
- Именно, но перед лицом вечности многое меняется. Когда ты уже, наконец…
Она исчезает на полуслове. «Изображение» мигает, от него расходится едва заметная рябь – и вот ее уже нет.
Дюк сглатывает. Теперь она там, среди живых, и он ее больше не чувствует. Она говорит, что они связаны, но что если… что если эта связь, в конце концов, оборвется? Кому тогда он сделает лучше своим отказом? Уж точно не Нейтану.
Да и себе – навряд ли.

- Ты все еще любишь ее?
Он вздыхает. Сколько времени прошло? День, неделя, год? А тут вообще есть время?
- Да.
Он поднимает взгляд от своих рук на нее. Так странно совсем не лгать. Никому – ни ей, ни себе.
- Да она же натуральная сучка! – в возмущении Мары есть что-то почти детское.
Или женское. Он закидывает руки за голову и лениво смотрит на нее.
- Стоит ли этому удивляться? – спрашивает, смерив ее взглядом.
Она прикусывает губу, но затем расслабленно хмыкает.
- Вот именно, - говорит она. – Почему ты это понял, а Нейтан – нет?
- Ему так было лучше.
- Удобнее, - поправляет Мара.
- Лучше, - Дюк упрямо выдвигает подбородок вперед.
- Этот парень придушил тебя, - напоминает она, как будто об этом можно забыть. – А я поняла, Крокер. Ты мазохист. Чертова мать Тереза, прикрывающаяся личиной бравого пирата.
- Ну, конечно, - тянет он, хотя уже давно ни в чем не уверен.
Мать Тереза это конечно перебор, но вот пират из него и, правда, вышел хреновый. А все из-за…
- Ты ведь понимаешь, что она мертва? – Мара садится с ним рядом, почти плечо к плечу.
- Не уверен, - говорит он, сам себе удивляясь.
Но чем больше они проводят времени в этих беседах, тем больше он сомневается, тем отчетливее становится обескураживающая мысль – в Маре от Одри едва ли меньше, чем в Одри от Мары. И если он сумел когда-то разглядеть одну под оболочкой другой, то теперь с удивлением отмечал черты самой оболочки в той, которую когда-то яростно ненавидел. Не это ли сделало Одри гораздо сильнее предшественниц? Не это ли помогло распутать клубок?.. Да и мать Мары – ее поступок очень долго не укладывался в голове Крокера. Никогда никакая копия – даже самая лучшая, не заменит родное дитя, если его родитель не психопат. Психопатом определенно был Кроатон, но Шарлотта?.. А впрочем, девочке категорически не повезло с родителями, как ни крути. Но если все же Шарлотта была относительно нормальна, то что заставило ее пойти на это? Не уничтожить Мару, что, как она наверняка знала, просто невозможно, но иначе расставить приоритеты? Не потому ли, что тоже поняла их тесную связь? Возможность одной стать для другой мостиком к новой жизни?
Хотя, возможно, он уже просто свихнулся и слишком много думает обо всей этой чертовщине.
- Я не она, - говорит Мара, но без прежней ненависти и презрения, просто констатируя факт.
- Я знаю.
- Но я могу стать ею для тебя, - вдруг предлагает она, и что-то неуловимо меняется в ее лице так, что у Дюка перехватывает несуществующее дыхание.
Мара протягивает руку и касается его щеки тыльной стороной ладони. Она склоняет голову набок и мягко улыбается, но в глазах пляшут задорные огоньки.
- Прекрати, - просит он.
В ответ она лишь придвигается ближе. Теплая ладонь обвивается вокруг шеи, а губы почти касаются его губ.
- Я скучала по тебе, Крокер, - с легкой, добродушной усмешкой произносит она, целует его почти невесомо, едва задевая, так что он не выдерживает и с глухим полурыком обхватывает за плечи и углубляет поцелуй. – Я только и делаю, что скучаю по тебе… - произносит на выдохе, едва слышно, когда они, словно опомнившись, отстраняются.
