Эммы не было в городе два дня, пришлось отправиться в Вашингтон за очередным беглецом, и как же было приятно вернуться в дом, где тебя ждут. Она не спеша открыла дверь в квартиру и вошла в просторную гостиную. Ей нравился их новый дом: большие панорамные окна с видом на неспящий город; удобная хорошо обставленная кухня и две небольшие спальни. Когда они выбирали с Генри жилье то, оказавшись здесь, в один голос воскликнули: «Это она!».
Несколько месяцев занимались обустройством: подбирали занавески на окна, уютные покрывало и подушки в гостиную, превращая эту квартиру на Принц-стрит в «свое» жилище. После пожара в Бостоне у них почти не осталось памятных вещей, которых очень не хватало. Поэтому они с таким удовольствием позировали на новых снимках, так что вскоре стали появляться фотографии в рамках. Мать и сын, запечатлённые вместе, глядели с них, то корча дурашливые рожицы, то бросая друг на друга трогательно-заботливые взгляды.
Свон думала, что застанет сына увлеченно проходящим очередной тур любимой видеоигры, и хотела предложить поиграть вместе, но ее никто не ждал. Это было странно, ведь она предупредила Генри, что скоро вернется.
Первым делом она сбросила туфли и с удовольствием ступила босыми ногами на теплый деревянный пол. Забравшись с ногами в кресло, Эмма достала телефон из кармана и начала звонить сыну. Трубку долго не брали. От волнения Свон начала теребить кулон на цепочке, и, когда в трубке раздалось радостное: «Привет, мам!», с облегчением выдохнула.
- Ты где? – в ее голосе слышались строгие нотки – отголосок недавней тревоги.
- Мам, я у Кевина, у него… в общем, ему надо было помочь, я скоро буду, – сбивчиво протараторил Генри и отключился.
Эмма тяжело вздохнула, опять ее сын вызвался кого-то спасать. Иногда она не понимала, откуда в нем взялись неиссякаемый оптимизм, чрезмерная чуткость и обостренное чувство справедливости. Она не помнила этих качеств у Нила, и не видела их в себе. Скорее она была недоверчивой и сдержанной в проявлении чувств. За свой железный щит Свон не пряталась только в присутствии сына. Её безграничная любовь к Генри, казалось, не помещалась внутри, и каждый раз, когда она видела его улыбку, ей хотелось сжать его в объятиях. Словно она долгое время была лишена этой теплоты, плескавшийся в его глазах, теплоты, которой он обволакивал и согревал ее продрогшее от жестоких жизненных уроков сердце.
В глубине души Эмма надеялась, что эти качества сын позаимствовал у ее родителей, которые, конечно же, не по собственной воле отказались от неё. Каждый брошенный ребенок втайне ото всех и зачастую даже от самого себя на протяжении всей жизни продолжает верить, что родители не хотели его бросать, и только непреодолимое препятствие заставило сделать выбор не в пользу родного дитя.
Свон поёжилась, она не любила оставаться подолгу одна или без дела, потому что именно одинокими вечерами, когда появлялось свободное время для рефлексии, оживали демоны из прошлого. Эмма несколько раз порывалась сходить к психологу, но ей была невыносима сама мысль, что придется выворачивать наизнанку душу, вспоминать всю боль и все детские страхи. Каждый раз, когда Генри отпрашивался к другу с ночевкой, она боролась с собственным эгоистичным желанием не отпускать сына. К счастью, это случалось нечасто.
Однажды, в один из таких вечеров, Свон сидела на кухне и тоскливо смотрела в окно. Отвлечься от непрошеных мыслей не помогли ни комедия, ни любимый какао с корицей. Она пыталась придумать, чем занять одинокий вечер, и уже малодушно помышляла о том, чтобы просто забрать сына домой, как вдруг вспомнила, как вчера он препирался с ней по поводу отбоя, умоляя разрешить поиграть еще полчаса. Генри очень хотел завершить начатый тур, который больше месяца не мог пройти.
Он с таким азартом каждый раз погружался в игру, что переставал слышать и видеть что-либо помимо нее. Эмма неуверенно пересела на диван и взяла в руки игровой джойстик, довольно таки быстро разобралась, как и что работает, создала своего героя и погрузилась в виртуальную реальность.
Закончила она глубоко за полночь, когда глаза начало резать от перенапряжения, а все тело затекло. Свон с удивлением обнаружила, что пропустила даже сообщение от сына, в котором он пожелал ей спокойной ночи. Эмма с удовольствием потянулась и отправилась спать.
