— Всего хорошего, — сказала румяная от кухонного жара официантка. Он кивнул, рассеянно, скользя глазами по первым строчкам газетной статьи. После сытного завтрака начался рабочий день. И, едва взяв газетный лист в руки, он переключился в трудовой режим.
Тихое лучистое утро – еще дышит прохладой. В такую рань солнце не успело накалить воздух, но яркий свет обещает повышение температуры в ближайшее время.
Молодой человек толкнул стеклянную дверь, выходя на улицу. Он не заметил провожающего взгляда девушки-подавальщицы. Профессиональные интересы всегда заглушали в нем чувство самолюбования, он словно забывал, что хорош собой. Что молод, и что жизнь несется вперед, не делая остановок. Многие мужчины воспользовались бы возможностью побыть беззаботными, сделать перерыв, насладиться преимуществами чудесной поры.
Он замешкался посреди дороги, прижимая часть бумаг локтем к телу, стараясь не пролить кофе в бумажном стакане и не испачкать газету, которую читал на ходу. Кто-то двигался ему навстречу. Кивнул, проходя мимо. Он кивнул в ответ, краем сознания отметив, что его, наверное, снова узнали. После той статьи, где появилась маленькая фотография Кристофера Уэллса, люди стали обращать на него внимание. Всякие люди и по-разному. Крис почти сразу выкинул это из головы – его умом уже владела новая тема.
Управившись с газетами, он продолжил путь. В двадцати метрах от кафе стоял его джип. Парковка перед зданием была пуста. Ни людей, ни машин – красота. И солнце светит так, что все вокруг кажется белым и чистым.
Крис оглянулся.
Сам не понял, почему. Профессиональный рефлекс – отмечать все увиденное, даже спустя некоторое время. Может, померещилось?
Он остановился. Обвел взором аккуратный домик с вывеской «Блинчики Эрла», дверь – она даже не шевельнулась, серый рельеф высоток в отдалении, лазурное полотно неба, ясного, безоблачного.
— Жара будет, — пробормотал Крис.
Прохожий ушел слишком быстро. Куда он пропал?
Но дело не в этом. Он был…
«Какой, Крис? Живо. Дай описание его внешности, не более двух строк. Лаконично и исчерпывающе».
Он был… он был.
— Синий, как баклажан, — Крис усмехнулся. Должно быть, синей была его шляпа или шарф, или плащ. А может, темная кожа, отливающая синим.
Крис оглянулся на джип. Снова на дверь кафе.
Возможно, жары и не будет. Прохлада пощипывает кожу — забралась под рубашку, взъерошила волосы на загривке.
Крис хорошо умел подмечать такие детали. И описывать их. Но в журналистике от него не ждали цветистого стиля. Меньше слов, больше дела.
Десять метров до кафе, десять до машины. Двигайся. Двигайся куда угодно, но иди. И тем не менее, он стоит, беспомощно уткнувшись взглядом в гладкую стену кафетерия. Пытается осознать, как такое возможно – в это утро, в данный момент его жизни.
Оторопь проходит, уступая нервозной суетливости. Крис смотрит на небо. Нельзя обозреть весь небосклон, вот что плохо. Это только кажется, что панорама неба как на ладони. Нет, оно необъятно, и взор быстро выхватывает лишь куски… фрагменты общей картины, упуская, конечно, многое из виду. Слепые зоны. Доли секунды могут обойтись слишком дорого.
Он ничего не видит. На небе ничего нет. Но он знает, ощущает своим профессиональным чутьем, что оно мелькает там. Именно там. Туда не успел попасть его взгляд.
Крис собирается с духом. И когда некая часть него словно прощается с иллюзией оберегающего бездействия, он делает шаг в сторону джипа. Выдохнув, делает второй. Бросив газету, переходит на бег. Стакан с кофе тоже остался валяться на асфальте.
До машины два метра.

— Ох, мамочки!
Джильда, румяная официантка, роняет поднос. Повар, он же хозяин, недовольно выглядывает из ниши. Джильда смотрит на него, потом снова поворачивается к большому окну, во всю стену. Кроме неё движение заметил еще, пожалуй, старичок, сидевший лицом к двери. Остальные немногочисленные посетители были заняты трапезой.
— Там… там, — шепчет Джильда. Она испуганна и несчастна, ведь паренек ей нравился. Очень нравился, она хотела подложить ему под тарелку записку с номером телефона.
Эрл быстро соображает. Подбежав к стойке, жмет кнопку под столом. На окна с шумом опускаются ставни. Люди замолкают, но не спешат покидать свои места – все понимают, что это значит. Воцаряется тишина.
— Уверена? – негромко уточняет Эрл у официантки. Она кивает и плачет. Юноша ей очень нравился.
— Ну, ничего, ничего. Не плачь, милая, — мужчина треплет её по плечу, другой рукой вытирая пот со лба. А он-то собирался вынести мусор после того, как закончит с яичницей для второго столика.
Бедный парень.

