Глава 1. Звенья одной цепи

«Сейчас в Хогвартсе действует закон: либо ты с игроками, либо ты никто. Забудь обо всем, что произошло в этом году. Считай, что мы вернулись назад во времени, и теперь все по-прежнему: ты — игрок, а я — никто».

Обрывок чудом уцелевшего, обгоревшего пергамента лежал на столе, похожий на засохшую апельсиновую корку. Пальцы сжались и смяли записку, которую она передала еще до битвы, но времени прочитать послание уже не оставалось. Запах пыли и гари пропитал мантию насквозь, вспотевшие, черные от копоти руки теребили бумажонку, превращая ее в жалкие обрывки.

«К черту! Главное, что мы живы. И нет уже ни правых, ни виноватых, нет темных и светлых — теперь есть только друзья Поттера, герои недоделанные, и все остальные — игроки, выбывшие из борьбы. Пройдет время, и не вспомнят уже о том, что я сын Пожирателя, что я чуть не убил Дамблдора, стоял на коленях и просил меня пощадить. Она бы сказала, что это низко, но мне уже все равно: ты — подруга Поттера, а я — никто».


***
— Гермиона, ты уже приготовила салфетки? А сервиз в порядке? Я видела рядом с ним Тонкс, поэтому и беспокоюсь…

Миссис Уизли иногда поражала своей наивностью: какой сервиз? И почему она спрашивает об этом именно у Гермионы? Мать Рона действительно хочет загрузить их работой и, тем самым, помешать собраться вместе? Так или иначе, решение было принято, и миссис Уизли повлиять на него уже не могла: они уйдут на поиски крестражей сразу же после свадьбы Билла и Флер. Молли, конечно, всегда гостеприимна и добра к друзьям детей, но порой начинает надоедать своим чрезмерным вниманием. Мистер и миссис Грейнджер были совсем другими родителями: они воспитывали в дочери самостоятельность, руководствуясь принципом «работа — превыше всего». Гермиона отлично понимала: мама с папой не могут уделять ей больше получаса в день. Клиенты звонили домой, требуя приехать «сейчас же, забросив все дела, потому что терпеть эту боль уже невыносимо». Никакие увещевания не помогали: отец брал сумку с инструментами и отправлялся заводить машину. Мама же, слушая рассказ о школьных делах дочери, разговаривала по телефону и рассеянно кивала, в очередной раз спрашивая: «Боль острая? А в прошлую пятницу применяли анестезию?» Гермиона привычно вздыхала и искренне считала, что во многих семьях дела обстояли именно так. К тому же, завистливые шепотки соседских девчонок, у которых дома постоянно находились мама или старший брат, развеяли все сомнения.
С тех пор как Гермиона поступила в Хогвартс, связь все слабела, становилась незримой, мама и отец казались далекими и ненастоящими. Нет, они радовались ее успехам и огорчались, когда что-то не получалось, но бурных восклицаний, слез и объятий никогда не было, как и душевной близости. Иногда она завидовала Джинни, рядом с которой всегда находилась мать, а мистер Уизли, хоть и приходил с работы уставший, в любой момент готов был выслушать и помочь.

— Гермиона, а ты не видела, куда я положила новую скатерть? По-моему, она была где-то здесь… — Молли открыла шкаф и начала перебирать белье, время от времени приговаривая: — Где-то здесь должна быть…

Миссис Уизли была отличной матерью — добродушной, заботливой и понимающей. И все же ее упорное нежелание понять всю серьезность ситуации начинало раздражать. Гарри тоже был не в восторге от подобного поведения, но поделать они ничего не могли. Рон вообще старался не попадаться Молли на глаза, предпочитая делать вид, что с энтузиазмом готовится к свадьбе старшего брата. Все трое жаждали остаться наедине хоть на полчаса, и все трое ждали. Завтра к вечеру гости начнут разъезжаться, и в общем потоке можно будет скрыться незаметно: благо, вещи уже собраны, надо лишь договориться о том, как отвлечь миссис Уизли.

«Иногда я начинаю сочувствовать Рону, — подумала Гермиона, наблюдая, как Молли пытается найти скатерть при помощи заклинания. — Надзор бывает хуже, чем самостоятельность и ответственность. В конце концов, мы уже взрослые люди и имеем право распоряжаться своей судьбой сами».

