Баффи зашла в дом, захлопнула за собой дверь и, не глядя, кинула куртку куда-то в сторону вешалки. Потом, не разуваясь, прошла дальше и с размаху упала на постель. Вот и еще один день прошел. Нудный, монотонный, ничем не отличающийся от прочих обычный день наставницы истребительниц. Наполненный такими понятиями, как «долг», «ответственность», «дисциплина», и никогда – «любовь» или «безрассудство».
Баффи перекатилась со спины на живот и взяла с прикроватной тумбочки маленький рисунок в рамке. Картина, нарисованная простым мягким карандашом, была совсем крохотной и издали удивительно напоминала фотографию. Баффи не знала, где Дон раздобыла ее и кто художник, но это был самый ценный подарок, полученный истребительницей за последние несколько лет.
Девушка вздохнула. Когда-то она думала, что любит Ангела. Сейчас вспоминать об этом было и грустно, и смешно. Хотя, кто обвинит юную школьницу, что она перепутала первую серьезную влюбленность с настоящей любовью? Тем более, Ангел был хорош собой, стойко переносил свои страдания и вел себя, как настоящий герой. Почти, как настоящий. Тогда ей этого было достаточно. И, убивая его ради спасения мира, она испытала первую в жизни глубокую боль. Острую, ошеломляющую и… скоротечную. Притупившуюся очень быстро. Баффи даже вернулась в Саннидейл и снова приступила к обязанностям истребительницы, почти не вспоминая свой роман с вампиром. Пока он вдруг не воскрес и не принялся мучить ее снова. Но, как ни странно, она и это перенесла довольно стойко. Лишь теперь стало понятно, почему. Ее чувства не были Любовью. Той, ради которой можно умереть. А вот Спайк ради этого чувства умер.
Баффи до крови прикусила губу и стиснула кулаки. Так было всегда, когда она давала себе поблажку и позволяла вспоминать об этом вампире. Он вечно раздражал ее, он долгое время был ее врагом, он постоянно резал правду-матку прямо в глаза, он набил оскомину своим стремлением ей что-то доказать, путался под ногами и… сумел завоевать ее сердце. Когда Спайк погиб под обломками Саннидейла, Баффи поначалу не чувствовала боли. И это было даже странно, учитывая, как дорог стал ей этот надоедливый блондин в последнее время. Только потом, спустя месяцы, она поняла, что это, должно быть, было защитной реакцией организма. Боль потери настигала ее постепенно, зато придя, не оставляла уже ни на миг. Его стройная фигура мерещилась ей повсюду. То тут, то там она видела его выбеленные волосы, его походку, его плащ, слышала голос со знакомым английским акцентом и лишь усилием воли заставляла себя не рыдать. Сердце сжималось и начинало стучать в бешеном ритме или, наоборот, застывало, пропуская удары. Баффи даже сделала кардиограмму в больнице, думая, что у нее проблемы со здоровьем, но врач, покачав головой, отправил ее к психоаналитику. Когда она признала, что это была любовь, стало легче. А потом Дон подарила ей эту картину.
Девушка провела пальцем по стеклу, обрисовывая безупречные скулы того, кто был нарисован на белой бумаге. Простой черно-белый рисунок, а сколько в нем отражено! Или ей это только казалось? На картине было двое мужчин. Один: высокий, крупный, доминирующий, с тяжелым мрачным взглядом исподлобья. И другой: стоящий вполоборота, дерзкий и независимый, с белыми волнистыми волосами и гордо вскинутой головой. Ангел и Спайк, почти детальное их воспроизведение. Вот только почему-то смотреть ей хотелось только на одного из них. Второго она попросту не замечала.
Когда-то она думала, что любит Ангела, не любя.
Она долго любила Спайка, не признавая этого…
Резко, пронзительно зазвонил в пустой квартире телефон. Девушка вздрогнула. Этот номер не знал почти никто, разве что самые близкие друзья. Но сегодня у нее не было желания слышать никого из них. Почему-то именно сегодня у нее особенно сильно щемило сердце и сжималось что-то в груди, так что притворяться веселой и довольной перед близкими ей было бы сложно. А расстраивать их своим депрессивным настроением не хотелось. Телефон все продолжал и продолжал звонить. Баффи вздохнула и потянулась к тумбочке, чтоб поставить рисунок на место. И тут телефон замолчал. Картина выпала из пальцев и стукнулась о твердый пол.

Спайк отнял трубку от уха. Странно, он столько времени боялся ей позвонить, сдерживал себя, думал, что ему это не нужно, а сейчас, когда ее не оказалось дома, испытал страшное разочарование. Именно сегодня, перед окончательной битвой, ему вдруг так страстно захотелось услышать ее голос, что это превратилось в навязчивую идею. И внутренний чертенок, побуждающий его позвонить Баффи, замолчал лишь тогда, когда он набрал знакомый номер. И вот – ее нет дома! Наверное, она гуляет где-то в парке или танцует с друзьями в клубе. А может патрулирует кладбище или дает урок молодым истребительницам. Эндрю страшно гордился своей причастностью к Школе и тем, что преподает там, наравне с знаменитой Баффи Саммерс. Интересно, он сумел передать Дон тот рисунок для Баффи? И как он объяснил это любознательной Ниблет? Впрочем, теперь это уже не имело значения. Скорей всего, очень скоро они все умрут, чтоб в очередной раз спасти мир. И Баффи так никогда и не узнает, что у них мог бы быть второй шанс.
Спайк клял себя за то, что не решился позвонить сразу, за то, что не подошел к ней тогда, в Риме, что взял с Эндрю клятву не рассказывать девушке о его воскрешении. Кто знает, как все могло бы обернуться, если б он был чуть смелей? Хотя… Судьба – штука удивительная, от нее не уйдешь. И если им не суждено быть вместе, значит этого и не будет.
Спайк еще пару секунд послушал далекие гудки в трубке и осторожно положил ее на рычаг. Пора было уходить.

Стекло треснуло, простая деревянная рамка перекосилась. Как жаль! Баффи осторожно вытащила рисунок на твердой картонке и удивленно вздернула брови. Скрытый рамкой, на оборотной стороне был написан номер телефона. Код Лос-Анджелеса. Помешкав, истребительница потянулась к трубке.

Спайк еще немного посидел перед молчащим аппаратом, после чего встал и решительно пересек комнату. Уже закрывая дверь, он услышал телефонный звонок и досадливо мотнул головой. Возвращаться – плохая примета. С другой стороны… От судьбы не уйдешь. И вампир вновь взялся за дверную ручку.