– Завтра твои похороны, – равнодушно сообщил Джон между делом, когда они вновь гуляли в том парке. – Тебе вроде можно же отпроситься якобы домой на денёк. К тому же, выходные...

– Да, конечно, уж об этом я позабочусь, не переживай, – утвердительно закачал головой Чес, остановившись и поудобнее взявшись за костыль. – Во сколько именно и где?

– В девять утра. Твоя могила находится на ближайшем к нам кладбище. Собственно, Лина не стала долго выбирать.

– Так рано... м-да, Лина действительно не стала выбирать, потому что не умела. Знает же, что я не любитель рано вставать!.. – с напускным недовольством пробормотал Креймер, вздыхая и с улыбкой глядя на Константина. Тот ухмыльнулся.

– Ну, я думаю, она не особенно надеялась, что на твои похороны придёшь ты сам, поэтому уж сделала, как удобно многим. А ещё она говорила, что обыскалась твоих камелий везде, но так и не нашла, к сожалению, – Джон внимательно взглянул на парня: тот горько улыбнулся, покачал головой и наконец ответил:

– Думаю, это не трагедия. Не взаправду же это мои похороны. А вот когда реально умру, тебе предстоит огромная задача, которую не выполнила даже девушка...

– Опять ты об этом! – раздражённо перебил его Константин и быстро достал из кармана пачку. Закурив, он смог как-то успокоиться; в это время Чес лишь безучастно на него посматривал.

– Эй, опять куришь? Ты никогда не курил при мне... значит, вновь ступил на эту грешную тропу? – улыбнувшись, спросил парень. Выдыхая дым, Джон глянул на небо.

– С тобой и не до того дойдёшь... – тихо проговорил, вновь затягиваясь. Креймер хмыкнул. Спустя долгое молчание, в которое они обошли парк и вновь вернулись к крыльцу больницы и которое стало так часто появляться между ними в последнее время (что, впрочем, не смущало и не расстраивало), Чес вдруг вновь заговорил:

– Значит, завтра в девять? Заедешь за мной в семь? Мне нужно будет домой зайти...

– Окей, – сказал мужчина и бросил окурок в урну. Что-то ему подсказывало, что завтрашний день будет каким-то важным. Или странным. Или стрёмным. Тут уж как посмотреть. Но что-то в нём определённо будет. Но что именно (да даже хоть примерно), он никак не мог знать.

На следующее утро Джон заехал к Чесу в семь и довёз его до дома; оказывается, парень хотел переодеться. С врачом своё отсутствие он кое-как уладил, хотя тот и был против. Но сам Креймер считал, что уже почти здоров: кости потихоньку срастались, не было никаких осложнений, лёгкое тоже понемногу приходило в норму, раны все заживали, а от многочисленных ссадин и синяков не осталось и следа. Разум пришёл в норму, и вроде никак не ощущалось, что было сотрясение; во всяком случае, Чес перестал бредить, как в первые дни. Однако единственное, что не прошло, это бледность лица – врач говорил, что здесь нужен отдых и ещё раз отдых. Но сам Креймер не считал это чем-то сверхъестественным, поэтому не обращал внимания.
Потом они отправились на кладбище. Джон решил, что остановит машину неподалёку и выйдет хотя бы затем, чтобы засветиться, а потом уйдёт к Чесу; тот же, как только толпа пропадёт из поля зрения, обогнёт кладбище с другой стороны и остановится недалеко от места похорон – Константин ему уже сказал точное местоположение. Там, за деревьями, его навряд ли должны заметить. К тому же, нынче утро выдалось самым дерьмовым, которое только могло быть осенью: густой непролазный туман, холоднее на десять градусов, чем обычно, на небе одна огромная грязная простыня и даже ни единого лучика света. Вот как раз из-за тумана парень и надеялся, что его не будет видно. А так-то погода была более чем отвратная в это утро; Чес усмехался и говорил, что не зря.

