Причудливые тени, отбрасываемые пламенем лампад, плясали на стенах палатки, изгибались, сталкивались, кривлялись, словно марионетки в кукольном театре. О чем было их представление? Может, о герое, побеждающем великана ради спасения возлюбленной, или о мальчике, ищущем волшебный ключ, который приведет его в Страну Чудес, или о славных воинских сражениях, а может, о темном маге, который захотел покорить мир и об адепте света, бросившем ему вызов. Какую бы историю не рассказывали тени, все это уже когда-то было и, как не печально, повторится вновь. Пройдут десятилетия, и появится одержимый властью и жаждой всемирного могущества Темный, и вновь за ним пойдут толпы последователей: кто-то, разделяя убеждения, кто-то из страха или любопытства, или желания стать частью чего-то масштабного. Скрестив палочки, на борьбу с ним встанут светлые волшебники, под аккомпанемент пафосных речей о неизменной победе добра над злом. И опять прольётся кровь и слёзы, и стройными рядами встанут могилы безымянных солдат.
— Ты погружен в себя больше обычного. Мне пора волноваться о том, не звучит ли опять в твоей голове чужой голос? — чистый голос Гермионы, похожий на перелив весеннего ручья, ворвался в его мысли, рассеивая уныние.
Это было ее удивительной способностью — приносить свет в его часто туманный мир с памятных школьных лет и по сей день.
— Просто задумался, — Гарри ободряюще улыбнулся, потянулся на походной кровати и сел.
Да, он действительно сильно задумался, раз Гермиона уже успела приготовить им нехитрый завтрак. На складном столике, важно попыхивая, закипал чайник, на тарелках высились аккуратные башенки бутербродов, рядом стояла баночка с малиновым джемом. Он купил его месяца три назад, вдруг вспомнив о том, что Гермиона, не будучи сладкоежкой, никогда не отказывалась от чая с этим лакомством. У входа в палатку высились их рюкзаки, на одном из которых сушились намокшая обувь и носки, а в центре стояла печурка, которую Гарри удалось найти в Норе среди «сокровищ» мистера Уизли. Наученные горьким опытом прошлых скитаний, в этот раз они позаботились о том, чтобы взять с собой не только дополнительный комплект теплой одежды, но и обогревательный магловский прибор. Тот, кого они выслеживали, был умен и изворотлив, и необходимо было как можно дольше оставаться незамеченными. Гарри замечал, что не только он, но и Гермиона, с тоской поглядывает на палочку, благодаря которой многих неудобств можно было избежать.
С другой стороны, стоило признать, что в этой по-магловски организованной походной жизни была своя романтика. Успокаивающий треск угольков в печурке, теплый свет лампад, вяжущий язык горячий и терпкий чай, постель, впитавшая в себя запахи леса, даже одежда — колючие свитера, теплые штаны и массивные ботинки, куртки и вязаные шапки нравились ему потому, что делали их похожими на обычных людей. Словно они были парой влюбленных, решивших накануне Рождества отправиться в экстремальный поход, чтобы привнести остроту в свои отношения. Что уж говорить, такой расклад был бы куда приятней. Им не пришлось бы искать опасного мага с не менее опасным артефактом, а Гарри... Он стал бы самым счастливым человеком на планете.
Впервые он понял, что влюблен в Гермиону, когда она осталась с ним в том безумном, рискованном и тяжелом путешествии за крестражами. Говорят, общая цель, как и совместное преодоление трудностей, объединяют, потому не стоит путать благодарность с любовью, а юношеские порывы со страстью. И Гарри не путал, просто вдруг осознал, что не Рон, а Гермиона всегда останется предана ему. Это больше, чем можно просить от друга и ожидать от влюбленной девушки. Гарри с детства бросали и предавали, и найти ту, кто поступает совсем наоборот, означало для него то же самое, что обрести семью.