Генри потом очень удивился, увидев новый профиль, но никаких подтруниваний Свон от него не услышала, наоборот, у них появилось еще одно общее любимое занятие.
Воспоминания прервали звуки шагов сына на лестничной площадке, и Эмма поспешила открыть дверь.

Генри крепко обхватил мать за шею и втянул носом любимый запах ее волос. Он очень хотел поговорить с ней, вернее попросить о помощи. Генри понимал, что она может отказаться помочь, ситуация была далеко не простой. Поэтому он решил, что разговор лучше заводить тогда, когда мама расслабится: после вкусного ужина.
По пути домой, младший Свон заскочил в китайский ресторан и купил любимую лапшу с морепродуктами для матери и куриных крылышек в кисло-сладком соусе для себя. Выставив коробочки с едой на стол, он не без удовольствия отметил улыбку на лице Эммы.
- Какой предусмотрительный, - похвалила сына Свон, - я уже думала раз холодильник пустой, то мы закажем пиццу.
Во время ужина Генри рассказывал о школе, что задали и какие отметки он получил. Эмма внимательно слушала сына, но при этом ей казалось, что он что-то не договаривает. Слишком задумчивый у него был взгляд, когда он накрывал на стол.
- Мам, - начал Генри, и тут же заметил, как Эмма напряглась.
- Что опять случилось? Когда будем спасать на этот раз? – устало спросила она.
- Понимаешь, тут такое дело… - он пытался подбирать слова, но волнение мешало, поэтому он выпалил скороговоркой: - Кевин нашел бумаги об усыновлении, и хочет найти свою настоящую маму. Ты ведь можешь найти кого угодно, - утвердительно произнес Генри. – Давай поможем ему.
Эмма тяжело вздохнула, взглянула на сына, который с замиранием сердца ожидал ее ответа. Он верил, что всем можно помочь, что добро побеждает зло, а правда должна восторжествовать. Эта слепая вера иногда пугала ее. Свон понимала, что реальный мир вовсе не идеален, и рано или поздно Генри поймет это. Как это отразится на нем, Эмма могла лишь догадываться.
- Малыш, не все так просто, как тебе кажется, - покачала она головой, ей не хотелось разрушать его веру в ее всесильность. – Я понимаю желание Кевина, но как же его родители? Салли и Тим любят его и считают своим родным, а что будет, когда объявится его биологическая мать? Вдруг она захочет вернуть сына? Или же наоборот, она не захочет видеть его? Ведь она даже могла уйти из жизни, двенадцать лет прошло.
Генри задумался. То, что говорила мама, было не лишено смысла и логики. Но как же тогда Кевин? ведь он обещал помочь ему.
- Я предложу ему поговорить с родителями. Он думал об этом, но побоялся обидеть их. Кевин их тоже любит, но говорит, что желание найти настоящую маму не дает ему покоя. Он даже стал хуже учиться - я два месяца пытался добиться у него, что случилось. Он ведь мой лучший друг и я видел, как ему плохо.
- Хорошо, я подумаю, что можно сделать, - тихо вздохнув, сдалась Эмма. - Тут надо действовать очень деликатно. Мало кому понравится, когда лезут в душу и бередят старые раны, или же наоборот раскрывают тайны, которые человек хочет сохранить, - чувство дежавю неприятно кольнуло внутри, захотелось перевести тему. В глубине души Эмма все еще корила себя за трусость, которая подтолкнула ее к мысли отказаться от сына. Пусть она и не сделала этого, но воспоминания об этом моменте слабости засело внутри ржавой занозой. - Знаешь, я очень устала, проехав триста шестьдесят километров почти без остановок.
- Хорошо, мам, я тут все уберу и тоже пойду спать, - сказал Генри, - только допью чай.
Эмма потрепала его по волосам и отправилась в душ. Завтра предстоял тяжелый день, и желанный выходной видимо придется отложить на потом.

Утро наступило неожиданно быстро. Свон показалось, что она только закрыла глаза, и через пару мгновений прозвенел будильник. Сегодня был четверг, поэтому ей надо было встать раньше сына, и приготовить ему завтрак. Каково же было ее удивление, когда она нашла сына, спящим на диване в обнимку с ее рабочим лэптопом.
Открыв историю поиска, Эмма обнаружила, что Генри искал Брук Симмонс - видимо это имя значилось в документах. Как оказалось, по официальным данным только в Нью-Йорке проживало двенадцать женщин с таким именем и фамилией, во всей стране их насчитывалось семьдесят шесть. Кроме того она могла покинуть страну, выйти замуж и сменить фамилию или даже умереть.