По пути на кладбище они упорно, непроницаемо молчали; от каждого своего собственного слова становилось тошно в это утро. Повелитель тьмы и его водитель, который сейчас был и не водителем вовсе, лишь изредка перебрасывались парами дежурных фраз – говорить более, хоть убей, не хотелось! Креймер вообще пребывал в меланхолическом состоянии, иногда горько усмехался своим мыслям, был ещё более бледен, чем вчера, и имел вид довольно болезненный. Его часто мучал кашель, но врачи говорили, что это нормально, между тем остерегая его от переохлаждения: его лёгкому это нежелательно.
Джон же в этот день был абсолютно спокоен, даже как-то необыкновенно спокоен; помнится, в прошлые дни его душу одолевали ураганы чувств и каких-то мыслей. На сегодня это как-то исключительно быстро прошло и больше не возникало. Но, быть может, это лишь затишье перед очередной бурей? Вот эта мысль менее всего радовала Константина. Ему уже надоело быть в постоянном недоумении, в ожидании чего-то невозможного и в искреннем убеждении, что вот скоро всё само встанет на свои места. Ничего не вставало на свои места, вместе с тем нежданных сюрпризов было завались. Ничего это Джон не хотел разгребать в своей голове; сегодня он решил просто-напросто забить на это дело, решив отправить его на самотёк. Пусть сегодня будь что будет.

Кладбище было небольшим, устроенным скромно, с такими же скромными могилками и надгробиями; редко можно было встретить здесь шикарно оформленное местечко. Огорожено оно было низеньким железным заборчиком; входов наделано было много – где-то находились действительно калитки в качестве дверцы, а где-то были просто поломаны прутья. Чес должен был идти именно через такой вход. На территории кладбища росло так много деревьев, что иные думали, что здесь раньше находился огромный густой лес. Но доподлинно об истории этого места никто точно не знал, поэтому и оставалось всё в тайне.
Нынче кладбище не блистало хоть какой-нибудь скудной приветливостью: всё заволокло серым туманом, ничего далее пяти метров вокруг не было видно, и лишь чёрные ветки деревьев уныло прорывались сквозь эту пелену. Джон остановил машину недалеко от входа, рядом с которым собралась небольшая толпа, и, вытащив ключ, передал его Чесу, чтобы тот потом заблокировал. Далее мужчина вышел и как ни в чём ни бывало поравнялся с толпой; кивком головы его приветствовали лишь те люди, которым он сообщил пренеприятное известие. Лина, в чёрном, но элегантном пальто и в тёмной юбке, стояла со скорбным видом и держалась рукой за какого-то мужчину рядом; Константин его точно не знал и хотел думать, что это её брат. Правда, и скорбный вид был каким-то искусственным, и наряд больно походил на тот, в котором можно и на кладбище, а потом и в ресторан – ну а что, чёрный цвет даже стройнит... Нет, повелитель тьмы не хотел и мысли допускать об этом – тогда всё получалось так, как и говорил Креймер, получалось гнусно и отвратительно. Однако сейчас, понятное дело, бить тревогу раньше времени не стоило.

Пять минут они ещё ждали кого-то; в это время доходили опаздывающие; когда пришёл последний человек, сверстник Чеса, с которым Джон тоже общался, группа двинулась с места. Только сейчас он, стоявший поодаль от центра толпы, увидел, что человек впереди (явно не знакомый, а нанятый) нёс в руках безвкусно украшенный резьбой, цветами и узорами сосуд с пеплом «покойника». Он был слишком огромен и несоразмерен с самим содержимым; Джон лишь только покачал головой, говоря про себя, как это глупо. В группе стояла полная тишина; лишь изредка кто-то осмеливался тихо шепнуть товарищу на ухо что-нибудь. Да, казалось бы, тихо – чего ещё нужно? Но Джон смог понять настрой окружающих: у всех был такой вид, будто они только и дожидались конца, когда можно будет пойти в гости или в кафе и нажраться за упокой души. Повелитель тьмы, хоть и провёл в этом обществе всего минут десять, уже хотел блевать от стоявшего здесь запаха лицемерия. Кажется, потихоньку он начинал понимать Чеса в действительности; он бы тоже скорей заявил о себе как о мертвеце, лишь бы отвязаться от таких друзей.
Или, может статься, он лишь так думал, наслушавшись речей Креймера и теперь всё ища подвох? Вот это было подставой. Константин едва удержал себя от того, чтобы закурить – нервы в последнее время подставляли его, успокаиваясь лишь только от затяжки. Он вновь понял, насколько слаб. Но, видимо, его размышления о важности и вреде курения не для сегодняшней истории – нынче главный герой не он, как могло показаться на первый взгляд.