Однако семнадцатилетнему парню, на плечи которого заботливо положили всю тяжесть мира, и как овцу вели на заклание много лет, тогда было не до романтичных порывов, пусть сердце и начинало тревожно биться, стоило Гермионе подойти чуть ближе, взять его за руку или особенно тепло улыбнуться. Да и события тогда понеслись, обгоняя время. Возвращение Рона, подземелья Малфой-мэнора, ограбление банка «Гринготтс», разговор с Аберфортом, битва и его собственная смерть, разговор с Дамблдором и выбор. А потом они победили, и Джинни оплакивала на его груди гибель Фреда, а Рон с Гермионой крепко держались за руки. Одно сменяло другое, под шелест обрываемых календарных листов. Похороны друзей, поиски Пожирателей, прав и суды, дифирамбы победителям и памфлеты проигравшим. Было много всего важного и не очень, закрутившего Гарри в суетном жизненном водовороте так, что порой не хватало времени на обычный сон, не то что на самоанализ. К тому же, казалось, что Гермиона счастлива с Роном, а он был счастлив за них. Рядом была Джинни — верная и любящая, готовая дать ему больше, чем он мог вернуть взамен. В какой-то момент Гарри почти убедил себя в том, что он всё надумал. Ведь Гермиона — его лучший друг! Разве может он всерьез влюбиться в нее? Конечно, нет!
Обманывать себя он мог ещё долго, но на последнее Рождество Джордж развесил по всей Норе заколдованные омелы, под одной из которых они с Гермионой и застряли. На первый взгляд, глупая шутка и только. Всего лишь поцелуй двух друзей, скорее целомудренный, чем страстный. Но Гарри почему-то стало трудно дышать, захотелось намного большего, чем один крохотный миг счастья, и под улюлюканье Уизли он отступал от Гермионы, читая в ее глазах то, что чувствовал сам — ничего нигде не будет по-прежнему.
С Джинни он объяснился через неделю. Она была слишком хорошей и самоотверженной, не заслуживала быть обманутой, оставаться второй и, сказав ей об этом, Гарри увидел в ее глазах благодарность. С Роном дела обстояли хуже. Их отношения резко охладели, и пусть он не знал истинной причины их с Джинни расставания, но как брат встал на ее сторону. Гарри не стал его разубеждать, в конце концов, узнай Рон правду, его злости и разочарованию не было бы предела. С Гермионой они тоже стали реже встречаться, интуитивно избегая друг друга, держали дистанцию и смущенно отводили взгляд, пересекаясь в министерских коридорах. Гарри ждал от нее какого-то намека, сигнала, чтобы сделать следующий шаг, но Гермиона молчала.
О том, что они с Роном больше не вместе, он узнал из ее письма. Всего две строчки: «Мы расстались. Он знает причину», вызвали у Гарри невероятное облегчение с последующим пониманием масштаба случившейся катастрофы. Он потерял двух друзей разом, и как истинный гриффиндорец бросился исправлять ситуацию. Они с Роном тогда крепко подрались, потом напились, снова подрались и решили поставить их дружбу на паузу, пока у Уизли пропадет желание колотить его при каждой встрече. С Гермионой Гарри тоже объяснился, правда итог их беседы отзывался глухой болью в его груди много недель. Будучи честной и справедливой идеалисткой, Гермиона решила, что не вправе строить свое счастье на несчастье дорогих ей людей, и ему тоже не советует. Гарри по надеялся, что в ней говорит юношеский максимализм, горячее сердце и не менее горячая голова, но прошел почти год, а подруга держала дистанцию, ни словом, ни действием не выказывая ему симпатию или надежду на совместное будущее.
А теперь, благодаря Шеклболту, они вдвоем шныряют по шотландским лесам в поисках преступника, укравшего из тайника Малфоев, каким-то образом провороненного Министерством, статуэтку дракона, которая содержит в себе темную магию и может принести много проблем.
«Что, мистер Поттер, крайне нежелательно, да еще накануне Рождества. Вы лучше других должны это понимать». Конечно, он понимал Кингсли. Кому нужен чокнутый фанатик, который может одним махом положить десяток сильных магов. Гарри тогда только молча кивнул главе Аврората, покосился на Гермиону — мол, уверена, что нам стоит идти вместе? Но та, будучи гриффиндоркой, ринулась в бой, пусть и метафорический, где главными врагами были их чувства.