Она отлично понимала, что это лишь слабые отговорки, которыми легко оправдывать их побег. Неизвестно, что ждет за пределами «Норы», и именно поэтому дрожали колени при одной мысли о предстоящих трудностях. Гермиона вытирала вымытую посуду и внимательно наблюдала за тем, как Джинни гладит платье. Трудно было предположить, что ждет ее в Хогвартсе, иногда появлялось желание взять подругу с собой, но этому воспротивится Гарри, да и Рон будет против. Разумеется, опасность нешуточная: друзья даже Гермионе предлагали остаться и вернуться в школу, но она не собиралась слушать уговоры. А уж тем более подчиняться указаниям.

«Гермиона, понимаешь, — мялся Рон, — это очень рискованно. И мне… нам бы не хотелось, чтобы ты… Вообще, эти крестражи — Мерлин их подери! — мутные они какие-то. И Дамблдор толком ничего не сказал, — Рон начинал теребить край рубашки и опускал глаза. — А ты все-таки не… ты же…»

Слова у него заканчивались, эстафету принимал Гарри, который поправлял очки и решительно выступал вперед:

«Я не хочу сказать ничего плохого о твоих способностях. Мы знаем, что ты лучше нас в трансфигурации, ну или в заклинаниях, но защита — это такое дело… Мы не хотим, чтобы с тобой что-то случилось…»

Разговор ходил по кругу, друзья уговаривали ее остаться, а Гермиона смотрела на них и понимала, что не сможет вернуться в школу одна. Такие беседы начинали действовать на нервы, к тому же Гарри, уже было согласившийся на ее участие, вдруг изменил свое решение:

— Гермиона, я хочу, чтобы ты осталась! Пусть ты не жалеешь себя и хочешь рискнуть своей жизнью, но подумай о Джинни! Я прошу тебя, Гермиона, очень прошу остаться с ней, — он подошел ближе. По щекам Гермионы уже катились слезы — не то от безысходности, не то от злости. — В Хогвартсе сейчас тоже опасно, но так будет лучше.

— Как ты не понимаешь?! Я не могу плюнуть на нашу дружбу, помахать вам вслед и со спокойной совестью продолжать раскладывать по столам чертовы салфетки! — Гермиона вытерла слезы рукавом, забыв про платок. Она уже ненавидела себя за то, что не сдержалась — все-таки плакать на людях жутко неудобно. — Не могу я оставить тебя, и Рона не оставлю — если вы уйдете без меня, я буду искать вас, и найду!

— Конечно, найдешь, ты же проворнее мамы будешь, — Рон остановился в дверях и усмехнулся. — Мы же дело говорим — подумай. Что-то я больно рассудительный сегодня, — он почесал запястье и продолжил: — Это уже не игрушки, мы не в шахматы играем, помнишь, как на первом курсе? И даже не в Отдел Тайн идем, и с Турниром это не сравнится. Тогда почти весь волшебный мир был на нашей стороне, а сейчас? Жалкая кучка Пожирателей превратилась в хозяев, теперь мы в опале, а не они, и только поэтому рисковать слишком опасно!

— Послушай Рона, Гермиона. Он дело говорит. Первый раз в жизни, пожалуй, — Гарри слабо улыбнулся. — Если ты вернешься в школу…

— Я. Туда. Не. Вернусь. Без. Вас, — отчеканила она и, развернувшись, побежала по лестнице в спальню.

Предпраздничный день заканчивался не лучшим образом. Она сидела на кровати, слезы давно высохли, а вот мрачные мысли остались: что, если Гарри и Рон уйдут тайком, и придется все же вернуться в Хогвартс одной? Гермиона машинально перебирала вещи в маленькой бисерной сумочке, проверяя, все ли на месте, а в уме повторяла заклинания, которые удалось выучить за лето. Задумчиво посмотрев в зеркало, висевшее напротив, она горько усмехнулась:

«А ведь Гарри должен меня понять: он расстался с Джинни, чтобы не подвергать ее опасности, пожертвовал дорогим ради поставленной цели. А я не хочу жертвовать. Не хочу! Не могу я поступиться нашей дружбой».

