Харди хорошо запомнил эти слова. Их презрительно произнесла Мари — жена Волкобоя, зная прекрасно, что после них и она сама, и её мать будут отданы на растерзание стае его отца:
— Мы — не волки.
Она могла запросто прострелить ему голову, но не стала этого делать даже под страхом неизвестности. Харди был почти готов в благодарность за это отпустить женщин, но подоспела часть стаи, и ему удалось только предупредить волков о том, чья эта добыча. Иначе для Мари с матерью всё было бы кончено.
Позже, когда он привёл женщин к лесному домику Волкобоя, где в воздухе уже витало предчувствие финала битвы, а волки сбились в кучу, ожидая смерти врага, Харди, узнав о гибели брата, на секунду усомнился: стал бы отец так же оплакивать и его?
Всю жизнь он пытался угодить Вестару, но так и не смог до конца принять его одержимость и ненависть по отношению к людям. Харди самому не нравилось то, что, по когда-то заключённому договору, волки не могли свободно разгуливать по лесам. Однако и войны с людьми он не хотел.
Ослушаться отца было сродни предательству, за которое следовало только одно — смерть.
Однако он ослушался.
Мало того, он смел напомнить Вестару — вожаку стаи, своему отцу — о главном волчьем табу: не убивать беззащитных женщин и детей. Харди сделал это на глазах у всей стаи.
Дважды за ночь он спас людей.
Вестар не убил его. Он просто мимоходом сказал, что потерял в этой битве двух сыновей.
Но Харди в тот момент было наплевать, потому что никто из стаи, включая отца, распаленного предчувствием скорой расправы над Волкобоем, не смог почувствовать, что пленниц вовсе не двое. И пусть Вестар, одержимый местью и властью, победил Волкобоя и захватил его город, он, Харди, не будет нарушать закон волков. Нельзя убивать беззащитных женщин и их ещё неродившихся детей.
* * *
Так же думал и Роган, в тот момент прижавший Мари к дереву. Он впервые засомневался, услышав приказ вожака, и обрадовался, когда Харди прорычал:
— Это — моя добыча.
Кто первый, тот и прав.
Роган без сожаления отдал пальму первенства опальному сыну Вестара.
Ему тоже досталось в этой битве и, если бы под секиру Волкобоя не бросился его брат с мольбой о пощаде, Роган стал бы пеплом. В момент, когда он чуть было не распрощался с жизнью, искорка сомнения в правильности поступков вожака поселилась в его разуме.
Волкобой мог с лёгкостью развеять своей волшебной секирой и самого Рогана, и его брата Борхеса, но лишь прошипел:
— Убирайтесь.
Это не вязалось с рассказами Вестара о жестокости волкобоев. И стоит ли тогда стае убивать направо и налево всех людей?
Поэтому Роган облегченно вздохнул, услышав Харди.
Тем более, что женщина, дрожавшая в его руках от ярости и страха за судьбу мужа, была беременна.
* * *
После смерти Последнего Волкобоя и той ночной битвы, волки с триумфом заняли маленький городок, который за несколько дней поменял яркие краски на безжизненные серые тона.
Вестар всё же смилостивился и оставил наместником сына, отправившись с большей частью стаи покорять другие города.
Мари с матерью продолжали жить в лесном домике. А вскоре появилась на свет маленькая девочка, которая росла, не зная о судьбе отца.
Харди не мог следить за их жизнью: стае бы это не понравилось. Волкам и так было за что его осуждать — помимо неподчинения отцу в решающей битве, Харди умудрился жениться на волчице, которая явно ставила людей в один ряд с ними и нашёптывала мужу о некоей "справедливости". От бесконечных угождений то стае, то Берте, Харди стал очень нервным и раздражительным.
А ещё он боялся возвращения отца. Он до смерти боялся его вновь разочаровать, поэтому за спиной разумной Берты отдавал приказы стае, которые не отличались милосердием. А после, узнавая об очередных бесчинствах, устроенных в городе и его округе, тайком выбирался из дома и часами бродил по лесу, укоряя себя в нерешительности и малодушии.
В один такой день он наткнулся на маленькую девочку. Харди был волком, поэтому сразу узнал её запах. Наконец-то он мог познакомиться с дочерью Волкобоя, бесстрашно смотревшую на мрачного волка, стоя напротив него.
— Зубастого дня, — тихо произнёс Харди и попытался улыбнуться ребёнку, но, решив, что его вымученная улыбка будет больше похожа на волчий оскал, который мог испугать девочку, оставил попытку.
А она даже не ответила на приветствие. И тоже не улыбнулась — дети, рождённые после той битвы, никогда не улыбались.
— Ты кто? — буркнула девочка, глядя на него исподлобья.
Что он мог ей ответить? Признаться, что он — сын убийцы её отца? Или волк, спасший её мать от расправы?
— Просто прохожий.
— Ну и проходил бы, — глухо бросила девочка и пошла дальше, бесстрашно задев Харди плечом.
Харди усмехнулся по себя: "Истинная дочь Волкобоя".
— Не сходи с тропинки, — прошептал он.
Харди сам не понял, как эти слова вырвались из его уст, и, надеясь, что девочка их не услышала, поспешил прочь.
* * *
Красная Шапочка с удивлением смотрела вслед волку. Он удалялся, сгорбив спину, будто нёс на своих плечах тяжёлую ношу. Но больше всего её удивила его фраза, точь-в-точь повторенная вслед за матерью:
— Не сворачивай с тропинки.
Она пожала плечами — какое ей, в сущности, дело до странных волков.
Она вздохнула и пошагала было дальше, но из-за ближайшего дерева показались братья-волки, собирающие дань с жителей города.
— Эй, малявка! — окрикнул Красную Шапочку Борхес, по которому, по мнению бабушки, давно плакала секира Волкобоя, будь он рядом. — Забыла как должна приветствовать волков?
— Зубастого дня, — сквозь зубы произнесла Красная Шапочка и попыталась проскользнуть мимо братьев.
Борхес больно схватил её за руку, но тут же был остановлен Роганом:
— Ребёнок же...
— Этот ребёнок — дочь Волкобоя, — зло прошипел Борхес и неохотно отпустил руку девочки, — или ты забыл, как его секира в пепел превращает?
— Всё в прошлом, — прошептал Роган и, обернувшись к Красной Шапочке, миролюбиво произнёс:
— Беги, скажи матери, чтобы готовила деньги.
Глядя на удаляющуюся девочку, Борхес зло процедил:
— Я не знаю, почему ты так благоволишь к её матери, но за связь с человеком тебя выгонят из стаи. Ты же понимаешь это?
— А у нас есть связь?
Роган грустно улыбнулся и пошёл восвояси.
— Мы — волки! — крикнул ему вслед Борхес.
"Какие же мы волки, если в угоду вожаку не соблюдаем волчьих законов?" — подумал Роган и, перекинувшись*, помчался прочь.

*Перекинуться — сменить человеческий вид на волчий и наоборот.