— Ты опять о чем-то задумался, — в тоне Гермионы прорезалась укоризна, и она присела рядом. Слишком близко, на взгляд Гарри, протягивая ему кружку с чаем и бутерброд. — Скажи, что думаешь о том, куда Бернайт мог здесь, — она взмахнула рукой, подразумевая бескрайние леса, по которым они бродили уже пятый день, — спрятаться.
— Почти. — Гарри откусил большой кусок, понимая, что оказывается правда проголодался.
— Сделать еще? — Заметив жадность, с которой он поглощал еду, с улыбкой поинтересовалась Гермиона.
— Угу, — он кивнул, прихлебывая уже остывший чай.
Пока Гермиона делала сэндвичи, Гарри исподтишка наблюдал за ней. За ловкими движениями изящных рук, сосредоточенным выражением лица, вызывающим у него странную нежность, за выбившейся из хвоста каштановой прядкой, которую так хотелось заправить за ухо. Нельзя. Он едва не прошептал это вслух, отвел на секунду взгляд и снова посмотрел на подругу. Что за глупость, на самом деле! Ему двадцать один год, а он чувствует себя так, будто снова набирается смелости, чтобы пригласить Чжоу на Святочный бал.
— Держи. — Гермиона мягко улыбнулась ему и подала тарелку, но в этот раз присела на краешек своей кровати, напротив него, словно интуитивно почувствовала его решимость, а может просто увидела все в глазах. Гарри сердито впился в сэндвич и принялся буравить взглядом печурку, вымещая на ней свое разочарование.
— Скоро Рождество, — вдруг тихо, с нотками грусти произнесла Гермиона, рассматривая темный лес через маленькое окошко почти у потолка палатки. И вновь Гарри нестерпимо захотелось прикоснуться к ней, прижать к себе и сказать, что Рождество вообще-то светлый праздник и должен вызывать только радость. Кажется, он даже потянулся, поставив кружку и тарелку с едой на пол, но Гермиона резко обернулась, улыбнувшись ему бодрой, даже слишком, улыбкой.
— Какие планы на праздник? — преувеличенно радостно поинтересовалась она.
Гарри склонил голову набок, изучая ее лицо сквозь стекла очков. «Что это значит, Гермиона? Это проверка? — хотелось выкрикнуть ему. — Или твой тест, который я раз за разом проваливаю?» Но она продолжала молчать, глядя на него с легкой полуулыбкой и ожидая ответа на свой вопрос.
— Никаких, — вздохнув, честно ответил он, поднялся и поставил посуду на стол. — Если будет настроение и компания — пойду в магловский бар, если нет — останусь дома. А у тебя какие планы?
— Днем отправлюсь к родителям, а вечером… — она неуверенно запнулась, опустила взгляд, и сердце Гарри вдруг подпрыгнуло к горлу, забившись в сумасшедшем ритме. — Я тут подумала, раз нам обоим не с кем праздновать, может отметим вместе?
Гермиона смотрела ему в глаза, стискивая ладошки в кулаки, и была такой взволнованной, что Гарри огромным усилием воли заставил себя остаться на месте и не броситься к ней, чтобы заключить в объятия. Слишком хрупким был мостик, который она выстроила навстречу.
— Давай, — голос слегка осип от волнения, но ободряющая улыбка, мелькнувшая на ее губах, придала Гарри шальной смелости. — Только у меня крохотное условие: ты меня поцелуешь. В Рождество. Первая. Ты меня поцелуешь.
Щеки Гермионы вспыхнули румянцем, но взгляд остался твердым.
— Хорошо.
Гарри широко и облегчённо улыбнулся, чувствуя легкое головокружение. Казалось, в эту минуту он мог не то что найти и обезвредить Бернайта — он мог заново скрестить палочки с Волдемортом; столько в нем сейчас бурлило сил и энергии, требующей выхода. Он кивнул головой на карту, разложенную на кровати Гермионы.