— И не в этом даже дело, — сказала Гермиона своему отражению. — Признайся ты наконец, что у тебя никого нет, кроме них, ни единой родной души в Хогвартсе. И Джинни не в счет: одно дело, когда Гарри и Рон всегда рядом, другое — когда на занятиях придется сидеть в компании Панси Паркинсон. К тому же: от политики Министерства ожидать приятных неожиданностей не приходится — скорее уж неприятных. Что ни говори, страшно за себя и близких.

Именно поэтому утром, глядя на вымученную улыбку Джинни, Гермиона вздохнула. Вот почему она сделает все, чтобы отправиться на поиски крестражей вместе с друзьями: оставаться здесь и ждать — невыносимо; лучше, преодолевая страх, следовать за Гарри и Роном.

«Упрямые мальчишки! — глазами она нашла двух рыжих парней, один из которых был замаскированным Гарри. — И ведь наверняка совещаются, каким образом можно отговорить меня от этой затеи».

— Гермиона, дорогая, сходи, пожалуйста, наверх и принеси еще пару упаковок салфеток, — миссис Уизли до сих пор выглядела взволнованной. — Джинни уже ищет приборы, а Чарли…

— Конечно, миссис Уизли, я сейчас схожу, — она кивнула и подошла к Рону, стоявшему поодаль от матери. — Подержи мою сумку, ладно? Я быстро, и не потеряй ее, очень тебя прошу, — Гермиона строго посмотрела на него.

— Прекрати строить из себя маму, тебе не идет. Само собой, не потеряю, — пробурчал Уизли. — Мы, кстати, еще не дотанцевали, так что…

— Я быстро, — махнула ему Гермиона, направляясь к дому, — если, конечно, миссис Уизли еще что-нибудь не понадобиться, — добавила она шепотом.

«Мерлин, эта свадьба сведет меня с ума! Теперь я понимаю Джинни, которая недолюбливает Флер, ведь это именно Флер настояла на помпезном торжестве. Как будто других проблем нет! — Гермиона методично осматривала шкафы, но салфеток не находила. — Если бы не праздник, можно было еще вчера отправиться на поиски. Впрочем, один день роли не сыграет, и уже сегодня… Да где же салфетки, будь они неладны?!»

Шум за окном привлек ее внимание, а яркая вспышка на мгновение ослепила. Забыв про салфетки, Гермиона бросилась к выходу и в ужасе остановилась на пороге. Десятки, может, сотни темных фигур в плащах двигались среди гостей, сметая все на своем пути. Люди падали, словно пешки в шахматной партии, и почему-то сразу вспомнилось, как они с Гарри и Роном играли на первом курсе в заколдованные шахматы профессора Макгонагалл. То же бессилие перед происходящим, то же равнодушие соперников, которые уже были совсем близко.

— Бегите! — чей-то голос, полный паники, прозвучал в нескольких шагах, и Гермиона, очнувшись, бросилась вперед.

— Гарри! — ее крик потонул в общем шуме голосов и звуков. — Рон! — люди двигались, бежали, метались, сливаясь в одно разноцветное пятно.

Этот круговорот засасывал, подхватывал, подобно смерчу, и уносил вместе с сотнями размытых фигур. Кто-то налетел на Гермиону и тут же исчез в толпе. Над головой мелькнула вспышка, рядом упал человек, но времени, чтобы помочь ему, уже не оставалось. Она видела, как Ремус и мистер Уизли подняли над головой палочки, стараясь защитить заклятием хотя бы тех, кто находился рядом.

— Рон! Ну где же ты?! — мелькнули рыжие волосы — близнецы пронеслись мимо, кто-то застонал рядом, и Гермиона невольно посмотрела вниз, но не увидела ничего, кроме разбитого стекла. — Гарри! Рон! — бесполезно: если они и были рядом, все равно услышать что-либо в таком хаосе невозможно.

— Гермиона! — она услышала отчаянный крик и резко обернулась, ударившись обо что-то острое — край стола или сломанный стул. Протянутая рука Гарри казалась далекой и недосягаемой, Гермиона шагнула навстречу, но толпа вновь отнесла ее назад. Чувствуя себя никчемной и слишком легкой, чтобы прорваться сквозь плотную массу тел, Гермиона выкрикнула: — Гарри! Я здесь! Рон! — так река подхватывает утопающего и уносит по течению, которому невозможно сопротивляться. — Гарри! Помоги!