Между тем группа остановилась; Джон, шедший в самом конце, тоже приостановился. Видимо, наконец дошли до места похорон. Сам он только интереса ради подошёл ближе, чтобы глянуть на надгробие: довольно приличное, правда, слишком пафосное и, как всё у этой блондинки, безвкусное, но более или менее сносное. Почти что каждый пришедший на похороны принёс с собой букетик различных цветов. Но только не камелий. Константин усмехнулся и бросил быстрый взгляд на внутренний карман своего пальто. Кто-то начал читать заранее подготовленную торжественную речь, впрочем, сюда никак не клеящуюся; сосуд с якобы кремированным покойником стали неспешно закапывать; а Джон как можно быстрее стал смываться оттуда, ведь уже не мог находиться там. Его уход никто не заметил и замечать не собирался; наверное, многие лишь позавидовали бы его возможности так быстро сбежать, потому как считали его лишь за клиента своего друга. А может, он и есть клиент? Обыкновенный клиент, только сумевший расположить к себе парня доверительно? Может, и нет ничего в том суждении неправдивого? Константин мотал головой и не хотел верить: тогда как обосновать не менее крепкое доверие с его стороны? Нет, наверное, он всё-таки больше чем клиент и бывший учитель. По крайней мере, так непременно хотелось думать; но ведь этот мальчишка мог заварить любую кашу. К тому же, он явно не таков, каким представлялся раньше. «Что-то все вдруг неожиданно изменились», – недовольно думал Джон и направлялся к находящемуся метрах в пятидесяти от группы огромному дереву с широким стволом – там они условились встретиться с Чесом.

Туман слегка развеялся, но только лишь слегка: видимость группы стала лучше ненамного. Креймер показался из-за дерева и, как только Джон подошёл ближе, слабо улыбнулся.

– Ну, что, как там мои дружки? – хриплым насмешливым голосом медленно спросил он, опираясь о костыль. Константин пристально на него посмотрел и вновь перевёл взгляд на группу.

– Ты либо прав, либо хороший манипулятор. Я, как видишь, ушёл оттуда как можно быстрее – блевать тянет от их напущенного пафоса и торжества, – Чес кивал каждому его слову и в конце довольно улыбнулся, а потом вновь глянул на процессию в честь его похорон. Джон также оглянулся в ту сторону. Парень не отвечал и, кажется, счёл это вообще ненужным; в чём-то Константин был с ним согласен. Сосуд с пеплом из-под первого попавшегося костра был успешно закопан, настала очередь класть букеты на надгробие, с грохотом установленное над могилой. Неторопливо стали опускаться яркие цветочки, один другого ярче, краше и роскошнее. Но не было ни одного белого цветка, хотя бы отдалённо напоминающего камелию. Чес вдруг усмехнулся, съёжившись.

– Не поскупились, однако, – Константин глянул на него и заметил, как он мелко подрагивал. Конечно, если не застёгивать свою и так лёгкую куртку до конца, так естественно можно ещё и не так задрожать при такой гадкой влажной погоде! Джон покачал головой, стянул с себя шарф и одним лёгким движением обмотал его вокруг шеи изумившегося парня, потом легонько его затянув.

– Серый цвет тебе больше идёт, – буркнул он, поднимая воротник своего пальто. – А вообще, тебе врачи говорили одеваться теплее, чтобы потом не дрожать и не заставлять рядом стоящего с тобой человека разжалобливаться и укутывать тебя своим шарфиком. Это как-то слишком мило.

– Но ты же повёлся... – улыбаясь, сказал немного разомлевший от тёплого шерстяного шарфа Креймер. Константин пробормотал в ответ что-то недовольное и вновь пристально упёр свой взгляд на действо впереди; парень, глядя на него, пожал плечами и с улыбкой сделал то же самое. Похороны как-то затянулись; кажется, многие хотели выпендриться с речью; слова, от которых хотелось морщиться, иногда долетали до стоящих рядом с деревом. Они молчали. Да и не о чем, по-хорошему, было сейчас говорить. Наконец вышла (видимо, напоследок) с речью бывшая девушка Чеса и стала говорить что-то специально охрипшим, но довольно громким голосом. Речь её должна быть слезлива, но вызывала смех в душе как парня, так и повелителя тьмы. Они даже иногда посмеивались; но вот Лина закончила, положила свой шикарный разномастный букет и пошла плакаться тому самому мужику, который с ней пришёл. Камелий там не было. Их не было нигде, казалось. Зато внутри было какое-то слишком нудное, зудящее чувство грусти: вроде и человек рядом стоит, которого хоронят, а вроде, для многих он умерший, да и вообще просто непривычно стоять лишь в паре десятков метрах от могилы живого. По крайней мере, такое неопределённое чувство было у Джона; хотелось его развеять, да ни атмосфера, ни погода не способствовали.

