Когда беспроглядная, кромешная тягучая тьма, разлившаяся словно опрокинутая банка с черничным вареньем, жадно поглощает рассыпанные по безграничному небесному горизонту лучистые точки звезд, она захватывает и его бестелесное существо в свои загрёбистые цепкие лапы, алча заполучить все, что ей подвластно. И тогда он чувствует в последние ускользающие мгновения, как сам растворяется в ней, рассыпаясь на тысячи световых бликов, становясь прозрачным, обращаясь в эфир. Его душа рассеивается, и пока она исчезает в бесконечно долгом мгновении, он старается не упустить последнее осознание, благодаря которому еще держится за иллюзию жизни, — воспоминания. У него больше нет слуха, но он готов поклясться, если бы было чем, что до сих пор слышит истязающие его душу надрывные стенания Елены на вечном повторе: "Ты солгал мне" и "Пожалуйста, не оставляй меня!". Эти секунды — самые продолжительные из всех, что он пережил за прошедшие сто семьдесят три года, но он точно знает, что, на самом деле, они молниеносны, и лишь в этой форме жизни он испытывает всю существующую палитру ощущений за столь короткий срок. И в миг, когда он морально готов отпустить последнее, что сохраняет его сознание — память о Елене, — темнота взрывается ярким, осеняющим его существо слепящим белым светом.

Последнее, что он видит — солнце.

И больше

Ничего

Нет.

* * *
­­­­­­­­
Деймон мягко ступает по согретому ласковым утренним солнцем золотистому песку босиком, неизбежно утопая в нем с каждым новым шагом и от одного этого обстоятельства испытывая затопляющий все его существо душевный подъем. Впереди перед ним расстилается бескрайняя пленяющая дух водная гладь, покрытая легкой рябью мерцающих бликов, солнечных зайчиков, танцующих будто в такт негромкому бренчанию на гитаре увлеченного молодого музыканта, усевшегося примерно в ста пятидесяти футах на поваленном бревне, лицом к восходящему солнцу. Деймон слышит игру легато, доносящуюся со стороны и приглушенную морским бризом, треплющим его взлохмаченные аспидно-черные волосы, и впервые за долгое время буквально физически ощущает себя по-настоящему свободным и живым.

Чем дальше он идет, тем тише становится музыка и тем громче шумит морской прибой. Он стоит по щиколотку в воде, и пена омывает его ноги. Деймон смотрит вдаль, куда-то за самый горизонт небосклона, и благодарит высшие силы, даровавшие второй шанс его сердцу отбивать четкий беспрерывный ритм, а ему самому дышать полной грудью и ощущать дуновение свежего ветра на своем лице. Желаннее, чем эта гавань, места, где ему хотелось бы оказаться, просто не существует на этой земле, разве что...

Деймон уверенно поворачивает голову в сторону уходящей вверх по склону кирпично-красной тропинки. Он не может этого знать, но абсолютно уверен в том, что сейчас увидит.

И в самом деле, внизу у воды его зрение выхватывает знакомый силуэт девушки, устремившей свой взор в ту же безоблачную даль, куда и он смотрел секунды назад. Она сидит, не шелохнувшись, обнимая руками свои колени, и ветер вдохновенно играет ее волосами. Убирая пряди с лица за ухо, она закрывает глаза, и Деймон знает, что именно она пытается себе представить.

Деймон выходит из воды и продолжает свой путь по песку, не сводя глаз с сидящей на берегу девушки. Её фигура становится все четче и четче, и это как раз тот самый момент, когда ощущение жизни, что Деймон испытывал буквально только что, не способно сравниться с эмоциями, которые он переживает в эти секунды, приближаясь к ней.

Этот маленький клочок мира стал их с Еленой раем тем летом, когда они впервые были по-настоящему счастливы. Они наперегонки следовали сюда, где никакое стечение обстоятельств не могло столкнуть их с кем-либо, кого они знали. Существовали Деймон, Елена и эта Бухта. Существовало властное солнце, похищавшее любые возможные желания, кроме одного — сидеть на этом берегу в ожидании заката. Их нерушимый рай и сейчас тот же, каким Деймон его помнит. Только Елена теперь сидит одна, с закрытыми глазами, позволяющими вообразить, что Деймон с ней рядом и смотрит в ту же безбрежную даль.

— Ты ошиблась. Я никогда не лгал тебе.

Елена сию же секунду вздрагивает и больше всего на свете боится открыть глаза. Возможно, она просто дошла до ручки, и ее воображение без остатка охотно поглотило рассудок. И потому она все сидит, крепко зажмурившись, и с благоговейным трепетом понимает, что слышит мерное дыхание совсем рядом. Горячие слезы жгут глаза и упрямо устремляются по щекам вниз, но она по-прежнему не решается оглянуться. И только когда она чувствует тяжелую теплую руку, обхватившую ее опущенные плечи, Елена сдается и утыкается лицом в грудь Деймона, позволяя слабому облегченному стону вырваться из губ. Захлебываясь в слезах, она наперебой шепчет ему признания о том, что жизни без него не было, а он целует её в макушку и отвечает, что знает это, и чувствует, что она успокаивается. Он слушает её прерывистое дыхание и поверить не может, что больше не слышит пульс. Они снова люди, получившие второй шанс.

Деймон возводит очи горе. В его широко распахнутых глазах плещется само небо, затопляемое восходящим солнцем. Последнее, что он видел духом. Первое, что он вновь увидел, воскреснув из небытия. Солнце, возродившее их людьми.

Только благодаря ему и вере Елены Деймону снова позволено быть человеком, ощущать себя живым.

Бриз доносит до их слуха отрывистые звуки музыки: молодой музыкант по-прежнему наигрывает известную лишь ему мелодию.

— Нет, серьезно, ты же не думала, что тебе удастся так легко от меня избавиться, — с улыбкой говорит Деймон, и Елена облегченно смеется. Он ещё крепче обнимает её и вдыхает родной запах её волос.

И ничего, кроме Елены, больше не имеет для него значения.

Кроме неё, больше

Ничего

Нет.