Но фигуры в черных мантиях уже приблизились к друзьям вплотную — слишком поздно. На ее глазах Гарри схватил Рона за руку и повернулся на месте. Из-за шума нельзя было различить даже звука, но Гермионе показалось, что хлопок, с которым исчезли ее друзья, раздался совсем рядом.


***
— Гермиона, ты пойми: у нас нет другого выхода. Если бы Гарри с Роном хотели взять тебя с собой, они бы непременно дали знать! — Джинни толкала тележку с вещами, изредка оглядываясь назад.

Гермиона упрямо молчала: целый месяц она пыталась убедить себя, что никто не виноват в случившемся. Друзья вынуждены были покинуть «Нору» без нее, и все планы рухнули. Она каждое утро осматривала небо в поисках черной точки, но сова так и не постучала в окно; постепенно пришло понимание, что неразлучной троицы больше не существует.
Впрочем, недавно стало известно, где скрываются от Пожирателей беглецы, и Грейнджер совсем уж собралась присоединиться к ним, но наткнулась на сопротивление миссис Уизли.

— Гермиона, за домом следят, за перемещениями каждого из нас тоже, ну как их обмануть, а? — Молли качала головой и теребила край фартука. — Гораздо лучше будет вернуться в школу. Артур обещал сделать родословную — он представится твоим троюродным дядей, ты выучишь наше фамильное древо. Подумай… Мальчики справятся, хотя я против подобных затей, но они совершеннолетние, и мы с отцом на Рона повлиять уже не можем. А тебе стоит три раза подумать, прежде чем очертя голову нестись на площадь Гриммо. Если они не взяли тебя с собой сразу же, значит, на то были причины…

«А ведь Молли в чем-то права, — думала Гермиона, и в ее душе зарождалась обида. Она отлично понимала, что послать ей письмо сейчас означало огромный риск, но ведь Люпин же навещал их на площади Гриммо! — Не думай об этом. Гарри и Рон все равно твои друзья, что бы ни случилось, и никакое стечение обстоятельств не может разрушить эту связь», — повторяла Гермиона себе, складывая парадную мантию.

Неожиданно пальцы сжались, комкая материю: кому нужна эта чертова мантия! Теперь в Хогвартсе не будет праздников и балов. Джинни слышала разговор родителей: порядки, которые отныне вводились в школе, оказались дикими, и неизвестно, что еще придумает новый министр под руководством Волдеморта.
Джинни упорно не хотела верить в это, и Гермиона даже иногда завидовала ее излишней беспечности.

— Гарри и Рон тоже сражаются, и мы будем! Они помнят о нас, я уверена, — горячо убеждала Джинни, на что Гермиона чаще всего лишь мрачно улыбалась:

— Мы были звеньями одной цепи, а сейчас эта цепь порвалась. Есть они, и есть я. Вот и все.

— Это не так. Они же наверняка не хотели, чтобы так получилось, и я знаю, что ты их лучший друг. Поверь.

Гермиона верила, а что еще оставалось? Так или иначе, толкая тележку к барьеру на вокзале Кингс-Кросс, думала о них, и надеялась, что на площади Гриммо все в порядке.

«Мне остается лишь ждать. Может быть, им удастся найти крестражи быстрее, чем Хогвартс превратится в лагерь Пожирателей, — размышляла она, глядя на ярко-красный паровоз. — Джинни права: мы будем бороться и ждать».

— Здесь свободно, — оклик вернул Гермиону в реальность, заставляя отвлечься от мрачных мыслей. — Я думаю, мы заслужили отдельное купе, — улыбнулась Джинни, — дома невозможно спокойно поговорить: везде мамины уши.

— Уж вам-то точно отдельное купе не положено, — Панси Паркинсон протиснулась внутрь и вызывающе посмотрела на них. — Будь моя воля, вас бы вообще в общих вагонах возили по двадцать человек в купе.

— Ну, слава Мерлину, твое мнение здесь роли не играет, — окоротила ее Гермиона, оглядывая пятикурсницу, топтавшуюся за спиной Панси.

