Прочь! Прочь отсюда скорее! В башне сегодня невыносимо. Факультетская сборная по квиддичу празднует победу над командой Гриффиндора.

Мне всегда нравились задумчивые воронята, витающие в своих мыслях, но в такие дни их словно мантикора кусает. Их восторженные крики и шумные развлечения нарушают мое спокойствие, диссонируя с моей скорбью. Побуду в своем убежище, где никто не побеспокоит меня.

Зал наказаний уже давно не используется по назначению. Это хорошо. Детские слезы по душе лишь единицам из нас. Здешняя давящая атмосфера усиливает мою боль. Так надо. Так мне и надо.

Раз за разом проносятся перед глазами самые постыдные поступки в моей жизни. Зависть к матери, гордыня, кража, бегство, упрямое нежелание исполнить последнюю просьбу умирающей… За эти века я смирилась с мыслью, что мне никогда не забыть прошлого, не отмыться от страшного позора, о котором знаю только я.

Это неизменная участь любого привидения — быть зацикленным на величайших потрясениях своей жизни. Ты словно застываешь во времени со всеми переживаниями и тревогами.

Они всегда с тобой.

Некоторые привидения могут мириться с этим, направляя эмоции в другое русло. Взять, к примеру, ту плаксивую малышку из туалета. Появилась в этом году, в начале лета. Рьяно ищет виноватых в своей смерти, но не находит. И теперь вовсю преследует обидчицу, которая доводила ее до слез. Как бы не перестаралась. Давно здесь никого не развоплощали.

Я не позволяю себе отвлечься. Это мой путь искупления. Осознанный в последние мгновения жизни. Найденный в последних пульсирующих толчках крови, выходящей из глубокой раны на груди.

— Леди Хелена? — чей-то голос вырывает меня из глубокого внутреннего монолога. — Хелена Рейвенкло?

Давно некто не называл меня этим именем. Особенно странно слышать его от мальчишки, школьника. Мои мысли снова убегают к далекому прошлому, но настойчивое покашливание возвращает к реальности.

— Позволите задать вопрос?

Я рассеянно киваю, все еще недоумевая, что может понадобится от меня юнцу. Вряд ли он заблудился.

— Вы часто бываете здесь?

Снова киваю. Мне все еще не очевидна его настоящая просьба. Это лишь прелюдия.

— Я хотел бы иногда приходить сюда, можно? — продолжает он. — Здесь очень редкая атмосфера. Пожалуй, больше нигде в замке такой не встретишь.

Меня поражает его уверенный тон. Он не то чтобы просит — ставит перед фактом. А теперь смотрит на меня своими синими глазами, будто гипнотизирует. Вытягивает из меня ответ.

Ну же, Хелена. Надо что-то сказать…

Я так давно ни с кем не говорила. Это та свежеумершая из туалета может плюнуть эктоплазмой и улететь без лишних слов. Может и мне вытворить нечто подобное? Все и так уверены, что я со странностями.

А он все ждет. Глаза чуть прищурены, словно оценивает меня. Чем же его манит атмосфера Зала наказаний?

— От чего ты здесь скрываешься? — спрашиваю вместо ответа.

Лишь на мгновение его приятное лицо становится жестким и безжалостным, но мне хватает времени, чтобы заметить. Потом он исправляет ошибку, надевая трагическую маску.

— Я совершил нечто ужасное, — сообщает он полушепотом. — А теперь мне нужно побыть наедине с собой, чтобы решить, что делать дальше.

Он лжет. Мерлин! Как же хорошо лжет. Синие глаза смотрят доверчиво, губы слегка подрагивают, на лице вселенская печаль. Я несомненно удивлена. Лжецов за эти века я повидала немало, но такого вижу впервые.

И впервые со дня смерти мне хочется разузнать чужую тайну, вместо того, чтобы охранять свою.

— Я не буду против твоего присутствия здесь, — сдержанно улыбаюсь я. Пусть думает, что его маленькое представление достигло цели.

— Спасибо, Леди Хелена.

— Просто Хелена, — снисходительно отмахиваюсь рукой.

— Тогда я просто Том, — одними губами улыбается он.