– «Нечасто тебя хоронят», как в рассказах про Шерлока Холмса, помнишь? – неожиданно пришло на ум Константину, который вспоминал, где же эту сцену он видел раньше. Чес усмехнулся и наклонил голову.

– Остроумно... – тихо проговорил он, держась здоровой рукой за шарф.

– Ну... всё, пошли. Здесь как-то гадко и неуютно. Прям будто не просто один раз в душу плюнули, а заплевали её к чёрту! – Джон развернулся, слегка расстегнув пальто; Креймер всё не двигался с места, ещё смотря как заворожённый вперёд.
– На! – Джон протянул руку с чем-то светлым в пальцах и аккуратно и неглубоко вставил это в наружный карман куртки Чеса. – И пошли уже скорее отсюда! Не на что здесь смотреть. Ну, кроме как на заваленную ненужными цветами твою ненастоящую могилу!

Чес не сразу понял, что происходит и что положили ему в нагрудный карман; слегка опустив голову, он увидал... белый цветок камелии! Ровно такой, как он желал, даже полумахровый! Константин, проследив за восхищённым и полным восторга взглядом, за счастливой улыбкой, за вмиг порозовевшим лицом, даже и сам улыбнулся, но в следующее же мгновение повернул голову назад и поплёлся на выход. За локоть его остановили сию же секунду. Он неспешно обернулся и увидел тяжело дышащего, раскрасневшегося Креймера; тот, схватив его, позабыл о костыле, поэтому тот глухо упал во влажную траву. Повелитель тьмы хотел было наклониться и поднять, как Чес его резко остановил:

– Джон!.. – крикнул он; изо рта вылетело облачко пара. – Джон, пожалуйста, не надо так... – почти шёпотом начал, понурив голову, но руки своей не отпустил, – Джон, ты и сам понимаешь, что просто так это здесь и сейчас закончиться не может...

Константин на секунду прикрыл глаза, вздохнул и подошёл практически вплотную к Креймеру, осторожно убрав вьющуюся прядь с его лица – волосы того несколько отросли за время, пока он лежал в больнице. Джон стоял слишком близко, чтобы видеть дрожащие сухие губы будто бы в желании что-то сказать, полуприкрытые веки и боящийся подняться на него взгляд; видел он и бледность вместе с нездоровым румянцем на щеках, видел и часто вырывающийся пар вместе с неровно вздымающейся грудью, видел также и какой-то бурный поток в его душе, готовый с минуты на минуту вырваться. Убрав прядь, он не смог потом оторвать свои пальцы от холодной кожи парнишки и даже не давал себе в этом отчёта; только лишь горячее дыхание и пар сообщался между ними. Чес ещё не отпускал ткань его одежды, сильно и неосознанно, что сильно, вцепившись в неё пальцами; всё его лицо, находящееся всего лишь в паре сантиметрах и слегка снизу, выражало какую-то внутреннюю борьбу и желание наговорить кучу лишнего. Того, чего так не любил Джон. Только его имя в этой безмолвной тишине неловко срывалось шёпотом с губ водителя.
«Джон... Джон...»
Чес что-то хотел. И Джон что-то хотел. Но что? Как понять? Константин честно не знал, что значили те его слова, но начинал догадываться... не зря же он, в конце концов, подошёл к нему? Но в таком случае его начинало мучить другое: зачем нужна была такая дикая прелюдия для того, чтобы понять такую несусветную простоту?

– Чес... я бы и с радостью хотел понимать, о чём ты, но смею лишь догадываться, – Креймер, кинув на него быстрый, безумный и горестный взгляд, покачал головой: за одно мгновение он стал казаться ещё больнее и разбитее. Джон тотчас пожалел о своих словах.

– Знаешь, я чувствую, что снова начинаю приходить в безумие, но... но не думай, что следующие мои слова есть плод воспалённых мыслей. Это правда. Я почти что всегда говорил тебе правду.

– Я ведь должен же был это ощутить? Раз зеркальность? – вдруг вспомнил Константин, перебираясь пальцами теперь на шею парня и легко проведя по ней вплоть до шарфа. Тот вздрогнул, но не отступил ни на шаг.