Свон разрывалась: с одной стороны ей хотелось отчитать сына за использования ее данных, рабочего компьютера, бессонную ночь; но с другой, он ведь хотел помочь другу.
- Генри Свон, немедленно просыпайся! Через сорок минут ты должен отправиться на занятия, и я ничего не хочу слышать по поводу того, что ты не выспался, - громко произнесла она почти над самым его ухом.
Сын сплоз с дивана и отправился в душ молча. Он не съел даже половину омлета, к тостам не притронулся вовсе. Постоянно зевая, Генри виновато поглядывал на мать.
- Мам, прости за компьютер, - протянул он.
Эмма вздохнула, но ничего не ответила, только чмокнула в лоб и поставила перед ним ланч-бокс с обедом.
- После школы домой, я буду ждать тебя.

Свон было жалко сына, и в глубине души она уже простила его.
Едва дверь захлопнулась, как она взяла лэптоп и продолжила то, что начал Генри: искать биологическую мать Кевина. На вставленной флэшке она обнаружила фотографии всех документов об усыновлении.
Сделку курировало частное агентство. Данные о матери и размере вознаграждения черным по белому значились на первом листе подписанного договора. Сумма оказалась внушительной. Поначалу в голове Свон не укладывалось, как можно продать собственного ребенка, но потом негодование прошло. Она сама чуть было не отказалась от сына, так какое имела право осуждать незнакомую женщину, не зная всех обстоятельств. Свон продолжила читать бумаги и наткнулась на пункт контракта: «Если ребенок сам захочет контакта с биологической матерью, только в этом случае она имеет право встретиться с ним в присутствии родителей». Этот небольшой пункт вселил надежду, что таким образом мать хотела сохранить хоть малейший шанс когда-нибудь увидеться с ребенком.
Эмма нашла адреса и данные всех женщин по имени Брук Симмонс, проживающих в Нью-Йорке. Потом отсеяла по датам рождения и в результате ей подошла только одна. Мисс Симмонс проживала в Бронксе. Свон разрывалась: позвонить сначала Салли и Тиму, или же разузнать все о женщине, которая возможно была биологической матерью Кевина? Генри обещал, что поговорит с другом, но удастся ли ему это сделать и послушается ли его Кевин, предугадать было невозможно.
Помучившись сомнениями, Эмма набрала номер Тима. Он всегда казался Свон рассудительным и сдержанным, чего нельзя было сказать о Салли, которая все принимала близко к сердцу.
- Здравствуй, Эмма, - раздался мужской голос в трубке.
- Привет. Слушай, мы можем встретиться где-нибудь и поговорить? Это касается Кевина, - Свон не решилась озвучить предмет разговора по телефону.
- Что-то случилось? С Кевином все в порядке? – встревожено спросил Корстон.
- С Кевином все хорошо, он на занятиях, но кое-что случилось.
- У меня на утро ничего не запланировано, давай встретимся в кофейне рядом с моим офисом.
- Договорились, я подъеду через полчаса.

Когда она вошла в кафе, он уже ждал ее. Кевин всегда вызывал у Эммы чувство доверия и надежности. Они обменялись дружескими кивками, и он жестом пригласил ее присоединиться.
- Я понимаю, что завожу не самый приятный разговор, но и промолчать считаю неправильным. Генри вчера рассказал, что Кевин нашел документы об усыновлении и хочет найти биологическую мать.
Свон видела, как сменялись эмоции на лице Тима: от растерянности до болезненного страха. Ей хотелось как-то утешить его.
- Он очень вас любит, это правда, и боялся травмировать, поэтому и молчал. Он давно нашел документы, - Эмма говорила спокойно и уверенно, желая убедить Корстона в своих словах.
- Значит, он хочет найти родную мать? Мать, которая отказалась от него, - с горечью выдохнул Корстон.
- Я понимаю, это больно для вас, но и вашего сына понимаю тоже. Тайна всегда грызет. Незнание выматывает душу. Я сама росла без родителей, все детство и юность провела в мытарствах по приемным семьям, которым было нужно лишь пособие. Когда ты не понимаешь, почему от тебя отказались, подсознательно начинаешь считать себя виноватым и чем-то хуже других, даже если умом понимаешь, что это не так, - Свон искренне хотела объяснить Тиму страхи и сомнения, обуревающие ребенка, которого бросила родная мать. – Возможно, ему хватит один раз увидеть ее, чтобы понять, как сильно ему повезло с вами.
- А возможно и нет, - с нескрываемой болью отозвался собеседник.