— Минус двадцать баллов Гриффиндору, Грейнджер, — мило улыбаясь, пропела Паркинсон. — Как видишь, играет.

— Ты не имеешь права…

— Хочу тебя огорчить, — Панси не скрывала злорадства. — Ты больше не староста, и потому я имею полное право наказывать тебя точно так же, как остальных. А так как я теперь еще и староста школы… — она сделала ударение на последнем слове и свысока посмотрела на изумленную Гермиону, — то советую тебе заранее приготовить половые тряпки и щетки для чистки пробирок. Ты будешь очень часто оставаться после занятий, могу пообещать, — сладким голоском закончила Паркинсон.

— Панси, но ты действительно не имеешь права… — тихо сказала пятикурсница. — Она ведь ничего…

— Завтра после уроков подойдешь в Филчу: он назначит тебе наказание, — перебила ее новоявленная староста. — За споры с начальством. А теперь пойдем дальше.

С этими словами она развернулась и вышла в коридор, взглядом приказав помощнице следовать за ней. В ту же секунду Гермиона вскочила на ноги, вынимая из кармана палочку.

— Куда это ты собралась? — хмуро спросила Джинни. — Уж не думаешь ли идти разбираться? Не лезь на рожон, Гермиона, это может плохо закончиться.

— Кто бы говорил! — она даже задохнулась от возмущения. — Ты же сама постоянно утверждала, что нельзя молча терпеть. Разве это не твои слова? К тому же, я хочу узнать, почему меня лишили значка, и с какой стати Паркинсон стала старостой школы?

— Да, это мои слова, — перебила ее Джинни, — но не в этой ситуации. Сейчас нужно действовать умнее, во всяком случае… — она осеклась и расхохоталась.

— Что? Что случилось?

— А я-то думаю, чего это Паркинсон так злобится? Вроде эта девчонка тоже слизеринка, староста факультета опять же.

— И что?

— А сейчас я вспомнила, что это за белобрысая. Астория Гринграсс!

— И кто она такая?

— О Мерлин, Гермиона! Ты что, действительно интересовалась только уроками и не слышала ни одной сплетни?

— Я предпочитаю не слушать то, о чем говорят Лаванда с Парвати.

— А стоило бы иногда: эту новость последние полгода только ленивый не обсуждал. Ну хотя бы про то, что Паркинсон давно вешается Малфою на шею, ты знаешь?

— Про это знаю, — по голосу становилось понятно, что Гермиона уязвлена.

— Вот. И эта Астория тоже имеет на него виды.

— И все? Из-за этого такая проблема?

— Нет, Гермиона, ты все-таки неисправима. Естественно, проблема: Малфой, как ни крути, наследник чистокровной фамилии, и для кого-то это важно. Нас ведь очень мало осталось.

Подумав несколько секунд, Гермиона направилась к двери, у которой резко обернулась, постояла немного, потом вновь взялась за ручку и лишь тогда сказала:

— В конце концов, меня не интересует, что там у них творится. Сейчас я больше всего хочу узнать, почему меня лишили значка, и какой идиот назначил эту дуру старостой школы?!

— Про значок и я тебе могу сказать, — заявила Гринграсс, вновь появляясь в купе и с презрением глядя на Гермиону. — Профессор Кэрроу и профессор Снейп решили, что ты неблагонадежна, потому что якшалась с Поттером и Уизли. К тому же…

— К тому же, — продолжила Панси, перешагивая через порог, — грязнокровкам в принципе не место в Хогвартсе, не говоря уже о помощи администрации. И мне абсолютно все равно, Грейнджер, что ты наваляла себе липовую родословную. Ты такая же родственница этому сборищу рыжих нищих уродов, как я, например, или как Астория. То есть никто, поняла?

— Следи за выражениями! — вскинулась Джинни.

— И еще минус десять баллов с Гриффиндора. Глядишь, когда подъедем к Хогсмиду, ваши факультетские часы можно будет выкидывать за ненадобностью, — ухмыльнулась Паркинсон. — Сядь и заткнись, дура, пока я не внесла тебя в особый список.

— В какой еще список? — не поняла Уизли.

— Скоро узнаешь, — Малфой прислонился к косяку двери, скрестив руки на груди, и чуть тише повторил: — Скоро узнаешь.