Тон ее голоса странно меняется, и Дюк отодвигается, сощуривая глаза и пристально глядя на Мару. На ее лице написано замешательство, она пытается спрятать его, отворачиваясь. Что может значить это признание? Да и значит ли что-нибудь, кроме попытки манипулировать им?
Дюк не знает. Он даже не уверен, что это знает сама Мара.
- Я стану для тебя, кем захочешь, - говорит она спокойно, возвращая прежнее самообладание. – Я не трону этот проклятый городишко и твоего дружка. Мы просто уедем – ты и я. Будем плавать на твоей ржавой посудине, исследовать ваш захолустный мирок и постигать смысл никчемной жизни. Что угодно, лишь бы не застрять здесь снова…
Эта оговорка обнажает ее страх перед ним, обнажает ее саму больше, чем если бы они продолжили начатое. Она говорит «снова», хотя не была здесь прежде. Но она была где-то еще. Вечно запертая. Вечно наказанная. Не имеющая возможности изменить что-то по-настоящему. По собственной воле.
Он видит в ее глазах такую тоску, что едва ли может ее вынести. Он почти говорит то, что она хочет услышать, но в последний момент остро ощущает ускользающую тень сомнения, вспоминает – почему соглашаться нельзя, и молчит.
Мара с досадой встряхивает волосами и поднимается на ноги.
- Ты жалеешь его, но на самом деле – он в ужасе! Он понятия не имеет, кто перед ним. Он чувствует, что это уже не она, и чувствует… меня в ней. Ты только освободишь его. И меня. А, к черту все это…
Она круто отворачивается и почти исчезает, но он успевает подняться на ноги и перехватить ее запястье.
- А что с ребенком?
Она опускает взгляд на впившиеся в ее руку пальцы.
- Мне все равно. Пусть это будет ему утешением. В конце концов, мы восстановим мировой порядок, - она снова смотрит на Дюка. – Расщепленная проекция это всегда плохо. Для любого из миров. Это искажает ткань пространства-времени, создает изломы и воронки… - она замолкает, вспомнив, как далек он от науки ее родного мира, куда ей уж точно путь заказан. По крайней мере – пока. – Это правильный поступок, Дюк. Он не хороший и не плохой. И, в конце концов, Нейтан тоже всегда был готов идти до конца.
Она впервые произносит его имя в этом месте, и Дюку вдруг кажется, что это неспроста.
- Он действительно… подозревает что-то?
Мара отвечает ему внимательным взглядом и кивком.
- Тогда… - он и сам не верит, что делает это, но рождающееся внутри знание меняет его здесь и сейчас, как меняется мир вокруг них.
Знание того, что иного пути нет. Что тюрьмы не решают проблем. Что один человек – настолько же мал, насколько и велик в круговерти загадочных механизмов мироздания.
Он разжимает пальцы и разворачивает руку ладонью вверх, и Мара вкладывает в нее свою. От этого касания, кажется, плавится что-то внутри. Волны, расходящиеся по их телам вот-вот готовы захлестнуть окружающий мирок, разрушить его. Он смотрит на Мару. Он видит, как она счастлива его решению. Он знает, что она считает себя победительницей. А еще – что она сдержит свое обещание. Чувствует это каждой вибрирующей клеточкой своего естества. Связь, странная, неестественная, удерживающая их в этом месте, не разрывается, но становится крепче, проникает глубже, становясь частью их самих. Ослепительный свет затопляет сознание, и в какой-то миг они словно бы сливаются, взрываясь снопом огненных искр…