- Этого не узнать, пока не произойдет встреча. Я уверена, что он чувствует вашу любовь и заботу, и не откажется от них.
- Я так понимаю, Кевин хочет разыскать эту женщину с вашей помощью? – чуть резковато спросил Корстон и тут же смутился.
Он отлично понимал, что Свон не виновата в проблемах его семьи.
- Да, - честно призналась Эмма, совершенно не обидевшись на реакцию собеседника.
- Вы сможете ее найти? – спросил Тим, а потом добавил: - Мне бы хотелось самому встретиться с ней, до ее знакомства с сыном. Когда я видел мисс Симмонс последний раз, она не внушала доверия.
- Хорошо. Если я смогу найти ее, то сразу же сообщу вам, а дальше решайте сами, - согласилась Свон.

Район куда отправилась Эмма, был далек от респектабельности. Пиццерии и закусочные, дешевые парикмахерские, мелкие тату-салоны, магазины спиртных напитков пестрой лентой тянулись вдоль Моррис-Парк-авеню. Эмма давно не была в Бронксе, да и вообще старалась приезжать сюда только в случае крайней необходимости.
Свон выяснила, что мисс Симмонс принадлежит небольшая пиццерия «Domino`s Pizza». С трудом припарковав машину, Эмма вошла внутрь. Здесь готовили еду на вынос. В нос ударил густой смешанный запах сыра, теста и острых колбасок. За стойкой стояла добродушного вида женщина и мило улыбалась:
- Что желаете: пиццу, сэндвичи? Меню можно просмотреть здесь, - она указала на табло за своей спиной.
- Я бы хотела поговорить с миссис Симмонс, - улыбнувшись в ответ, сказала Свон.
Работница пиццерии посмотрела на нее недоверчиво, но тем не мение крикнула вглубь помещения:
- Брук, тебя тут хотят видеть!
- Сейчас выйду, - послушался хрипловатый голос.
Почти сразу показалась сама Симмонс. Окинув Эмму недовольно-прищуренным взглядом, она пригласила ее пройти в кабинет.
Свон хотелось получше рассмотреть эту женщину, чтобы выбрать тактику поведения. Протиснувшись в крохотное помещение, вслед за хозяйкой, она стала прикидывать с чего начать разговор.
Брук Симмонс на фото казалась миловидной женщиной неопределенного возраста с длинными темными волосами и карими глазами. В реальности же она выглядела хуже: желтая чуть землистая кожа выдавала в ней курильщицу со стажем; глубокие носогубные складки и опущенные уголки губ делали ее старше; обтягивающая черная одежда подчеркивала чрезмерную худобу. Во всем виде читались усталость и одиночество.
- Я так понимаю, вы не из налоговой и не из санитарной службы, - утвердительно произнесла Симмонс.
- Да, - согласилась Эмма, - я ищу женщину, которая двенадцать лет назад отказалась от мальчика, которого усыновила семья Корстонов.
Брук в защитном жесте скрестила на груди руки. Она вздернула резко очерченный подборок и недобро глянула на незваную гостью.
Судя по реакции женщины, Свон несказанно повезло, и она нашла ту, что искала.
- Они попросили меня разыскать? – не называя фамилии, грубовато спросила Симмонс. – Я не нарушала условий договора, так что говорить мне с вами не о чем!
Эмма тяжело вздохнула, они не обговорили с Тимом, стоит ли рассказывать биологической матери о том, что сын хочет с ней встретиться.
- А вы хотели бы увидеть сына, скажем, если бы он сам пожелал познакомиться с вами? Ведь вы не просто так оставили тот пункт в договоре? – Свон решила пойти от обратного.
Брук потянулась к шкафчику, взяла бутылку Джонни Уокера и плеснула себе в стакан, не предложив Эмме. Залпом выпив спиртное, она достала сигареты и прикурила. Взгляд Симмонс устремился куда-то в потолок.
- Когда я залетела, мне было двадцать, - вдруг начала рассказывать Брук. - Мой парень Джимми, едва почуяв неладное, свалил в неизвестном направлении. Я работала в местной забегаловке официанткой, денег едва хватало на съемное жилье и нехитрое пропитание. Помощи ждать не приходилось, отец беспробудно пил, а мать… - Симмонс махнула рукой и затянулась. – Мать умерла, когда мне было десять. Я хотела сделать аборт, но мне сказали, что на четвертом месяце беременности уже поздно. Мне не нужен был никакой ребенок, я сама еще была ребенком, не так давно сбежавшим от алкаша-отца, - она посмотрела на Эмму в упор, видимо ожидая жалости или, наоборот, негодования.