Прощается со мной церемонным наклоном головы. Этот лоск идеальности просто обязан скрывать какой-то изъян. Но какой же изъян у юности?

Останавливаюсь как вкопанная. С уходом Тома ежедневное чистилище неожиданно неумолимо сцапало беглянку в свои недра. Вспоминаю свой проступок на излете юных лет. Как я позорно скрылась в глухом краю на континенте. Равнодушные воды озера Охрид, что прятали меня от материнских глаз.

Там, возле волшебных ключей, я предприняла множество попыток разгадать секрет диадемы, а потом пролила немало слез разочарования и раскаяния, пока не убедила себя забыть. Именно тогда появился Барон. Конечно я отказала ему. Я только разрешила себе спокойно жить. Было до жути страшно возвращаться и посмотреть матери в глаза. Даже в последний раз.

Что толку говорить себе, что могла передумать, дай Барон мне больше времени? Сделанного не вернуть. Таких хроноворотов не было и нет… Да и привидениям не дано их использовать.

Как прогнать от себя эти мысли? Невиданное до сих пор отчаяние. Заставляю себя не думать о развоплощении. А всего-то надо уговорить директора. Я не Пивз. За меня не заступится магия Хогвартса. Горько усмехаюсь. Замок с удовольствием вышвырнет меня по ту сторону мира.

В такие моменты я не особенно отдаю себе отчет во времени. А сейчас теряюсь вовсе. Не замечаю ни боя замковых часов, ни смены суток за окном. Сколько же дней пролетело?

— Хелена? Все хорошо? — внезапно голос Тома вырывает меня из этого замкнутого круга. Я не успеваю реагировать. Мне просто хорошо от того, что пытка памятью прекратилась.

Наверное у меня сейчас очень глупый вид, потому что этот слизеринец — я наконец-то обратила внимание на зеленый с серебром галстук — опять смотрит с подозрительным прищуром.

— Я рада тебя видеть, — слова вылетают сами собой. Едва не прикрываю руками рот. Дурацкое бессмысленное движение.

Клянусь, я почти всем своим существом ощущаю его усилия спрятать торжествующую ухмылку. Я практически вижу, как он натягивает поверх маску искреннего удивления. Потрясающая способность владеть собой. Кажется, я завидую. Откуда ты такой, Том?

Я трачу на разгадку тайны Тома Риддла множество дней. Все впустую. Мне никак не удается понять его скрытые мотивы. Что заставляет симпатичного и успешного юношу проводить вечера с унылым привидением?

— Ты слишком мало бываешь среди людей, Хелена, — сообщает он как-то очевидную вещь. — Другие твои призрачные коллеги наоборот стараются участвовать в жизни школы.

Улыбаюсь. Ох уж эти его поучительные речи для девятисотлетней меня…

— Тебе бы заняться наставничеством, дорогой мой, — отшучиваюсь я. Мы ведем довольно много разговоров на личные темы, но самые сокровенные тайны еще при нас.

— Я и в самом деле думал начать преподавать, — сухим тоном отвечает он. — Профессор Вилкост уходит в отставку. Думаешь, директор Диппет возьмет меня?

— После того, что ты мне демонстрировал, думаю, у тебя есть все шансы, — киваю я. Эта мысль вдруг кажется мне самой замечательной, ведь тогда будет возможность видеться с ним еще какое-то время.

— А вот профессор Слагхорн прочит мне большое будущее в политике, — самодовольно продолжает тем временем Том. — Обещает замолвить словечко кому-то в Министерстве.

Я пожимаю плечами. О чем ты думаешь, Хелена? Неужели он останется здесь ради болтовни с тобой?

— Том, а чего хочешь ты сам?

— Силы, власти, успеха — того же, что хотят все, — скупо делится он, потом вдруг улыбается, глядя на меня. — Еще хочу стать бессмертным, почти как ты. Иначе не хватит жизни покорить весь мир.

Подмигивает. А я застываю, стараясь не дать слишком личным воспоминаниям прорваться наружу. Так и тянет крикнуть: «Не повторяй моих ошибок! Ты слишком хорош для этого, Том. Погоня за славой и могуществом погубит тебя.»