В тот день похищения людей произошли еще в пяти точках города. Бесшумные, стремительные и почти незримые. Мелькнет тень, поток воздуха всколыхнет электрические провода, на землю упадет шляпа… газовый платок, порхая, зацепится за ветку.
Все пятеро — молодые люди, от двадцати пяти до тридцати лет. Две женщины, трое мужчин.
Главный редактор «Вестника» написал заметку о своем сотруднике Кристофере Уэллсе и снова задался вопросом, на сей раз озвучив его в компании друга и коллеги Пита:
— Они их едят, что ли?..
Пит сидел в кресле, делая зарисовки по описанию очевидцев. Выходила сущая ерунда, но Пит знал, как придать ерунде эффектный образ.
— Не думаю… Я б взял кого покрупнее. Там же кожа да кос… — Пит смущенно хмыкнул, обрывая цепочку ассоциаций.
Крис действительно был худым парнем. Высоким подкачанным, но худощавым. Смышленый здоровый мальчишка. Редактор Пирс разложил на столе пять фотографий. Пять молодых привлекательных лиц. Потом он, поколебавшись, достал папку из ящика тумбы и высыпал из неё фотокарточки, ладонями разворошил образовавшуюся кучку. Их было много. Тех, кого объявили в розыск, предполагая худшее. Свидетелям не сразу поверили. Кто-то говорил, что огромные черные птицы хватают зазевавшихся прохожих. Люди суеверные связывали это с библейскими знамениями. Их сравнивали с крылатыми демонами, гигантскими летучими мышами, с драконами, но с подачи остроумного Глейда из «Лучей правды» безликих монстров окрестили валькириями. И сравнение прижилось. Поэтичное и чудовищное, характеризующее их беспощадными неуловимыми врагами человечества.
Ничего общего с девами, дарующими путевку в вечную жизнь Валгаллы. Людей уносили неведомо куда. И это сильнее всего терзало сердца граждан: неизвестность. Смерть на чужой враждебной стороне, в когтях неведомого зверя. Пирс сомневался, что валькирии – безмозглые твари. По его мнению, было в нападениях что-то издевательски пронырливое. Точно дикие кошки, они пробрались в дом, чтобы стащить самое ценное из хозяйских запасов.
После мировой катастрофы уцелевшие города познали жуткую и удивительную реакцию. То ли природа исторгла этих гадов, в наказание людям, то ли их выплюнул ад. В бывшей столице видели волков ростом с быка. Потом оказалось, что никакие это были не волки, да и с быками, кроме размеров, у них нет сходства. Тех прогнали назад, за стену. Но надолго ли? И что явится следом?
В их же краях объявились летучие похитители.
Вот Пирс и боялся, что на сей раз проблема стоит куда более пристального внимания. Если валькирии обладают хотя бы зачатками интеллекта… То несдобровать им всем.
— Зачем же вам эти симпатичные мордашки? – он разглядывал фотографии, положив подбородок на скрещенные руки. – Какую пакость вы задумали, мерзкие твари?


Складывая крылья, он сделал еще несколько быстрых шагов и остановился как раз перед обрывом. Внизу зияла разинутая пасть пустыни, камни вместо зданий, шорох песка вместо шелеста травы. Тут больше нет жизни. Но он будто отказывался признать эту действительность. В его памяти царили иные картины. Когда-то здесь был дом…
Его крылья не были черными. Не были они и синими. Тонкие волоски на свету сливались с цветом кожи. Он стал серым как тень под облаками. Если поднимаешься высоко в небо, ни один, даже самый зоркий глаз, не заметит эту тень.
Он стоял бы часами, охваченный тоскливым ощущением. Но шум других крыльев отвлек его от созерцания руин. Гость вынырнул из черноты, также обретая цвет тусклых красок природы. Подошел, не делая резких движений. И едва расстояние между сократилось до пяти шагов, преклонил колено и голову.
Они общались без слов. Слова давно затерялись в веренице прошлых жизней. Передав сведения, гость собрался улетать. Хозяин обрыва проводил его, махнув вслед рукой.
Взглянув на иссушенный пейзаж, он почувствовал воодушевление. Смутно помня о том, что когда-то владел языком и питал слабость к его использованию, чтобы выразить свое отношение, он ничуть не сожалел об утрате. Свободным не нужны никакие оковы. Не нужны якоря и сети. Не надо крючков, цепляющих мысли. Чтобы построить новый мир, не нужен ни язык, ни преграды, вырастающие из общения посредством этого самого языка. Меньше слов, больше дела. Иногда он вспоминал эту фразу и она крутилась, словно лепесток, пока не исчезала в бездне его разума.