Ты давно смотрела мои фото? Мне уже нечего бояться

Ты готова увидеть девушку похожую на тебя голой и на каблуках, гыгыгы

Мне нужно что-то. Но я не знаю, что именно.
Он молча наблюдает за мной.
Я думаю, что это секс. Я иду к нему. Он сидит на краю кровати и тянет меня к себе, так что я становлюсь между его ногами.
Мои руки болят после того, как я разносила все в пух и прах. Он целует их.
– Месть, – произносит он мягко. – Они забрали слишком много. Ты можешь сдаться и умереть, или научиться, как вернуть это. Месть, Maк
Я поднимаю голову. Я пробую произнести это слово.
– Месть.
Да. Именно этого я хочу.
Он ушел, когда я проснулась, и меня это расстроило, но вскоре он вернулся и принес много коробок, и некоторые из них хорошо пахли.
Я больше не сопротивляюсь, когда он предлагает мне пищу. Я предвижу это. Пища доставляет удовольствие. Иногда я кладу кусочки на его тело и слизываю их, и он наблюдает за мной темными глазами и вздрагивает, когда кончает.
Он уходит и возвращается с еще большим количеством коробок.
Я сижу на кровати, ем, и наблюдаю за ним.
Он открывает коробки и начинает что-то строить. Это так странно. Он ставит музыку на своей глазной коробочке, которая заставляет меня чувствовать себя некомфортно… юно, по-детски.
– Это елка, Maк. Каждый год ты и Алина украшали такую. Я не смог достать живую. Мы находимся в Темной Зоне. Ты помнишь Темные Зоны?
Я отрицательно качаю головой.
– Это ты их так назвала.
Я снова качаю головой.
– Как насчет двадцать пятого декабря? Ты знаешь, что это за день?
Я опять качаю головой.
– Это сегодня.

Он протягивает мне книгу. В ней – картинки толстого мужчины в красных одеждах, звезд и санок, елок с блестящими симпатичными штучками на ветвях.
Все это кажется мне весьма глупым.
Он протягивает мне первую из множества коробок. В них – блестящие, симпатичные штучки. Я понимаю, к чему он клонит, и закатываю глаза. Мой желудок набит, и я бы с больше охотой занялась сексом.
Он отказывается подчиниться. Между нами завязывается одна из уже привычных ссор. Он побеждает, потому что у него есть то, что я хочу, и он может отказать мне в этом.
Мы украшаем елку, в то время как играют счастливые, идиотские песни.
Когда мы закончили, он делает что-то, что заставляет миллион крошечных ярких лампочек светиться красным и розовым, и зеленым, и синим, и у меня перехватывает дыхание, словно кто-то ударил меня в живот.
Я падаю на колени.
Я сижу, скрестив ноги, на полу и очень долго пристально смотрю на елку.
В памяти всплывают новые слова. Очень медленно, но я все же вспоминаю их..
Рождество.
Подарки.
Мама.
Папа.
Дом. Школа. Кирпичный склад. Сотовый телефон. Бассейн. Тринити. Дублин.
Одно слово тревожит меня больше, чем все остальные, вместе взятые.
Сестра.
Он заставляет меня надеть «одежду». Я ненавижу ее. Она тесная и раздражает мою кожу.
Я снимаю ее, бросаю на пол и топчу ногами. Он одевает меня снова, в радужные цвета, такие яркие, что у меня рябит в глазах.
Мне нравится черный. Это цвет тайн и тишины.
Мне нравится красный. Это цвет страсти и власти.
– Ты носишь черный и красный, – сержусь я. – Ты носишь эти цвета даже на своей коже.
Я не знаю, почему он устанавливает правила, и высказываю ему свое недовольство.
– Я другой, Maк, И я устанавливаю правила, потому что я больше и сильнее.
Он смеется. Власть ощущается даже в этом простом звуке. Все в нем излучает власть. Это возбуждает меня. Это заставляет меня хотеть его постоянно. Даже когда он ведет себя глупо и надоедливо.
– Ты не так уж и отличаешься. Разве ты не хочешь, чтобы я была похожа на тебя?
Я стягиваю тесную розовую кофточку через голову. Моя грудь выскакивает, подпрыгивая. Он тяжело смотрит, а затем отводит взгляд.
Я жду, когда он посмотрит снова. Он всегда смотрит снова. На сей раз он этого не делает.
– Это не мое дело – умиляться над розовыми тортиками, разве не так ты говорил? – воскликнула я рассерженно. – Ты должен быть счастлив, что я хочу носить черный!
Он встряхнул головой.
– Что ты только что сказала, Maк? Когда я тебе это говорил? Расскажи мне об этом!
Я не знаю. Я не понимаю, что я только что сказала. Я не помню этого момента. Я нахмурилась. Моя голова раскалывается. Я ненавижу эту одежду. Я сдираю с себя юбку, но остаюсь в туфлях на высоких каблуках. Обнаженная – я могу дышать. Мне нравятся каблуки. Они заставляют меня чувствовать себя высокой и сексуальной. Я иду к нему, покачивая бедрами. Мое тело знает, как ходить в такой обуви.
Он хватает меня за плечи и удерживает на расстоянии. Он не смотрит на мое тело, только мне в глаза.
– Розовые тортики, Maк. Расскажи мне о розовых тортиках.
– До крысиной петунии мне эти розовые тортики! – кричу я. Я хочу, чтобы он смотрел на мое тело. Я в замешательстве. Я боюсь. – Я даже не знаю, что такое крысиная петуния!
– Вашей матери не нравилось, когда вы с сестрой употребляли ругательные слова. «Петуния» – это слово, которое вы произносили вместо того, чтобы говорить «задница», Maк.
– Что это за слово – «сестра», я также не знаю! – солгала я. Я ненавижу это слово.
– О, да, ты знаешь. Она была твоим миром. Ее убили. И ей необходимо, чтобы ты боролась за нее. Ей необходимо, чтобы ты вернулась. Вернись и борись, Maк. Дьявол, борись! Если б только ты боролась так же, как трахаешься, ты бы вышла из этой комнаты в тот самый день, когда я принес тебя сюда!
– Я не хочу выходить из этой комнаты! Мне нравится эта комната!