Глава 2. Расскажи мне все

«Расскажи мне о себе. Расскажи все, что захочешь, — я не буду тебя останавливать».

Эти слова были единственным посторонним звуком в абсолютно пустой голове. Они казались огромными и всепоглощающими, если можно так сказать о словах. Словно в нежилое помещение запустили несколько мыльных пузырей, которые медленно двигались по воздуху и легко отталкивались от стен.

«Расскажи».

Голосу невозможно было сопротивляться: он завораживал своим спокойствием, забирался в сердце, безжалостно вторгался в мозг и начинал копаться в мыслях, выворачивал их наизнанку. Чьи-то пальцы бесцеремонно залезли в горло и вытянули душу наружу, чтобы рассмотреть внимательнее. Собственная беспомощность взбесила бы, если во власти разума оставались хоть какие-то эмоции, но они сгинули. Глаза, смотревшие в одну точку, не выражали абсолютно ничего: такой взгляд, наверное, должен быть у человека, которого поцеловал дементор, но никак не у живого существа.

«Расскажи», — прогремело еще раз, и звук обрушился на Драко смертоносной лавиной, накрывая с головой.

Сопротивляться не было сил: какое противодействие может оказать телесная оболочка, если душа уже полностью порабощена? Наверное, так нужно, иначе тот, кто спрашивает, не стал бы повторять трижды, не правда ли? Малфой не знал, с чего начать, не знал, что говорить, и что случится потом. Но, вопреки воле, бескровные губы приоткрылись и зашевелились, складывая звуки в слова.

— Я никогда не стоял перед выбором своего пути. С раннего детства мне внушали, что наша семья — образец, к которому нужно стремиться, на который нужно равняться. «Не подведи меня, сын» — слышал я чуть ли не каждый день и всегда мог с уверенностью сказать отцу, что не оправдаю его доверие. То, чем занимался папа, было естественным и обычным, и потому казалось правильным. Но этот мир — шаткий и непонятный — изменился для меня в тот миг, когда я сам попал в него.
Я получил черную метку от моего хозяина: помню только боль и жжение в предплечье. И сразу задание — не с кем посоветоваться, и я по глупости гордился собой. Убийство жалкого старика, который всегда с пренебрежением относился ко мне, казалось игрой. Само собой, я понимал, что смерть необратима, но не представлял, насколько трудно будет поднять палочку. Одна за другой попытки оканчивались неудачей, и после каждой из них какая-то часть моего сознания кричала от радости: не переступил еще ту грань, пока еще жив, и душа цела.
По ночам я не мог уснуть и думал о том, что сам разделил свою жизнь на две половины. Или за меня ее разделили, тоже не знаю. Ничего не смогу сказать о первой ее половине, потому что эти воспоминания стерлись из памяти — наверное, они несущественны, несерьезны, не нужны. Не знаю. Но зато те события, что произошли со мной за последний год, я могу воспроизвести до мельчайших подробностей.

«Говори».

Единственное слово отдавалось в голове эхом: огромный мыльный пузырь втиснулся в неведомое помещение, сталкиваясь с маленькими пузырьками, распихивая их в стороны, изгоняя из сознания. Судорожный вздох прервал монотонное повествование, но в ту же секунду речь снова стала тихой, фразы безликими, а голос равнодушным.

— Каждый мой день был похож на предыдущие: любую свободную минуту я проводил в Выручай-комнате и пытался починить шкаф. Изворачивался, лгал, пытался отделаться от Снейпа, который постоянно мешал. Страх, как огромный червь, понемногу точил меня, пока не сменился первобытным ужасом. Последние недели я все время думаю о том, что не готов еще стать убийцей. Часто просыпаюсь от того, что вижу лицо старика, уже тронутое тлением, но все еще живое. И глаза у него живые — он умер, но продолжает преследовать меня. Почему? Ведь это сделал Снейп — он тоже иногда приходит ко мне и говорит о том, что это было мое задание. Я знаю. Это единственное, что я знаю точно.

