Тяжёлый металл уже привычно холодит руку. Это стало слишком обыденным – размах, соприкосновение, падение. Лёгкое решение всех проблем, настоящая магия…
Ребекка была проблемой. Было бы легко поверить, что она их не выдаст, что она будет держать свой рот на замке. Было бы легко поверить во все те пустые слова, которые она говорила. Легко, но не достаточно.
Ему не нужны глупые взмахи волшебной палочкой, чтобы творить чудеса.
Три капли на язык – и она рассказывает чистую правду. Всё то, что она сделала, всё то, что она планировала сделать. Всё, что она думала, чувствовала. Всё оказалось совсем не тем, чем казалось ранее. Всего лишь игра. Манипуляции в попытке найти убийцу Лайлы.
Три капли на язык – и устройство мира, к которому он уже привык, притерпелся, рушится, падает вниз большими каменными осколками и с грохотом разбивается в крошки у его ног. Именно так заканчивают свои дни все песчаные замки.
Три капли на язык – и он понимает, что не только на войне надо быть жёстким. Что его напускные инфантильность и слабоволие не подходят даже для мирного времени. Что его детство уже никогда не вернуть – чудесное волшебство обратилось в горящие костры и селян с вилами. Что его сказка, превратившаяся в кошмар, никогда не обернётся обратно. За эту горькую правду он готов был её убить.
Три капли на язык – и спасибо профессору Снейпу, что не отбил любовь к зельеварению окончательно.


- Я её не отпускал, - говорит Уэс дрожащим голосом, и Аннализ ему верит. Конечно же верит, она скорее поверила бы в то, что он её убил, чем в то, что позволил той убежать со всеми их секретами.
Иллюзия мира разрушена, открывая прячущуюся за ней правду – они ведут войну, войну против всего мира, стремящегося пометить их и заклеймить ярлыками. Убийца. Лжец. Монстр.
И Ребекка могла бы стать смертельным оружием в руках их врага.
Профессор Киттинг укладывает его голову к себе на колени и шепчет успокаивающие слова, а у него из глаз текут слёзы – на войне все средства хороши, это он усвоил ещё в свой первый заход.
- …это – та версия правды, которая имеет больше всего смысла, - говорит Аннализ, и он отвечает ей очередным фальшивым всхлипом.
В своей погоне за «чистой» правдой Уэс узнал всё, и теперь для него не осталось стен лжи и полуправды, за которыми можно спрятаться.
- Сэм убил Лайлу, - говорит Аннализ, убеждая – то ли его, то ли себя, - Скажи это вслух, и тогда это станет правдой. Сэм убил Лайлу.
Никакое самовнушение, никакой самообман уже не заставит его поверить в это. Сухим, безэмоциональным и отстранённым голосом Ребекка рассказала ему всё, что произошло в ту ночь, в деталях. Он знал точно, что именно произошло, и не мог теперь ничего с этим поделать. Правда роилась червями внутри его головы, пытаясь проделать дыру и вылезти наружу, причиняя практически физическую боль. Он не мог этого изменить, да и не хотел.
- Сэм убил Лайлу, - повторяет он, убеждая Аннализ, что верит ей. Она, скорее всего, тоже знала правду, но в их битве то, насколько искусно они лгут – другим и себе, решало исход всего сражения. Их ложь была контрольным выстрелом. – Сэм убил Лайлу. Сэм убил Лайлу.
Он куда лучший лжец, чем все они могут себе представить.
- Что будет, если мы её не найдём? – спрашивает Уэс перед самым уходом – последний гвоздь в крышку гроба правды, несущий камень в стене его вранья.
- Мы её найдём, - успокаивающе отвечает профессор Киттинг, окончательно убеждаясь в его искренности.
Он тоже умеет врать и манипулировать.
В конце концов, он учился у лучших.


Уставившись в одну точку перед собой, Ребекка рассказывала всё, и ему оставалось только слушать и иногда задавать наводящие вопросы.
Всё, что произошло, становилось кристально ясно, как небо в солнечный день – глубина и чистота, и кажется, что если вглядеться получше, то увидишь тёмную синеву космоса – мысли, причины, побудившие всех делать то, что они сделали – только вот солнце всё равно слепит и оставляет яркий несмываемый отпечаток в глазах и на душе.