Симмонс всегда отличалась излишней прямолинейностью, за что часто попадала в неприятности. Тяжелый характер, с годами не становился лучше, наверное, поэтому количество друзей и приятелей медленно, но верно сократилось почти до нуля. Выговаривалась она нечасто, и случалось это, как правило, в компании случайных знакомых в баре после немалого числа порций виски. Стоило ей рассказать, что она отказалась от ребенка, которого не хотела, как слышала в ответ одну и ту же фразу – вернее, слова были разными, но смысл заключался в том, что она бессердечная сука, которая бросила родного ребенка. Она не считала свой поступок ужасным, она не бросила его умирать в помойке, а нашла ему обеспеченную семью, так какого черта?
- Если ребенок вам был не нужен, тогда зачем вы оставили путь к отступлению? – спросила Свон, она почему-то была уверена, что биологическая мать испытывала хоть какие-то чувства к сыну.
- Мне так посоветовал сделать социальный работник, - честно ответила Брук. – Он сказал, что возможно когда-нибудь я изменю решение. Честно признаться, я ненавидела Джимми за то, что он бросил меня, и меньше всего на свете хотела рожать от него. Когда в мою дверь постучался агент из конторы по усыновлению и предложил содержание и вознаграждение за ребенка, я, не раздумывая, согласилась. Это был мой шанс вырваться из той трясины, в которой я оказалась, и шанс для ребенка расти в нормальной полноценной семье, а не с матерью недоучкой в гетто. Пацан узнал, что не родной, да? – внезапно задала вопрос Брук.
- Я не могу с вами это обсуждать, - уклончиво ответила Свон, удивившись догадливости собеседницы.
Видимо это слишком явно отразилось на ее лице, потому что Симмонс протянула:
- Понятно. Передайте Тиму и Салли, что если он хочет встретиться, я не против, но он их сын.
- Я передам, - Эмма встала и застегнула куртку. – Прощайте мисс Симмонс. Знаете я сама чуть было не отказалась от сына, но в последний момент передумала и не жалею об этом ни единой минуты.
Слушая рассказ Брук, она никак не могла избавить от странного, непонятно откуда взявшегося чувства дежавю. Наверное, именно поэтому ей вдруг остро захотелось, чтобы Симмонс не стала отказываться от сына хотя бы сейчас, когда жизнь давала им второй шанс.

Эмма возвращалась со странным чувством удовлетворенности. Она спешила домой, чтобы успеть приготовить Генри ужин. У нее редко хватало времени на готовку, поэтому домашняя еда приравнивалась к праздничному ужину, даже если это были простые макароны с сыром.
Свон уже успела позвонить и рассказать о встрече Тиму, чувствуя его нервозность в каждой ответной реплике. Вечером в семье Корстонов должен был состояться непростой разговор. Эмма искренне надеялась, что они справятся – она знала их семью больше полугода, и эти люди были ей небезразличны.
На следующий день, когда сын вернулся со школы, Свон увидела в его глазах благодарность и восхищение. Казалось еще чуть-чуть и Генри выдаст что-то вроде: «Мама, ты мой герой», но он только крепко обнял ее. Эмме было достаточно этого, все треволнения, которые она испытала за прошедшие сутки, вновь пережив болезненные воспоминания, стоили того.

Год спустя
Теперь Эмма точно знала, что не хуже других, она избранная, спасительница. Теперь в копилке причин сожалений о том, что она отказалась от сына, на одну стало больше. Может быть, не сделай она этого, они могли бы жить вдвоем самой настоящей семьей за пределами мира магии.
Это было так заманчиво: продолжать жить в том мире, который она знала и понимала. В мире, где не было злых волшебниц и драконов, но тогда… тогда бы она никогда не узнала, что родители любят ее, что от нее не отказались, а попытались спасти. Пусть она считала, что цена слишком высока, но все равно надеялась, что когда-нибудь они сумеют преодолеть все это.
Была еще одна причина, ради которой стоило вспомнить этот магический мир и все произошедшее в нем: прощение Генри. Прощение за слабость и малодушие, за решение, последствия которого она не осознавала и не обдумала, как следует. За то, что пошла по более простому пути, не понимая, насколько он на самом деле неправильный и сложный.
Давящее чувство брошенности переставало мучить Свон именно в такие моменты как сейчас, когда они с Генри играли в любимую видеоигру, а родители возились на кухне, подтрунивая над дурацкими играми дочери и внука.