— Что насчет северного квадрата? Ты сказала, что там пещеры и к ним с трудом можно подобраться. А если он навел иллюзию, чтобы скрыть проход? Ведь лучшего убежища среди этих лесов не найти.
Лоб Гермионы прорезала складка, она прочертила пальчиком названный им сектор, затем в задумчивости прижала его к губе, и сердце Гарри пустилось вскачь. «Еще немного, — мысленно призвал он себя к порядку. — Еще немного и он сам сможет обхватить ее тонкий пальчик губами».
***
Гриффиндорское безрассудство — именно так бы охарактеризовал его рискованное нападение на Бернайта покойный профессор Снейп и, наверное, впервые Гарри не стал бы ему возражать. Опьянённый надеждой, подаренной Гермионой, он слегка переоценил свои силы и недооценил противника, а итогом стало пусть и прошедшее по косой, но все-таки болезненное режущее проклятье. Правую руку, повисшую на тонком пучке нервных и мышечных волокон, пришлось срочно латать в Святого Мунго, куда Гарри доставила испуганная и бледная Гермиона после того, как вызвала наряд авроров и передала им обезвреженного Бернайта со статуэткой.
Теперь Гарри лежал в палате, унылой и бесцветной, как и его сегодняшнее настроение, ожидая, что колдомедик всё же внемлет его просьбе и выпустит раньше указанного срока, но тот был непреклонен: «Двадцать шестого декабря, мистер Поттер, и не часом раньше». Гермиону он видел один раз, когда пришел в себя после операции. Она обозвала его дураком, сказала, что он напугал ее до смерти, чмокнула в щеку и убежала на разбор полетов, который Шеклболт непременно устроил бы и герою магического мира, не перенеси тот пусть и не смертельное, но ранение.
— Привет. — От двери раздался голос, и Гермиона тихо проскользнула внутрь, пед этим воровато оглянувшись назад. — Часы посещений только вечером, но я не смогла столько ждать, — она улыбнулась и быстро подошла к нему, сжав ладонь. — Как самочувствие?
Гарри улыбался широко, счастливо и, быть может, немного глупо. Она не могла ждать, она соскучилась или волновалась, или и то, и другое, но главное — не могла подождать несколько часов, чтобы увидеть его.
— Теперь просто отлично, — честно признался он, не отводя от нее глаз. Щеки Гермионы окрасил приятный румянец. Она легко поняла все то, что он не сказал вслух.
— Я слышала, ты проведешь здесь Рождество...
— Нет, — Гарри упрямо мотнул головой. — У меня на этот день очень важные планы. Я не буду лежать здесь.
Гермиона тихо прыснула и коснулась его волос, ласково проводя по ним, улыбаясь тому, что Гарри сейчас походил на Живоглота, когда того чесали за ухом. Такое же блаженство и наслаждение отражались сейчас на его лице.
— Твои… — она чуть замялась, испытывая приятный, но еще смущенный трепет, — наши планы могут подождать день-другой. Главное, чтобы ты поправился.
— Меня это не устраивает, — упрямо произнес Гарри, жалея о том, что ее ладонь так быстро упорхнула с его головы. — Боюсь, что тогда мое крохотное условие будет подвержено жесткому пересмотру, — добавил он, выразительно смотря на нее.
Ведь так уже случилось год назад. Гермиона признала чувства к нему, но сбежала, принесла их обоюдное счастье на жертвенный алтарь уже разрушенной дружбы с Роном и Джинни.
Она молчала, как Гарри показалось, целую вечность. Только смотрела на него очень внимательно, а потом вдруг наклонилась и прижалась к его губам, нежно и осторожно. В этот миг Гарри пожалел, что из-за боли в руке не может прижать ее к себе ближе и только протестующе замычал, когда она отстранилась, но как оказалось, лишь за тем, чтобы снять с него очки. Когда ее губы снова коснулись его, Гарри вспомнил, что он смелый, шальной и очень влюбленный гриффиндорец. Ведь ему уже двадцать один — самое время отчаянно любить и также отчаянно быть счастливым.