Длинные белые пальцы медленно взяли со стола склянку с остатками Сыворотки правды. Высокий человек посмотрел на Драко, глаза которого закрылись, тело обмякло и повисло на стуле. Разумеется, можно было применить легилименцию и выудить из сознания мальчишки необходимые сведения. Но это рискованно: кто знает, чему его успела научить Белла? В этом потоке информации было несколько очень важных деталей — несущественных, но значимых. Да, Темный Лорд умел выбирать методы допроса, и сегодня умение пришлось как нельзя кстати.
Теперь можно было с полной уверенностью говорить о том, что семейство Малфоев очень ненадежно. Именно поэтому Люциуса и Нарциссу нужно безболезненно устранить, либо превратить в марионеток, да, наверное, так даже лучше — зачем же разбрасываться слугами? Ну ничего, лорд Волдеморт умеет укрощать — надо лишь знать рычаги: мальчишку стоит отправить обратно в Хогвартс, где он будет далеко от родителей и под постоянным контролем Кэрроу. Драко — слабак, такой отвернется от хозяина и не заметит. Умрет, конечно, но не заметит.

— Круцио! — тело Малфоя подбросило вверх, в ту же секунду раздался мучительный вопль. Однако Темный Лорд даже не заметил этого, с лицом экспериментатора он опустил руку и произнес: — Встань.

Драко, не понимавший, что происходит, с трудом приподнялся, но хозяин легким движением вновь опрокинул его на пол.

— Темный Лорд не прощает предательства. Но это не так важно: еще больше всего ненавижу глупость. Ты сделал глупость, поддавшись мне, даже не пытался сопротивляться Сыворотке правды, и заплатишь за этот проступок.

— Хозяин, я…

— Молчать! Ты сказал даже больше, чем я ожидал. Нет, я не буду тебя убивать, но наказание понесешь. И твои родители тоже.

Лицо Малфоя исказила боль, когда он попытался пошевелиться, но он застыл при одном упоминании о матери и отце.

— Наказание будет самым легким, какое только можно придумать: ты вернешься в школу и будешь помогать преподавателям уничтожать грязнокровок, ясно?

— Да, мой повелитель, — несмотря на тупую боль, Драко знал, как следует вести себя с господином, — я искуплю вину, — судорожные попытки вспомнить, что именно он говорил под действием зелья, оказались неудачными.

— Конечно, искупишь, иначе умрешь.

Лорд посмотрел на Малфоя, который полулежал на полу, и вынул палочку. Естественно, мальчишка умрет. Предатели среди Пожирателей обречены на гибель, так уж сложилось, но перед этим он еще послужит своему хозяину.


***
Драко сидел напротив Блейза в купе «Хогвартс-Экспресса» и перелистывал стопку пергаментов, которые лежали у него на коленях.

— Как думаешь, сколько грязнокровок к концу года останется в живых? Мне кажется, не больше трети, — протянул Забини, потягиваясь и глядя в окно.

— Считаешь? — скучающим тоном спросил Малфой.

— Уверен, ты только погляди, какую программу для них подготовили в министерстве… Послушай, — он замялся, — ты ведь знаешь, что сейчас творится в Хогвартсе. Это все — правда?

— Что — правда?

— Все, что написано в этих пергаментах! Наказания, перечисленные там, — около двухсот видов в зависимости от тяжести провинности — это действительно будет? Если да, я не завидую скотам: мало того, что надо получить подтверждение статуса чистой крови, так еще на каждом углу будет стоять поверенный и следить за каждым шагом, — Блейз лениво ухмыльнулся.

— Только так с ними и нужно, Забини. В этом году вся грязь будет вычищена из Хогвартса, — Драко будто со стороны слышал, как он произносит эти слова: надменно, с презрением и абсолютно равнодушно. — А что, очень даже хорошая система. Администрация школы организует из верных людей особую группу. А мы уже будем осуществлять контроль за грязнокровками — оплачиваемый труд, между прочим.

— И как же нам будут платить? Едой? Галлеонами? — Блейз легко рассмеялся и взял со стола бутылку.

— Нет, — прошептал Драко, — грязнокровками и будут платить.

Забини, который как раз сделал глоток сливочного пива, поперхнулся:

— Грязнокровками? Я не ослышался? И каким образом? В смысле — что мне делать с ними? Торговать на рынке? Заставить стирать мои носки? Так для этого эльфы есть!