Но кто будет слушать унылое привидение?

— Между прочим, ты ловко переводишь тему, Хелена, — притворно-обиженным тоном замечает Том. — Я-то хотел вытащить тебя на вечеринку Слагхорна. В субботу, к семи вечера. Хватит уже мариновать себя здесь!

Он что, шутит? Но Том, кажется, абсолютно серьезен. Оставшиеся до субботы дни даже в его отсутствие тиски прошлого не так давят. Я все пытаюсь представить, что же я буду делать там, среди множества людей…

Зачем я пришла на этот праздник? Здесь раздражающе неспокойно. Мелькают какие-то яркие вспышки. Они называют это колдографиями. Мгновенными портретами, поймавшими крохотный кусочек жизни. Пухлый профессор зельеварения просто помешан на них. У него уже целая стена завешана мини-портретами учеников и его собственной персоны.

Приглашенный оркестр играет ненавязчивые мелодии. Взрослые питомцы усатого моржа знакомятся с его юными подопечными. А вот и Том — стоит в кругу своих поклонниц, раздавая улыбки. Так и хочется пронестись сквозь них. Какое ребячество, Хелена! Тебе должно быть стыдно.

Том замечает меня не сразу, но встретив мой взгляд, подходит в ту же минуту. Я чувствую дурацкое волнение. Множество пар любопытных глаз устремлены на нас.

— Леди Хелена, — церемонно раскланивается мой внезапный кавалер. — Разрешите пригласить вас на танец.

Кто-то хихикает.

Я смотрю на него со смесью обиды и изумления. Зачем он так? Все, даже Толстый Монах и Кровавый Барон, не говоря уж о балагуре-Николасе, прыскают со смеху.

— Ну же, Хелена, — одними губами шепчет Том, — доверься мне. Позволь себе хоть немного радости.

Его взгляд — сплошное превосходство. Будто в кармане спрятан козырь, о котором никто не знает. И мне хочется верить. Я опускаюсь ниже и приседаю в реверансе.

Как непросто изобразить походку смертного после сотен лет свободного парения. Тому тоже нелегко вести под руку бестелесную партнершу. Оркестр играет медленный вальс. Мы стоим друг перед другом. Руки Тома поддерживают иллюзию парного танца. Мы делаем первый шаг.

Все получается на удивление легко. Наши движения синхронны, и на моем застывшем лице постепенно появляется улыбка. Люди вокруг тоже улыбаются — для них это лишь забавная выходка красавчика Риддла. Но сам он относится к этому иначе. Синие глаза смотрят обещающе, а идеальные губы начинают шептать слова незнакомого заклинания.

Со мной что-то происходит. Через бесплотное тело проходит теплая волна магии. В какой-то момент я едва не спотыкаюсь, чувствуя ногами каменные плиты пола. Том удерживает меня.

Миг. Лишь краткий миг я снова чувствую себя живой. Я ощущаю тепло его ладони и тяжесть руки на талии. Недоуменно смотрю на своего партнера, который лукаво подмигивает, слегка наклонив голову. Он доволен произведенным эффектом.

Внезапно меня слепит яркая вспышка света, и хрупкая магия рассеивается.

А чего ты ждала, Хелена? Это слишком невероятно, чтобы продолжаться хоть секунду дольше. Потрясение так велико, что я немедленно покидаю шумное сборище.

Скорее! Нужно укрыться в холодной тишине Зала Наказаний. Что это было? Что со мной сделал этот несносный мальчишка?

Когда Том появляется, я понимаю, что ответов мне не дождаться. В глазах Риддла жадный блеск, будто он в двух шагах от желаемого.

— Смотри, что я принес, — интригующим тоном произносит Том. В его руках прямоугольный кусочек плотной бумаги. — Этот неугомонный колдограф снял наш с тобой танец. Не представляешь, что мне пришлось сделать, чтобы он отдал снимок и пленку.

Так странно видеть себя со стороны. Я с изумлением понимаю, что запечатленным оказался именно тот момент, когда я снова почувствовала себя живой.

Какое-то необъяснимое чувство заставляет меня описать круг под сводами Зала. Том снисходительно наблюдает.