Нейтан наблюдает за ее бесшумными передвижениями, не в силах пошевелиться. Он даже не боится выдать себя – слишком силен шок. Он видит, как она кидает в сумку вещи, как берет с туалетного столика ключи от машины, а затем – нависает над кроваткой и долго, не отрываясь, смотрит. А затем делает то, от чего волосы на его затылке начинают шевелиться. Быстрыми, выверенными движениями она закутывает Джеймса в одеяло и, прижав к груди, спешно покидает квартиру. Он срывается с места несколькими мгновениями позднее…
Он настигает их на пирсе. Бежит по скрипящему под ногами песку, но останавливается и замирает как вкопанный, различив вторую фигуру – высокую, поджарую, знакомую до колик в животе. Они ничем не выдают, что заметили его. Продолжают стоять лицом друг к другу в напряженных позах.
- Ты обещала, - доносится до него ровный голос.
Голос, который он не надеялся больше услышать.
Она резко поворачивается к Нейтану, и тот невольно отшатывается, но затем спешит принять из ее рук драгоценную ношу – сын недовольно ворочается, но быстро затихает. Они никогда не знали проблем со сном… От этой мысли Нейтан вздрагивает и глядит на нее в упор – на выражение глаз, таких родных и чужих одновременно, на безвольно повисшие вдоль тела руки. Она не смотрит на него. Она смотрит на Джеймса. Смотрит так, что у него из груди вышибает остатки воздуха.
Он не думает. Но уже знает, что должен сделать. Конечно же, он понимал… догадывался, видел, чувствовал. И он думал об этом – вольно или невольно. Он готов был сражаться до последнего. И вот, кажется, проиграл, даже не начав.
И тогда он возвращает ей сына. Нейтан делает вдох и почти сразу же жалеет об этом. Лучше бы ему остаться здесь. Чтобы наконец прекратилось… все это.
- Нейтан, я не… - Дюк круто поворачивается к нему.
Уорнос не дает ему договорить. Он делает два коротких шага и сжимает его в объятиях.
- Ты жив, - только и говорит он.
- Ну, или вроде того, - неловко отшучивается Крокер, и это заставляет зажевавший пленку мир снова начать вращаться. – Иначе не получалось, - говорит он, только теперь до конца понимая, что это действительно так.
У любой истории должен быть финал. И он же - новое начало. Его потуги изменить естественный ход вещей были смехотворны. Мара оказалась права. И глядя на то, как она прижимает к груди ребенка, которого еще недавно была готова оставить и уйти, не оглядываясь, он понимает – и это тоже она. Все эти женщины, все эти спасения. И она заслужила свой шанс. По крайней мере, шанс оказаться как можно дальше от Хейвена.
- Я знаю, - говорит Нейтан, сердце которого готово остановиться от стискивающей его боли.
Но он тоже знает – так и должно было случиться. Это больше их самих, и в то же время – это и есть они. В чистом, незамутненном виде.
- Позаботься о них, - просит он, стараясь даже не смотреть в ту сторону.
- Обещаю, - на этот раз Дюк крепко обнимает его, и вдруг его охватывает неуместный приступ веселья. – Черт, вот они мы! Снова и снова… Не знаю, может у этого и не будет конца. Может, он тут и не предполагался, а, Уорнос?
- Похоже на то, - хмыкает Нейтан, но чувствует – это и есть конец.
Наверное, за ним последует что-то иное. Однажды. Сейчас же все, что от него требуется – это отпустить. А потом попробовать выжить.
- Нейтан, - Мара подает голос, когда они с Дюком уже поднимаются на борт и тот отшвартовывает лодку. – Я буду писать… о Джеймсе.
Он решается посмотреть на нее. Смотрит долго и пристально. И вдруг, его словно бы ударяет током. Как же он раньше этого не видел?.. Но это и делает происходящее чуть более выносимым.
- Я знаю, - говорит он и, не отводя слезящихся глаз, неотрывно следит за лодкой, пока та не растворяется на горизонте.
Обнимая Мару одной рукой за плечи и глядя на стремительно удаляющийся Хейвен, Дюк чувствует себя как дурацкий пират из дурацкого кино. Ведь он увозит с собой чужих женщину и ребенка. Хотя, нет. Он увозит свою женщину и ее ребенка, который – он в этом уверен – очень скоро станет ему родным. И кто знает… кто знает.

Название: Why do I love you
Автор: Vasilina
Рейтинг: PG-13
Фандом: Хейвен
Персонажи: Мара/Нейтон
Краткое содержание: Мара пытается убить Нейтона, но фейковые личности сдерживают ее





Название: Утренние сборы
Автор: Vasilina
Рейтинг: PG-13
Фандом: Хейвен
Персонажи: Мара
Краткое содержание: Она просыпается и выбирает что же ей надеть сегодня: какой костюм, какую личность?..
От автора: две пасхалки от автора на арт – маленькая черная коробочка с эфиром и фото Джеймса…





Название: Adore me
Автор: Vasilina
Рейтинг: PG-13
Фандом: Хейвен
Персонажи: Мара
Краткое содержание: Звезда родилась,
Ты начинаешь падать
Вниз на свои колени
И обожать меня (с) Yoav, "Adore Adore"