— Блейз, ты совсем тупой? — снисходительно отозвался Малфой. — Нам будут платить девками, ты ведь знаешь, что с ними делать? — он рассмеялся и вновь принялся за чтение.

— Хм, в таком случае… Куда там записываться, чтобы попасть в группу поверенных?

— Ты уже в ней, если что, — пояснил Драко, откинувшись на спинку скамьи. — Смотри-ка, грубость старосте — один вечер в бункере. Все настолько легко, что даже забавно.

— Где-где, прости, один вечер?

— Объясняю еще раз для тех, чье место в Равенкло: директор Хогвартса Снейп и два его заместителя Кэрроу — администрация, — он многозначительно посмотрел на Блейза, тот кивнул, и Драко, прищелкнув языком, пояснил: — Хозяин назначил преподавателями Амикуса и Алекто Кэрроу — это брат с сестрицей, они учились на одном курсе с моим отцом. Истинные Пожиратели: Алекто очень любит смотреть, как дементоры высасывают душу и чуть ли не в экстазе от этого бьется. Амикус испытывает слабость к маленьким девочкам, особенно любит их пытать. Ну да ладно, это не так важно, — Малфой отбросил пергамент. — Директор и Кэрроу набирают в помощники особую группу поверенных: около тридцати человек, большинство из которых — слизеринцы. Вот список, — Драко вновь схватил листок и потряс им в воздухе. — Поверенные имеют почти такие же права, как администрация, мы даже Макгонагалл можем поставить на место. Только для нас в Хогвартсе будут открыты все двери: не открою тебе секрет, если скажу, что Темный Лорд любит развлечения и для своих слуг не жалеет подобных вещиц, понимаешь? Он заранее продумал все: есть возможность проводить вечера так, как и положено чистокровной элите, сечешь? Грязнокровок по вечерам будут сгонять в особое подземелье, то самое, что названо в честь великого Салазара. Одна маленькая провинность, и магглорожденный уже под ударом, большая провинность — и он попадает в камеру…

— В Азкабан?

— Да нет же, — махнул рукой Малфой. — Камерой называется место, куда будут сгонять жертв для игр. Ты уже слышал про игры?

— Что за игры? Квиддич?

— Посерьезнее квиддича, — тихо промолвил Малфой, резко встал и подошел к двери купе. Задернув занавеску, приоткрыл ее, почти сразу захлопнул и опустился обратно на сиденье. — Все равно скоро узнаешь, ведь ты в любом случае попадешь в число игроков.

— Игроков?

— Может, прекратишь все время переспрашивать и дашь договорить?! — прошипел Драко. — Игроков. Это то, чем развлекался раньше отец с друзьями.

— А если подробнее?

— Обычные дуэли, победителю достается приз — угадай, какой, — Малфой осклабился и выдержал паузу, чтобы дать собеседнику возможность оценить его остроумие. — Массовые игры — не квиддич, нет, Забини, кое-что посерьезнее. Взрослые игры с живыми ставками. И вариантов тысячи, а затрат никаких: не считать же потерей какую-то простачку… Я понятно объясняю?

— Более-менее. И что же, мы можем делать с… призом что угодно? — неуверенно переспросил Забини.

— Ну разумеется! Ты до сих пор не понял? Мы теперь хозяева жизни, повелители школы, врубаешься, придурок? А все эти людишки — грязь, насекомые, которых можно и нужно давить, уничтожать, как травят вредителей… — страстную речь прервал звук открывающейся двери и капризный голос:

— Драко, дорогой, пойдем патрулировать коридоры? — Панси показалась на пороге, но при виде Забини демонстративно наморщила нос и еще более противным тоном продолжила: — Я уже хочу почувствовать вкус власти, наградить этих уродов парочкой десятков штрафов, увидеть их озлобленные физиономии. Ну пошли, Драко!

— Хорошо, подожди секунду, нам нужно договорить, - твердо сказал он, указывая взглядом на выход.

—Уже жду, — призывно улыбнулась Паркинсон, а Малфой закатил глаза и вновь обратился к Забини: — Так что всем грязным тварям недолго осталось, ведь потери в таких играх неизбежны, — с притворным сожалением вздохнул он и вышел в коридор, захлопнув за собой дверь.