Сухим, безэмоциональным и отстранённым голосом Ребекка рассказывала ему всё, что произошло в ту ночь, в деталях. Она не видела там Сэма, зато мельком видела Фрэнка – хотя тогда она его ещё не знала. Даже спустя недели, она так и не смогла провести линию, соединяющую эти два события. Уэс же понял всё за секунду.
Даже если Сэм попросил Фрэнка это сделать, это всё равно были руки Дельфино на шее бедной девушки.
Только вот Фрэнк был гораздо надёжнее и, почему-то, теперь гораздо роднее, чем Ребекка. И если она всё-таки поймёт то, что только что понял Уэс – не только их четвёрка, но и Аннализ, и Фрэнк будут в опасности.
Шестеро против одной – чаша весов явно склонялась не в пользу Саттер.
Он знал, что сказал бы на это Дамблдор.
Ребекка всё говорила и говорила, и с каждым её словом внутри Уэса поднимался… Нет, не гнев. Холод. Он сковывал его движения и мысли, успокаивая его сердцебиение, покрывая его внутренности корочкой льда и заполняя такой же ледяной решимостью.
- …она сказала, что мы заставили тебя повзрослеть, - произносит Саттер в середине своего монолога, и Уэс усмехается.
Ему пришлось повзрослеть давным-давно, тогда, когда бегал по лесам с гоблином и другим волшебником, прячась от Пожирателей любыми способами, иногда даже зарываясь в сырую землю, хороня себя заживо. Тогда, когда, в борьбе за свою жизнь, посылал в любого, кто нападёт на их след, пыточные и убийственные заклинания, а иногда, если удавалось подобраться поближе, и просто резал глотки врагов ножом, которым ещё час назад резал еду. Тогда, когда тело их великого директора, словно сломанная кукла, лежало у подножия башни с торчащими в некоторых местах костями. Тогда, когда он выписывал строчки своей кровью, за детскую попытку устроить революцию. Тогда, когда к нему в дом приехал настоящий волшебник и позвал за собой в сказку, забыв рассказать, что его роль, как грязнокровки, в этой сказке – роль раба и неполноценного человека низшего сорта.
Слова девушки о его детской непосредственности, которую этот дом якобы отобрал, резали как ножом и отражались фантомными кровоточащими ранами.
Он гнался за своим детством, в попытке его вернуть, но это было уже невозможно – чудесное волшебство обратилось в горящие костры и селян с вилами. Его сказка, превратившаяся в кошмар, никогда не обернётся обратно. Ничто уже не вернёт весёлого и радующегося каждому дню Дина Томаса. Остался только сломаный вечной, непрекращающейся битвой со всем миром Уэс Гиббинс.
За эту горькую правду он готов был пустить зелёный луч ей между глаз. Сразу после красного – он всё ещё помнил, что надо чувствовать, произнося слово «Круцио».
Только вот ему нельзя было пользоваться магией – иначе его бы немедленно нашли Пожиратели. А иначе тело Сэма никто и никогда бы не нашёл, а его однокурсники не помнили бы о том, что он сделал с мужем их профессора. Поэтому ему надо решать всё по-другому, по-маггловски.
Ему не нужны глупые махания палочкой, чтобы творить магию.
Тяжёлый металл уже привычно холодит руку. Это стало слишком обыденным – размах, соприкосновение, падение. Лёгкое решение всех проблем, почти как настоящая магия…
Шестеро жизней против одной – чаша весов никогда не склонится в пользу «одной», исход этой ситуации очевиден.
- Прости, Ребекка, - говорит Уэс, глядя на девушку, всё ещё смотрящую в одну точку и продолжающую что-то говорить, и замахиваясь для удара, - это ради высшего блага.
Директор Дамблдор им бы гордился.
Замах, удар, падение уже мёртвого тела. Быстро спрятать тело, пока никто не пришёл, подняться наверх и врать, врать, врать.
Правда может быть слишком опасным оружием.
Три капли на язык – и большое спасибо профессору Снейпу за то, что научил, как разлить по флаконам правду, сварить невиновность и заткнуть пробкой смерть.