– Господи, Джон, опять ты со своей зеркальностью! Я не о том! Хотя ты должен был понять нечто похожее... уж не знаю, всё это наверное! – Креймер на минуту замолчал, потом слегка нагнулся и положил голову на его плечо; мужчина другой рукой придержал его.

– Ты запутался...

– Да, ты прав, я запутался! – воскликнул вдруг Чес, не отрываясь от него и повернув голову в сторону. – И чувствую, что если скажу тебе некоторые абсурдные слова, то смогу понять всё сам. Но мне нужно сказать... знаешь, я практически никогда такого и так правдиво никому не говорил. Только ты, Джон. Всегда только ты одно исключение... – он перебрался пальцами с его рукава на плечо и там остановился.

– Говори, что считаешь нужным, – спокойным шёпотом ответил ему Константин, вновь как-то неудачно (или удачно?) повернув голову и наткнувшись своим носом на его тёплую шевелюру.

– Если бы это было так легко!.. Мне кажется, ты меня за это прибьёшь, – нервно усмехался Чес. – А ещё я банален. И ты. Ты тем более. Ну, ведь сам видишь, зачем спрашиваешь? Сам ведь видишь, что я почти что сошёл с ума, сам понимаешь, что со мной творится что-то из ряда вон выходящее и что мои слова навряд ли сделают нам обоим хорошо. Короче, сам же видишь, что твой безумный Чес... влюблён в тебя давно и... и безумно. Видишь же? – в каком-то отчаянии воскликнул Креймер и отстранился аж на целый шаг, а потом поспешно схватил костыль, будто готовый в любую минуту взять и убежать. Джон смотрел вовсе не удивлённо, как полагало бы на его месте, а даже как-то равнодушно и с выражением тихого счастья в глазах; взгляд же парнишки беспрестанно перебегал с земли, с неба, с деревьев на него и заново начинал свой круг. Джон усмехнулся и сделал к нему шаг; многое этот шаг тогда значил. Чес даже приоткрыл рот от изумления и не смел двигаться с места. Константин провёл ладонью по его щеке и тихо проговорил:

– А ты... а ты тогда сам знаешь, что твой Джон навряд ли когда в жизни скажет в ответ «Люблю», зато в действительности будет давно без ума от тебя, – карие глаза были в тот момент совершенством наивности, а после слов – до краёв заполнились почти детской радостью. Креймер взял его ладонь и, усмехнувшись, сказал:

– Никогда бы не подумал, что стану объясняться с тобой в любви на... кладбище. Хотя в последнее время предполагал, что здесь должно случиться что-то важное. А вообще, все мои слова экспромт, – он слабо улыбнулся, как теперь улыбался всегда – ему будто бы постоянно не хватало сил. – Я и правда слегка не в уме и болен, но заверяю тебя, что...

– Да молчи уже. Хватит пустословия. Я всё понял, я вижу, – Джон нетерпеливо взял его лицо руками и притянул к себе, коснувшись своим лбом его лба и прикрыв глаза. Чес тоже зачем-то прикрыл глаза и послушно замолк, но его не хватило и на полминуты...

– Только, Джон, если ты делаешь это из... нет, не скажу из жалости – из-за нелепого сострадания ко мне по причине моей болезни, то...

– Господи, сколько раз тебе повторять это? – шептал Константин, с каким-то нежным безумием на него глядя и слегка отстраняясь. – Это не сострадание. Это искренняя помощь. Через неё мы, правда, поняли многое, но всё-таки главное всегда оставалось главным.

– Теперь... теперь всё новое, Джон, веришь? – вдруг быстро заговорил парень, здоровой рукой коснувшись его лица и будто ещё не веря; его тело лихорадочно дрожало. – Теперь началась новая жизнь, я чувствую, будто перерубил всё связующее со старой! Быстрее, быстрее! Я уже хочу начать жить, а не существовать. Я больше не хочу пребывать в блаженной лжи, хочу в мир правды! С тобой, Джон, только с тобой! И вот этот цветок... – он указал кивком головы на камелию, – теперь он тоже больше не значит смерть – ведь с прошлым покончено, верно? Он значит начало нового пути! И, может быть, я уже и не Чес Креймер, я кто-то другой. Я готов быть другим, лишь бы жить в новой жизни спокойно. Но... я хочу остаться тем же... тем же, может, только имя сменить, но обязательно тем же, чтобы ты... – он запнулся и смутился, затем опёрся на свой костыль и, отстранясь, прошёл чуть вперёд, обогнув Джона. Тот лишь тихо рассмеялся его наивной болтовне – с его стороны это пока только так, не иначе, – и последовал за ним. Потом остановил, положив руку ему на шею, и прошептал на самое ухо:

– Зря стараешься убежать от своих слов... всё равно когда-нибудь договоришь! – Чес лишь сильнее смутился; между тем они только-только заметили, что, за всеми своими словами и разворотами, шли по направлению (правда, немного наискосок) к могиле, около которой пару минут назад ещё толпились люди, а теперь – только туман. Константин не стал уводить Креймера по другой дороге и, оглядевшись, только убедился, что вокруг никого не осталось. А бывшие друзья парня действительно как-то быстро смотали удочки; после них остались лишь роскошные, но какие-то слишком искусственные и пустые, слишком пышные для такого события букеты. Белая камелия, видневшаяся в нагрудном кармане Чеса, и то куда более органично вписывалась в атмосферу случившегося.

В скором времени они оказались около могилы; Креймер не смог не подойти к ней. На обыкновенном, серовато-чёрном надгробии виднелось его имя, дата рождения и смерти и какие-то пышные слова о том, что он мало прожил – вероятно, дело рук Лины. А иначе откуда же такая безвкусица? Джон также остановился и с равнодушием оглядел могилу и уже через минуту её разглядывания был готов идти; однако взгляд Чеса стал стеклянным, уперевшись в это надгробие и свежеразрытую землю. Джон осторожно тронул его за ладонь; парень вздрогнул, вдруг нежно на него посмотрел и кивнул, словно понимая, что не всю же вечность ему здесь стоять. Неожиданно он вытащил из нагрудного кармана камелию и бросил её на надгробие.

– Пусть это, Джон, так же, как и мои лживые друзья, останется позади. Эта камелия... пусть в прошлом, – Креймер развернулся спиной к могиле и сделал первый шаг по шершавой, покрытой гнилыми листьями земле. – Только ты, Джон, единственное, что я беру с собой. Ты единственное, что не хочется забывать ни при каких обстоятельствах, – парень требовательно протянул руку; Константин, усмехаясь разыгравшейся комедии, взял её и сделал шаг в его сторону. – А Креймеры (ещё не все) пускай будут покоиться с камелиями на надгробиях. И я, считай, тоже; только прошлый.

– Чес... – он тихо позвал его и подошёл к нему вплотную, взяв одной рукой за подбородок, а второй держась за его руку. Креймер бегло вскинул на него свои глаза; Джон нагнулся к его лицу и наконец смог ощутить сухие, холодные, но столь желанные губы. Он коснулся их лишь на пару секунд, потом же вновь отстранился и словно пристыдил себя: ему казалось, что он превысил лимит допустимого в этот день. Парень лишь коварно облизнулся и потянулся было ещё, но Джон остановил его, приложив палец к его губам и насмешливо сказав:
– Нет, Чес, ещё слишком рано. Для начала давай войдём в эту новую жизнь. Без камелий, могил, кладбищ и отголосков твоих бывших друзей. А уж потом... – мужчина многозначительно глянул и, взяв руками его лицо вновь, мелко поцеловал в лоб. Чес как-то забавно улыбнулся, тем самым согласившись с ним, и, не отпуская его руки, направился вперёд по дорожке; Джон следовал точно за ним, крепко держа его ладонь.

Пускай на душе ещё не было того солнца, тепла и света, которыми обычно знаменуют начало чего-то нового, возникновение нового мира, зато стало как-то вмиг спокойно и появилось полное ощущение, что это всё настанет ровно с того момента, как их ноги переступят границу кладбища, а туманная дымка рассеется. Это чувствовалось настолько точно, что хотелось улыбаться широко-широко. Главное, вынес из сей безумной истории Джон, это доверие; а остальное как-нибудь наверстается.
А белый цветок камелии с иногда подрагивающими на ветру полумахровыми лепестками (уж простите, эта глупая, безрассудная история просто обязана закончиться переключением внимания на этот злосчастный цветок) так и остался лежать на могиле, означая для случайного прохожего смерть, а для Джона и Чеса – новую жизнь.