«Все беспокоятся о том, что чувствует тот, кто остаётся, и никто не думает о том, что чувствует тот, кто ушёл. Словно уйти — сбежать — проще. Твои вчерашние друзья сегодня играют роль присяжных на игровом суде, в который превратилась твоя жизнь. Только в отличие от настоящего, улики, мотивы и доводы сторон не имеют никакого значения. Никого не волнуют твои переживания по поводу сделанного. Ты принял осознанное решение и ушел, а, значит, виновен».

Пенелопа ставит точку и несколько секунд смотрит на экран. Раньше это казалось такой хорошей идеей: вести блог, записывать важные детали, оставлять воспоминания. Сейчас это лишь отбирает остатки сил. Она переводит дыхание и продолжает печатать.

«Иногда мы все же делимся на два лагеря и пытаемся усидеть на нескольких стульях одновременно: поддерживаем и того, кто ушёл, и того, кто остался. Но чаще всего все-таки принимаем сторону вторых — бывали на их месте. Кажется, что без нашей поддержки их стул — развалится. Под тяжестью чувств, эмоций или на так называемой стадии принятия».

Пенелопа тянется к чашке с кофе, ей нужно несколько секунд на передышку. Слова даются как никогда сложно. Она не особо комфортно чувствует себя в роли стенографистки.

«Не нужно быть профайлером, чтобы знать, что Спенсер ненавидит перемены и необходимость прощаться с близкими. Дерек же предпочитает двигаться дальше и покорять новые вершины. К слову, лично я люблю стабильность, но речь сейчас не обо мне».

Пенелопа отвлекается на пришедшее от Дерека сообщение: «Первый день на новом месте. В кабинете огромный стол, новенький компьютер — думаю, тебе понравился бы, — и очень удобное кожаное кресло». Она улыбается его предположению и обещает однажды проведать его на работе и проверить. Добавляет несколько сердечек в конце и нажимает кнопку «отправить».

Переводит взгляд на монитор, собираясь вернуться к написанию поста в блог, но отвлекается на наблюдение за Ридом по внутренним камерам. Тот читает книгу вверх ногами, методично переворачивая страницы. Для кого-то столь гениального, он совершенно не умеет лгать и делать вид, что все в порядке. Прокалывается на элементарных вещах.

Пенелопа тяжко вздыхает и тянется к смартфону, чтобы написать Дереку еще одно сообщение. Возможно, с просьбой проведать Рида или хотя бы позвонить ему, но получается совсем другое: «У нас все в порядке. Взлёт через двадцать минут, есть новое дело. Удачи, мой шоколадный бог. Я с тобой».

Все в порядке. Конечно. А ложь во благо все еще считается ложью? Надо бы спросить у Спенсера как-нибудь.

Горло сжимает спазмом, а на глазах выступают слезы. Нужно взять себя в руки и вернуться к блогу. Пенелопа поднимает взгляд вверх и пытается проморгаться. Образы перед глазами становятся более четкими. Трещинки на потолке, паутинка в углу, разнообразие ярких предметов вокруг.

Все хорошо. Она в порядке.

Нет, конечно, но нужно закончить историю. И она наконец-то готова это сделать.

«Мы все переживаем за Рида, как за любимого сына и брата. Принесла ему сегодня утром кофе и шоколадку. Он в ответ благодарно улыбнулся, но смотрел словно сквозь меня. Знает, что раньше второй кофе отдавала Дереку. Нечего сказать в своё оправдание. Привычка вырабатывается за двадцать один день».

Пенелопа смотрит на экран. Очередной пост вовсе не получается беспристрастным.

«Росси принёс ему свою шахматную доску. Сказал, что всегда готов разыграть партию-другую, если будет нужно. Спенсер ответил что-то про пятьсот лет и спрятал шахматы в ящик стола».

Дерек присылает сообщение: «Хорошего полёта», и Пенелопа ловит себя на мысли, что у Спенсера свободное падение без парашюта.

Ее руки зависают над клавиатурой, и она быстро печатает: «Все переживают за Спенсера, шлют сообщения Дереку, но никто не знает, что скрывает моя улыбка».

Пенелопа перечитывает весь текст, недовольно хмыкает и стирает последнюю строчку — это все еще не ее история — и нажимает «опубликовать».