— Могу оставить тебе, — подмигивает он. — А взамен ты откроешь мне свою самую страшную тайну. Идет?

Ах! Как грубо и жестоко. Только не сейчас, Том. Но он смотрит так спокойно, будто ждет, пока до меня дойдет, что на этот раз я не смогу уйти от ответа.

Ведь глупая леди-привидение должна понимать, что ее желанный собеседник не останется таковым навсегда. Люди меняются. Люди уходят. Люди умирают. А призраки остаются прежними.

У Тома есть то, что мне нужно: одно прекрасное воспоминание. Оно позволит мне отвлекаться от всепоглощающей печали даже когда его не станет. Что же, тайна стоит того.

Когда я рассказываю ему о своем постыдном поступке, это уже не кажется таким страшным. Только неприятное чувство пробегает сквозь меня, когда Том пристально интересуется местом, где спрятана диадема. Я всем призрачным сердцем не хочу, чтобы он стал одержим разгадыванием ее секрета. Тем не менее, мой рассказ максимально подробен.

Еще бы. Я-то знаю, что попросить взамен и как скрепить клятву.

Он радуется. А я грущу, пока Риддл идет в Часовую Башню и крепит нашу с ним фотографию в укромном уголке, зачарованном от проникновения живых. Мое новое тайное местечко.

Наше прощание в конце года сухое, скомканное. Он, конечно, и виду не подает, что виноват. Чтобы Том Риддл винил себя за что-то? С тех пор, как у нас появились общие тайны, я слишком хорошо его узнала. Однако, ему удается напоследок растревожить меня.

— Я не прощаюсь, Хелена. Вернусь так скоро, как смогу. С диадемой. Ей место в Хогвартсе, раз уж мы договорились. Быть может, я даже надену ее на статую Ровены.

Я буду ждать, Том. Сколько потребуется. Мне есть, где скоротать время.

Кто мог знать, что ты вернешься в Хогвартс совсем другим? Дело даже не во внешности. Том Риддл, которого я знаю, едва угадывается в этом человеке, одним видом внушающем страх.

— Смотри, что я принес, — произносит он знакомую фразу. Я боюсь взглянуть. — Ну же, Хелена. Или хочешь аннулировать договор? Мне забрать диадему с собой? Решайся скорее, у меня встреча с Дамблдором.

— Нет! — прошу я. — Оставь ее в замке, но я видеть ее не хочу.

— Как знаешь, — пожимает плечами Том. — У меня, кстати, есть для нее подходящее местечко. Призракам туда хода нет. Ведь этой комнаты как-бы не существует.

Умно, Томми, умно. Спрячь ее получше.

— Я еще вернусь, Хелена. Когда-нибудь Хогвартс будет только моим.

Я молча слежу за тем, как он уходит, понимая, что больше не желаю видеть его здесь. Печаль с новой силой окутывает меня. Я лечу в Часовую Башню, чтобы снова и снова разглядывать старую колдографию, где я такая живая, а Том такой юный. Уже испорченный мальчишка, но не настолько бесповоротно.

Мне совсем не хочется, чтобы когда-нибудь Хогвартс был его. Только что может сделать глупая леди-привидение, чтобы этому помешать?

Оказывается, может. Надо просто рассказать о том, где спрятана диадема, тому, кто будет сражаться с Томом. О том, что Риддл превратил ее в крестраж, я узнаю лишь спустя некоторое время, когда защитники замка празднуют победу. Сам обугленный кусок металла лежит теперь в музее Хогвартса. Иногда я прихожу взглянуть на нее.

Бывшее вместилище осколка души Тома потускневшее, искореженное больше не вызывает у меня приступов страха и стыда. Впервые за многие столетия я ощущаю покой.

Жаль, что я не могу навестить могилу Риддла. Но у меня по прежнему есть колдография. Если подлететь к ней близко-близко и смотреть, не отрывая глаз, то можно даже услышать мелодию. И вот эти три такта уже гремят у меня в голове.

Раз, два, три…

Я и он, преисполненные эмоций, танцуем нехитрый танец для вечности.

Раз, два, три…